Основание - Основание и Земля

      Тревиз лег ничком на пол, протянул руки за визор (он продолжал считать, что это именно он) и попытался дернуть его вперед. Тот слегка выдвинулся, и Тревиз начал изучать то, чего достиг этим.
      Один из кабелей должен был подводить энергию, и наверняка это был тот, который скрывался в стене. Никакого штепселя или другого соединения не было. (Как можно иметь дело с чужими и древними культурами, где простейшие предметы выглядят неузнаваемо?).
      Тревиз осторожно потянул за кабель, затем дернул посильнее. Он вращал его в разные стороны, ощупывая стену рядом с кабелем и кабель рядом со стеной. Потом переключился на полускрытую заднюю стенку визора, но и тут ничего не смог сделать.
      Упершись рукой в пол, Тревиз встал, и внезапно кабель отделился от стены. Как это получилось, у него не было ни малейшего представления.
      Кабель не выглядел разорванным, конец его был ровным и гладким, а на стене, в том месте, где он соединялся с ней, осталось небольшое пятно.
      – Голан, можно я… – начал было Пилорат.
      – Не сейчас, Яков. Пожалуйста! – Тревиз повелительно махнул рукой.
      Он вдруг заметил, что зеленое вещество покрывает его левую перчатку. Должно быть, он соскреб немного мха из-за визора и раздавил его. На перчатке осталось небольшое влажное пятно, но пока он смотрел на него, оно высохло, а зелень сменилась коричневым налетом.
      Тревиз вновь занялся кабелем, внимательно изучая отсоединившийся конец. На нем явно было два небольших углубления. Провод должен был войти.
      Он снова сел на пол и открыл зарядную камеру своего нейрохлыста. Очень осторожно расшатал один из проводов и отсоединил его. Затем не торопясь ввел его в углубление, проталкивая, пока тот не остановился. Когда он попытался вытащить провод обратно, ничего не вышло, как будто что-то зажало его. Тревиз подавил возникшее было желание вырвать его силой. Было вполне возможно, что цепь замкнулась, и в визор поступает энергия.
      – Яков, – сказал он, – вы имели дело с книгофильмами разных видов. Подумайте, как можно вставить эту книгу в визор.
      – Это действительно необх…
      – Яков, вы продолжаете задавать ненужные вопросы. У нас не так много времени, и я не хочу ждать, пока здание остынет настолько, что мы должны будем вернуться.
      – Наверное, это делается так, – сказал Яков, – но…
      – Хорошо, – сказал Тревиз. – Если это история космических полетов, она должна начинаться с Земли, поскольку именно Земля изобрела их. Посмотрим, заработает ли эта штука сейчас.
      Немного суетливо Пилорат вставил книгофильм в гнездо, и они принялись изучать надписи на различных рычагах, пытаясь найти хотя бы намек на инструкцию.
      Чтобы ослабить напряжение, Тревиз заговорил, понизив голос:
      – Думаю, этот мир тоже должен иметь роботов – тут и там – сверкающих в этом почти вакууме. Но дело в том, что их запасы энергии давно иссякли и, даже если их можно перезарядить, то как быть с мозгами? Рычаги и механизмы могут выдержать тысячелетия, но как быть с микросхемами и субатомными штуковинами, содержащимися в их мозгах? Они должны были испортиться, а если и нет, что могут знать они о Земле? Что могут они…
      – Визор работает, старина, – сказал Пилорат. – Смотрите.
      В тусклом рассеянном свете на экране визора появилось мерцание. Оно было очень слабым, но Тревиз повернул рычажок на нейронном хлысте, и мерцание усилилось. Разреженный воздух, окружавший их, оставлял пространство вне солнечных лучей довольно тусклым, так что комната казалось находится в тени, и экран по контрасту выглядел ярким.
      Он продолжал мерцать и только изредка по нему проплывали какие-то тени.
      – Его нужно сфокусировать, – сказал Тревиз.
      – Я знаю, – ответил Пилорат, – но это лучшее, что я могу сделать. Вероятно, поврежден сам фильм.
