Когда боги спали

      Оказавшись в зале, Сафар заметил группу прислужников, трудившихся возле одной из ям в дальнем углу. В яму выливалось несколько кувшинов масла, затем туда опускался факел, и все собравшиеся отпрыгивали, когда вверх с воем устремлялись красные и желтые языки пламени. Вслед за тем поднимались клубы дыма от горящих нечистот, охватывая прислужников, ругающихся и кашляющих в загрязненном воздухе.
      Наконец дым рассеялся, Сафар подошел ближе, и один из прислужников заметил его. Он прокричал что-то остальным и двинулся навстречу Сафару.
      — Это Олари, — прошептал Сафар Гундара. — Тот самый, с кем я имел дело.
      — Не скажу, что он безопасен для тебя, — ответил Гундара. — Тут только тебе судить. Но могу сказать определенно: он не шпион.
      Сафар шепотом возблагодарил богов за этот ответ и торопливо взмолился, чтобы они помогли ему в осуществлении намеченного.
      Олари был вторым сыном самого богатого человека Валарии. Поскольку не он должен был наследовать семейное состояние, ему нашли другое достойное применение. Его магический талант был не выше таланта Эрсена, так что, если бы он представлял собой обычного юношу, ему ни за что бы не попасть в школу магов. Все знали об этом, включая и отца Олари. Предполагалось, что Олари займется административной стороной этого дела, где хитрость и семейные связи могут оказаться куда важнее магических способностей. Но Сафар из-за этого не допускал недооценки юноши. Он понимал, что именно этим путем пришел к власти и Умурхан. Репутация Олари была столь же спорной, как и у Эрсена. Разве что, в отличие от двуличного Эрсена, Олари представлял собою мятежника.
      Он являлся одним из студенческих вожаков, постоянно и вслух критиковавших существующее положение вещей в Валарии. Сафар не один вечер провел в «Трясине для дураков», слушая Олари и его сторонников, обсуждающих политические дела, подогревая себя спиртным. Они выступали против подавления простого человека, что, с точки зрения Сафара, представлялось смешным, поскольку единственными простыми людьми, которых знали Олари и его друзья, являлись слуги да торговцы, потакавшие их избалованным вкусам. Олари и иже с ним критиковали тяжелые налоги, увеличения которых требовал король Дидима, и коррупцию системы, где взятка являлась правилом, а не исключением. Они обзывали правящую верхушку города старцами, трусами, живоглотами, потерявшими всякую способность воспринимать новые идеи и великие реформы, предлагаемые их дальновидными чадами.
      Олари и его сторонники пытались и Сафара перетянуть на свою сторону. Он пользовался большой популярностью среди студентов, и если бы присоединился к группе бунтовщиков, то проще было бы апеллировать к университетским интеллектуалам. Сафар же в вежливой форме постоянно отказывался, ссылаясь на то, что не является гражданином Валарии и к тому же собирается покинуть город, закончив образование. В Валарии его ничто не держит, и потому с его стороны было бы ошибкой принять чью-либо сторону. На самом же деле идеалы этих мятежников представлялись Сафару пустыми. За исключением Олари, протесты и игры в заговоры остальных он считал забавой капризных детей, не желающих слушаться старших. Олари же, по его мнению, таким образом просто замышлял побыстрее прорваться к власти. Но главной причиной отказа Сафара являлся тот факт, что все эти бунтари были людьми благородного происхождения. С ними нянчились в их семьях и справедливо полагали, что эти горячие головы вскоре перебесятся. Поэтому-то их громкоголосые мятежные высказывания вовсе не являлись признаком мужества.
      Последовала новая вспышка огня и дыма, сопровождаемая странным дробным звуком, превращая все в драматическое действо. Сафар и Олари сделали еще несколько шагов, отделяющих друг от друга.
      — Не могу приветствовать тебя громким криком радости, Тимур, — сказал Олари. — Вряд ли встреча здесь тебя обрадует.
      — И никто не обвинит меня, если за это я еще и надаю тебе по первое число, — рассмеялся Сафар.
