Были и былички

      Да как врежет ей прямиком между глаз, видно, накипело. Тут бычок-то и выпал прямиком им под ноги. Нагнулись оба, как Шерлок
      Холмс с Ватсоном, и головами согласно закивали, мол, дело ясное, кто ж ещё в доме, кроме Петьки с шестого, "Беломор" курит. Подхватились и, замирившись наскоро, пошли дружно ругать Петра Пафнутьевича за мелкое хулиганство, их семейный быт потревожившее. Может, и поколотили его коллективно, не знаю, с моего балкона уже не видать было, хоть и бинокль у меня цейссовский, и слух дай Бог каждому при моих-то годах.
 

Циновки

 
      Встречаются среди людей, выучивших иностранный язык, зануды, которые, не слишком им владея, считают тем не менее, что их знания уж никак не хуже, чем у тех, для кого он родной. Столкнулся я с таким во Вьетнаме, куда был послан на преддипломную практику. Звали его Нгуйен, слыл лучшим переводчиком в местном министерстве внешней торговли и прошёл обучение в московском Университете дружбы народов.
      Как-то устроили в Ханое внешнеторговые компании выставку продукции, предлагаемой на экспорт. Большой раздел был выделен под кустарные изделия, в основном поделок из соломки, в чём вьетнамцы большие мастера. Под каждым таким изделием была прикреплена маленькая табличка с названием товара и его краткой характеристикой.
      Текст – на вьетнамском и русском, который был в то время международным языком общения в соцлагере. Представителей капстран в стране почти не было, а все социалисты в той или иной степени русский знали.
      Подхожу к красочным циновкам и читаю: "Циновки. Во вьетнамском быту на них не только спят, но и ебят ". Нашёл я Нгуйена, зная, что это его работа, и объясняю, что, мол, ошибка получилась и "б" в слове "едят" надо исправить на "д", а то смешно получилось, будто бы на циновках совокупляются. Нгуйен сходу обиделся и стал мне нудно объяснять, что Вьетнам – бедная страна, к тому же климат жаркий и потому действительно приходится совокупляться на циновке, а не на кровати, и что над этим смеяться грешно.
      Я ему объясняю, что никто и не смеётся, просто надо ошибку исправить. Он мне талдычит, что машинка у него старая и буквы "д" как домик нет. "Да напиши тогда кушают",- говорю, а он мне тут же вопросик с подковыркой, мол, почему "спят" кончается на "ят", а
      "кушают" на "ют", и все мои объяснения из области грамматики, тем более, что в ней, действительно, ногу сломишь, как об стенку горох.
      Разозлился я, плюнул и говорю: "Пиши тогда, как хочешь".
      Так знаете, что написал этот знаток русского? Это уж я на следующий день углядел, а потом вся наша колония бегала поглазеть и поржать. Не обессудьте, передаю дословно: "Циновки. Во вьетнамском быту на них не только спют, но ещё кушают и ебют".
 