      Тени исчезали и появлялись вновь, а иногда возникало что-то отдаленно похожее на текст. Потом через мгновение все снова исчезало.
      – Вытащите его обратно и вставьте снова, – сказал Тревиз.
      Пилорат уже и сам делал это. Он подвигал фильм в гнезде взад-вперед, а затем стал придерживать его.
      Тревиз нетерпеливо попытался читать, а потом недовольно сказал:
      – Можете вы разобрать это, Яков?
      – Не все, – ответил Пилорат, глядя на экран. – Это об Авроре. Думаю, здесь речь идет о первой гиперпространственной экспедиции – «первом излиянии» так сказать.
      Он снова подал диск вперед, и все снова исчезло. Наконец, Пилорат сказал:
      – Все куски, которые я разобрал, касаются миров космонитов, Голан. О Земле я не нашел ничего.
      Тревиз горько заметил:
      – Ничего и не должно быть. Все упоминания убраны с этого мира, как и с Трантора. Выключайте эту штуку.
      – Но это не имеет значения… – начал Пилорат, выключая визор.
      – Потому что можно попробовать в другой библиотеке? Там тоже все будет уничтожено. Везде. Вы знаете… – Он взглянул на Пилората, и вдруг уставился на него со смесью страха и отвращения. – Что с вашей лицевой пластиной? – спросил он.
 

67

      Пилорат автоматически поднял руку в перчатке к лицевой пластине шлема, затем отнял ее и осмотрел.
      – Что это? – удивленно спросил он. Потом взглянул на Тревиза и продолжал почти визгливо: – Что-то странное происходит и с ВАШЕЙ лицевой пластиной, Голан.
      Тревиз машинально осмотрелся, ища зеркало. Однако, ничего подобного вокруг не было, да если бы и было, для него требовался свет.
      – Идемте на солнце, – буркнул он.
      Наполовину ведя, а наполовину таща, он вытолкнул Пилората в луч солнечного света из ближайшего окна и тут же почувствовал его тепло на спине, несмотря на изолирующие свойства скафандра.
      – Закройте глаза, Яков, и посмотрите на солнце.
      И тут же стало ясно, что неладно с лицевой пластиной. В местах, где стекло пластины соприкасалось с металлизированной тканью собственно скафандра, пышно разросся мох. Пластина была окаймлена по краю зеленью, и Тревиз знал, что так же выглядит и его собственная.
      Он провел пальцем в перчатке по мху на лицевой пластине Пилората. Часть его отвалилась, оставив заметный след на перчатке. Пока он смотрел на него, поблескивающего в солнечном свете, мох казалось стал более жестким и сухим. Он снова коснулся его, и на этот раз мох сломался. Цвет его изменился на коричневый. Тревиз еще раз потер край лицевой пластины Пилората, нажимая сильнее.
      – Помогите мне, Яков, – попросил он, а через некоторое время спросил:
      – Ну что, я выгляжу лучше? Вы тоже. Идемте. Думаю, здесь вам больше нечего делать.
      Солнце уже здорово припекало пустынный безвоздушный город. Каменные здания сверкали так, что глазам было больно. Тревиз искоса поглядывал на них и, насколько возможно, двигался по теневой стороне улиц. Около трещины на фасаде одного из зданий он остановился. Она была достаточно широка, чтобы просунуть туда палец в перчатке. Он сделал это, потом осмотрел палец, буркнул: «Мох» и неторопливо направился к краю тени, где некоторое время подержал палец под солнечными лучами.
      – Все дело в двуокиси углерода, – сказал он. – Везде, где можно получить двуокись углерода – разрушая породы – будет расти мох. Мы с вами хороший источник двуокиси углерода, вероятно, более богатый, чем что-либо еще на этой почти мертвой планете. Видимо, какая-то часть газа просачивается сквозь соединения лицевой пластины.
      – Поэтому мох и растет там?
      – Верно.
      Возвращение к кораблю показалось им более долгим и, конечно, более горячим, чем прогулка на рассвете. Однако, когда они подошли к кораблю, он все еще оставался в тени – по крайней мере это Тревиз рассчитал правильно.
