Зарубежная фантастика (изд-во Мир) - Сад Рамы

      — Не надо, — остановила его Николь. — Я проспала столько не затем, чтобы после пробуждения выслушивать лекции по теории относительности. Ты объяснишь мне это после обеда. К тому же у нас есть более важная тема: в каком порядке будить детей.
      — У меня другое предложение, — произнес Ричард после недолгого раздумья. — Я знаю, тебе хочется их видеть. Мне тоже. Но пусть поспят еще несколько часов, вреда от этого не будет. А нам столько нужно обсудить. Мы можем сразу начать готовиться к рандеву, прикинуть, что делать с их образованием, неплохо бы разок-другой возобновить знакомство…
      Николь не терпелосьпоговорить с детьми, но логика подсказывала, что в предложении Ричарда были свои достоинства. Они успели перед сном составить лишь грубую схему своих поступков после пробуждения, во многом потому, что Орел утверждал — неопределенных факторов чересчур много. И планированием будет легче заняться до пробуждения детей…
      — Хорошо, — наконец сказала Николь, — если ясно, что все в порядке… — она поглядела на первую Тиассо.
      — Данные свидетельствуют о том, что все ваши дети перенесли сон без каких-либо негативных последствий, — ответил биот.
      Николь повернулась и внимательно посмотрела на мужа. Он состарился, но в меньшей степени, чем можно было предположить.
      — А где твоя борода? — вдруг выпалила она, осознав, что муж, как ни странно, чисто выбрит.
      — Мы побрили мужчин вчера — во сне, — отозвалась Тиассо 009. — Всех подстригли и выкупали — в соответствии с плановой процедурой.
      «Мужчин? — удивилась Николь. — Конечно же, поправила она себя. И Бенджи, и Патрик теперь мужчины!»
      Она взяла Ричарда за руки, и оба они торопливо направились к ложу Патрика. За окном оказалось совсем незнакомое лицо: ее маленький Патрик больше не был ребенком. Лицо его чуть вытянулось, а детская округлость исчезла. Николь молча, минуту, наверное, глядела на сына.
      — Теперь ему лет шестнадцать-семнадцать, — ответила на вопросительный взгляд Тиассо 017. — Мистер Бенджамин О'Тул на полтора года старше. Конечно, это приблизительный возраст. Как объяснял Орел перед вашим отправлением из Узла, мы сумели в какой-то мере задержать действие ключевых ферментов, определяющих старение, но не с одинаковой скоростью. Когда мы говорим, что мистеру Патрику О'Тулу шестнадцать или семнадцать, то имеем в виду лишь внутренние биологические часы. Этот возраст есть некое среднее, определяемое процессами роста, созревания и старения.
      Ричард с Николь постояли возле каждого из детей, по нескольку минут разглядывая их через окна. Николь то и дело возбужденно трясла головой.
      — Куда же подевались мои детки? — наконец вздохнула она, заметив, что за время путешествия даже Элли стала подростком.
      — Мы же знали, что так и будет, — без особой печали прокомментировал Ричард, не собиравшийся сочувствовать материнской потере.
      —  Знать— это одно, — сказала Николь. — А вот увидеть все своими глазами, пережить — дело другое. Это же не обычная материнская беда, когда до мамаши с большим опозданием доходит, что ее дети выросли. Такого с людьми еще не бывало. Мы получим своих детей уже взрослыми. Их умственное и социальное развитие было прервано на десять-двенадцать лет. Как подготовить их за шесть месяцев к встрече с другими людьми?
      Николь была взбудоражена. Какой-то частью рассудка она все-таки сомневалась в словах Орла, описывавшего ей то, что произойдет с семейством: Ну что ж, еще одно невероятное событие в немыслимой судьбе. «Итак, — размышляла Николь, — как мать я обязана сделать многое, а времени почти нет. Жаль, что я не запланировала всего этого еще перед отлетом из Узла».
