— Зачем вы пришли? — громко выкрикнул командир.
— Мы пришли, чтобы приветствовать вас, — глубоким громким голосом сказал Авраам Линкольн.
— И проводить вас в Новый Эдем, — добавила Бенита Гарсиа.
Капитан Макмиллан находился в полной растерянности. Он не знал, что делать дальше. Пока он раздумывал, остальные переговаривались.
— Это Авраам Линкольн… призрак! — проговорил американец Терри Снайдер.
— А вторая — Бенита Гарсиа! — Однажды я видел ее статую в Мехико-Сити.
— Убираться отсюда надо, вот что. У меня мурашки по коже бегают.
— Что призракам делать на орбите Марса?
— Простите меня, капитан, — сказал наконец Кэндзи обескураженному Макмиллану. — И что вы намереваетесь делать дальше?
Шотландец обернулся к японскому специалисту по Раме.
— Трудно заранее наметить точную последовательность действий. Конечно, эти двое выглядят вполне безобидно… вспомните-ка Троянского коня. А?… Ватанабэ, что вы посоветуете?
— А почему бы мне не пойти вперед, может быть, в одиночку или даже с одним из солдат, и не переговорить с ними. Тогда мы узнаем…
— Смелое предложение, Ватанабэ, но ненужное. Пожалуй, все мы пойдем вперед, но осторожно. Пару человек оставим в тылу, чтобы успели передать, если нас срежут из лучевого оружия или чего-то похожего.
Командир включил радио.
— Уланов, говорит Макмиллан. Мы обнаружили двоих… они люди или нечто вроде человека. Один похож на Авраама Линкольна, другая — на знаменитую мексиканскую космонавтку… Что-что, Дмитрий?… Да, вы правильно поняли. Линкольн и Гарсиа. Мы встретились с ними в тоннеле, уходящем внутрь Рамы. Можете сообщить это всем остальным… А теперь мы, кроме Снайдера и Финци, которые останутся здесь, направимся к незнакомцам.
Две фигуры, не шевелясь, ожидали приближения четырнадцати исследователей с «Пинты». Солдаты шли спереди, готовые стрелять при малейшем признаке опасности.
— Добро пожаловать на Раму! — проговорил Авраам Линкольн, как только первый разведчик оказался в двадцати метрах от него. — Мы пришли, чтобы проводить вас к вашим новым домам.
Капитан Макмиллан отреагировал не сразу. Тишину нарушил неисправимый Макс Паккетт.
— Ты призрак? — выкрикнул он. — Я хочу спросить — ты
и в самом делеАвраам Линкольн?
— Конечно, нет, — деловито ответил тот. — Бенита Гарсиа и я — человекоподобные биоты. В Новом Эдеме вы встретитесь с пятью разновидностями гуманоидных биотов, предназначенных для выполнения нудных и повторяющихся работ, чтобы избавить от них людей. Я, например, клерк и юрист, веду хозяйство, составляю финансовые и деловые отчеты, выполняю любую организационную работу.
Макс был ошеломлен. Невзирая на приказ капитана «оставаться на месте», он подошел вплотную к Линкольну.
— И это клепаный робот, — пробормотал он. Забыв про всякую опасность. Макс потянулся рукой к лицу Линкольна, прикоснулся к коже у носа, ощупал усы и длинную черную бороду. — Невероятно, — проговорил он уже громче. — Совершенно невероятно.
— Нас изготовили весьма тщательно, учитывая все тонкости, — сказал Линкольн. — Химически наша кожа идентична вашей, наши глаза используют те же основные оптические принципы, но мы не такие динамичные, постоянно обновляющиеся создания, как вы. Наши подсистемы подлежат обслуживанию, иногда их даже заменяют.
Смелое движение Макса сняло все напряжение, и весь отряд, включая капитана Макмиллана, принялся ощупывать и трогать биотов. Во время подобного обследования Линкольн и Гарсиа отвечали на вопросы относительно собственной конструкции и выполняемых функций. В этот самый момент Кэндзи понял, что Макс Паккетт отделился от остальных и уселся, прислонившись к стенке тоннеля.