Как нам обустроить Россию

 
      Вот нам всё говорят, дескать, на культуру да образование денег нет, старикам пусть Бог подаст, солдатикам нашим в горячих точках на добавку всем миром собирайте. А ведь есть средство и казну государеву разом пополнить, и обкультуриться хоть бы до европейского уровня. Средство, хоть и специфическое, но для России-матушки в самую что ни на есть пору. И средство это – накласть налог, не так, чтобы больно большой, а в меру, на матюки. Ведь нас народу-то ой-ой-ой, под 150 миллионов, и матюкается, почитай, каждый в меру сил и возможностей.
      Ну, отнимем новорожденных, да сколько их-то, всего ничего при нашей пониженной рождаемости. А каждому гражданину обоих полов да плюс тем, что меж полов запутались, вменить святую обязанность – ругнулся, будь добр, отслюнявь на благое дело, заодно и грех тяжкий отмажешь. Скажем, за каждый мало-мальски серьёзныё матюг – по полтинничку, ну, а там за "блин", "ёлы-палы" или "японского городового" – по десяточке. Ветеранам и инвалидам, конечно, придётся временную скидочку сделать до обвыкания, ведь ругаются всё больше от безденежья, зато какому-нибудь Киркорову – с добавочкой на общественный статус.
      А если хочешь в книжке душу облегчить или с эстрады брякнуть либо пропеть что непотребное – драть втридорога за распространение в особо крупных размерах. Вестимо, придётся в городах специальные места ругательные отвести, как для курения. Зашёл, опростился на халяву, на стенке слово богохульное карандашиком нацарапал и на улицу, а там уж ни-ни. Скажете, это сколько средств да мытарей надо, чтобы за каждым уследить. Дык если с умом к делу подойти…
      Подходишь, сам, знамо-дело, в гражданском под туриста и с видяшником и говоришь так вежливо, мол, изволили обмолвиться, гражданин, с вас столько-то и столько-то, а свидетельство туточки в камере. Тебя, всенепременно, тут же трёхэтажным, а ты знай, считай да подсчитывай.
      Тут и бригада омоновская из подворотни, и сразу гражданину права его зачитывает, а если и их обложит, то только на пользу казне.
      К общественности обратиться, активистам камеры забесплатно раздать, да за двадцать процентов комиссионных каждый сам себя зафиксирует, а уж соседа злючего или там жёнушку в момент твоего позднего возвращения заснять во всём её безобразии – да за здорово живёшь. Опять же агента посообразительней приодел поприличней, на шею цепь золотую, как у кота Баюна, и к браткам на разборки.
      Квитанций не хватит выписывать, а выручки на пару квартир для лейтенантиков бездомных хватит.
      На селе, не спорю, посложнее будет, но здесь можно спутники наши, которые шпионы, приспособить. Всё одно, небось, простаивают, америкашки-то теперь пока в друзьях заклятых ходят. А тут снимай всех подряд, особливо в день получки, когда она случается, а без получки и без того поболе урожай, а если ещё для подначки по телеку
      Чубайса показать али Гайдара какого-нибудь, да на вторую Чечню, не приведи Господи, хватит.
      Галкина с Якубовичем, чтоб из простых трудящих олигархов не плодили, посадить на передачу "Кто, где, когда?" и премии натурой давать тем, кто больше материалу с "пи-пи, пи-пи" на каждый матюг наснимает и на ту передачу пришлёт. Я бы и сам стариной тряхнул,
      Федюхиной кобыле камеру под хвост пристроил, пусть поснимает, как он её охаживает, ведь у коров уши вянут, а у козы нашей, Машки, намедни родимчик случился. Мобыть, с комиссии и бутыль бы самогона оправдал, что Федька на разговение у меня арендовал да по сю пору так, бляха-муха, и не возвернул, забодай его комар.
 