      — Как только тебя заметил, — сказал Олари, — я подумал: провалиться мне в дерьмо, если это не Сафар Тимур! Единственный раз ему удалось избежать наказания, когда весь класс провинился.
      Сафар пожал плечами.
      — Все дело в моем деревенском происхождении, — сказал он. — Чуть что — я сразу затаился и меня не видно.
      — Вот как? — спросил Олари. — Так зачем же пожаловал сюда?
      — Эрсен спросил то же самое, — сказал Сафар. — Он, похоже, удивился, как и ты, увидев меня здесь.
      — И что же ты сказал ему? — спросил Олари.
      — Солгал, — ответил Сафар, — что пришел помочь вам жечь дерьмо. А чем я заслужил это наказание, не помню, потому что был пьян.
      Олари, слегка склонив голову и едва улыбаясь, размышлял над словами Сафара. Даже в рабочей робе, со следами грязи и копоти, Олари оставался патрицием до кончиков ногтей. Высокий смуглый красавец Олари, с задумчивым взглядом несколько несимметрично расположенных глаз, очаровывал своей улыбкой любого.
      Через минуту он удовлетворенно кивнул, улыбнулся и сказал:
      — Ну пойдем ко мне в кабинет, поговорим.
      Он махнул Сафару, чтобы тот следовал за ним, и они прошли к небольшой пещере в стене. Олари опустился на ложе, Сафар расположился рядом. Далее пещера расширялась. Олари зажег свечу. В ее свете открылись полки с запечатанными кувшинами, где хранилась пища.
      Олари зажег еще несколько свечей и горшочек с благовониями, дабы избавиться от запаха нечистот. Затем улегся, закинув руки за голову.
      — Как тебе мой кабинет? — спросил он.
      — Впечатляет, — сказал Сафар.
      — Мы по очереди отдыхаем здесь, — сказал Олари. — Одна группа следит, пока остальные спят, питаются или даже… — он протянул руку к низко расположенной полке, снял с нее заткнутый пробкой кувшин и протянул Сафару, — …выпивают.
 
 
      — Ну тогда это вообще дворец, — сказал Сафар, открывая кувшин. Сделав изрядный глоток прекрасного вина, он отдал кувшин Олари.
      Юноша сел, поднял кувшин и сказал:
      — За ложь.
      Передав кувшин обратно Сафару, он сказал:
      — Я полагаю, ты пришел сюда потому, что пересмотрел свое решение насчет моего предложения.
      — Именно так, — сказал Сафар. — Я решил поддержать вас.
      — А почему, друг мой? — спросил Олари. — Что вдруг подвигло тебя присоединиться к нам?
      — Если абсолютно честно, — сказал Сафар, — то я вообще не имею желания ни к кому присоединяться. Хоть и рискую твоим добрым отношением ко мне, я скажу прямо, Олари, мне внезапно понадобилась крупная сумма денег. Назовем это срочными семейными делами, если не возражаешь.
      — В этом нет ничего постыдного, — сказал Олари. — Хотя я бы предпочел, чтобы тебя к нам привело твое сердце, а не кошелек.
      — О, сердцем я всегда с вами, — сказал Сафар. — Ты же знаешь, что я согласен почти со всеми вашими высказываниями. И я не хотел ввязываться в это дело только потому, что это ваш дом, а не мой. Если бы ты оказался в Кирании в подобном положении, то ощущал бы то же самое.
      — Наверное, — сказал Олари. — Наверное.
      — Во время нашего последнего разговора, — сказал Сафар, — ты просил меня немного поспособствовать вам магическим путем.
      Олари разволновался настолько, насколько позволила ему патрицианская маска. То есть глаза его разгорелись, и он скрестил ноги.
      — А ты уверен, что сможешь сделать? — спросил он. — Времени мало, ты же знаешь. До фестиваля Дня Основания осталось всего лишь два дня.
      — Вполне достаточно, — сказал Сафар.