      – Смотрите! – сказал Пилорат, но Тревиз заметил это и сам.
      Границы наружного люка обросли зеленым мхом.
      – Тоже утечка? – спросил Пилорат.
      – Конечно. Я уверен, что в незначительных количествах, но этот мох, похоже, лучший индикатор малых количеств двуокиси углерода, чем все, о чем я до сих пор слышал. Его споры должны быть везде и найдя несколько молекул двуокиси углерода – прорастают. – Он настроил передатчик на корабельную волну и сказал: – Блисс, вы меня слышите?
      – Да, – откликнулась Блисс. – Вы готовы войти? Снова неудача?
      – Мы у корабля, – сказал Тревиз, – но НЕ ОТКРЫВАЙТЕ шлюз. Мы откроем его сами, отсюда. НЕ ОТКРЫВАЙТЕ шлюз.
      – Но почему?
      – Блисс, делайте, как я сказал, хорошо? У нас будет время для разговоров после.
      Тревиз вынул свой бластер, тщательно уменьшил мощность до минимума, потом неуверенно посмотрел на него. Он никогда не использовал его на минимуме. Тревиз осмотрелся, но вокруг не было ничего, подходящего для испытания.
      В полном отчаянии он направил ствол на каменистый склон холма, на котором лежала тень «Далекой Звезды»… Мишень не покраснела. Машинально он коснулся этого места. Было ли оно теплым? Через изолирующую ткань скафандра он не чувствовал ничего.
      Тревиз вновь заколебался, а потом решил, что корпус корабля должен быть не менее теплоупорным, чем склон холма. Он направил бластер на край шлюза и, затаив дыхание, коротко нажал на спуск.
      Несколько сантиметров похожего на мох растения сразу же стали коричневого цвета. Тревиз повел рукой дальше и даже слабого дуновения в разреженном воздухе, возникшего от этого движения, оказалось достаточно, чтобы разбросать легкие скелетные останки коричневого материала.
      – Помогает? – обеспокоенно спросил Пилорат.
      – Да, – ответил Тревиз. – Я переключил бластер на луч малой интенсивности.
      Он провел лучом по границе шлюза и там, где он проходил, зелень исчезала. Целиком. Потом он стукнул по внешнему люку, чтобы возникшая вибрация стряхнула оставшуюся коричневую пыль на землю. Эта пыль была настолько тонка, что висела даже в разреженной атмосфере планеты, поднимаемая потоками газа.
      – Думаю, теперь можно открывать, – сказал Тревиз и, пользуясь переключателем на запястье, послал в эфир комбинацию радиоволн, которая привела в действие механизм, открывающий шлюз снаружи. Люк начал открываться, и не успел он раскрыться даже наполовину, как Тревиз сказал:
      – Не зевайте, Яков – залезайте. Не ждите ступеней, а поднимайтесь так.
      Сам он последовал за ученым, обведя края шлюза лучом бластера. Как только опустились ступени, он облучил и их, а затем дал сигнал закрываться, продолжая излучать тепло, пока люк полностью не закрылся.
      – Мы в шлюзе, Блисс, – сказал Тревиз. – И останемся здесь на несколько минут. По-прежнему ничего не делайте!
      – Хотя бы намекните мне, – произнес голос Блисс. – У вас все в порядке? Как там Пил?
      – Я здесь, Блисс, – откликнулся Пилорат, – и со мной все в порядке. Ничего страшного не случилось.
      – Ну, если ты так говоришь, Пил… Но объяснение все равно потребуется.
      – Это я вам обещаю, – сказал Тревиз и включил в шлюзе свет.
      Две фигуры в космических скафандрах повернулись лицом друг к другу.
      – Мы выкачаем наружу весь воздух планеты, какой сможем, так что подождите, пока это будет сделано.
      – А как насчет воздуха корабля? Мы впустим его сюда?
      – Не сразу. Я хочу убедиться, что мы избавились от всех спор, которые попали сюда вместе с нами… или на нас.
