Были и былички

 

Щенок

 
      Как известно, строго не рекомендуется скрещивать собак разных пород. Но тут такой казус вышел. Огромный ньюфаундленд вдул, извините за выражение, маленькой таксе. Как это у него получилось при такой разнице в габаритах, одному Богу известно. Да так споро, что хозяева и глазом моргнуть не успели.
      И вот через положенное природой время родился у потерявшей невинность таксы от папы-шалопая щеночек и стал расти. Был он даже миленький в своей монструозности, но уж больно уродлив на потеху публике. При длине в целый метр унаследовал от маменьки ножки-коротышки. Уши получились как у слонёнка, пол метут, а на бегу устрашающе развеваются и становятся похожими на крылья орлана.
      Длинный крысиный хвост при радостном возбуждении стегает как ногайка.
      То, что у кобеля полагается иметь меж задних ног, получилось несоразмерно большим, от папы. В результате щенок начисто лишен возможности взбираться по лестнице, ибо это что-то при коротких ногах упирается в ступеньки.
      И при всем при том добрейшей души, приветливый и ласковый получился пёс. Назвали Квазиком от Квазимодо.
 

Тайна Лохнесса

 
      Матфей Моисеевич Самсонов из села Малые святцы, начитавшись в прессе про лохнесское чудовище и не совсем верно истолковал название озера. Сочтя, что проживающее окрест его население – сплошь лохи и олухи царя небесного, решил на этом заработать. Сдал в местный французский ресторан "Красная мельница" (Moulin rouge) крупную партию "гренуй" (лягушки из ближнего болотца) и "эскарго" (улитки из деревенского пруда), на вырученный капиталец приобрел турпутевку и, оклемавшись после праздников, подался самолетом в Великобританию.
      Там добрался до искомого озера, к вечеру привел себя в форму (три стакана под припасённую чёрную корочку), разулся-разделся, вошел в воду по колено и стал рычать на людей, по берегу фланировавших, изображая по своему разумению Несси.
      Справедливости ради следует сказать, что г-н Самсонов действительно в полутьме (да и на свету) мог сойти за чудище. Нос картофелиной с лапоть, сизого цвета и с алыми, как знак его бунтарской юности, прожилками. Борода от бровей до пуповины, зуб один, но жёлтый от самосада и кривой как турецкий ятаган. На голове не сказать чтобы слишком большие, но вполне грозные рога, которые ему бабка Ярославна наставила ещё сразу после революции (той, что стряслась в 1917 г.), а он в пику ей не спилил по сию пору. Портрет гармонично дополняют семейные, ещё моссельпромовские трусы.
      Публика, знамо дело, от ужаса врассыпную, а деда из воды выволок случившийся поблизости полицейский. Нашли, хоть и с трудом в эдакой глуши, переводчика (профессора Оксфордского университета) и популярно объяснили Матфею, что лох на местном наречии – озеро, а несс – нос, и что не каждому дозволено в этот лох свой несс совать.
      Хотели за нарушение английского общественного спокойствия в каталажку нашего деда упрятать на целые сутки, да из уважения к почтенному возрасту старца отпустили с миром. Так что лазурная мечта гражданина Самсонова получить с публики по трёшнику в местной валюте за устроенный спектакль завершилась полным фиаско, а по-нашему – обломом.
 

Приёмыш

 
      Ехал как-то поездом из Москвы на Урал. В купе познакомился с фельдшером скорой помощи на пенсии. Путь долгий, разговорились.
      Много услышал историй из его практики. Вот некоторые из запомнившихся.
      В конце 60-х везли мужика с весьма серьёзным ожогом на филейной части. А случилось вот что. Тогда только стали появляться в продаже первые изделия из нейлона. Достать их было большой удачей. И вот представьте, какое горе постигло одну дамочку, которая, впервые надев на праздник купленную по большому блату такую кофточку, заляпала её на груди.
      Сквозь слезы выслушала совет соседки по коммуналке вымочить кофточку в бензине. Но к ужасу женщины нейлоновая обновка к вечеру почти полностью в бензине том растворилась. Вновь обливаясь слезами, вылила всё в унитаз. Пришел с работы шоферюга, который и снабдил соседку злосчастным бензином, зашел в туалет, вскарабкался "орликом" на унитаз, запалил папироску и, выкурив, привычно сбросил под себя.
      Везли его под аккомпанемент такого рёва, что и сирену не включали, и ругани в адрес озверевших на моде глупых баб.
      И ещё был потешный случай ожога. Женщина гладила бельё, следила за супом на плите да ещё отчитывала стоявшего в углу сына. Ззвонил телефон, она в запарке вместо трубки прижала к уху раскаленный утюг.
      Её "алло" слышали все соседи по этажу, они скорую и вызвали.
      А то был такой казус. Выехали по звонку, нашли трех мужиков в отключке с тяжелейшим отравлением некачественным спиртным. Наутро из любопытства заехал в реанимацию, нашел откаченных и уже повеселевших мужиков, спрашиваю:
      – Кто же звонил в неотложку?
      Один отвечает:
      – Я и звонил. Замешкался, когда по первой наливали, вижу, они глаза закатили, я "03" набрал, дверь отворил, стакан махнул и вдогонку.
      – Так ведь помереть мог…
      – Куда там. Во-первых, чтобы товарищам не обидно было, ведь у нас на троих расчет был, а во-вторых, чего добру пропадать, всё равно скорая выехала.
      А самая удивительная история случилась со мной такая. Приняли как-то вызов из подсобки какого-то шалмана, нашли женщину молодую в родовых схватках. Пока везли, разродилась сердечная от бремени, но явно не доносила, вышел плод дохленький, синюшный, в общем типичный выкидыш. Я чуть отвлекся к водителю, глядь, а пациентки и след простыл, видно, соскочила на светофоре. Искали её потом с милицией, искали, да так и не нашли. А плод вон какой вымахал.
      Мой попутчик нежно погладил по крутому плечу здоровенного бугая, сидевшего рядышком со скромной улыбкой на устах. "Пойдём, сынок, в тамбур, подымим, воздухом подышим", – сказал ему расчувствовавшийся рассказчик.
 