      — Ты уверен? Нам нужно нечто действительно грандиозное. Нечто такое, чтобы все повыскакивали из башмаков. Чтобы поняли, какие же дураки нами управляют.
      — Я думаю, в Валарии и так все знают об этом, Олари, — сказал Сафар. — Просто особенно не распространяются на эту тему. Особенно публично.
      — Ну что ж, значит, после Дня Основания заговорят, — сказал Олари. — Если только твое действо окажется достаточно грандиозным и публичным. Момент критический.
      — Я уже думал об этом, — сказал Сафар. — Задуманное мною заклинание сработает наилучшим образом именно в тот момент, когда грянет церемония последней молитвы. Сразу после того как смолкнут колокольчики и псалмы и Умурхан сотворит магический трюк, дабы произвести впечатление на публику.
      — И где ты это проделаешь? — спросил Олари.
      — На стадионе, где же еще? — сказал Сафар. — Прямо перед алтарем, где предстанут Умурхан, Дидима и Калазарис в окружении двора.
      Олари присвистнул.
      — Прямо у них под носом, — сказал он. — Это мне нравится. А я вслед за этим организую спонтанные протесты и демонстрации по всему городу — Он хлопнул себя по бедрам. — Тут-то они и почешутся.
      Олари задумчиво отпил из кувшина.
      — А что именно ты намерен предпринять? — спросил он.
      — Если ты не против, — ответил Сафар, — я бы промолчал. Заклинание очень сложное и очень, очень хрупкое. Даже обсуждение его может нанести вред одной из его составляющих и катастрофическим образом сказаться на всей задумке. — Сафар лгал. У него просто не было времени на занятия столь сложными магическими конструкциями, которые хотел бы увидеть Олари. — Но я обещаю, — продолжил он, — что ты не пожалеешь. — Но это была ложь лишь отчасти. Сафар действительно собирался сотворить заклинание, просто пока не знал какое.
      — С меня достаточно и слова Сафара Тимура, — сказал Олари, проникаясь уверенностью.
      Сафар помешкал, глотнул из кувшина.
      — Как насчет денег? — спросил он.
      Олари небрежно махнул рукой.
      — Не волнуйся, — сказал он. — Я не забыл. Я обещал тебе пятьдесят золотых. Но теперь вижу, что оказался скрягой. Получишь сотню.
      Сердце Сафара подпрыгнуло.
      — Ты очень щедр, — сказал он. — Я… э… и моя семья будут тебе очень признательны. Но есть еще кое-что, э… о чем бы я хотел спросить.
      — Что же?
      — Не могу ли я получить деньги вперед?
      Олари устремил на него долгий пристальный взгляд.
      Сафар сказал:
      — Для того чтобы ты мог оперировать фактами, я скажу тебе: сразу же после сотворения этого заклинания я покидаю Валарию. Я понимаю, что испытываю твое доверие, но уверен, ты сам скажешь, есть ли в этом необходимость.
      Как Сафар и надеялся, эта информация не повлияла на решение Олари.
      — Ну что ж, я думаю, мне легко удастся найти деньги, — сказал юноша. — Сделаю, как просишь. Встретимся вечером в «Трясине для дураков».
      Сафар поблагодарил его, и они допили оставшееся в кувшине вино.
      — Мне бы очень хотелось убедить тебя остаться, — сказал Олари. — Когда мы избавимся от ненужной рухляди, положение дел в Валарии здорово изменится.
      — В этом я не сомневаюсь, — сказал Сафар. — Но я переживаю за тебя. Как бы все эти большие демонстрации не переросли в бунт. Вдруг все выйдет из-под контроля? Или, хуже того, вдруг решат, что именно от тебя-то и исходит главная опасность?
      — Что ж, и это неплохо, — сказал Олари. — Я готов к этому. А как иначе добиться изменений?
      — Это понятно, — сказал Сафар. — Но ведь тебе известно, что последние два года были весьма тревожными. И во всех несчастьях нельзя обвинять только несвятую троицу, как вы их называете. Погода стала практически непредсказуемой. Как и урожаи. А тут еще налеты саранчи и эпидемии. И не только в Валарии. По всему Эсмиру.