      Недовольный освещением, Тревиз направил бластер на стык шлюза с корпусом и методично облучил его теплом вдоль пола, потом вверх и снова вниз.
      – Теперь вы, Яков.
      Пилорат беспокойно шевельнулся, и Тревиз сказал:
      – Вы можете почувствовать тепло, но это не причинит вам никакого вреда. Однако, если будет плохо, скажите.
      Он провел невидимым лучом по лицевой пластине, особенно по краям, затем мало-помалу обработал и остальную часть скафандра.
      – Поднимите руки, Яков, – буркнул он, потом сказал: – положите руки мне на плечи и поднимите одну ногу… Я обработаю подошву… Теперь другую… Вам не слишком жарко?
      – Видите ли, Голан, нельзя сказать, что меня обдувает прохладный ветерок, – ответил Пилорат.
      – В таком случае дайте мне попробовать вкус моего лечения. Обработайте меня.
      – Но я никогда не держал в руках бластера.
      – Вы должны сделать это. Держите его вот так, а большим пальцем нажимайте на эту выпуклость, правильно… А теперь обработайте мою лицевую пластину. Ведите руку ровно, Яков, не задерживайте луч в одном месте слишком долго. Теперь верх шлема, а потом вниз, к шее.
      Он продолжал свои наставления, а когда был облучен со всех сторон, и весь покрылся испариной, взял бластер у Пилората и проверил уровень его зарядки.
      – Больше половины израсходовано, – сказал он и методично принялся обрабатывать внутренность шлюза, водя лучом взад-вперед по стенам, пока бластер полностью разрядился, сам нагревшись от такой стремительной разрядки. Затем он сунул его обратно в кобуру.
      Только после этого Тревиз дал сигнал на вход в корабль. Внутренняя дверь открылась, и воздух с шипением ворвался вовнутрь. Его прохлада остудила разогретые скафандры быстрее, чем это сделало бы тепловое излучение. Может, просто сработало воображение, но Тревиз почувствовал освежающий эффект немедленно.
      – Снимайте ваш скафандр, Яков, оставьте его в шлюзе, – сказал Тревиз.
      – Если не возражаете, – заметил Пилорат, – прежде чем заниматься чем-либо еще, я хотел бы принять душ.
      – Вообще-то, подозреваю, что перед этим, и даже перед тем, как вы сможете опустошить свой мочевой пузырь, вас ждет разговор с Блисс.
      Разумеется, Блисс ждала их с выражением озабоченности на лице. Из-за ее спины выглядывала Фоллом, вцепившись в левую руку Блисс.
      – Что случилось? – сурово спросила девушка. – Что вы там делали?
      – Защищались от инфекции, – сухо ответил Тревиз. – А сейчас я включу ультрафиолетовое излучение. Уберите эти темные стекла и не мешайте мне, пожалуйста.
      Добавив ультрафиолет, Тревиз начал снимать с себя влажную одежду и встряхивать ее, поворачивая то одной, то другой стороной.
      – Простая предосторожность, – сказал он. – Яков, вы тоже сделайте это… Кстати, Блисс, мне нужно почистить себя целиком. Если это вам неприятно, выйдите в другую комнату.
      – Это и не смутит меня, и не доставит неприятностей, – ответила Блисс. – Я хорошо представляю как вы выглядите, и ничего нового для меня в этом не будет… А что за инфекция?
      – Нечто очень мелкое, – с преувеличенным равнодушием объяснил Тревиз.
      – Но предоставленное самому себе, может здорово навредить человечеству.
 

68

      И вот все сделано. Ультрафиолетовое излучение выполнило свою часть работы. Согласно курсу обучения, пройденному Тревизом перед тем как впервые подняться на борт «Далекой Звезды», этот свет использовался только для целей дезинфекции. Однако Тревиз подозревал, что всегда имелось искушение и кое-кто уступал ему, используя его для загара на мирах, где загар был в моде. Но, как бы ни использовался этот свет, он был дезинфицирующим.