      Пока Николь старалась справиться с собственной эмоциональной реакцией на неожиданное взросление детей, Ричард болтал с обеими Тиассо. Они непринужденно отвечали на его вопросы. Ричард весьма удивлялся их возможностям, физическим и умственным.
      — Неужели весь этот объем информации вы храните в своей памяти? — спросил он у роботов в середине разговора.
      — Подробной информацией о вашем здоровье располагаем лишь мы, Тиассо, — отвечала 009-я. — Однако все гуманоидные биоты имеют доступ к широкому диапазону основных фактов. Впрочем, в момент первого контакта с людьми все типы биотов будут лишены части своей памяти. В ней не останется ни одного события, связанного с Орлом, Узлом, теми ситуациями, что имели место во время вашего сна. Из всего этого раннего периода мы будем располагать лишь информацией о вашем здоровье — все эти данные сохранятся в нас, Тиассо.
      Николь как раз подумала об Узле.
      — Вы до сих пор находитесь в контакте с Орлом? — вдруг спросила она.
      — Нет, — на этот раз ответила 017-я Тиассо. — Безусловно, Орел или кто-либо, представляющий интеллект Узла, периодически контролирует ход нашей экспедиции, однако, после того как Рама оставил Ангар, никаких контактов не осуществлялось. Вы, мы и Рама предоставлены самим себе до выполнения поставленной задачи.
      Кэти стояла перед высоким зеркалом и изучала свое нагое тело. Прошел месяц, но оно все еще оставалось для нее новым. Ей нравилось трогать себя. В особенности ей нравилось гладить свои груди и следить за поднимающимися сосками. Тогда она начинала оглаживать себя повсюду, пока наконец по телу не начинали волнами бегать мурашки, и хотелось плакать от удовольствия.
      Мать объяснила ей, что это такое, но, когда Кэти захотела поговорить обо всем еще пару раз, сказала ей тихонько перед обедом.
      — Мастурбация — это очень личная вещь, дорогая, и о ней говорят разве что с самыми близкими друзьями.
      Ждать помощи от Элли не приходилось. Кэти не видела, чтобы сестра разглядывала себя, хотя бы разок. «Наверное, она никогда так не делает, — подумала Кэти. — И, безусловно, не хочет говорить об этом».
      — Ты уже помылась? — услыхала Кэти голос сестры из соседней комнаты. У каждой из девочек была отдельная спальня, однако ванная комната была одна на двоих.
      — Да, — откликнулась Кэти.
      Скромная Элли явилась в ванную завернутая в полотенце и коротко глянула на сестру, нагой красовавшуюся перед зеркалом. Младшая хотела что-то сказать, но передумала, сбросила полотенце и, ежась, вступила под душ.
      Кэти следила за Элли через прозрачную дверь. Поглядев на тело сестры, она переводила взгляд на отражение собственного тела в зеркале и сравнивала каждую анатомическую деталь. Кэти решила, что лицо и цвет кожи у нее получше — после отца она была в семье, пожалуй, самой светлокожей, но у Элли была превосходная фигура.
      — Почему я так похожа на мальчишку? — спросила Кэти у Николь недели через две, закончив читать кубик, содержащий описание старинных мод.
      — Почему именно, я тебе не могу объяснить, — Николь отвлеклась от собственного чтения. — Генетика — чрезвычайно сложная вещь… Грегор Мендель даже не подозревал насколько.
      Усмехнувшись самой себе — ясно, что Кэти просто не могла понять ее, — Николь поправилась.
      — Кэти, — продолжала она уже не столь наставительным тоном. — Каждый ребенок несет в себе уникальную комбинацию особенностей обоих своих родителей. Эти определяющие характеристики записываются на молекулах, именуемых генами. И наследственность одной пары может проявиться в миллиардах различных комбинаций. Вот почему дети одних родителей отличаются друг от друга.
      Кэти нахмурилась — ее интересовало другое. Николь поняла и добавила утешительным тоном:
      — К тому же твою фигуру мальчишеской не назовешь, ну разве что атлетической.