Кэндзи подошел к другу.
— В чем дело, Макс?
Тот покачал головой.
— Какой же гений мог создать нечто вроде этой вот парочки? Жуть да и только, — он помолчал несколько секунд. — Может, я покажусь тебе странным, но эта парочка би-о-тов пугает меня куда больше, чем весь огромный цилиндр.
Линкольн и Гарсиа проводили разведчиков, как показалось землянам, до конца тоннеля. В стене через какую-то секунду открылась дверь, и биоты пригласили людей внутрь. На вопрос Макмиллана искусственные существа отвечали, что люди должны войти в транспортное устройство, которое доставит их на окраины земного поселения.
Их слова Макмиллан передал на «Пинту» Дмитрию Уланову и велел своему русскому заместителю
немедленно стартовать, если они не подадут о себе вестей в течение сорока восьми часов.
Поездка в трубе оказалась удивительной. Максу Паккетту она напомнила огромные «американские горы» на национальной ярмарке штата Техас в Далласе. Обтекаемый аппарат пулей скользил внутри замкнутой спирали, опускаясь от Северной чаши Рамы к Центральной равнине. Снаружи труба была облицована плотным прозрачным пластиком. Кэндзи и все прочие видели за ней сетку трапов и лестниц, опускавшихся в том же направлении. Но никаких просторов, о которых сообщали прежние исследователи, перед ними не открывалось — на юге все виды отсекала серо-металлическая стена.
На поездку ушло менее пяти минут. Они вышли в замкнутый кольцевой ход, полностью охватывавший по периметру поселок землян. Когда разведчики «Пинты» оставили коридор, они поняли, что вновь находятся при нормальной гравитации, а невесомость, в которой жили, оставив Землю, исчезла.
— Атмосфера в этом коридоре, как и в Новом Эдеме, соответствует условиям вашей планеты, — сказал биот-Линкольн. — Но за стеной, что справа от вас, вне вашего поселения, это не так.
Окружавший Новый Эдем проход был едва освещен, так что космонавты оказались не готовы к солнечному свету, хлынувшему на них, когда огромная дверь распахнулась и они вступили в свой новый мир. Направляясь по короткой дорожке к железнодорожной станции, они несли шлемы в руках. По обе стороны дорожки находились пустые здания… поменьше — дома и лавки, а побольше напротив самой станции — «начальная школа», как пояснила Гарсиа.
Когда они пришли, поезд уже ожидал их. В обтекаемом вагончике метро оказались удобные и мягкие сиденья и электронное табло, высвечивающее всю информацию по ходу движения. Вагон быстро приближался к центру Нового Эдема, где, по словам биота-Линкольна, их ожидал предварительный инструктаж. Сперва поезд ехал вдоль берега изумительно прозрачного озера («озеро Шекспир», — сказала Бенита Гарсиа), а потом повернул налево — от светло-серой стены, огораживающей колонию. На последнем участке пути по правую руку от поезда над ландшафтом доминировала лишенная растительности гора.
Во время поездки группа с «Пинты» вела себя очень спокойно… Все были попросту ошеломлены. Даже богатый воображением Кэндзи Ватанабэ не мог представить себе ничего похожего. Все оказалось куда крупнее и величественнее, чем это им представлялось.
Вид центрального городка, где проектировщики Нового Эдема разместили все основные сооружения, привел гостей буквально в шоковое состояние. Молча разведчики разглядывали высокие дома, образовывающие сердце колонии. Они были пустыми — и это лишь добавляло таинственности происходящему. В здание, где должен был состояться инструктаж, последними вступили Кэндзи Ватанабэ и Макс Паккетт.
— О чем ты думаешь? — спросил Кэндзи у Макса, когда оба они, стоя наверху лестницы, ведущей в административное здание, обозревали раскинувшийся вокруг удивительный комплекс.