      Они вывели корабль в космос, Тревиз подвел его как можно ближе к солнцу Мельпомении и некоторое время вертелся перед ним, чтобы убедиться, что вся наружная поверхность облучена ультрафиолетом.
      Потом они забрали два скафандра, оставленные в шлюзе, и изучали до тех пор, пока даже Тревиз не был удовлетворен.
      – И все это, – сказала наконец Блисс, – из-за мха. Вы ведь назвали его так, Тревиз? Мох?
      – Я назвал его мхом, – ответил Тревиз, – потому что он напомнил мне мох. Однако, я не ботаник, и могу сказать только, что он интенсивно зеленый и, вероятно, может обходиться малыми дозами световой энергии.
      – Почему малыми?
      – Этот мох чувствителен к ультрафиолету и не может расти и даже просто выжить при прямом облучении. Его споры есть везде, а он растет только в темных углах, в трещинах статуй и на нижней поверхности предметов, поглощая энергию редких фотонов света, в местах, где есть источник двуокиси углерода.
      – Я поняла, что вы считаете его опасным, – сказала Блисс.
      – Он вполне может оказаться таким. Если несколько спор прилипло к нам, когда мы входили внутрь корабля, они найдут здесь достаточно света и отсутствие вредоносного ультрафиолета. Кроме того, они найдут достаточное количество воды и бесконечные запасы двуокиси углерода.
      – Всего 0.03 процента от нашей атмосферы, – сказала Блисс.
      – Это очень много для них… а в выдыхаемом нами воздухе его уже 4 процента. Что, если споры прорастут в наших ноздрях и на нашей коже? Что, если они уничтожат наши продукты? Что, если они вырабатывают токсины, которые убьют нас? Если осталось хотя бы несколько живых спор, то занесенные в другой мир, они могут заразить его, а потом распространиться и дальше. Кто знает, какой вред они могут нанести?
      Блисс покачала головой.
      – Иная жизнь не обязательно опасна. Вы же готовы убить ее.
      – Это говорит Гея, – сказал Тревиз.
      – Конечно, но я надеюсь, это имеет смысл. Этот мох приспособлен к условиям своего мира. Он использует свет в малых количествах, но большие убивают его. Он использует крошечные количества двуокиси углерода, но, может быть, погибнет от ее изобилия. Он может оказаться неспособным выжить ни на одном мире, кроме Мельпомении.
      – Вы хотите, чтобы я дал ему шанс попробовать? – спросил Тревиз.
      Блисс пожала плечами.
      – Ну, хорошо, хорошо, не становитесь в позу. Я понимаю вашу точку зрения. Будучи изолянтом, вы можете действовать только так и не иначе.
      Тревиз хотел ответить, но ему помешал высокий голос Фоллом, произнесший что-то на своем языке.
      Тревиз повернулся к Пилорату.
      – Что она сказала?
      – Фоллом говорит… – начал Пилорат, но она, как будто вспомнив, что ее язык понимается с трудом, повторила на Галактическом:
      – Там, где вы были, был Джемби?
      Эти слова были произнесены идеально, и Блисс просияла.
      – Как хорошо она говорит на Галактическом! А как мало времени ей потребовалось!
      Понизив голос, Тревиз сказал:
      – Я все запутаю, если начну объяснять, поэтому скажите ей, Блисс, что мы не нашли на планете роботов.
      – Это объясню я, – сказал Пилорат. – Идем, Фоллом. – Он мягко положил руку на детское плечо. – Идем в нашу комнату, и я дам тебе почитать еще одну книгу.
      – Книгу? О Джемби?
      – Не совсем… – И дверь за ними закрылась.
      – Вы знаете, – сказал Тревиз, глядя им вслед, – мы теряем время, нянчась с этим ребенком.
      – Теряем? Каким образом это мешает вашим поискам Земли, Тревиз? Да никаким! С другой стороны, «нянчась» мы совершенствуем общение, успокаиваем страх и запасаем любовь. Разве эти достижения ничего не стоят?
      – Это вновь говорит Гея.
      – Да, – сказала Блисс. – Однако, вернемся к делу. Мы посетили три древних мира космонитов и не получили ничего.
