Когда боги спали

      Когда же слуга вернулся, Сафар не удивился, услыхав переданные слова:
      — Прошу вас поблагодарить лорда, но я подожду его в экипаже.
      Скверно.
      Затем он услышал смех Нерисы — естественный, такой земной смех, вырвавшийся из-под маски, — и полностью забыл о Лейрии.
 
 
      Дождь хотя и заставил начаться банкет позже, но он же и прервал его раньше. Гости устремились к выходу, говоря, что все было очень мило, но леди должна понять, что в такую непогоду надо побыстрее оказаться дома.
      Нериса вежливо в ответ бормотала слова прощания, не сводя при этом глаз с Сафара, застрявшего в отдаленном уголке у веранды. У нее было такое ощущение, что все прошедшие годы сжались всего лишь до нескольких дней. Все старые чувства обновились и стремительным потоком разрушили ее выношенную годами решимость.
      Она обзывала себя дурой, полагая, что все эти глупые эмоции взорвались под впечатлением встречи. И пусть даже она сохранила нежные чувства к Сафару, но он вряд ли разделяет эти чувства. Он всего лишь проявлял доброту к беспризорной бродяжке. А доброта — не то же самое, что любовь.
      Ей вновь удалось взять себя в руки, и, когда удалился последний гость, она пошла к Сафару походкой такой небрежной и легкой, какой и подобает выступать леди навстречу старому доброму другу.
      Когда же она подошла к нему, он вскочил на ноги со словами:
      — Нериса, ей-богу, я думал, что ты погибла!
      И она рухнула к нему в объятия.
 
 
      Лейрия, нахохлившись в экипаже, пристально вглядывалась сквозь щель в окно. Даже в этом ливне она различала знакомую фигуру Сафара, расхаживающую на фоне широких стеклянных дверей веранды.
      Затем она увидела, как к нему приближается другая фигура, изящная, женская. Сверкнула молния, на мгновение ослепив Лейрию. Когда же зрение к ней вернулось, она увидела, как Сафар и хозяйка дома обнимаются.
      Последние следы милосердного заклинания Мефидии о забывчивости исчезли, когда Нериса оказалась в его объятиях.
      — Нериса, моя маленькая Нериса, — бормотал Сафар. Он целовал ее волосы, щеки, слезы, текущие из глаз, и так крепко прижимал ее к себе, словно боялся, что она вот-вот превратится в призрак и ускользнет прочь.
      Затем их губы встретились, и объятия стали совсем другими. Это произошло так внезапно, что не было времени ни на вопросы, ни даже на удивление.
 
 
      Нериса ластилась к нему, всхлипывала и шепотом произносила его имя. Она оказалась во сне, в старом добром сне, а Сафар, прижимая к груди, целовал ее и бормотал нежные слова. Но вот сон превратился в явь, она ощутила, что он прижался к ней, и она вскрикнула от радости, открываясь ему навстречу.
      Она открыла глаза и увидела отражающееся в стекле окна веранды потрясенное лицо мажордома. Но ей было наплевать, и она лишь взмахнула рукой, отгоняя прислугу, в то время как Сафар подхватил ее на руки.
      — Да, да, прошу тебя, да, — шептала она, показывая ему дорогу в апартаменты.
      А затем они оказались в большой мягкой постели, яростно срывая одежду друг с друга.
 
 
      — Сбежав из Валарии, — сказала Нериса попозже, — я устроилась в какой-то караван пареньком-прислугой.
      Она улыбнулась воспоминанию, удобнее устраиваясь в объятиях Сафара.
      — Мне всегда хорошо удавалась роль мальчишки.
      Сафар нежно погладил ее грудь.
      — Сейчас бы тебе это так легко не удалось, — сказал он.
      Нериса хихикнула.
      — И в самом деле, такая проблема возникла довольно скоро, — сказала она. — Я внезапно округлилась, став как старая нянюшка. И в один прекрасный день я не смогла натянуть бриджи на бедра. Затем затрещала по швам рубаха. Пришлось ходить ссутулившись в одежде посвободнее.
      — Неужели никто ничего не заподозрил? — спросил Сафар.