— Я не могу думать, — ответил Макс с вполне очевидным благоговейным трепетом в голосе. — Здесь не до мыслей. Перед нами небеса. Страна чудес Алисы и все сказки моего детства, сложенные воедино. Я все время щиплю себя, чтобы убедиться в том, что не сплю.
— На экране перед вами, — сказал биот-Линкольн, — полная карта Нового Эдема. Каждый из вас получит пакет соответствующих схем, на которых показаны все дороги и сооружения в колонии. Сейчас мы
находимсяв Сентрал-Сити, административном центре Нового Эдема. Для вас построены дома, магазины, конторы и школы, они располагаются в четырех углах прямоугольника, окруженного внешней стеной. Право дать названия поселкам предоставлено самим жителям, а пока мы будем именовать их по месту положения — северо-восточным, северо-западным, юго-восточным и юго-западным. В этом мы следуем принятым на Земле условностям: первые исследователи Рамы предложили называть северным тот его торец, к которому пристыкован ваш корабль…
— Каждая из четырех сторон Нового Эдема выполняет определенную географическую функцию. У южного края колонии находится пресноводное озеро, названное в честь Шекспира. Там могут жить почти все рыбы и растения, которые вы привезли сюда; впрочем, некоторых целесообразнее выпустить в две реки, стекающие в озеро Шекспир с горы Олимп здесь на восточной стороне колонии и через Шервудский лес — на западной…
— В настоящее время склоны горы Олимп и все районы Шервудского леса, так же как парки и зеленые пояса в колонии, покрыты тонкой сеткой газообменных устройств (ГОУ). Эти крошечные механизмы служат одной цели — они преобразуют углекислый газ в кислород. В прямом смысле слова — это механические растения. Их необходимо заменить
настоящими, теми, которые вы доставили сюда с Земли…
— Северная часть пространства между поселками отведена под земледелие. Фермы сооружены здесь вдоль дороги, соединяющей северные поселки. Тут вы будете выращивать большую часть провианта. С учетом привезенных вами припасов синтетической пищи, заложенной в высокие башни, расположенные в трехстах метрах к северу от этого строения, хватит, чтобы прокормить две тысячи человек в течение по крайней мере одного года, может быть, восемнадцати месяцев, если расходовать пищу экономно. После этого срока вы предоставлены самим себе. Не стоит даже подчеркивать, что сельское хозяйство, в том числе аквакультура, место для которой отведено на восточных берегах озера Шекспир, станет важной частью вашей жизни в Новом Эдеме…
Кэндзи по ходу инструктажа казалось, что его пытаются напоить из пожарного брандспойта. Биот-Линкольн обрушивал на них поток информации девяносто минут, на все вопросы либо отвечая словами «это выходит за пределы моей памяти», либо отсылая к странице и параграфу путеводителя по Новому Эдему, который и раздавал. Наконец, в инструктаже наступил перерыв и все отправились в соседнюю комнату; поданный там напиток во всем напоминал кока-колу.
— Ну, — сказал Терри Снайдер, вытирая лоб, — кому, кроме меня, уже хватило?
— Снайдер, стыдись, — слукавил Макс Паккетт. — Ты что — хуже чертова робота? А он, клянусь, ни чуточки не устал. Держу пари — этот способен читать свою лекцию целый день.
— А может быть, и неделю, — предположил Кэндзи Ватанабэ. — Интересно, как часто приходится обслуживать этих биотов. В технической компании, где работает отец, тоже делают роботов, иногда очень сложных, но не настолько же. Этот Линкольн может располагать астрономическим объемом информации…
— Инструктаж возобновится через шесть минут, — объявил Линкольн. — Пожалуйста, поторопитесь.
Во время второй половины лекции колонистам представляли различные виды биотов и давали необходимые пояснения. Основываясь на материалах прежних экспедиций на Раму, космонавты были готовы к биотам-мусорщикам и биотам-бульдозерам. Пять типов человекоподобных биотов вызвали куда более яркую эмоциональную реакцию.