Платочек

 
      Дело было в Питере, тогда ещё Ленинграде, на турбинном заводе. А слышал от друга, который сам на этом заводе работал и поведал мне по свежим следам, а потому с волнением непосредственного участника.
      Получили срочный правительственный заказ на ремонт какой-то огромадной турбины. Сроки выполнения поставили жёсткие, потому навалились всем миром и всё, что надо, сделали тютелька в тютельку к сроку. Стали собирать и тут, о, ужас, сердечник не втискивается обратно, куда следует.
      И так крутили, и эдак, никак не идёт железяка чёртова. Собрали инженерный консилиум, кумекали, кумекали, ну, не получается, хоть ты тресни. Повисла гнетущая тишина и в ней, как нота отчаянья, прозвучал голос директора: "Зильберштейн".
      Зиновий Зильберштейн, или попросту Зяма, проработал на турбинном чуть не сто лет, но уж лет десять, как был на заслуженной пенсии, а, может, и на том уже свете, но оставался в памяти как незаменимая палочка-выручалочка в разных закавыках.
      Все засуетились, срочно был вызван директорский шофёр, и маленькой делегацией, включавшей слывшую обольстительницей бухгалтершу, отправились к Зяме домой. Тот оказался живой, всё такой же шустрый и задиристый, только поусох маленько. Выслушав посланцев, он заверещал, дёргая своим хрящеватым шнобелем: "Ага, десять лет без помину, ни тебе поздравить с каким-нибудь праздничком, ни тебе стакашек налить, а как беда, так сразу "Зяма, помогай!". Нетушки, убейте, с места не сдвинусь, я таки весь из себя больной ветеран".
      Всё же, после уговоров, в коих не последнюю роль сыграло присутствие дамы, и обещание впредь на праздники не забывать, смилостивился, напялил парадный пиджак с боевыми колодками, в котором чуть не потонул, галстук в белый горошек нацепил, и отправились. Завели под ручки в цех, все, как на митинге, замерли, а
      Зяма лысину за ухом поскрёб, всех строго так оглядел и спрашивает тихо: "У кого платочек есть, только очень чистый?". Все как-то стушевались, потупились. "Так и знал, – сказал Зильберштейн и вытянул из внутреннего кармана пиджака свой носовой, белизны необычайной, платок, – Подымите меня!".
      Его подняли на вытянутых руках, поднесли к жерлу злополучной турбины. Зяма платочком тщательно протёр вход и громовым голосом приказал заводить. Ротор вошёл как по маслу под крики "Ура!" и громовые аплодисменты. Прежде чем гордо удалиться, Зяма чуть свысока оглядел всех и напоследок сказал свои мудрые слова: "Чистота – залог успеха, не забывайте правила гигиены".
 

Яблоко

 
      Случилось это в конце шестидесятых, в мои студенческие годы.
      Время было весёлое, светлое. На троне был Хрущёв, многое дозволял, правда, мы тогда, глупые, и не догадывались, что такое свобода, гласность, демократия. Но наобещал незабвенный Никита Сергеевич с три короба, и что коммунизм вот-вот грянет, и жрачки будет навалом и на халяву. Особо, конечно, не верили, но надежда худенькая точила, а вдруг не врёт, вдруг действительно обломится.
      А в ожидании радовались по младости и тому, что есть, пробирались на концерты ВИА (кто уже не помнит, так это вокально-инструментальные ансамбли, под которые маскировался запрещённый джаз-бэнд), переписывали на появившиеся в продаже отечественные магнитофоны "Яуза" просочившуюся с тлетворного Запада забойную музыку и выделывали под неё немыслимые па, рок-н-ролл в нашем понимании.
      И вот как-то на праздник Первого мая собрались мы тёплой компанией, я с другом и Наташа с Мариной, благо Наташины родители подались на дачу сезон открывать и оставили в наше полное распоряжение квартиру. В общем, как тогда называли, вариант "И папы нет, и мамы нет, и некого бояться, приходи ко мне домой, будем целоваться".
      Притащили мы пудовую "Яузу", с ходу врубив не нашу музыку, пару литровых бутылей фруктово-выгодного вина, называемого в быту ещё
      "чернилами", и все вместе суетились вокруг праздничного стола в предвкушении грядущих удовольствий. Закусь была традиционной: салат
      "оливье", шпроты, селёдочка под шубой, колбаска копчёная да сыр
      "Советский". С кухни просачивался возбуждающий запах чего-то мясного, запекаемого с картошкой в духовке.
      Главным украшением праздничного стола были яблоки в вазе, неестественно румяные, невиданного размера, видимо, китайские. Это был серьёзный намёк на возможности Наташиных родителей "достать" чего-то заграничного, а это тогда значило много. Строгая хозяйка гнала от стола всех, кто пытался что-то с него отхватить до времени.
      Надо сказать, что девочки наши были – высший класс, красавицы, в сбитых по последней моде причёсках "я у мамы дурочка", намакияжены, как в китайской опере, в топорщихся, коротких донельзя юбках, короче, сплошной отпад. Особенно хороша была Марина, этакий заграничный тип с греческим носиком и чуждой нашему тогдашнему обществу голливудской улыбочкой, ну, и с нравом выпендрёжным под стать.
      Она-то и не сдержалась, хвать яблочко гигантское и ну его кусать с некоторым вызовом. С трудом куснула раз, куснула два, и тут что-то у неё зашлось в челюстях, стоит бедная, моргает, а рот закрыть не может. Мычит белугой, слёзы из глаз хлынули. Мы-то сперва от смеха чуть не попадали, а потом чуем, дело серьёзное. Пытались челюсть ей вправить, да тут Мариша такую сирену включила, куда там скорой.
      Решили в Склиф её вести, благо, недалече, остановки две троллейбусных по Садовому кольцу.
      Как шли, и не описать, срамота одна. У Марины рот её голливудский нараспашку, при каждом шаге постанывает, все краски с тенями на лице от слёз перемешались в какую-то абстракцию Пикассо. То-то народу потеха, за нами аж толпа увязалась. Пока добрались, пока дежурного хирурга отыскали (время-то праздничное), Марина уж на грани обморока, только на остатках гордости и держалась.
      Врач оказался молодым мужичком, уже порядком навеселе, похмыкал, примерился да как врежет ей правым хуком снизу, челюсть и захлопнулась с глухим стуком. Марина опять в слёзы, уже от счастья, мы вокруг от радости скачем. Хирург откуда-то достал колбу со спиртом, разлил по мензуркам за избавление. Приняли мы, выдохнув в сторону и занюхав рукавом. Врач и Марину заставил в лечебных целях для исключения психологического шока мензурочку опрокинуть. Пожалели все вместе, что не может он с нами к праздничному столу вернуться
      (дежурство на всю ночь) и помчали радостные к заждавшейся Наташе веселиться и отмечать День международной солидарности трудящихся.
 