      Она покачала головой:
      — Никто. Правда, несколько раз я замечала на себе странные взгляды, но не более.
      — Однако между мальчиком из каравана и богатой леди Фатина лежит огромная пропасть, — сказал Сафар.
      — Еще бы, — ответила Нериса. — Хотя в то время мне так не казалось. У меня были деньги. То золото, что ты дал мне. Я вложила часть его в караванные товары, получила неплохую прибыль, вложила больше.
      Нериса рассмеялась.
      — В общем, я обнаружила в себе талант к торговле. Все эти годы мне здорово помогал живущий во мне маленький воришка, я заключала выгодные сделки и приобретала хорошие товары. Спустя некоторое время я скопила столько, что смогла стать младшим компаньоном одного богатого хозяина каравана.
      — Случайно не лорда Фатина? — спросил Сафар.
      Нериса скривилась.
      — Это верно, что его звали Фатина, — сказала она. — Вот только лордом он не был. Всего лишь купцом. Старым, толстым и добрым. По крайней мере, я считала его добрым. Он относился ко мне как к сыну.
      Она вновь рассмеялась.
      — Как выяснилось, он имел слабость к хорошеньким мальчикам.
      Сафар заерзал:
      — Ты хочешь сказать, он?..
      — Он… ничего, — сказала Нериса. — Фатина был почтенным старым человеком. Он считал неприличным пользоваться своей слабостью. Я так и не узнала, что он чувствовал по отношению ко мне… или к тому мальчику, за которого он меня принимал… пока он не оказался на смертном ложе. И тут он признался во всем. Клялся, что любил меня. И все завещал мне. Вот так я вновь превратилась в женщину… и его вдову. Иначе завещание не имело бы силы, Никто бы не поверил, что он оставил все свое состояние какому-то мальчишке. Так я придумала наш брак. И для того, чтобы оформить необходимые документы, заплатила определенные суммы определенным людям. Ни у кого и вопроса не возникло, почему старик обалдел настолько, что все завешал какой-то алчной бабенке. Но тем не менее пошли слухи, что я убила его. Особенно после того, как я устроила так, что он превратился в дворянина.
      — И никто в этом не усомнился? — спросил Сафар.
      Нериса оперлась на локоть и усмехнулась. Глядя на нее, Сафар ощутил, как в сердце его зашевелилась любовь, а не только младшая сестра этого чувства — нежность.
      — Можно играть и роль короля, — сказала она, — если играешь ее хорошо. Особенно, когда при этом у тебя есть еще и деньги. Кроме того, в Эсмире царил такой хаос, что все встало с ног на голову. Я воспользовалась этим хаосом, направляя караваны туда, куда больше никто не отваживался. И в общем, на трудностях одних, должна признаться, я делала деньги. Но ведь я доставляла им то, в чем они нуждались, и скупала у них то, что им больше не требовалось. И утешала себя мыслью, что я сама дитя несчастья. А потому имею кое-какие права.
      — Я тоже так думаю, — сказал Сафар. — Некогда, правда, я утверждал обратное. — Он улыбнулся воспоминанию. — Но в этом мире слишком много страшных воров, воров, которые похищают мечты. Которые ломают тебя. Воров, которые готовы убить все, что ты любишь, при этом требуя, чтобы ты присутствовал при процессе убийства. А потом воруют сердце из твоего тела, чтобы изготовить какое-нибудь магическое снадобье.
      Нериса обхватила его и руками и ногами, пытаясь своим мягким телом защитить его от всех обрушившихся на него испытаний и мук.
      Она была Нерисой, воровкой из Валарии, и не собиралась позволять обижать кому бы то ни было человека, которого она любила.
 
 
      Позже она отвела его в детскую, познакомиться с Палимаком. Ребенок проснулся, щуря сонные глазки на свет свечи.
      Нериса взяла его на руки, и на Сафара глянуло маленькое пухленькое существо с темными глазами, оливкового цвета кожей и перламутровыми молочными зубами.
      — Это Сафар, — сказала она ребенку. — Тот самый, о котором я все время рассказывала тебе. — Она взволнованно улыбнулась Сафару. — А это Палимак. Мой сын.