— Наши проектировщики решили придать биотам характерную внешность, чтобы никто не спутал нас с вами, людьми. Я уже перечислил основные выполняемые мной функции, и все остальные Линкольны — кстати, к нам сейчас присоединятся еще трое — запрограммированы аналогичным образом. Во всяком случае, на исходном уровне. Дело в том, что мы обладаем определенными, хотя и небольшими, способностями к самообучению, поэтому наши базы данных могут и различаться, учитывая собственный опыт.
— А как отличить одного Линкольна от другого? — спросил один из разведчиков, возбужденно изучавших трех новых Линкольнов, появившихся в комнате.
— Каждый из нас имеет идентификационный номер, выгравированный вот здесь — на плече — и еще на левой ягодице. Точно так же маркированы и прочие категории гуманоидных биотов. Я, например, Линкольн 004, а вошли сюда 009, 024 и 071.
Когда биоты-Линкольны оставили помещение, их сменили пятеро Бенит Гарсиа. Одна из них охарактеризовала возможности собственной категории — полиция и пожарная охрана, сельское хозяйство, канализация, транспорт и почта. А потом, прежде чем исчезнуть, они ответили еще на несколько вопросов.
Следующими были биоты-Эйнштейны. Разведчики взорвались хохотом, когда в комнате разом появились четверо Эйнштейнов… лохматых, неухоженных седоволосых копий гениального ученого XX века. Эйнштейны объявили, что являются инженерами и учеными. Основная их функция, распадающаяся на множество мелких обязанностей, заключалась в «обеспечении нормального функционирования инфрастуктуры колонии», включая, конечно, и армию биотов.
Несколько высоких угольно-черных женщин назвались Тиассо, специалистами по здравоохранению. Они исполняли обязанности врачей, медсестер, чиновников от медицины, нянь, заботящихся о детях в отсутствие родителей. Когда с Тиассо было покончено, вошел биот азиатского облика, с внимательными глазами. В руках его были лира и мольберт. Он представился Ясунари Кавабатой и сыграл короткую прекрасную пьеску на лире.
— Мы, Кавабаты, художники, — просто сказал он. — Мы музыканты, актеры, живописцы, скульпторы, писатели… можем быть фотографами, кинематографистами. Нас немного, но в жизни Нового Эдема мы играем важную роль.
Когда официальная часть закончилась, разведчикам подали великолепный обед в большом зале. К людям присоединилось десятка два биотов, хотя они, конечно, ничего не ели. Фальшивая жареная утка весьма походила на настоящую, даже вина выдержали бы критику лучших дегустаторов Земли.
Поближе к вечеру люди освоились и принялись засыпать биотов вопросами. И тут в дверях появилась одинокая женская фигура. Сперва ее и не заметили, но едва Кэндзи Ватанабэ сорвался с места, все сразу примолкли. Японец протянул руку вошедшей.
— Полагаю, вы — доктор де Жарден, — улыбнулся он.
10
Хотя Николь уверяла, что все в Новом Эдеме полностью соответствует принятой землянами видеопередаче, капитан Макмиллан запретил пассажирам и экипажу «Пинты» входить в Раму и тем более селиться в новых домах, пока он сам не убедится, что никакой опасности нет. После пространных переговоров с представителями МКА на Земле он отправил небольшую группу во главе с Дмитрием Улановым внутрь Рамы, чтобы получить недостающую информацию. Самым важным членом группы считался хмурый датчанин по имени Дарл ван Роос, старший медик «Пинты». Русского инженера сопровождали Кэндзи Ватанабэ и два солдата из первого отряда разведчиков.
Инструкции, полученные доктором, были достаточно прямолинейны. Во-первых, ему надлежало обследовать всех Уэйкфилдов, удостовериться в том, что они люди. Во-вторых, он должен был исследовать биотов и выяснить небиологические особенности их строения. Все удалось выполнить без особых сложностей, хотя Кэти Уэйкфилд не желала сотрудничать и язвила во время обследования. По предложению Ричарда, один из Эйнштейнов разобрал подвернувшегося Линкольна и продемонстрировал на функциональном уровне, как работают самые сложные подсистемы. Заместитель командира Уланов оказался под впечатлением от всего увиденного.