Бочка

 
      К старости, как говорят врачи, начинает слабеть оперативная память, развивается столь любимый зубоскалами склероз. То очки запропастятся куда-то, ищешь, ищешь, а они у тебя, дурака, на носу.
      А то бутылку, припрятанную к приходу друга, найти не можешь, а оказывается, вместе и выпили на прошлой неделе. Зато, видимо, в компенсацию, активизируется память стратегическая и вспоминаешь то, что вроде бы забыто давным-давно, а, может, и вовсе не было.
      Тут как-то прихватило меня намедни на улице, засуетился в поисках общественного сортира, наткнулся, к счастью, быстро, облегчился радостно и вспомнил одну историйку, как говорится, в струю. Дело было давешнее, я ещё школу не закончил. Отвёл меня отец под какой-то праздник к своему мастеру в парикмахерскую, что была в Столешниковом переулке и считалась чуть ли не лучшей в Москве.
      Стригся он, как помню, у мастера Марковича, югослава, уж не знаю, каким ветром в Москву занесённого. По слухам, владел тот у себя на родине аж парикмахерским салоном да в войну разорился, но мастерства не утратил. Заведение на Столешниковом было особое, клиентура, можно сказать, светская, каждый высиживал своего мастера и ждать своей очереди приходилось долгонько. Все друг друга знали и, чтобы время скоротать, пробавлялись байками да анекдотцами.
      Одна быличка особо запомнилась, а услышана была от ветерана парикмахерской, благообразного старичка интеллигентной наружности.
      Рассказал он, как один клиент весьма крупной комплекции в ожидании мастера почувствовал позыв по малой нужде, вышел, туда-сюда ткнулся, нет туалета. А за углом, при входе в ресторан "Будапешт", огромная старая бочка с него ростом и круглая дырка в ней, под затычку. Мужик мигом сообразил, к бочке подсунулся и, делая вид, что бочку ту на ощупь пробует, в дырочку и опростился. Выдохнул с облегчением, хочет отойти вальяжно, а бочка-то не отпускает. То ли достоинство его мужское от эмоций разбухло, то ли бочка от принятой в себя жидкости покривилась, но застрял клиент намертво.
      Дёргался, дёргался он, да пришлось подмогу звать. Народ из парикмахерской вывалил, кто что предлагает. Пытались всем миром отодрать, да мужик благим матом завопил. Официант из ресторана маслица на подносе вынес, мужик смазал застрявшую плоть, а та от этих манипуляций ещё боле надулась. Стали холодной водичкой поливать для сужения сосудов, тут вообще всё смёрзлось, время-то зимнее было, морозное. А уж толпа образовалась, всяк напирает, желает к месту происшествия поближе подобраться.
      Стали дворника с топором звать, не сразу, но нашли, тот под улюлюканье масс принялся бочку крошить, а та дубовая, как на грех на совесть сшитая. Благо, милиция подоспела, толпу оттеснила, порядок навела, тут и скорая подкатила, мужика нашатыркой поддержали.
      Кое-как освободили бедолагу, на носилки его подхватили да так с расстёгнутой ширинкой и гордо вздыбившимся из неё виновником торжества и отнесли к машине под победный рёв толпы.
 