      Палимак повернул пухленькое личико и посмотрел на Сафара, восторженно дергая ножками и улыбаясь. Глазенки его вспыхнули, и потрясенный Сафар увидел, как сонная дымка сменилась желтым сверканьем.
      Демонским желтым!
      Сердце Нерисы отчаянно застучало, когда она увидела выражение лица ее любимого человека.
      Сафар изобразил слабую улыбку и протянул руку. Палимак ухватился за указательный палец.
      — Да он силач! — сказал Сафар, извлекая комплимент из глубины своего замешательства.
      Нериса отвернулась к ребенку, скрывая свои чувства.
      — Конечно, он силач, — сказала она. — Разве не так, мой Палимак? Самый сильный малыш во всем мире!
      Ребенок радостно засмеялся. Но тут его вырвало, и он перепачкал и себя, и ночной халат Нерисы.
      — Ох, какой же ты плохой мальчик! — рассердилась Нериса. — Я тебя показываю, а ты ведешь себя как поросенок!
      И она расплакалась.
      Сафар присел с ней рядом и обнял и Нерису и Палимака.
      — Что ты плачешь? — спросил он. — С детьми всегда такие неприятности происходят. Такие уж они! Тем не менее мы их любим. Ты спроси у моих сестер, сколько я им неприятностей доставлял! Только спроси. Они тебе поведают, каким отвратительным я был мальчишкой.
      Но слова его не успокоили Нерису, а лишь разозлили.
      — Да я не из-за этого плачу! — сказала она. — Ты же сам знаешь!
      Она извлекла из кармана халата какой-то предмет и бросила его на постель.
      — Вот! — сказала она. — Вот твой проклятый старый нож.
      Сафар уставился на кинжал. На тот самый серебряный кинжал, который давным-давно подарил ему Коралин.
      Нериса вытерла глаза, успокаиваясь.
      — Вот затем я и приехала сюда, — сказала она. — Чтобы вернуть этот кинжал. Он твой. Зря хранила. Я к тому же оказалась дурой, тупой, слабенькой дурочкой, решила доставить его сама, а не послать с курьером.
      Палимак расплакался, рассердив Нерису.
      — Только посмотри, что ты наделал!
      Сафар смутился.
      — Что же я наделал?
      — Я же заметила то выражение на твоем лице, — сказала Нериса. — Ты решил, что перед тобой монстр! Получеловек-полудемон, выродок. Пропади ты пропадом! В конце концов я получила то, о чем мечтала. Осуществила свою девическую мечту. Я повстречалась с моей великой мечтой, Сафаром Тимуром. С человеком такой доброты, что может понять вся и всех. — Она горько рассмеялась. — Как же я заблуждалась. Ничего, это будет хорошим уроком для меня. Ну а теперь Палимак и я заживем своей жизнью. И пропади ты пропадом! Да пропади и я пропадом, что позволила тебе так одурачить меня!
      Сафар и сам начал сердиться.
      — Это нечестно, — сказал он. — По крайней мере, ты могла бы предупредить меня. По крайней мере, ты могла бы…
      Тут вмешался чей-то голос:
      — Заткнись, заткнись, за-аткнись-сь!
      Сафар хлопнул по карману своей туники.
      — А ну прекратите, — сказал он. — Я сейчас не в том настроении, чтобы слушать ваши ссоры с Гундари.
      Маленький Фаворит выскочил из кармана на постель и уперся ручками в узенькие бедра.
      — Это я не Гундари говорю: «Заткнись», — сказал он.
      Он быстро оглядел Сафара, Нерису, затем Палимака. И взгляд его вновь обратился на Сафара.
      — Это я тебе говорил: «Заткнись», хозяин, — сказал он. — И тебе, Нериса, тоже. — Он вздохнул. — Ты первая за тысячу лет дала мне сладость, — сказал он Нерисе. — А ты, — сказал он Сафару, — был вполне приличным хозяином. Иначе я бы вообще с вами не разговаривал. В конце концов, если вы намерены совершить обычную для людей глупую ошибку, какое мне дело? Но все же я не могу не вмешаться. Поэтому и говорю: «Заткнись!»