Через два дня пассажиры «Пинты» принялись переносить свои пожитки внутрь Рамы. Разгружать космический корабль и переносить припасы в Новый Эдем помогал целый отряд биотов. На все ушло почти три дня. Но где кому селиться? И почти все из трехсот путешественников «Пинты» приняли важное решение, которое, без сомнения, скажется на судьбе всей колонии: они поселились в юго-восточном поселке, там, где жили Уэйкфилды. Лишь Макс Паккетт и группа фермеров отправились сразу же на север Нового Эдема, в сельскохозяйственные угодья.
Ватанабэ вселились в небольшой дом в переулке возле дома Ричарда и Николь. У Кэндзи с Николь сразу установилось взаимопонимание, и зародившаяся дружба крепла от встречи к встрече. В первый же вечер, проведенный Кэндзи и Наи в собственном доме, они получили предложение отобедать в семейной обстановке вместе с Уэйкфилдами.
— Почему бы нам не перейти в гостиную? Там удобнее, — проговорила Николь, когда с едой было покончено. — Линкольн уберет стол и помоет посуду.
Ватанабэ встали со стульев и следом за Ричардом направились к двери в конце столовой. Младшие Уэйкфилды вежливо подождали, пока Кэндзи и Наи выйдут, а потом присоединились к гостям и родителям в удобной гостиной спереди дома.
Прошло пять дней после того, как разведывательный отряд с «Пинты» впервые вступил на Раму. «Пять удивительных дней», — размышлял Кэндзи, расположившийся в гостиной. В уме промелькнул настоящий калейдоскоп впечатлений, еще не упорядоченных мозгом. «И этот обед во многом можно считать самым удивительным из всего пережитого. Нельзя даже представить себе, через какие испытания пришлось пройти этим людям».
— Все ваши рассказы, — сказала Наи Ричарду и Николь, когда все уселись, — просто потрясают. У меня столько вопросов… даже не знаю, с чего начать… В особенности меня интересует создание, которое вы называете Орлом. Не был ли он одним из внеземлян, построивших Узел и Раму?
— Нет, — ответила Николь. — Орел тоже был биотом. Во всяком случае, так утверждал он сам, и у нас нет оснований сомневаться в его словах. Его создал управляющий интеллект Узла, чтобы удовлетворить нашим понятиям о способе общения.
— Но кто же тогда
построилУзел?
— Ответ на этот вопрос, безусловно, относится к третьему уровню, — улыбнулся Ричард.
Кэндзи с Наи рассмеялись. Во время долгой беседы за столом Николь и Ричард уже объяснили им использовавшуюся Орлом информационную иерархию вопросов.
— Интересно, способны ли мы, — спросил Кэндзи, — представить себе существа настолько разумные, что даже их машины способны создавать машины, более смышленые, чем люди?
— А меня интересует возможность, — перебила его Кэти, — перейти к более тривиальным вопросам. Например, где находятся мои ровесники? Пока я, кажется, видела только двоих в возрасте от двадцати до двадцати пяти лет.
— Молодежь в основном летит на «Нинье», — ответил Кэндзи. — Корабль прибудет через три недели, он доставит основную массу населения колонии. Пассажиров «Пинты» подбирали специально, чтобы проверить достоверность той видеопередачи.
— А что такое достоверность? — спросила Кэти.
— Точное соответствие правде, — ответила Николь, — или что-нибудь в этом роде. Дед твой любил это словечко… Кстати, он всегда полагал, что молодежи надлежит
слушатьразговор старших, а не прерывать их… Нам с Ватанабэ необходимо о многом переговорить. И вы четверо можете быть свободны.
— Я хочу выйти и посмотреть на огоньки, — сказал Бенджи. — Элли, ты пойдешь со мной?
Элли Уэйкфилд поднялась и взяла Бенджи за руку. Они вежливо распрощались, следом за ними к двери направились Кэти и Патрик.
— Посмотрим, не найдется ли какое интересное дело, — произнесла Кэти, прощаясь. — До свидания, мистер и миссис Ватанабэ. Мама, мы вернемся через пару часов.