      — В любом случае, — Кэти показала на сестру, углубившуюся в занятия в углу гостиной, — я на Элли мало похожа. Вот у нее тело действительно привлекательное, грудь даже больше и выше, чем у тебя.
      Николь расхохоталась.
      — Да, у Элли фигура впечатляющая. Но и у тебя не хуже — просто вы разные, — и Николь возвратилась к чтению, полагая, что разговор окончен.
      — А в этих журналах таких женщин, как я, немного, — после недолгого молчания возобновила беседу Кэти. Она показала на экран своего электронного блокнота, но Николь не обратила внимания. — А знаешь что, мама, — продолжила дочь, — по-моему, Орел что-то напутал в моем ложе. Наверное, я получила гормоны, предназначенные Патрику или Бенджи.
      — Кэти, дорогая, — ответила Николь, осознав, что дочь действительно расстроена своей фигурой, — могу тебя уверить, ты осталась такой же, как было запрограммировано в генах в момент зачатия. Ты очаровательная и умная юная женщина. И будешь куда счастливее, если перестанешь искать в себе недостатки, а обратишься к многочисленным достоинствам.
      После пробуждения их разговоры имели одну и ту же направленность. Кэти казалось, что мать не хочет понять ее и всегда готова отвечать наставлением или колкостью. «Жить — это не значит быть довольной собой», — вечно звучало в ушах Кэти. С другой стороны, Элли как будто бы удостаивалась одних похвал: «Элли так хорошо учится, хотя начала лишь недавно», «Элли всегда поможет, ее ни о чем не надо просить», «Почему у тебя всегда не хватает терпения на Бенджи, поучись у Элли».
      «Сперва у нее Симона, потом Элли, — говорила себе Кэти, голой улегшись под одеяло после ссоры с сестрой… Мать отругала только ее. — Она не понимает меня. Мы такие разные. Можно и не пытаться…»
      Пальцы сновали по телу, возбуждая желание. Кэти, предвкушая, вздохнула. «Во всяком случае, — решила она, — кое в чем можно обойтись и без матери».
      — Ричард, — сказала Николь. Они были в постели. До Марса оставалось еще шесть недель пути.
      — Ммммм, — отозвался он, засыпая.
      — Меня беспокоит Кэти, — проговорила Николь. — Меня радует прогресс прочих детей, особенно Бенджи, благослови его Господь. Но Кэти тревожит меня по-настоящему.
      — Чем именно? — поинтересовался Ричард, опираясь на один локоть.
      — Своими мнениями. Кэти невероятно эгоцентрична. Она раздражительна и нетерпелива с другими детьми, даже с Патриком, который обожает ее. Она все время противоречит мне, часто из-за пустяков. И, по-моему, слишком много времени проводит в своей комнате.
      — Ей скучно, — ответил Ричард. — Физически Кэти уже чуть за двадцать. Пойми — она молодая женщина, ей уже на свидания бегать пора, а тут еще независимый нрав. Здесь же ей не на кого поглядеть… Признай, и мы подчас относимся к ней, словно к двенадцатилетней девочке.
      Николь молчала. Ричард потянулся к ее руке.
      — Мы же всегда знали, что наша Кэти самая тонкая из детей. Увы, ей досталось от меня слишком много.
      — Но ты по крайней мере направляешь собственную энергию в дело, — возразила Николь. — А Кэти то строит, то разрушает… Ричард, поговори с ней. Иначе у нас возникнут проблемы, когда мы встретимся с другими людьми.
      — И что же мне сказать ей? — помолчав, осведомился Ричард. — Что жизнь
      — не цепь развлечений?… И зачем выгонять ее из комнаты, из придуманного ею мирка? Возможно, там интереснее. К несчастью, в Новом Эдеме в настоящее время нет ничего привлекательного для молодой женщины.
      — Я рассчитывала на большее понимание с твоей стороны, — ответила Николь с некоторым раздражением. — Ричард, мне нужна твоя помощь. К тому же Кэти лучше реагирует на тебя.
      Ричард снова умолк, опускаясь в постель.