      Олари пожал плечами.
      — Это дела богов, — сказал он. — А поскольку они за это отвечают, что тут могу поделать я? Кроме того, случается, что времена улучшаются. Так всегда было. Этому учит история. Да и не все так плохо, как ты говоришь. Смертность уменьшилась. Нет массового голодания. И в общем, большая часть населения живет в достатке. Из других краев тоже поступают хорошие новости. К тому же что ты скажешь об Ирадже Протарусе? Он же наш ровесник. А посмотри, как стремится изменить положение вещей в Эсмире к лучшему.
      — Я бы не назвал войны и набеги на жителей других королевств изменениями к лучшему, — сказал Сафар.
      Олари посмотрел на него озадаченно.
      — Я думал, что вы были друзьями.
      — Мы и есть, — сказал Сафар. — Впрочем, вернее, были. Но это не означает, что я во всем с ним согласен.
      Олари хмыкнул.
      — Кажется, и я и Протарус получили от тебя одно и то же, — сказал он. — Ты даешь нам дружбу, но отказываешься участвовать в наших делах.
      — Может быть, ты и прав, — сказал Сафар. — Но я никогда не испытывал удовольствия от смуты. И политика никогда меня не интересовала. Только наука и история магии.
      — Надеюсь, рано или поздно ты обратишь свой интерес к реальной пользе, — сказал Олари. — Например, чтобы помогать людям. Улучшать их жизнь, учить с помощью твоего искусства.
      — Признаюсь, я думал об этом, — сказал Сафар.
      — Так вот о чем ты мечтаешь, — сказал Олари.
      — Похоже, да, — сказал Сафар.
      — Тогда почему же ты сторонишься моих дел и дел Протаруса? А ведь мы все одного возраста. Имеем схожие идеалы. Неужели ты не видишь, что сейчас время перемен? Громадных перемен. Мы слишком долго жили под пятой стариков.
      Сафар мог бы сказать, что тоже размышляет о переменах. Только о переменах гораздо большего масштаба, нежели эти двое, мечтающие стать королями.
      Но вместо этого он сказал:
      — Оставь мне мои иллюзии, Олари. Я уверен, что вы с Ираджем скоро докажете, что я оказался глупым слепцом. Но я надеюсь, что, когда это время придет, вы меня простите.
      — Ты уже прощен, мой друг, — сказал Олари. — И когда придет то время, ты будешь знать, какой путь выбрать.
      — Мудрые слова, — сказал Сафар. — Я их запомню. Но надеюсь, что и ты запомнишь мои. Берегись Калазариса. У меня такое чувство, что он встревожен.
      — Ну и что? — спросил Одари. — Что он может мне сделать? Грубая правда жизни состоит в том, что в Валарии есть две разновидности людей. Те, кто боится лезвия Тулаза. И те, кто не боится. И я, мой образованный друг, принадлежу к последним. По праву рождения и из-за денег моего отца.
      В этот момент Гундара зашипел на ухо Сафару:
      — Шпион поблизости!
      Сафар поднял руку, призывая Олари к молчанию. И тут же послышался полный сарказма голос Эрсена:
      — Похоже, у вас там веселье?
      Показалась голова Эрсена. Он увидел кувшин в руке Олари.
      — Ах вы жадины, — сказал он. — Пьете в то время, когда бедняга Эрсен пропадает от жажды.
      Олари рассмеялся и протянул ему кувшин.
      — Беру свои слова назад, — сказал Эрсен. — А как насчет Калазариса? Он-то похитрее будет.
      — Именно об этом я только что и говорил Тимуру, — сказал Олари. — Так что придется придумать для него кое-что другое.
      — Тогда я с вами, — сказал Эрсен. — Особенно если найдется еще кувшинчик вина. А то от этих заговоров такая жажда.