      — Какую ошибку? — спросила Нериса.
      — Он думает, что у тебя был муж, — сказал он Нерисе. — Муж-демон.
      — А она думает, что тебе ни к чему на руках маленький монстр и женщина, которая спала с демоном.
      — У меня не было мужа, — сказала Нериса. — Ни демона, ни наоборот. Палимак — подкидыш. Беспризорник. Как и я.
      — А мне все равно, спала ты с кем-то или не спала, — сказал Сафар. — Это вообще не мое дело. А если ты думаешь, что я считаю Палимака монстром только потому, что он наполовину демон, то ты очень далека от истины. Он ребенок. Я люблю детей. Спроси у моей матери. Спроси у отца.
      — Ну, теперь видите? — сказал Гундара. — Вот такая путаница.
      Он стал увеличиваться в размерах, пока не дотянулся до подбородка Палимака и не пощекотал его. Малыш захихикал от удовольствия.
      — Почему бы вам не оставить его со мной? — сказал Гундара. — А сами бы отправились в спальню да занялись тем, чем сами считаете необходимым, чтобы заслужить прощение друг у друга.
      Маленький Фаворит и ухом не повел, когда двое возлюбленных что-то зашептали, а потом и выскользнули из детской. Он полностью был увлечен малышом со сверкающими желтыми глазами.
      — Какая симпатичная штучка, — сказал он. — Глазки прямо как у меня. Ты уже умеешь разговаривать?
      Палимак загугукал и засучил ножками и ручками.
      — Похоже, что нет, — сказал Гундара.
      Он сделался поменьше и прыгнул на грудь малыша. Там он стал строить забавные лягушачьи мордочки, и Палимак, сияя глазами еще ярче, рассмеялся.
      — Знаешь, как сказать: «Заткнись»? — спросил Гундара. — Слушай и повторяй. Скажи: заткнись. Заткнись. Зааткнис-сь!
      И Палимак произнес свое первое слово:
      — Заткнись!
      — Вот это по-нашему, — сказал Гундара. — Разве мамка утром не удивится?
      — Заткнись, заткнись, — воскликнул малыш. — Заткнись, за-аткнис-сь!
      — Насколько мне известно, — сказал Калазарис, — лорд Тимур и эта женщина уже несколько недель проводят время только друг с другом.
      — Именно так, мой господин, — сказала Лейрия. Она повернулась к Протарусу: — Информацию лорд Калазарис черпает из моих ежедневных докладов, ваше величество. Докладов, о которых распорядились вы.
      Протарус улыбнулся.
      — Я хотел услышать об этом из твоих собственных уст, Лейрия, — сказал он.
      — Вот и услышали, ваше величество, — сказала она. — Если не считать нескольких часов, которые лорд Тимур уделяет делам, они не расстаются с леди Фатина с того вечера, как встретились.
      — Разве это не тревожит тебя, Лейрия? — спросил Калазарис. — Мне казалось, что вы с лордом Тимуром вот уже несколько лет являлись любовниками.
      Лейрия пожала плечами.
      — Это был мой долг, — сказала она. — Королю известно об этом.
      Протарус хихикнул.
      — И долг этот не был приятным, — сказал он Калазарису. — Сафар Тимур, мой друг, может быть, и великий визирь Эсмира, но в постели не так велик. — Он обратился к Лейрии: — Не так ли, моя милая?
      — У меня мало опыта общения с мужчинами, ваше величество, — сказала она. — А вы такой лев, сир, что меня на других просто не остается.
      Протарус разразился хохотом.
      — Теперь-то ты понял? — сказал он Калазарису, вытирая глаза. — Уж коли я затаскиваю женщину в постель, то она там и остается! Ты только послушай, как плач поднимается в моем гареме, когда я выбираю одну из них на ночь, а остальным приходится дожидаться своей очереди!
      Калазарис усмехнулся.
      — Всему Эсмиру известна ваша мощь, ваше величество, — сказал он.
      Калазарис оценил Лейрию. С первого же раза, когда он увидел восхищение в глазах Лейрии, обращенных на Сафара, он понял, что в один прекрасный день она ему пригодится. И фортуна так распорядилась, что Сафар предал ее, тем самым давая повод Лейрии к мщению. Иначе, даже несмотря на королевское распоряжение, он, Калазарис, не смог бы до конца доверять ее докладам о деятельности Сафара.