Колокола и пушки

 
      Не знаю, может, это и байка, но услышана от профессионала-историка и тот божился, что правда истинная. Как известно, Пётр Первый, разобравшись в Москве со стрельцами и мятежной сестрицей Софьей, обратил свой орлиный взор на врагов внешних. Поспешив по младости лет и особенно не подготовившись, бросил он своё войско против шведского короля Карла и пошёл на приступ крепости под опять теперь заграничной Нарвой, что стоит насупротив нашего Ивангорода.
      Да пушчонки оказались убогие, крепостных стен так и не пробили, а иные при выстреле сами взрывались. Плохо обученные солдатики под напором шведской пехоты и кавалерии побежали без оглядки, одни
      Петровы "потешные полки" позора избежали да поручик Меньшиков, ставший впоследствии генералиссимусом, отличился. Но баталия была безнадёжно проиграна и кончилась большой конфузией. Треть войска полегла, а артиллерия вся слава богу врагу досталась.
      Но Пётр, на то он и Великий, в уныние не впал, войско новое набрал, а чтоб артиллерию восстановить, повелел снять с церквей четвёртую часть всех колоколов и переплавить их на пушки. Чем кончилась его разборка с Карлой, сами небось помните, если не из школьного курса по истории, то из уроков по литературе. А дальше вот что было. Как Пётр в силу вошёл и виктории добился, отцы церкви, сочтя момент благоприятным, обратились к нему почтеннейше с просьбой вернуть должок либо металлом, либо пушками, дабы колокола опять отлить да назад повесить.
      Пётр, ничтоже сумняшеся, на прошение такую резолюцию наложил:
      "Хер им, а не пушки". Надо сказать, что в те времена слово "хер" означало всего лишь букву "х" славянского алфавита, ну, как "аз" и
      "буки". А посему сами судите, что в виду имел царь-батюшка, может, просто "похерить", т.е. перечеркнуть просьбишку косым крестом.
      Прошло какое-то время, Россия уж под императрицей Катенькой, тоже
      Великой, процветала. Памятливые иерархи церковные решились к ней обратиться, надеясь на щедрость и доброту женскую. А Екатерина, не будь дурой, затребовала из архива старое прошение с резолюцией
      Петра, прочла внимательно, посмеялась и под той резолюцией свою наложила руцей царственной: "За неимением оного отказать".
 