13. Месть Земана

      Сразу же после последней молитвы «Трясину для дураков» заполнили жаждущие студенты. Земан в магазине, раздавая книги и собирая плату за прокат, не спускал глаз с бокового входа. От Калазариса пришло предупреждение, что вечером возможен визит Сафара с целью общения с Олари и группой его мятежников. Земану приказывалось выяснить тему разговоров и доложить.
      Земан был весьма доволен собой. Когда принесли письмо Ираджа Протаруса для Сафара, дед отсутствовал. Глянув на письмо, Земан тут же понял: вот она, судьба. Но, прежде чем передать послание главному шпиону, Земан под разными углами оценил предоставившуюся возможность.
      Он уже больше года работал на Калазариса. Небольшой медный ящик под кроватью хранил деньги, заработанные передачей информации главному шпиону. «Трясина для дураков» являлась идеальным местом для сбора различных слухов, которые выбалтывали подвыпившие студенты, признаваясь в своих прегрешениях — прошлых, настоящих и замышляемых. Земан чувствовал себя как рыба в воде, занимаясь этой работой. Его неуклюжесть, грубые манеры и робкие повадки сделали его объектом насмешек со стороны посетителей.
      Он терпел насмешки годами. Подобно большинству людей без воображения, Земан переоценивал себя, и насмешки ранили его глубоко. С годами воспринимая выпады все более мужественно, он пользовался любой предоставившейся возможностью, чтобы обмануть насмешников. Однако, став платным осведомителем, он перестал реагировать на издевательства. «Какая разница, что они говорят, — думал Земан, — если всегда остается возможность отомстить». Теперь за каждое оскорбление он, пользуясь тайной властью, платил черной отметиной напротив имени насмешника. К тому же на Земана, когда он оказывался рядом, никто не обращал внимания. Студентам он был настолько безразличен, что они свободно высказывались в его присутствии, и не подозревая, что все ими сказанное передается Калазарису.
      Сафар был одним из немногих, кто не участвовал в веселой травле Земана. И за это Земан его ненавидел. Тут он со стороны Тимура усматривал не доброту, а снисходительность. К тому же Земан твердо верил, что у Сафара есть свои виды на «Трясину для дураков». Достаточно было посмотреть, как этот Тимур внимательно прислушивается к словам Катала, словно действительно ему интересно. С точки зрения Земана, дед был старым безответственным безумцем, обитающим в мире, где пища для ума важнее пищи для стола. К тому же Катал уже сообщил ему несколько месяцев назад, что по смерти своей оставляет долю наследства для Тимура и для этой маленькой воровки Нерисы.
      Земана эта несправедливость возмутила. Старик раздаривал то, что по праву принадлежало внуку. И потому Земан уверовал, что все это — результат давно задуманного Сафаром плана. Этот Тимур воспользовался доверчивостью Катала, и если Земан не остановит происходящего в самом начале, то дед все имущество передаст Сафару, оставив Земана ни с чем. Что же касается Нерисы, то ясно как полная луна, что эта воровка находится в заговоре с Тимуром. Ловко играя на слабостях старика, притворяясь несчастной сиротой, подлизываясь к Каталу, она проникла и в дом, и к столу. Земан не сомневался и в скандальности отношений ее с Тимуром. Он уверенно полагал, что они спят вместе, и Нериса в его глазах превращалась в маленькую шлюху, а Тимур — в сутенера, торгующего детским телом.
      Земан почитал своим священным долгом все это прекратить. Он долго и тщательно готовил тот камень, которым можно было бы прихлопнуть их обоих. И теперь письмо, в совокупности с кражей Нерисы, давало ему такую возможность. Когда он наконец доставил письмо, то в приложенном донесении связал этих двоих с заговором против Валарии.
      План его готов был дать плоды. Обнаружено еще одно доказательство против Тимура. По крайней мере, так он понял, когда пришел срочный приказ наблюдать за Сафаром и докладывать обо всем. Земан чувствовал приближение кризиса — по крайней мере, кризиса для Сафара и Нерисы. А если таковой произойдет, то для совершенства мира Земану не будет доставать лишь небольшого штриха — смерти деда. Он еще не знал, как этого достигнуть. Но не сомневался, что уж что-нибудь да придумает.