      — Я думаю, в данный момент мы можем тебя не задерживать, Лейрия, — сказал он. — Завтра в это же самое время придешь ко мне с докладом.
      Лейрия, на военный манер, коснулась эфеса сабли и низко поклонилась.
      — Очень хорошо, мой господин, — сказала она и вышла.
      Протарус задумчиво уставился ей вслед. Затем сказал:
      — Должно быть, эта Фатина прехорошенькое создание, коли так приворожила Сафара.
      — Она действительно прекрасна, ваше величество, — сказал Калазарис. — Я бы и сам был не против сдаться ей в плен.
      — Сомневаюсь, что тебе представится такая возможность, — сказал Протарус. — Лорд Тимур просил у меня разрешения обвенчаться с ней.
      Калазарис поднял брови.
      — И вы разрешили, ваше величество?
      — А почему я должен ему отказать? — ответил Протарус. — Это обычная просьба, с которой мой придворный обращается ко мне согласно закону. Я еще никому не отказал.
      — Но мы же ничего не знаем об этой женщине, ваше величество, — сказал Калазарис. — Уже одного этого достаточно, чтобы мы проявили осторожность. Мои шпионы весь Эсмир изрыскали, собирая информацию о ней. И не преуспели. Она словно вдруг откуда-то взялась в один прекрасный день. Богатая дворянка, о которой никто никогда ничего не слышал ранее.
      — И к тому же у нее ребенок, — сказал Протарус.
      — Да, но чей это ребенок, ваше величество? Тоже тайна.
      — Просто не могу представить себе мужчину, который хотел бы обвенчаться с женщиной, бывшей подстилкой другого, — сказал король. — Пусть она и красавица.
      — Именно это же чувствую и я, ваше величество, — сказал Калазарис. — И это еще больше усиливает мои подозрения.
      — Ты считаешь ее опасной?
      — Она не похожа ни на одну из женщин Эсмира, — сказал Калазарис. — Ей каким-то образом удалось сделаться богатой. Чрезвычайно богатой. И она продолжает богатеть каждый день, проявляя поразительную проницательность в делах. Леди Фатина не отвечала взаимностью ни одному мужчине, пока не повстречалась с лордом Тимуром. Но и с ним она не консультируется относительно своих дел, насколько мне известно.
      — Ты думаешь, она может влиять на него?
      — Возможно допущение, ваше величество. Она женщина с ярко выраженной силой воли. И с амбициями.
      Протарус заерзал, постукивая кольцами по подлокотнику трона. Затем сказал:
      — Да, пожалуй, она такова. И уже очаровала моего великого визиря. Что же будет дальше?
      — Вот именно, ваше величество, — сказал Калазарис. — Что будет дальше?

26. Там, где поджидают добычу вороны

      Великий дворец Занзера, место призрачных залов, по ночам наполнялся криками и заговорщицкими шепотками, дующими по темным коридорам подобно иссушающим ветрам. Он провонял интригами и предательствами минувших столетий. За эти годы здесь пролилось немало крови, и кое-где на камнях еще оставались черные пятна недавних убийств.
      В этом дворце вознеслось и пало много королей, но не осталось ни одного памятника, отмечающего их благородные поступки. Конец каждого правления объявлялся темным посланником — наемным убийцей. А начало отмечалось торчащей над главными городскими воротами очередной королевской головой. И первыми восхваляли имя нового монарха пирующие вороны.
      И теперь, при новом короле, Ирадже Протарусе, интрига и предательство процветали так же, как и прежде. Семь долгих лет ожидали вороны, пока вокруг короля, отталкивая в сторону старых друзей и преданных адъютантов, столпятся амбициозные и испуганные люди. Так всегда случалось в великом дворце Занзера. И скорее всего, так будет.
      Сафар сразу же ощутил запах опасности, когда вошел через громадные двери, а стражники отсалютовали великому визирю. В воздухе присутствовала серная вонь темной магии, а каменный идол под его официальной туникой предупреждающе запульсировал.