Видение

 
      Давненько это приключилось, в далёкую пору моего студенчества.
      Учился я в Институте восточных языков. Институт считался трудным, да и правда, время от времени у кого-нибудь из студиозусов крыша ехала, то ли от этих самых языков, то ли от всяких диаматов, которыми нас пичкали под завязку. И вот, как в отдушку, вывезла нас военная кафедра на сборы.
      Сборы как сборы, ать-два на плацу, пиф-паф на стрельбище, щи да каша пища наша. В конце, перед принятием присяги, полевые учения.
      Вот там меня и подловили на какой-то мелочи и влепили наряд вне очереди, хоть какая уж там очередь. Короче, всучили калаш с холостыми и отрядили в ночь на боевой пост. И хоть пост-то был бы серьёзный, а то так, полевая кухня. Ну, знаете, вроде бочки большой под кашу, с печкой и на колёсах. Но прапор меня застращал, сказал, мол, предполагаемый противник может в ту кашу яду напустить. Хорошо хоть лампочку надо мной засветил.
      И вот все по палаткам почивать, а я фонарным столбом при каше. Да ещё ночь промозглая выдалась, продрог как цуцик. К утру туман сгустился, до состояния манной каши, кругом какие-то шорохи, чудища разные мерещатся, ну хоть криком кричи. И вдруг слышу шаги крадущиеся. Я в автомат вцепился ни жив ни мёртв, а оно всё ближе, ближе, морда страшная в тумане проявилась, вся размыта, только глаза немигающие в пол-лица и ручки ко мне скелетные тянутся.
      И тут слышу шёпот вкрадчивый: "Печка-то ещё теплится? Задубел как собака, я к тебе погреться". Химера оказалось Сюннербергом или попросту Сюнькой в его довольно хилой, но всё же материальной плоти.
      Был он из моей группы и благодаря замысловатой фамилии постоянно оправдывался, что не еврей, а швед по дедушке. Ну, тут я его чуть не расцеловал, а ведь уж готов был в харю прикладом заехать, ведь подумал, всё, мой черёд пришел, с катушек съехал, коль приведения стал видеть.
 

Ч у чмек

 
      Случилось это в мою студенческую пору, дай бог памяти, году в 85 прошлого столетия. Был среди студентов нашего факультета, а учился я в МГУ, один чучмек то ли из Узбекистана, то ли Киргизии. Они тогда по льготной квоте поступали. Звали Ильдаром, ничем особо примечателен не был, только улыбался всё время да в сезон дынькой угощал и другой вкуснятиной, что с родины присылали. Жили в общежитии, в высотке на тогда ещё Ленинских горах, в боксах на две комнатёнки, в каждом подвое.
      И тут вдруг приглашает меня Ильдар на свадьбу, почему меня, за какие такие заслуги, я уж и не знаю. Видно, приглашал методом случайного отбора. Свадьбу в соседней кафешке отмечали, по-студенчески скромно. Невеста оказалась тоже азиатских кровей, скромная и невзрачная, с родины только брат Ильдаровский приехал, толком и по-русски не говорил. Зато облачён в чёрный костюм и с чёрной же бабочкой, что для того времени было в диковинку. Такую же и жениху привёз, и были они как близнецы однояйцовые, оба с бабочкой и как бы прилепленной улыбкой, ни дать ни взять официанты из ресторана.
      После кафе продолжили узкой компанией в общежитии. В одной комнатёнке разместили невесту, то бишь уже узаконенную жену, а в другой сели допивать да доедать что со свадебного стола осталось и в предусмотрительно заготовленные кастрюльки собрано и из кафе принесено. От скуки плотненько водочкой накушались и в какой-то момент решили закимарившего молодожёна отвести к жёнушке на первую брачную ночь. Что и исполнили под марш Мендельсона, мычанием обозначенный, и тихие дежурные крики "ура". Умаявшаяся невеста при том даже не проснулась.
      Только за стол вернулись, чтобы последнюю рюмку за зачатие потомства опрокинуть, дверь отворяется и на пороге улыбающийся
      Ильдар. Оказалось, в сортире по нужде задержался. Батюшки святы, выходит, мы его братца невесте в брачную постель подсунули. Хорошо, среди нас "старик" был, после армии на учёбу подавшийся. Тот не растерялся и говорит Ильдару трезвым голосом, мол, всё равно на ногах, так сходи в мой бокс, там бутылочка армянского коньяка на пожарный случай стоит.
      Ильдар послушно за дверь, а мы всем гамозом за братцем. Стянули с постели, по щекам нахлестали, да куда там, в полной отключке человек. В туалет засунули, туда же его чёрный костюм с бабочкой, а сами опять за стол, вроде как ничего и не случилось. Как Ильдар появился с улыбочкой и бутылкой под мышкой, мы его, опять же под
      Мендельсона, в соседнюю дверь, а сами военный совет под коньячок учинили. Застыли в немом вопросе, успел братец невесту покрыть или по пьяни не смог.
      Решили, что коль и случилось чёрное дело, то всё равно никто никогда не узнает, уж больно братья друг на друга похожи, а дитя оно и есть дитя. А сами под посошок смертной клятвой поклялись ни в жисть об этом ни гу-гу. Вот и я только сейчас раскололся, думаю, в сизой дымке прошедших годов клятва силу свою потеряла.
 