      Размышления его прервал чей-то голос:
      — Что с тобой, Земан? Уши заложило?
      Он поднял глаза и увидел иронию в глазах юного клиента.
      — Я уже дважды сказал тебе, — сказал студент, — что ты даешь слишком много сдачи.
      Земан глянул на взятую напрокат студентом книгу, затем на монеты на столе. Он так задумался, что забыл о первоначальном намерении — при любом удобном случае недодавать сдачу студентам. Он быстро пересчитал монеты и увидел, что действительно переплатил.
      — Я не хочу тебя обманывать, — сказал студент. — Хотя ты меня грабил не раз. Но дело не в тебе. А в старом Катале.
      — А никто не заставляет тебя приходить сюда, — огрызнулся Земан, забирая лишнее. — Если тебе не нравится, как я веду дела, отправляйся в другое место. Я по тебе скучать не буду.
      Студент же, вместо того чтобы рассердиться, рассмеялся.
      — Да ты-то тут при чем, Земан? — сказал он. — Ведь не ты же владелец. А твой дед. Мы с тобой имеем дело только из-за старика Катала.
      Он сгреб сдачу и пошел во внутренний дворик, смеясь и пересказывая всем о происшедшей стычке. Земан уже собирался выкрикнуть нечто оскорбительное, когда увидел Тимура, идущего по переулку. Быстро выставив на конторку ведерко для денег, он дал знак другим клиентам обслуживать себя самим. Эту почетную систему много лет назад ввел Катал, прибегая к ней в часы занятости. Земану такой порядок вещей не нравился, и он не раз выступал против. Он собирался покончить с этой системой сразу же, как только упрямец Катал перестанет цепляться за жизнь. Но сейчас система работала на Земана.
      Когда он направился во внутренний дворик, где за столиками густо сидели выпивающие, его кто-то остановил и попытался вручить деньги за книгу.
      — Ты что, ослеп? — сказал Земан, указывая на ведерко для денег. — Клади деньги туда. У меня полно других дел.
      Дед возился у колодца, вытаскивая кувшины охлажденного вина и устанавливая их на подносы. Земан увидел, что Тимур направляется к большому столу в дальнем углу, где заседал Олари с друзьями. У Земана мурашки побежали по спине — итак, данные, полученные им о предстоящей встрече, совершенно верны.
      Он выхватил поднос из рук Катала.
      — Ну-ка, дедушка, давай-ка я тебе помогу, — сказал он испугавшемуся старику.
      Земану наплевать было, что дед приятно удивился этой нежданной помощи. Держа поднос над головой, он медленно стал пробираться сквозь толпу. Люди окликали его, прося обслужить, но он ни на кого не обращал внимания, сосредоточившись только на Сафаре и Олари. При появлении Сафара раздались приветственные возгласы, Олари встал ему навстречу, похлопал по спине и что-то прошептал на ухо. Сафар рассмеялся, словно услыхал презабавную шутку, но Земан отметил, что Олари передал ему небольшой предмет, который Тимур упрятал куда-то внутрь мантии. Земан понял, что дело не в шутке, а именно в самом предмете, и ему ужасно захотелось узнать, что же это такое.
      Не доходя до стола Олари, Земан опустил поднос на один из ближайших столиков. Продвигаясь потихонечку, он поставил кувшины перед каждым из сидящих, собрал деньги и сделал вид, что прислушивается к обычным язвительным замечаниям в свой адрес. На самом же деле все его внимание было приковано к спору, развернувшемуся вокруг Тимура.
      До него долетали лишь обрывки взволнованного бормотанья:
      — …история свершается… дадим им урок, которого они не забудут… Умурхан просто дерьмо… такого Дня Основания еще не было!