Николь покачала головой, провожая взглядом детей.
— После прибытия «Пинты» Кэти словно лихорадит, — пожаловалась она, — и ночью едва спит. Решила встретиться и переговорить буквально с
каждым.
Биот-Линкольн, закончивший работу на кухне, скромно стал в углу за креслом Бенджи.
— Не хотите ли чего-нибудь выпить? — спросила Николь у Кэндзи с Наи, кивнув в сторону биота. — У нас, конечно, нет ничего, подобного свежим фруктовым сокам, которые вы привезли с Земли, однако Линк может приготовить вполне приятные синтетические смеси.
— Спасибо, не нужно, — Кэндзи покачал головой. — Но я только что осознал — мы весь вечер проговорили о вашей невероятной одиссее. У вас наверняка найдутся вопросы и к нам. В конце концов, на Земле прошло сорок пять лет после запуска «Ньютона».
«Сорок пять лет, — подумала Николь. — Неужели? Значит, Женевьеве уже почти шестьдесят?»
Николь ясно помнила, когда последний раз видела на Земле отца и дочь. Пьер и Женевьева провожали ее в аэропорт возле Парижа. Дочь отчаянно прижималась к матери до самого последнего объявления о посадке, а потом глядела на нее — с такой гордостью и любовью. В глазах девочки стояли слезы, и она не в состоянии была сказать что-нибудь. «И отец мой умер за эти сорок пять лет. Женевьева уже немолода, наверное, стала бабушкой, пока я скиталась во времени и пространстве… В стране чудес».
Слишком сильные воспоминания. Николь глубоко вздохнула, чтобы успокоиться. Вокруг все молчали, когда она вернулась к окружающему.
— С вами все в порядке? — поинтересовался чувствительный Кэндзи. Николь кивнула и поглядела в мягкие открытые глаза своего нового друга. На короткий момент ей представился космонавт «Ньютона» Сигеру Такагиси. «Этот человек столь же исполнен любознательности, как Сигеру. Ему можно верить. Во всяком случае, несколько лет назад он разговаривал с Женевьевой».
— Кусками и отрывками нам уже в основном рассказали, что происходило на Земле… мы много разговаривали об этом с пассажирами «Пинты», — сказала Николь после продолжительного молчания. — Но о своих семьях мы не знаем ничего, кроме того, что вы рассказали нам в первую ночь. Нам с Ричардом хотелось бы знать, не вспомните ли вы каких-либо подробностей, не упомянутых в том разговоре.
— Я и в самом деле, — проговорил Кэндзи, — проглядел сегодня мои записи и перечитал заметки, сделанные, когда я собирался писать книгу о «Ньютоне». Самое важное из того, о чем я умолчал, — это сходство вашей дочери с отцом, во всяком случае, в нижней части лица. Вы, конечно, помните, что король Генрих имел удивительные черты. Когда Женевьева выросла, лицо ее удлинилось и обнаружило вполне заметное сходство… Вот посмотрите, я даже нашел в своем архиве пару фотографий, снятых в те три дня, что провел в Бовуа.
Фотографии дочери растрогали Николь. К глазам прихлынули слезы, потекли по щекам. Дрожащими руками она держала два фотоснимка Женевьевы и ее мужа Луи Гастона. «О Женевьева, — молча рыдала она. — Как мне не хватало тебя. Как хотелось бы мне обнять тебя хотя бы разок».
Ричард перегнулся через плечо Николь, чтобы разглядеть фотографию, успокаивая ее прикосновением рук.
— Действительно, похожа на принца, — заметил он, — но больше все-таки на мать.
— Женевьева была со мной крайне любезна, — добавил Кэндзи, — чему можно только удивляться, учитывая всю шумиху, поднятую вокруг нее прессой в 2238 году. Она с большим терпением отвечала на мои вопросы. Я намеревался сделать ее одним из главных персонажей моей книги, но издатель отговорил меня от всей идеи.