      Тревиз кивнул.
      – Это так.
      – Фактически, мы нашли на них одни опасности, разве не так? На Авроре – одичавшие собаки; на Солярии – странные и опасные люди; на Мельпомении – угрожающий мох. По-видимому, когда мир предоставляется самому себе, независимо от того, есть на нем люди или нет, он становится опасным для межзвездного сообщества.
      – Нельзя рассматривать это как всеобщее правило.
      – Три из трех – это достаточно убедительно.
      – И в чем это убеждает вас, Блисс?
      – Я расскажу вам. Но, пожалуйста, выслушайте меня с открытым разумом. Если вы имеете в Галактике миллион взаимодействующих миров, а так оно и есть на самом деле, и если каждый является полностью изолированным – а это тоже так – значит, на каждом мире люди являются доминирующими и могут навязать свою волю негуманоидным жизненным формам, неодушевленным геологическим формациям и даже друг другу. Таким образом, Галактика является очень примитивной и неверно функционирующей Галаксией. Это самое начало объединения. Вы понимаете, что я имею в виду?
      – Я понимаю, что вы пытаетесь сказать, но это не значит, что я соглашусь с вами, когда вы это выскажете.
      – Вы просто послушайте меня. Согласитесь вы или нет, это как вам угодно, но выслушайте. Единственный путь для Галактики – это стать прото-Галаксией, и чем меньше прото– и больше Галаксия, тем лучше. Галактическая Империя была попыткой жесткой прото-Галаксии, и когда она распалась, пришли тяжелые времена, а вместе с ними стремление к постоянному усилению понятия прото-Галаксии. Федерация Основания является такой попыткой. Ею же была и Империя Мула. Такой же планируется Империя Второго Основания. Но даже если бы не было подобных Империй и Федераций, если бы вся Галактика была в смятении, это было бы смятение объединения, где каждый мир взаимодействовал с каждым другим, хотя бы только враждебно. Это само по себе должно быть разновидностью объединения, и это еще не самый худший случай.
      – В таком случае, что же хуже этого?
      – Вам известен ответ на это, Тревиз. Вы видели его. Если населенный людьми мир совершенно отделяется, становится действительно изолированным и рвет все связи с другими человеческими мирами, это приводит… к загниванию.
      – Значит, рак?
      – Да. Вы видели это на Солярии. Они настроены против всех других миров, а у себя дома каждый индивидуум против всех остальных. Вы видели это. Если же люди полностью исчезают, пропадает даже видимость порядка. «Каждый против каждого» становится главным принципом, как с теми собаками, или же проявляются стихийные силы, как с этим мхом. Надеюсь, вы понимаете, что чем ближе мы к Галаксии, тем совершеннее общество. Зачем же тогда препятствовать ее возникновению?
      Некоторое время Тревиз молча смотрел на нее.
      – Я думал об этом. Но к чему притворяться, что если немного – это хорошо, побольше – еще лучше, то все – это вообще идеал? Разве вы не говорили недавно, что мох приспособился к малым количествам двуокиси углерода и обилие ее может убить его? Двухметровый человек лучше человека высотой в метр, но лучше и трехметрового. Мышь не станет лучше, если разрастется до размеров слона. Она просто не сможет жить. Точно также слон не станет лучше, уменьшившись до размеров мыши.
      – Имеется некое оптимальное качество для всего. Будь это звезда или атом, и это применимо и к живым существам и к живым обществам. Я не говорю, что древняя Галактическая Империя была идеалом, так же как вижу недостатки Федерации Основания, но я не могу сказать, что всеобщая изоляция это плохо, а всеобщее объединение – хорошо. Эти крайности могут быть одинаково ужасны, и древняя Галактическая Империя, хоть и несовершенная, может оказаться лучшим из того, что мы можем создать.
      Блисс покачала головой.
      – Сомневаюсь, что вы сами верите в это, Тревиз. Вы хотите доказать, что вирус и человек одинаково плохи и высказываетесь за что-то промежуточное – скажем, влажную плесень?