      Опустошив поднос, он подошел к столу Олари, делая вид, что ждет заказов. Как обычно, на него не обратили ни малейшего внимания, разве что кто-то заказал выпивку, а кто-то выбранил его за лень и медлительность. Земан, тупо улыбаясь, постепенно продвигался к Тимуру. Он уже оказался у локтя Олари, склонил голову, чтобы подслушать, о чем же шепчутся эти двое, как внезапно Сафар поднял голову и посмотрел на него. Глаза Сафара широко раскрылись, будто он услышал что-то удивительное. Затем сузились, словно во внезапном прозрении.
      Сафар уставился на Земана, не слушая, что шепчет Олари. Земан, как завороженный этим взглядом, не мог отвести глаз.
      «Он знает, — подумал Земан. — Тимур знает, что я осведомитель. Но это невозможно! Откуда?»
      Тимур оторвал от него взгляд и предупреждающе тронул Олари за руку. Юноша благородного происхождения смолк и ближе наклонил голову, чтобы Тимур мог пошептать на ухо. Земан увидел, как Олари вздрогнул и начал поворачивать голову, чтобы посмотреть в его направлении, но следующий предупреждающий жест Тимура остановил его.
      Земан стал себя успокаивать. «Просто воображение разыгралось», — подумал он. Тимур никак не мог узнать, что он шпик. Сафар вел себя так потому, что ощущал за собой вину, вот и все. Очевидно, они с Олари что-то затевают, и Тимур старался сделать так, чтобы даже такое презренное существо, как Земан, не услыхало их. Тем не менее беспокойные ощущения у Земана остались, и он поспешил прочь, словно стремясь выполнить чей-то заказ.
 
 
      Сафар понаблюдал, как Земан, прижимая к себе поднос, скрывается в толпе.
      — Откуда ты знаешь, что он осведомитель? — спросил Олари. — Он же настолько тупой и ленивый, что вряд ли Калазарис на него позарится.
      — Уж поверь мне, — сказал Сафар. — Или, по крайней мере, сочти это моей прихотью. Но мои источники абсолютно надежны.
      Предупреждающее шипение Гундара раздалось в тот самый момент, когда Олари высказывался относительно тех смут, которые он намеревался устроить сразу же после того, как заклинание Сафара сорвет церемонию Дня Основания. Сафар пришел в замешательство, когда Гундара указал на Земана. Но первой же мыслью после удивления стала жалость по отношению к старику Каталу. А затем он понял, что именно Земан навел Калазариса на его след. Сафара охватила злость. По вине Земана жизнь его и Нерисы оказалась в опасности. Но в данной ситуации злость ничем не помогала, как и мысль о мести, поскольку лишь откладывала его побег из Валарии.
      — Ты думаешь, что я внезапно сошел с ума, — сказал Сафар. — Но сошел я с ума или нет, тебе не повредит последовать моему совету и быть поосторожнее с ним.
      — Я вовсе не думаю, что ты сошел с ума, — сказал Олари. — Но мне действительно интересно, откуда у тебя эта информация.
      — Не могу сказать, — ответил Сафар.
      — Нам кого-нибудь и еще следует остерегаться? — спросил Олари.
      Сафар сообразил, что если упомянуть Эрсена, то Олари на самом деле сочтет его сумасшедшим. Поэтому он сказал:
      — А ты посмотри на это дело вот под каким углом. Уж если даже такой тип, как Земан, оказался шпионом, то кому можно вообще доверять? Даже тот, на кого никогда и не подумаешь, может оказаться стукачом Калазариса. Да взять хоть Эрсена — вроде бы шут, — а ведь тоже может оказаться врагом.
      — Эрсен? — сказал Олари. — Ты всерьез говоришь о нем?
      Сафар покачал головой.
      — Я просто прошу тебя быть осторожнее. Любого подвергай сомнению. Любого.
      — А в общем-то, — сказал Олари, — от Эрсена было бы больше проку, чем от Земана. Несколько лет назад его отец попал в какую-то неприятную историю и имел дело с Калазарисом. Одно время даже казалось, что он обречен, но внезапно все улеглось. А как только Эрсен поступил в университет, отец даже вырос до уровня советника Валарии.
      Сафар ничего не ответил, а Олари вскоре понял, что он и не собирается отвечать.