      — Пойдем с ней завтра кататься на водных лыжах — она это любит, — и я попрошу ее хотя бы считаться с остальными членами семьи.
      — Очень хорошо. Великолепно, — проговорил Ричард, закончив читать тетрадь Патрика. Он выключил блокнот и поглядел на мальчика, с некоторым беспокойством глядевшего на него из кресла.
      — Ты быстро освоил алгебру, — продолжил Ричард. — У тебя явные способности к математике. Когда в Новом Эдеме появятся люди, ты будешь вполне подготовлен для поступления в университет — по крайней мере по математике и точным наукам.
      — Но мама говорит, что с английским у меня не все в порядке, — ответил Патрик. — Она утверждает, что такие сочинения пишут малые дети.
      Услыхав разговор, из кухни выглянула Николь.
      — Патрик, дорогой, Гарсиа 041 говорит, что к письму ты относишься легкомысленно. Я понимаю, что за один вечер всего не выучишь, но, если ты хочешь избежать недоразумений при встрече с остальными людьми, тебе следует подтянуться.
      Входная дверь вдруг распахнулась, внутрь влетела Кэти. За ней следовала Элли. Кэти сияла.
      — Извините за опоздание, — сказала она, — но у нас был такойдень, — она обернулась к Патрику. — Я самапереправилась на лодке через все озеро Шекспир. Гарсиа мы оставили на берегу.
      Элли восторга сестры не разделяла, она даже казалась обиженной.
      — С тобой все в порядке, детка? — спросила Николь у младшей дочери, пока Кэти потчевала семейство повествованием о приключении на озере.
      — Так здорово было, — делилась впечатлениями Кэти. — Мы мчались по волнам, быстро-быстро. Бам-бам-бам — с волны на волну. Мне даже казалось, что я лечу.
      — Лодки — это не игрушки, — отозвалась спустя недолгое время Николь. Она пригласила всех к столу. Бенджи, таскавший пальцами на кухне салат из миски, последним присоединился к обедающим.
      — А что бы ты стала делать, если бы лодка перевернулась? — поинтересовалась Николь, когда все уселись за стол.
      — Гарсиа спасли бы нас, — в голосе Кэти не было сомнений. Их там было трое на берегу, и все приглядывали за нами… В конце концов, зачем еще они нужны… Кстати, мы были в спасательных жилетах, и я умею плавать.
      — А твоя сестра — нет, — с осуждением в голосе возразила Николь, — и ты знаешь, что ей было бы страшно упасть в воду.
      Кэти начала возражать, но Ричард вмешался и переменил тему прежде, чем успел вспыхнуть конфликт. Все нервничали и без того. Рама уже месяц находился на орбите вокруг Марса, а с Земли никто не прилетел. Николь всегда предполагала, что встреча с людьми состоится сразу же, как только Рама выйдет на орбиту Марса.
      После обеда вместе с Ричардом все отправились в маленькую обсерваторию на заднем дворе, чтобы поглядеть на Марс. Обсерватория была подключена к датчикам внешнего обзора, но на самом Раме она ничего не позволяла видеть вне Нового Эдема (Орел твердо настаивал на этом во время обсуждения проекта), так что люди могли только наслаждаться великолепным видом красной планеты.
      Особенно любил эти наблюдения Бенджи. Он гордо показывал на вулканы в районе Тарсис, на огромный каньон, именуемый Долиной Маринера, и область Хрис, где более двухсот лет назад опустился на Марс первый «Викинг». К югу от станции Матч, ядра крупной марсианской колонии, заброшенной в скорбные годы, последовавшие за Великим хаосом, образовывалась пыльная буря. Ричард рассуждал вслух о том, что эта буря может распространиться на всю планету: наступало время подобных бурь.
      — А что будет, если земляне не прилетят? — спросила Кэти во время паузы в наблюдениях. — Мама, только отвечай прямо. Мы уже не дети.
      Николь не обратила внимания на выпад.
      — Если я ничего не забыла, мы должны оставаться на орбите Марса шесть месяцев. Если за это время встреча не состоится, Рама направится к Земле.