Течка

 
      В английскую газету "Таймс" от её корреспондента в Москве поступило сообщение следующего содержания. Недавно здесь прошёл всероссийский научный симпозиум по вопросам демографии. Тревожным набатом на нём прозвучала озабоченность продолжающейся утечкой из
      России мозгов. В выступлениях ряда учёных прозвучала и тревога по поводу ускоряющейся утечки и кое-чего ещё. Имелась в виду определённая часть прекрасной половины населения.
      Эта часть наших девушек-красавиц, – подчеркнул докладчик, – эксплуатируется за рубежом едва ли не с большей интенсивностью, чем добротные национальные мозги наших соотечественников. Мало того, и другие органические части россиян потекли широким потоком на Запад для замены разлагающихся органов местных бюргеров. Дошло до неприличия. В Париже разнёсся слух, что в России существует категория людей, которых называют мудозвонами (вероятно, от английского слова "mood" – весёлое настроение). Считается, что их половые органы столь велики, что при ходьбе их носителя издают мелодичный звон сродни церковным колоколам. И теперь любители экстравагантной изюминки предлагают за этот русский агрегат бешеные деньги в евро.
      В кулуарах симпозиума корреспонденту удалось взять интервью у доцента Дубограя, который продемонстрировал более оптимистический взгляд по затронутым на симпозиуме вопросам. Он заявил буквально следующее (в переводе): "Да мне на это наделать по-большому. Пусть утекают, у нас таких до и больше (то есть до паха и выше). А вот некоторым мудозвонам (см. примечание) в нашей Думе уж точно пора кое-что обрезать (вероятно, имеется в виду национальный признак)".
      На заключительном заседании симпозиума было принято всенародно оглашённое закрытое обращение к Президенту с просьбой немедленно легализовать проституцию для поддержки этой исконно русской профессии и пополнения поредевших рядов жриц любви, а по утекающим мозгам ударить полновесным рублём для прекращения несовместимой с интересами родного государства течки. Заодно предложено также прекратить утечку информации о некоторых интимных сторонах и особенностях российского быта.
 