— А многие ли из экипажа «Ньютона» еще живы? — поинтересовался Ричард, поддерживая беседу, пока Николь не отводила глаз от снимков.
— Только Сабатини, Табори и Яманака, — ответил Кэндзи. — У доктора Брауна случился сильный удар, через шесть месяцев он умер при каких-то сомнительных обстоятельствах. По-моему, это было в 2208 году. Адмирал Хейльман умер от рака примерно в 2214 году. Ирина Тургенева претерпела полный душевный надлом — синдром «возвращения на Землю», обнаруженный космонавтами еще в XXI веке, и покончила жизнь самоубийством в 2211 году.
Николь все еще старалась справиться с чувствами.
— Только три дня назад, — обратилась она к обоим Ватанабэ, — я сказала Ричарду и детям о том, что Генри является отцом Женевьевы. На Земле об этом знал только мой отец. Быть может, Генри подозревал это, но не был уверен. И когда вы заговорили о Женевьеве, я как-то поняла, что сама должна была обо всем рассказать своей семье. Я…
Голос Николь умолк, в глазах вновь появились слезы, она вытерла глаза переданным ей Наи платком.
— Простите. Я никогда не бываю такой. Просто эти снимки потрясли меня, напомнили о столь многом…
— Когда мы втроем жили на Раме, а потом в Узле, — проговорил Ричард, — Николь можно было считать примером уравновешенности. Она была, как скала, что бы с нами ни происходило, насколько бы невероятными ни являлись события. Дети, Майкл О'Тул и я — все полагались на нее. И я не видел ее…
— Довольно, — воскликнула Николь, откладывая фотографии. — Давайте перейдем к другим вопросам. Мне бы хотелось поговорить о космонавтах «Ньютона», в особенности о Франческе Сабатини. Ну как, получила она то, чего добивалась? Несравненное богатство и славу?
— В изрядном количестве, — ответил Кэндзи. — Во время пика ее популярности, в первом десятилетии века, меня еще не было на свете, но она и до сих пор пользуется чрезвычайной известностью. В частности, выступала по телевидению о значении возобновления колоний на Марсе.
Николь подалась вперед.
— Я не стала говорить за обедом о том, в чем абсолютно уверена: Франческа и Браун отравили Борзова, спровоцировав симптомы аппендицита. И, без сомнении, она вполне преднамеренно оставила меня на дне ямы в Нью-Йорке. У этой женщины, безусловно, не было никакого понятия о морали.
Кэндзи помолчал несколько секунд.
— Тогда в 2208 году уже перед смертью к доктору Брауну лишь изредка возвращалось сознание, и в один из этих светлых моментов он дал совершенно фантастическое интервью репортеру какого-то журнала, в котором признался, что отчасти несет ответственность за гибель Борзова, и обвинил Франческу в вашем исчезновении. Синьора Сабатини объявила рассказ Брауна баснями, порожденными умственным расстройством. Подала в суд на журнал, потребовав с него сто миллионов марок, но все уладили без судебного разбирательства. Журнал принес извинения и уволил репортера.
— Франческа побеждает всегда, — заметила Николь.
— Три года назад я едва не вдохнул новую жизнь во всю эту историю, — продолжил Кэндзи. — Когда подготавливал книгу. Прошло уже более двадцати пяти лет, все сведения об экспедиции «Ньютон» оказались открытыми, и желающий мог получить к ним доступ. Я обнаружил содержимое вашего персонального компьютера, в том числе и кубик с данными, который вы получили от Генри, — все это было разбросано среди телеметрии. И уверился, что заявление доктора Брауна хотя бы отчасти было истинным.
— И что же случилось потом?
— Я отправился в Сорренто, чтобы проинтервьюировать Франческу в ее собственном дворце. Ну а вскоре я вообще забросил книгу…
Кэндзи помедлил. «Говорить или не надо? — подумал он, поглядев на любящую жену. — Нет, сказал он себе. Сейчас не время да и не место».
— Прости меня, Ричард.
Он уже засыпал, когда расслышал негромкий голос жены.