      — Она помедлила несколько секунд. — Но о том, что будет после того, мы с отцом не имеем ни малейшего представления. Орел сказал, что, если придется обращаться к дублирующим планам, нам сообщат ровно столько, сколько следует знать.
      На громадном настенном экране сменяли друг Друга изображения Марса.
      — А где же Земля? — спросил Бенджи.
      — Она обращается вокруг Солнца внутри орбиты Марса, третья от нашего светила планета, — ответил Ричард. — Помнишь, я показывал тебе все планеты на компьютере.
      — Я не об этом, — очень медленно проговорил Бенджи. — Я хочу видетьЗемлю.
      Простая просьба. Ричарду даже в голову не приходило, хотя он уже не раз приводил семью в обсерваторию, что детям интересен маленький голубой огонек в звездном небе.
      — Отсюда Землю не разглядеть, чересчур далеко, — Ричард запросил у базы данных процедуру выхода на нужный видеодатчик. — Она выглядит как яркая звезда, например Сириус.
      Ричард не понимал их. Стоило только ему отыскать Землю и установить в центре экрана крохотный огонек, как дети с неподдельным вниманием принимались изучать светлую точку.
      «Это наш дом, — думала Николь, удивленная внезапной сменой настроения в комнате, — хоть вы и не были там, мои дорогие». Она тоже смотрела на эту звездочку, и воспоминания о Земле сменяли друг друга. Николь почувствовала такую тоску по дому, такое стремление вернуться на благословенную, полную чудес океанскую планету. Слезы наполнили ее глаза, и она постаралась обнять сбившихся в кучу детей.
      — Куда бы ни занесло нас, к какому пределу этой дивной Вселенной, — тихо проговорила она, — всегда и везде эта голубая звездочка останется нашим домом.

2

      Наи Буатонг проснулась в предрассветной мгле. Скользнула в хлопковое безрукавное платье, коротко поклонилась Будде в семейном хонгпра возле гостиной и открыла переднюю дверь, не потревожив никого из членов семьи. Было тихое летнее утро. Легкий ветерок нес запах цветов, смешанный с тайскими пряностями — кто-то из соседей уже готовил завтрак.
      Ее сандалии бесшумно ступали по мягкой пыли. Наи не торопилась, вовсю крутила головой, впитывая взглядом знакомые тени, которые скоро сделаются воспоминаниями. «Последний день, — думала она. — Настал час расставания».
      Через несколько минут она свернула направо по мощеной улочке, уводившей к деловому району Лампанга. По пути попадались только редкие велосипедисты. Лавки в основном были еще закрыты.
      Возле храма Наи миновала двоих буддийских монахов, шедших по обе стороны дороги. Каждый из них был облачен в мантию привычного шафранового цвета и нес большой металлический горшок. Они искали себе завтрак, как это делалось по утрам во всем Таиланде, и полагались на щедрость жителей Лампанга. Из двери лавки по правую руку от Наи появилась женщина и бросила в горшок монаха какую-то еду. Все было сделано молча, и выражение на лице монаха даже не изменилось.
      «У них нет ничего своего, — размышляла Наи, — даже одежда не принадлежит им. И все же они счастливы». Она быстро припомнила основной тезис «Желание — причина страдания» и подумала о невообразимо огромном состоянии семьи ее нового мужа, проживающей в районе Хигасияма на окраине Киото. «Кэндзи говорит, что у его матери есть все, кроме спокойствия. Она просто не знает, где купить его».
      На миг вспомнился огромный дом семейства Ватанабэ, воспоминание отодвинуло простую тайскую дорогу, по которой она сейчас шла. Пышный дом производил впечатление. Однако там ее не ждали. Немедленно выяснилось, что для родителей Кэндзи она была чужой, иностранкой, против их желания выскочившей за их сына. С ней не были грубы — просто холодны. Наи замучили вопросами о семье и образовании ее членов, задавая их с лишенной эмоций логической точностью. Кэндзи позже утешал ее тем, что на Марсе его семья до них не доберется.