      В том, что Сафара вызвали к королю, не было ничего необычного, однако, когда он шагал по дворцу — Лейрия в нескольких шагах позади, — множество глаз провожали его. Кто-то смотрел задумчиво, в некоторых глазах откровенно сверкала ненависть, но большинство — как хотелось верить Сафару — смотрели сочувствующе.
      Когда он оказался у дверей в личные апартаменты Ираджа, они открылись и три существа, униженно кланяясь и приговаривая «Да, ваше величество», спиной выбрались из зала.
      Стражник закрыл двери, троица повернулась, и каждый из них по-разному отреагировал на появление Сафара.
      Первый, Калазарис, обрадовался.
      — Доброе утро, лорд Тимур, — сказал он. — Надеюсь, и день сложится для вас удачно.
      — Спасибо, и я надеюсь, — сказал Сафар, кивая главному шпиону.
      Второй, король Лука, повел себя надменно.
      — Великому визирю, — только и сказал он, кивком отмечая присутствие Сафара.
      Сафар тоже кивнул в ответ, но ничего не ответил.
      Третий, лорд Фари, выглядел взволнованным.
      — Рад вас видеть, лорд Тимур, — сказал он. — Давненько я не имел счастья пребывать в вашей компании. Может быть, как-нибудь вечерком посетите меня в моем недостойном доме?
      Сафар слегка склонил голову.
      — Быть вашим гостем, лорд Фари, для меня большая честь, — сказал он.
      — Да, да, — сказал старый демон. — Конечно, вы ведь всегда так заняты, великий визирь, что вряд ли скоро сможете выбраться ко мне.
      — Для вас я всегда свободен, лорд Фари, — ответил Сафар. Он не мог удержаться от того, чтобы не поддразнить демона.
      Фари напряженно сцепил когти.
      — Пусть наши чиновники переговорят и устроят удобное для нас время, — сказал он.
      — Благодарю вас, лорд, — проговорил Сафар, вновь слегка склоняя голову — Я с нетерпением жду вашего любезного приглашения.
      Появившийся стражник предложил Сафару пройти в королевские покои. Сафар вежливо раскланялся с троицей и вошел в двери, оставив Лейрию в приемной.
      Ирадж сидел за письменным столом, просматривая какие-то доклады. Во всяком случае, делал вид. Низко склонив голову, он держал перед собой бумаги, но взгляд его был устремлен в одну точку, а не на слова и цифры, что указывало на сосредоточенность короля совсем на другом предмете.
      Сафар кашлянул, Ирадж вскинул голову и улыбнулся. Но глаза оставались холодными.
      — А, вот и ты, Сафар, — сказал он. — Выпей. Устраивайся поудобнее.
      Сафар сел и налил себе бокал бренди.
      Ирадж сделал вид, что вновь занят бумагами, но пальцы в перстнях выдавали его, постукивая по подлокотнику кресла.
      Наконец Ирадж кивнул, отбросил бумаги и поднял голову.
      — Видишь ли, Сафар, я чувствую себя несколько неловко, — сказал он. — Но я должен поговорить с тобой как мужчина с мужчиной и как друг.
      Сафар, ощутив, как нагревается каменный идол, тоже почувствовал себя неловко.
      Он улыбнулся и сказал:
      — Я всегда готов, Ирадж.
      — Речь идет о твоей просьбе жениться на леди Фатина.
      — И что же?
      — А ты уверен, что поступаешь мудро, друг мой? — спросил Ирадж. — Насколько мне известно, она красавица. И я поздравляю тебя с тем, что у тебя есть вкус. Но жениться!
      — Я люблю ее, Ирадж, — сказал Сафар. — В Кирании, если люди любят, то, как правило, женятся.
      Ирадж нервно рассмеялся.
      — Так ведь это в Кирании, — сказал он. — А ты ведь теперь не какой-нибудь там сын гончара. Ты великий визирь — второй после меня по значимости человек королевства. Ты можешь обладать любой женщиной по выбору. Хочешь — тащи ее в постель, хочешь — женись, уж если так охота.