Кибер

 
      Дабы заделать прорехи, образовавшиеся по вине уклонистов в рядах наших славных вооружённых сил, по прямому указанию нашего главнокомандующего одно из зауральских конверсионных предприятий взялось за разработку модели киберсолдата. Как водится, кое-что слямзили у америкосов, но добавили и много своего, отечественного.
      Первая опытная партия образцов поступила на испытания в энскую часть под кодовым названием "образцовый солдат икс-игрек-йота".
      Киберы проявили прямо-таки суворовские боевые качества, дисциплинарное послушание и железную физическую закалку, однако поступившие вскоре сигналы об отдельных мелких недостатках, выявленных при прохождении службы, вынудили производителя отозвать опытные модели на доработку. Как всегда, оплошала полевая почта, и депеша пришла с опозданием. В ходе воспоследовавшего оперативно-розыскного мероприятия выяснилось, что киберы после очередного занятия по строевой подготовке по команде "Оправиться!" тут же отвинтили технологический лючок, расположенный в паховой области, и под напором в несколько атмосфер излили тормозную жидкость, в среде которой плавали их электронные мозги, на начищенные до нездорового глянца сапоги старшего прапорщика Загоруйко.
      Оказалось, что жидкость после несложной операции с применением портянки с ноги того же Загоруйко в качестве фильтра превращалась в питьевой спирт со слегка выраженным металлическим послевкусьем и полным отсутствием последствия экспериментального вливания в человеческий организм (проверено на организме того же Загоруйко), наречённого в народе "бодуном".
      При звуке команды "Выйти из строя!", видимо, мучимые сушняком и лишённые тормозов механические солдаты мгновенно привели в действие заложенный в них на случай попадания в плен предполагаемого противника механизм саморазрушения и вывели из строя всю сложнейшую электронику, смонтированную в курдючной части. При этом из незатронутого разрушением плеера китайского производства, замаскированного под пилотку с красной звездой, раздавалась бравурная мелодия из репертуара популярной группы "Тату"
      "Москва-Воронеж, нас хрен догонишь". На остатках энергоносителя, переработанного из списанного аккумулятора КРАза и размещённого в тазобедренной полости, киберы со скоростью штабного газика устремились к ближайшему отделению Комитета солдатских матерей. Там их всех и нашли по испуганному звонку в МЧС, но уже в форме аккуратно уложенных у стеночки НУРСов (неуправляемый ракетный снаряд).
      По официально опровергнутому сообщению инженера-инструктора
      Пентюхова, это как раз то, из чего изготовлялись пуленепробиваемые корпуса киберов. На вопрос, чем вызвана странная аббревиатура в названии образца (икс-игрек-йота), инструктор честно признал, что это было первое, что пришло в голову главного конструктора при взгляде на испещрённое непотребными надписями ограждение завода типа забор. По результатам расследования Загоруйко было объявлено о неполном служебном соответствии и понижении в чине. Разработчики с учётом опыта полевых испытаний и привлечением последних достижений фирмы "Самсунг" авральными темпами поставили на поток производство новых продвинутых моделей, но уже из сырья, поставленного тульским самоварным заводом. Введён в строй цех побочного производства, выпускающий снискавшую народное признание водку "Загоруйка".
 

По бабам

 
      1968 год прошлого столетия. Вьетнам. Официально не объявленная война с американцами. В нашем представительстве штук двенадцать мужиков детородного возраста. И ни одной бабы вокруг по причине того же военного времени. Секретарша Торгпреда не в счет, ибо выбрали её иезуиты-кадровики от души, дабы не отвлекала от мыслей о лучезарном лике Партии и её апостолов. Пигалица, соски в спину всосались, из седалища две хворостины сучковатые, глаза как игольчатые ушки, а уши как вареники недоваренные. И сами глазки как в песне "дан приказ ему на Запад, ей в другую сторону". Косила, стало быть. И косила известно куда. Что где своими варениками скосила, то в недремлющее ухо представителя внедрённого в наш славный коллектив товарища из органов и доносила.
      Куда русскому мужику вечером после суматошного рабочего дня податься? Вы, небось, хором подумали, что водку жрать или по бабам.
      А вот и нетушки. Шли толпой под водительством партсекретаря в
      Посольство на лекцию о политическом моменте и очередной загогулине партийной линии. После шумного перекура шёл добротный советский фильм о том, как весь из себя задушевный ветеран Гражданки смог достучаться до работавшего не в полную силу пламенного мотора в груди молодого коммуниста, и тот вмиг догнал Америку по надою молока с отдельно взятой бурёнки и залил им закрома горячо любимой Родины.
      Совсем бы народ завял, да ведь он у нас ушлый, на выдумки хитёр.
      Вот и тут местный Кулибин навострился на внутреннюю сторону очков анилиновой красочкой да тоненькой кисточкой глазенапы упёртые подрисовывать. Сидишь, вроде бы лектора с потрохами ешь, а сам посапываешь и сон смотришь, естественно, эротического, запрещённого к просмотру содержания. Бывало, такое увидишь, что и растленному
      Голливуду в голову не придёт. Опять же в аккурат под бурные аплодисменты к концу лекции и проснёшься. Тут главное не растерять в памяти порнушку и в ушко проверенным друзьям-товарищам прохрипеть с придыханьицем.