      Остановившись на улице Лампанга, она поглядела на храм королевы Чаматеви. Это было любимое место Наи во всем городе, быть может, во всем Таиланде. Возраст отдельных частей храма превышал полтора тысячелетия; безмолвные каменные часовые видели историю, настолько непохожую на настоящее, что ее можно было бы считать происходившей на другой планете.
      Наи пересекла улицу и вошла в храмовый двор. Как раз над самым верхним чеди старинного тайского храма на темном утреннем небе горел огонек. Наи поняла, что это Марс, что это ее судьба. Совпадение было идеальным. Все двадцать шесть лет своей жизни, за исключением четырех лет занятий в университете Чиангмая, провела она в этом городе. Через шесть недель она окажется на борту огромного космического корабля, который отнесет ее в места, что целых пять лет будут ей домом, — в космическую колонию на красную планету.
      Усевшись в позе лотоса в уголке двора, Наи остановила свой взор на этом огоньке. «Какое совпадение, — размышляла она. — Марс глядит на меня в это утро». И приступила к ритмичному дыханию, которым начинала утреннюю медитацию. Но готовясь к покою и миру, вбирая их на целый день, Наи поняла, что на самом деле ее раздирают сильные эмоции.
      «Надо подумать, — Наи решила чуть отложить медитацию. — В этот последний день, который мне предстоит провести дома, я должна в мире принять все события, полностью преобразившие мою жизнь».
      За одиннадцать месяцев до того Наи Буатонг сидела в том же месте, и кубики с уроками французского и английского языков стояли возле нее в аккуратном чехольчике. Наи собиралась перестроить материл для ожидавшей ее учебной практики и решила, что в качестве преподавателя иностранных языков должна выглядеть более интересной и энергичной.
      Прежде чем приступить к работе в тот судьбоносный день, она прочла утреннюю газету, печатавшуюся в Чиангмае. Вставив кубик в считывающее устройство, она быстро пробежала несколько страниц, ограничиваясь в основном заголовками. На задней странице нашлось объявление на английском, привлекшее ее внимание:

       ВРАЧ, МЕДСЕСТРА, УЧИТЕЛЬ, ФЕРМЕРЕсли ты предприимчив, здоров и знаешь несколько языков.
       Международное космическое агентство (МКА) организует крупную экспедицию на Марс (на пятилетний срок) для возобновления колонии. Производится набор незаурядных личностей, специалистов в перечисленных областях. Персональное собеседование состоится в Чиангмае в понедельник 23 августа 2244 года. Исключительно высокая оплата. С заявлением можно обращаться в тайскую почту: т. 462–62-4930.

      Отправив свое заявление в МКА, Наи не считала свои шансы высокими. Напротив, она была уверена, что не пройдет отбора и даже не получит приглашения на собеседование. И весьма удивилась, когда через шесть недель обнаружила таковое в своей электронной почте. Еще ей сообщили, что все свои вопросы до собеседования она может направить в МКА в письменном виде. Чиновники из комиссии особо подчеркивали, что намереваются беседовать лишь с кандидатами, согласными остаться в марсианской колонии.
      Наи обратилась с единственным вопросом: ее интересовало, сумеет ли она перечислять значительную часть своего заработка на Землю. Она добавила, что ответ на этот вопрос имеет для нее решающее значение.
      Десять дней спустя очередным электронным письмом явился ответ. Он был весьма краток. Да, гласило послание, часть ее заработка можно регулярно пересылать в банк на Земле. Однако следовало подумать над разделением доходов: после отлета с Земли величину выделенной доли уже нельзя будет изменить.
      Жизнь в Лампанге обходилась недорого, и заработок, предлагавшийся МКА преподавателю языков в марсианской колонии, почти вдвое превышал потребности семьи Наи. На плечах молодой женщины лежал тяжелый груз. Она единственная зарабатывала на пропитание семьи, состоящей из инвалида-отца, матери и двух младших сестер.