      — Я понимаю, Ирадж, — сказал Сафар. — Так вот леди Фатина я выбрал именно исходя из этих двух точек зрения.
      — Но она может не соответствовать тебе, — сказал Ирадж, — хоть и красавица.
      — Для меня она как раз та, которую вряд ли заслуживает сын простого гончара. К тому же она тоже меня любит. Что же мне еще требовать от женщины?
      — А я вот что думаю, — сказал Ирадж, наваливаясь грудью на стол. — Тут присутствует обычное романтическое влечение. Ты и сам знаешь свою слабость в этом вопросе. Помнишь Астарию? Тебе казалось, что свет клином сошелся на ней. Ты о своей любви к ней возвестил горам. И даже просил ее стать твоей невестой. И она посмеялась над тобой, если ты помнишь.
      — А эта женщина не стала смеяться, — сказал Сафар.
      Ирадж с минуту всматривался в Сафара, затем сказал:
      — Я спрашиваю лишь потому, что надеюсь, ты передумаешь. — Сафар хотел уже возразить, но Ирадж поднял руку, останавливая его. — Я знаю, что ты упрям, Сафар, — сказал он, — поэтому не отвечай сразу же. Подумай день или два, и мы еще раз переговорим. Я прошу тебя как друг.
      Сафар подавил в себе возражение.
      — Хорошо, Ирадж, — сказал он. — Я сделаю, как ты просишь.
      Он не собирался менять своего решения, но время ему требовалось для того, чтобы выяснить: что же вокруг происходит и как себя вести в сложившейся ситуации. Он попытался шуткой внести облегчение в разговор.
      — Если тетушка Ирадж хочет, чтобы я денька два поостыл, она своего добилась.
      Протарус не ответил. Глаза его застыли, словно устремленные в отдаленную точку пространства. Но тут же в них проявилась тревога.
      — Что ж, с одной проблемой справились достаточно легко, — сказал он, изображая веселье. — Давай займемся следующей.
      — Которой?
      — Боюсь, что она тоже довольно деликатная, мой друг, — сказал он. — Поэтому постарайся рассуждать здраво, как и раньше.
      — Я постараюсь.
      — Дело касается заклинания, — сказал Ирадж. — Того самого, обращенного к богам с вопросом, что ждет нас в будущем.
      Сафар застонал и, потеряв бдительность, даже криво ухмыльнулся.
      — Так вот чем мои коллеги занимались здесь, — сказал он. — А я-то думал, они собрались, чтобы воспеть нашего короля.
      Ирадж нахмурился.
      — Они ничего не имеют против тебя, — отрезал он. — Я бы не позволил им этого.
      Сафар сразу же распознал ложь.
      — Ну разумеется, ты бы не позволил, Ирадж, — сказал он. — В конце концов, мы же кровные братья. А ни один порядочный человек не позволит, чтобы оговаривали его кровного брата.
      Ирадж смерил его холодным взглядом.
      — Ни за что не позволит, — согласился он. Щека у него дернулась. И тем не менее он решительно добавил: — Ни за что!
      — И что же нового предлагают мои друзья относительно этого заклинания? — спросил Сафар.
      — Фари предлагает компромисс, — сказал Ирадж. — Пусть будет два года, а не один. Мои подданные и этому будут рады. Два года — не слишком долгий срок ожидания эры великого благословения.
      — О, даже и название придумали? — сказал Сафар. — Эра великого благословения?
      — Назови как хочешь, — сказал Ирадж. — Лишь бы звучало положительно. Смысл же в том, о чем мы и хотим сказать, и сказать весьма решительно, что дела пойдут все лучше и лучше, если только мы принесем соответствующие жертвы богам и наберемся терпения.
      — Я отвечу так же, как и раньше, Ирадж, — сказал Сафар. — Я не буду лгать. Два года — такая же ложь, как и один. Или три, или даже пять.
      Протарус встревожился.
      — Пять лет! — сказал он. — Но ведь ты же не думаешь, что нам придется ждать так долго?
      — Да я понятия не имею, — сказал Сафар. — И именно в этом все и дело. И никто не знает. Ни бросальщик костей, ни гадатель по внутренностям, ни любой другой звездочет твоего королевства. Все символы пусты и ничего не сообщают. Такое ощущение, что боги нас не слышат.