      – Нет. Но я могу поспорить, что и вирус и сверхчеловек одинаково плохи и высказываюсь за нечто промежуточное – скажем, простую личность… Впрочем, этот спор не имеет смысла. Я решу эту задачу, когда найду Землю. На Мельпомении мы нашли координаты остальных сорока семи миров космонитов.
      – И вы хотите посетить их все?
      – Да, если это будет необходимо. Рискуя на каждом из них.
      – Да, если это поможет мне найти Землю.
      Из комнаты, где осталась Фоллом, вышел Пилорат, который, казалось, хотел что-то сказать, но был остановлен разговором между Блисс и Тревизом. Они говорили, а он смотрел то на одного, то на другого.
      – И сколько это может продолжаться? – спросила Блисс.
      – Довольно долго, – сказал Тревиз. – Но мы можем найти искомое и с первой попытки.
      – Или не найти вообще.
      – Это можно узнать только закончив поиски.
      И тут Пилорат, наконец, ухитрился вставить слово.
      – А зачем искать, Голан? У нас же есть ответ.
      Тревиз нетерпеливо махнул на него рукой, но на середине движения замер, повернул голову и тупо спросил:
      – Что?
      – Я сказал, что у нас есть ответ. Я пытался сказать это вам на Мельпомении по крайней мере пять раз, но вы были так заняты своими делами…
      – Какой ответ у нас есть? О чем вы говорите?
      – О ЗЕМЛЕ. Я думаю, нам известно, где находится Земля.

 Часть шестая.
Альфа

XVI. Центр миров

 

69

      Тревиз долго смотрел на Пилората, и лицо его выражало явное неудовольствие. Потом он сказал:
      – Там было что-то, что я пропустил, а вы увидели и не сказали мне?
      – Нет, – мягко ответил Пилорат. – Вы видели это, а я, как только что сказал, пытался объяснить, но вы были не в настроении, чтобы слушать меня.
      – Что ж, попробуйте еще раз.
      – Не запугивайте его, Тревиз, – сказала Блисс.
      – И не думаю. Я только прошу информацию. И не считайте его ребенком.
      – Пожалуйста, – сказал Пилорат, – послушайте меня, а не друг друга… Вы помните, Голан, как мы обсуждали ранние попытки обнаружить первичную планету? Проект Яриффа? Помните: попытки установить время заселения различных планет и предположение, что они заселялись с первичного мира во всех направлениях одинаково. Таким образом, двигаясь от молодых планет к более старым, можно было бы достичь исходной планеты с любого направления.
      Тревиз нетерпеливо кивнул.
      – Я помню и то, что это не сработало, потому что данные о времени заселения планет были нереальными.
      – Верно, старина. Но эти миры, с которыми работал Ярифф, были часть второй экспансии человеческой расы. К тому времени гиперпространственные путешествия гораздо упростились, и число колоний стало быстро расти. Прыжки на дальние расстояния стали очень просты и необходимость в радиальном распространении отпала. Это наложилось на проблему нереальных данных о времени заселения.
      А сейчас, Голан, подумайте о мирах космонитов. Гиперпространственные путешествия были развиты меньше и, вероятно, прыжков было мало или не было вообще. Если миллионы миров второй волны заселялись по-видимому хаотически, пятьдесят первых возникали по плану. Если миллионы миров второй волны заселялись в течение двадцати тысяч лет, первые пятьдесят возникли за несколько веков, можно сказать, почти мгновенно. Эти пятьдесят, взятые вместе, должны образовывать сферу вокруг исходной планеты.
      У нас есть координаты этих пятидесяти миров. Вы сфотографировали их, помните, со статуи. Что бы или кто бы ни уничтожал информацию, касающуюся Земли, он проглядел эти координаты или не подумал, что они дадут нам нужные сведения. Все, что нужно сделать, Голан, это исправить координаты с учетом прошедших двадцати тысяч лет и найти центр полученной сферы. При этом вы должны оказаться совсем рядом с солнцем Земли или по крайней мере там, где оно было двадцать тысяч лет назад.