      Ее детство было трудным, и семья едва держалась над чертой бедности. А в тот год, когда Наи заканчивала учебу в университете, произошло несчастье. Сперва у отца случился удар, сделавший его инвалидом. Потом мать, ничего не понимавшая в бизнесе, попыталась распоряжаться семейной лавкой в соответствии со своим разумением, игнорируя советы родственников и друзей. Через год семья потеряла буквально все, и Наи пришлось не только истратить все свои сбережения на еду и одежду для семьи, но и оставить мечты о занятиях литературным переводом для одного из крупных издательств в Бангкоке.
      В течение недели Наи преподавала в школе, по выходным дням работала экскурсоводом. В субботу перед собеседованием в МКА Наи сопровождала группу в Чиангмай, расположенный в тридцати километрах от ее дома. В ее группе оказалось несколько японцев. Один из них, симпатичный молодой человек, едва переваливший за тридцать, разговаривал по-английски практически без акцента. Его звали Кэндзи Ватанабэ. Он с глубоким вниманием выслушивал все пояснения Наи, задавал умные вопросы и был крайне вежлив.
      Осмотрев святые места буддистов в Чиангмае, группа отправилась по канатной дороге на гору Дой-Сутхеп, чтобы посетить знаменитый буддийский храм на ее вершине. Все туристы были достаточно утомлены, за исключением Кэндзи Ватанабэ. Сперва он настоял, чтобы, как подобает паломникам, они пешком поднялись по длинной драконовой лестнице, хотя от вагончика к храму вел фуникулер. А потом задавал вопрос за вопросом, выслушивая удивительную историю сооружения храма. Наконец, они спустились вниз, и Наи в одиночестве отправилась пить чай в очаровательный ресторанчик у подножия горы. Остальные туристы разбрелись по лавочкам сувениров, но Кэндзи приблизился к ее столику.
      — Kaw tode krap? — спросил он на превосходном тайском, удивив этим мисс Буатонг. — У меня есть еще несколько вопросов.
      — Khun pode pasa thai dai mai ka? — поинтересовалась ошеломленная Наи.
      — Pohm kaojai pasa thai dai nitnoy, - ответил он. — А вы? Аната ва нихон го ханасимасу ка? Наи покачала головой.
      — Нихон го ханасимасен, - она улыбнулась. — Знаю только английский, французский и тайский. Впрочем, чуточку и японский… что-нибудь несложное и если будут говорить помедленнее.
      — Я был потрясен, — продолжил Кэндзи на английском, усевшись напротив Наи, — фресками, изображающими основание храма на Дой-Сутхеп. Изумительная легенда, в ней смешаны история и мистика, но как историка меня интересуют две вещи. Прежде всего, не мог ли этот достопочтенный монах со Шри-Ланки заранее знать по каким-то религиозным каналам о том, что в этой почти заброшенной пагоде хранятся реликвии Будды? Иначе, мне кажется, он не стал бы рисковать своей репутацией. Ну и потом, конечно, белый слон, несший реликвию, который поднялся на вершину и воспарил… слишком все нереально. Подтверждается ли все повествование какими-нибудь небуддийскими источниками XV века?
      Прежде чем ответить, Наи несколько секунд глядела на ретивого мистера Ватанабэ.
      — Сэр, — произнесла она с рассеянной улыбкой, — за те два года, что я вожу экскурсии по буддийским достопримечательностям этих краев, мне никто не задавал подобных вопросов. Я не могу ничего ответить, но, если вам интересно, могу назвать имя одного профессора в университете Чиангмая, великолепного знатока буддийской истории королевства Лан-на. Он специалист по истории всего периода, начинающегося с правления короля Менграя…
      Разговор их нарушило объявление — вагончик канатной дороги готов был отвезти своих пассажиров обратно в город. Извинившись, Наи поднялась с места. Кэндзи присоединился к группе. Приглядываясь к нему издали, Наи не могла отвести взгляд от этих проницательных глаз. «Невероятно, — размышляла она, — я еще не видела глаз, настолько чистых и полных любознательности».