      — Смеху подобно, — сказал, вспыхивая, Ирадж. — Как это не слышат? Еще как слышат. Иначе как же я оказался на троне? Кто же направлял меня, если не боги? К тому же есть и Демонская луна. И поднимающаяся комета. Твое давнее видение. Все эти знаки предписаны самими небесами!
      Сафар счел за благо не спорить. Ирадж зациклился на «божественном предназначении», на той идее, которую они обсуждали еще в юношестве. Но спорить сейчас не только бессмысленно, но и опасно.
      — Не знаю, каковы причины, — сказал он, — но сейчас боги молчат.
      — Ну так ты скажи за них, — возмутился Ирадж. — Скажи, что через два года все будет хорошо. Предположение не хуже любого другого.
      — Я не могу, — сказал Сафар.
      — Это оскорбляет твое драгоценное достоинство, — фыркнул Ирадж.
      — Что-то вроде этого, — ответил Сафар.
      — А вот Фари такие проблемы не беспокоят, — сказал Ирадж. — Он рассказывал, что при Манасии проделывал такие штуки неоднократно.
      — Вот и посмотри, чем закончил Манасия, — сказал Сафар.
      Ирадж сверкнул глазами.
      — Дело не в этом, — сказал он. — Я говорил о достоинстве, а не о Манасии.
      — Ну что ж, коли Фари привык лгать, — сказал Сафар, — то пусть и продолжает. Пусть и займется всем этим делом. Празднествами, жертвоприношениями, молитвами. А затем и большой ложью. И дайте мне знать, на какое число все это назначено, чтобы я куда-нибудь скрылся.
      — Перестань глупить! — воскликнул Ирадж. — Ты же мой великий визирь! Все решат, что ты встал в оппозицию ко мне и скрылся, чтобы своим отсутствием выразить свое неудовольствие.
      — Так дело все-таки в моей позиции? — спросил Сафар.
      — Ну хорошо, хорошо, — ответил Ирадж, успокаиваясь. И одарил Сафара своей улыбкой. — Сделай, как я прошу. Просто одолжение другу.
      — Не надо спекулировать дружбой, — предостерегающе сказал Сафар. — Вовлекать ее в это дело — губительная ошибка.
      Ирадж задрожал от ярости. Сафар уже решил, что друг его сейчас потеряет контроль над собой.
      Внезапно Протарус расслабился. Он глубоко вздохнул, опустошил кубок и вздохнул еще раз.
      — Какой же ты трудный человек, Сафар Тимур, — сказал он. — Такой же непреклонный, как твои горы.
      — Я вовсе не из гордости так поступаю, — сказал Сафар. — Просто меня так воспитали.
      — Ну так слава богам, — рассмеялся Ирадж, — что у меня лишь один друг из Кирании. Иначе я давно бы уже сошел с ума.
 
 
      — Очевидно, что объяснение здесь может быть только одно, ваше величество, — сказал лорд Фари. — Ясно, что великий визирь сошел с ума.
      Протарус посмотрел на него с удивлением.
      — Сафар сошел с ума? — сказал он. — Да что ты, он всегда был самым здравомыслящим из людей. Конечно, у него были свои глупые причуды типа Хадин, этой навязчивой идеи. Но безумие?
      Фари, Лука и Калазарис вели короля по узкому коридору к комнатам, где некогда король Манасия занимался некромантией. Во влажной атмосфере носились запахи бальзамирующих составов, а шаги идущих звучали так неестественно громко, словно действие происходило в нереальном мире.
      — Если мне будет позволено сказать, ваше величество, — сказал Фари, — безумие — это то состояние, с которым постоянно приходится сражаться всем магам. Я очень стар и знаю, о чем говорю. Мне довелось повидать немало юных магов, не устоявших против тех сил, которые они же и вызвали. А лорд Тимур забыл, что настоящим могуществом обладает лишь король и магией манипулирует визирь лишь с его монаршьего соизволенья. В конце концов, король правит божественным повелением. Так устроен мир, о чем и объявили нам боги давным-давно.