      Рот Тревиза слегка открылся во время этой речи, а когда Пилорат кончил, прошло некоторое время, прежде чем он опомнился и закрыл его. Затем он сказал:
      – Ну почему я сам не подумал об этом?
      – Я пытался сказать вам это еще на Мельпомении.
      – Не сомневаюсь. Простите, Яков, что отказался слушать. Мне и в голову не приходило… – Он смущенно замолчал.
      Пилорат тихо хихикнул.
      – Что я могу сказать что-то важное. Обычно так оно и бывает, но понимаете, это было нечто из моей области. Я уверен, что как правило, вы бываете совершенно справедливы, не слушая меня.
      – Нет, это не так, Яков, – сказал Тревиз. – Я чувствую себя глупцом, но я заслужил это чувство. Еще раз простите.., а сейчас я должен связаться с компьютером.
      Вместе с Пилоратом они направились в пилотскую рубку, и Пилорат как всегда с изумлением и недоверием стал смотреть, как Тревиз положил руки на панель, превратившись в единый организм – человек-компьютер.
      – Мне придется сделать некоторые предположения, Яков, – сказал Тревиз. – Лицо его было бесстрастно. – Полагаю, первая цифра, это расстояние в парсеках, а вторые две – углы в радианах: первая, так сказать вверх или вниз, а вторая – влево или вправо. Я также предполагаю, что плюс и минус используются в соответствии с Галактическим Стандартом, и что ноль-ноль-ноль обозначает солнце Мельпомении.
      – Это вполне справедливо, – сказал Пилорат.
      – В самом деле? Есть шесть возможных способов объяснения цифр, четыре возможных способа объяснения знаков, расстояния могут быть в световых годах, а не парсеках, а углы – в градусах вместо радианов. Уже это дает девяносто шесть различных вариантов прямо сейчас. К этому нужно добавить, что если расстояния даны в световых годах, мне неизвестно, какой длины световой год они использовали. Кроме того, я не знаю, каким образом они измеряли углы. Полагаю, что от экватора Мельпомении. А если от начального меридиана?
      Пилорат нахмурился.
      – Теперь вы рисуете картину нашей беспомощности.
      – Вовсе нет. Аврора и Солярия входят в этот список, и я знаю, где они находятся в пространстве. Я использую их координаты и посмотрю, смогу ли найти их по ним. Попав не туда, я буду подгонять координаты, пока они не дадут мне нужное место, и это укажет на допущенные ошибки. Уточнив свои предположения, я смогу найти центр сферы.
      – Не слишком ли тяжело будет проверить все эти возможности?
      – Что? – переспросил Тревиз, погруженный в общение с компьютером и, только когда Пилорат повторил вопрос, ответил: – О, нет, подгонка координат к Галактическому Стандарту и к неизвестному начальному меридиану не так уж и трудна. Эти системы определения положения точек в пространстве разработаны очень давно, и большинство астрономов убеждены, что они даже предвосхитили межзвездные путешествия. Люди очень консервативны в некоторых вопросах и почти никогда не меняют цифровые обозначения, а растут, продолжая использовать их. Мне кажется, они даже ошибочно принимают их за законы природы… Если бы каждый мир имел собственные способы измерений, которые изменялись бы каждый век, стремления ученых становились бы все меньше и, наконец, совсем исчезли бы.
      Разговаривая, он продолжал работать, и слова его становились все тише и тише. Наконец, он буркнул:
      – А теперь помолчим.
      Лицо его сморщилось от сосредоточенности, но через несколько минут он откинулся назад и глубоко вздохнул. Потом тихо сказал:
      – Все в порядке: я обнаружил Аврору. Сомнений быть не может. Видите?
      Пилорат уставился на звезды и самую яркую из них в центре экрана, и спросил:
      – Вы уверены?
      – Мое мнение не играет роли, – ответил Тревиз. – Это КОМПЬЮТЕР уверен. Мы посещали Аврору и имеем все ее характеристики: диаметр, массу, светимость, температуру, спектр, не говоря уже о рисунке окружающих звезд. Компьютер говорит, что это Аврора.