      Вновь она увидела эти глаза в понедельник днем, когда явилась в гостиницу Дусит Тхани в Чиангмае для собеседования, и с удивлением обнаружила перед собой сидящего за столом Кэндзи с эмблемой МКА на рубашке. Наи поначалу смутилась.
      — До субботы я не смотрел ваших документов, заверяю вас, — извинился Кэндзи. — Если бы я знал, что вы подали заявление, то, конечно, направился бы по другому маршруту.
      Беседа прошла гладко. Кэндзи в основном хвалил ее учебные достижения — действительно отменные — и добровольную работу в детских приютах Лампанга и Чиангмая. Наи честно призналась, что не испытывает «всепоглощающей страсти» к космическим путешествиям, но считает себя по природе «склонной к приключениям» и вызвалась лететь на Марс, поскольку эта работа позволит ей обеспечить семью.
      Перед концом собеседования наступила пауза.
      — Можно идти? — спросила Наи, приподнимаясь в кресле.
      — Еще один вопрос, — произнес Кэндзи Ватанабэ с внезапной застенчивостью. — Быть может, вы поможете мне растолковать один сон?
      Наи улыбнулась.
      — Слушаю, — сказала она.
      Кэндзи глубоко вздохнул.
      — В ночь на субботу мне приснилось, что я попал в джунгли — куда-то к подножию Дой-Сутхеп. Я понял это потому, что где-то наверху видна была золотая чеди. Раздвигая ветви, я бросился искать дорогу, и тут путь мне преградил огромный питон, растянувшийся на толстой ветви примерно на уровне моих глаз. «Куда ты идешь?» — спросил меня питон. «Я ищу мою милую», — ответил я. «Она на вершине горы», — проговорил змей. Тут джунгли кончились, и от их края, освещенный солнечным светом, я поглядел на вершину Дой-Сутхеп. Там стояла симпатия моих юных лет Кейко Муросава и махала мне рукой. Я обернулся и поглядел на питона. «Гляди еще», — сказал он. И когда я второй раз обернулся к горе, лицо женщины преобразилось. Кейко исчезла, а с вершины Дой-Сутхеп махали мне вы.
      Кэндзи умолк на несколько секунд.
      — Я никогда еще не видел настолько необычного и яркого сна и подумал, что…
      Слушая слова Кэндзи, Наи ощущала, как по ее руке бегают мурашки, и окончание истории — то, что она, Наи Буатонг, будет махать с вершины горы,
      — поняла прежде, чем он договорил. Наи подалась вперед в своем кресле и, помедлив, сказала.
      — Мистер Ватанабэ, надеюсь, что ничем не обижу вас…
      Наи недолго молчала и, избегая его взгляда, проговорила:
      — У нас, тайцев, есть знаменитая поговорка: если с человеком во сне говорит змея, значит, он встретил мужчину или женщину, на которой должен жениться.
      «Ответ я получила через шесть недель, — вспоминала Наи, по-прежнему сидя во дворе храма Чаматеви в Лампанге. — Пакет с материалами МКА пришел через три дня. А с ним — цветы от Кэндзи».
      Сам он объявился в Лампанге к следующему уик-энду.
      — Прошу прощения за то, что не звонил и не писал, — извинился он, — но прежде чем завязывать отношения, надо было удостовериться, что вы тоже летите на Марс.
      В воскресенье вечером он сделал ей предложение, и Наи сразу же согласилась. Поженились они в Киото — через три месяца. Семья Ватанабэ любезно оплатила дорогу в Японию сестрам Наи и еще троим ее тайским подружкам. Мать ехать не могла; к сожалению, некому было присмотреть за отцом.
      Тщательно перебрав недавние события своей жизни, Наи, наконец, приступила к медитации. Через тридцать минут она пришла в состояние счастливого и ясного ожидания начала новой, неизведанной жизни. Солнце только что встало, и в храме появились люди. Она медленно пошла вдоль стен, впитывая последние мгновения, проведенные ею в родном селении.