— Хм, — проговорил он. — Ты что-то говорила, дорогая?
— Прости меня, — повторила Николь. Она подвинулась к нему и нащупала под одеялом протянутую ладонь. — Мне следовало бы давным-давно рассказать тебе о Генри. Ты все еще сердишься?
— И не думал. Я удивлен, в известной степени потрясен. Но не сержусь. У тебя были причины хранить все в тайне. К тому же это было еще на Земле, считай — в другой жизни. И это имело бы значение, если бы ты сказала мне обо всем, когда мы только познакомились. Я бы ревновал, наверняка считал бы себя униженным. Но не сейчас.
Николь приникла к нему и поцеловала.
— Ричард Уэйкфилд, я люблю тебя, — проговорила она.
— И я тебя, — ответил он.
Впервые после отбытия «Пинты» Кэндзи и Наи занялись любовью, потом она сразу же уснула. Но Кэндзи ощущал удивительную бодрость. Он лежал, вспоминая вечер, проведенный с Уэйкфилдами. Почему-то вспомнилась Франческа Сабатини. «Другой такой красивой семидесятилетней женщины мне не приходилось видеть, — подумал он. — И это после столь фантастической жизни».
Кэндзи отчетливо помнил летнее утро, когда поезд привез его на станцию Сорренто. Водитель электрокэба сразу же узнал адрес.
— Каписко, — сказал он, взмахнув рукой и поворачивая в сторону il palazzo Sabatini.
Франческа жила в перестроенном отеле, выходящем на Неаполитанский залив. Двадцатикомнатное здание в XVII веке принадлежало какому-то князю. Из кабинета, в котором Кэндзи дожидался выхода синьоры Сабатини, виден был фуникулер, вдоль крутого склона спускавший купальщиков к густо-голубой бухте.
La signora запоздала на полчаса и быстро начала выказывать томление, ожидая окончания интервью. Она дважды напомнила Кэндзи о том, что согласилась встретиться с ним лишь благодаря настояниям издателя, уверившего ее, что Кэндзи — «выдающийся молодой писатель».
— Скажу вам откровенно, — проговорила она на превосходном английском, — сейчас все эти рассуждения о «Ньютоне» кажутся довольно скучными.
Впрочем, когда Кэндзи рассказал ей о «новых данных», о файлах из персонального компьютера Николь, переданных на Землю «среди прочей информации» в самом конце экспедиции, интерес к разговору, наконец, заметно возрос. Франческа притихла, сделалась меланхоличной, услыхав, что Кэндзи связывает заметки Николь с «признанием», сделанным Дэвидом Брауном журнальному репортеру в 2208 году.
— Я недооценила вас, — улыбнувшись, произнесла Франческа, когда Кэндзи заметил, что заметки Николь и излияния Брауна «совпадают по многим пунктам». Она так и не ответила прямо на его вопрос. Вместо этого поднялась с места, сказала, что просит задержаться его до вечера, чтобы переговорить попозже.
Перед сумерками в выделенную Кэндзи комнату принесли записку, извещавшую, что обед состоится в восемь тридцать и на нем должен быть пиджак и галстук. В назначенное время явился робот, проводивший его в великолепную столовую, на стенах которой фрески чередовались с гобеленами, с высокого потолка свисали сверкающие люстры, повсюду виднелись лепные украшения тонкой работы.
— Кон бан ва,
Ватанабэ-сан, — обратилась к нему по-японски Франческа, предлагая бокал шампанского. — Я сейчас обновляю основные приемные, поэтому, увы, нам придется посидеть здесь за коктейлем, тут gauche,
как говорят французы, но ничего не поделаешь.
Франческа выглядела прекрасно. Светлые волосы были высоко уложены, их придерживал большой резной гребень. Короткая нитка алмазов тесно охватывала шею, а под ней с бриллиантового ожерелья свисал огромный сапфир. Открытое сверху платье белого цвета складками подчеркивало изгибы все еще полного молодости тела. Кэндзи не мог поверить, что перед ним семидесятилетняя женщина.