      — Для человека, который не интересуется политикой, — сказал Олари, — ты слишком глубоко в ней увяз.
 
 
      Час спустя Сафар зажег масляную лампу в своем жилище над старой городской стеной и принялся за сундучок с магическими приспособлениями. У него появилась некая идея насчет обещанного Олари заклинания, и теперь он в ожидании Нерисы собирался ею заняться.
      Составные части заклинания быстро пришли на ум, он их повторил для себя, а затем достал чистый свиток для записи заклинаний, кисточки и магические краски. Гундара был занят пожиранием обещанной сладкой булочки и на какое-то время утихомирился. Расправившись с последней крошкой, маленький Фаворит обратил внимание на занятия Сафара и стал наблюдать за ними с некоторым изумлением.
      С помощью узкой кисточки Сафар на грубой белой поверхности свитка выводил магические символы, выстраивая основание для заклинания.
      — Вот и видно, что ты студент, — сделал Гундара критическое замечание. — Усложняешь. Ты в самом деле хочешь поместить знак воды в центр? Большинство из известных мне магов рисовали его подальше, где-нибудь в углу.
      — Я не такой, как остальные, — сказал Сафар. — И в этом особенном заклинании воде место в центре.
      — Хорошо, — сказал Гундара. — Если ты действительно так хочешь. Но, на мой взгляд, это просто глупость. — Облизнувшись и не видя поблизости никаких лакомств, он счел себя свободным от правил хорошего тона.
      — Ты бы лучше молился, чтобы я оказался прав, — сказал Сафар, — поскольку именно тебе придется здорово постараться.
      — Грандиозно, — пожаловался Гундара. — Я, продукт величайших в истории магических умов, должен заниматься студенческими проказами.
      — Эта проказа, — подчеркнул Сафар, — может спасти жизнь твоему повелителю.
      — О, ну в таком случае действительно следует поставить знак воды в центре, — сказал Гундара. — Так я побыстрее найду себе нового хозяина.
      Сафар начал раздражаться, что его отвлекают от работы над заклинанием. Но, увидев, как Фаворит слизывает с губ уже несуществующий сироп, он лишь рассмеялся.
      — Твоя взяла, — сказал он. Белой магической краской он замазал голубой знак воды. — В какой же угол посоветуешь, о мудрейший?
      Гундара пожал плечами.
      — Да в какой хочешь. Не обращай на меня внимания. Я так считаю: повелителю виднее.
      — Хорошо, поместим его вот здесь, — сказал Сафар. — Ну а какой символ должен занять центр?
      Гундара все же заинтересовался.
      — Как насчет огня? — сказал он. — Хороший символ.
      — Значит, огня, — сказал Сафар, погружая кисть в новую краску и выводя в центре красные языки пламени.
      — Лорд Аспер конечно же воспользовался бы символом змеи, — сказал Гундара. — Но я так полагаю, юному магу современности до него нет дела.
      Это имя застало Сафара врасплох.
      — Аспер? — чуть не подавился он. — Ты знал Аспера?
      Гундара снисходительно фыркнул:
      — Ну разумеется. Как можно пару тысяч лет скитаться по лабораториям магов и не встретиться с лордом Аспером. Правда, он более популярен среди демонов. А это уже работа Гундари. Но за прошедшие столетия и я немало наслышан о нем.
      Сафар подтолкнул к нему свиток.
      — Показывай, — сказал он, протягивая кисточку.
      Гундара подскочил поближе и схватился за кисточку. Та выглядела громадным копьем в этой маленькой когтистой лапке. Смыл красную краску в блюдечке с водой и окунул ее в зеленую.
      Рисуя, Гундара наставлял:
      — У этой змеи четыре головы, чтобы смотреть во все стороны. У каждой головы четыре ядовитых зуба, охраняющих центр. — Он принялся за длинное тело. — На случай нападения сверху на хвосте имеется ядовитое жало. А вот здесь, прямо под тем местом, где сходятся головы, надо нарисовать крылья, чтобы в случае необходимости она могла улететь.