Смертельная доза

 
      В свой первый приезд в Париж по служебной надобности пошли мы с товарищем погулять по вечернему городу и где-то заглянули в забегаловку с родным русскому сердцу названием "бистро" перекусить
      (по местному, разломить корочку) со стакашкой красного. Бармен за стойкой оказался из нашенских, правда, потомком еще первой, постреволюционной волны эмиграции, но по-русски говорил сносно.
      Сидим, едим, с барменом калякаем. Вдруг вижу за его спиной объявленьице, мол, помни, уважаемый клиент, свыше 7 промилле спирта в выпитом алкоголе – смерть. А внизу мелким шрифтом приписочка
      "Русских не касается" и визитка пришпилена. Я спрашиваю немного с обидой, в чем дело и как это понимать, а бармен в ответ такую историю.
      Как-то зашли трое наших, профессионально вычислили коэффициент эффективности (цена/объем/градус) и взяли на троих литр спирта, который в баре добавляют граммульку-другую для крепости коктейлей.
      Бармен пытался подсказать, что это если не тройная, то двойная уж точно смертельная доза, но мужики только предложили ему, в виде исключения и из уважения к происхождению, стать четвёртым.
      Распили на глазах у изумлённой французской публики эту бутылочку, в основном под занюх взятой тоже на троих порции креветок, под занавес спели хором под бурный аплодисмент присутствовавших "Шумел камыш" и отправились восвояси.
      Самое удивительное, – завершил рассказ бармен, – что шли на выход, как объяснил самый высокий из них, тот, что на визитке, способом "русская тройка", то бишь он посредине, коренным, а двое пристяжных – упираясь головами в его подмышки. Он, коренник, и за руль сел и, несмотря на уговоры вышедших их проводить посетителей, отбыли ребята, распевая русский вариант Марсельезы.
 

Автострасти

 
      Старое поколение еще помнит суровые военные годины, страшную зиму немецкого наступления на Москву, панику в столице, подготовку к эвакуации. В наше время немец новым блицкригом захватил Москву, да так, что никто и ухом не повел и не поморщился. Наоборот, встречали его радостно, с нескрываемым любопытством и завистью.
      Я имею в виду автомобили. Ведь у нас сейчас одних только мерсов или, как их еще кличут, меринов, шныряет повсюду немерено (простите за невольный каламбур). А фольксвагены, задуманные еще Гитлером
      "народные" авто, а "Ауди" с куском колючей проволоки на эмблеме, а
      "Опели" наконец? Эти первыми прорвались к нам после войны трофейным чудом и звались как ее отголоски: "Опель-кадет", "Опель-капитан" и
      "Опель-адмирал".
      Вкупе с "Тойотами" бывшего немецкого союзника, победоносно завершившими оккупацию нашего Дальнего Востока и продолжающими наступление широким фронтом, вообще полный атас, хоть белые флаги вывешивай. При этом оружием никто не бряцает, "хенде хох" и "банзай" не кричит. Сами радостно сдаемся на милость победителей.
      Еще недавно непобедимая и легендарная армия наших "Жигулей" изрядно поредела, гордый прежде до высокомерия колосс "Автоваз" стыдливо поджал глиняные ноги, "ГАЗ" на ладан дышит, "Москвич" развалился как карточный домик, а "Запорожец" вообще эмигрировал.
      Если бы не отчаянные налоговые залпы с таможенной заставы, пришлось бы нашим автогигантам переходить на производство близкопрофильных керосинок и примусов.
      Как и в войну, на помощь со своим "лендлизом" спешат американцы, при этом не гнушаясь и для себя между делом оттяпать часть нашего рынка, больше похожего на театр военных действий конкурирующих фирм.
      И вот уже "Нива" рядится в стального цвета мундир джипа, родной козел "УАЗ", обозвавшись "Хантером", тщится влезть в имидж
      "Хаммера", хоть не по Сеньке шапка и рожки торчат, "Форды" местной отвёрточной сборки засеменили по нашим дорогам.
      Эх, дороги! Эта первая беда России остаётся как острый нож в сердце автомобиля. Помню, когда покупал по случаю в Германии подержанный опелёк, продавец, нахваливая (и по заслугам) машину, уверял, что лет десять ещё побегает, но узнав откуда я, сократил срок до года. Его диагноз был лаконичен – дороги. То есть ваши, мол, дороги и в сороковых хребет немецкой армии сломили, и в наши времена от иномарки мало что оставляют.
      Ну, и вторая наша национальная беда и гордость, дураки, от времени не тускнеет. Казалось, чего уж проще, ну слизывай сливки мировой технологической революции, ан нет, застарелая совковая философия "потребитель всё схавает" не ржавеет, хоть ты тресни. Так что остаётся только опять зарыться в поисках ответов на столь же застарелые российские вопросы "кто виноват?" и "что делать?", а также, на всякий случай, "где мои очки?".
 

Пивечко

 
      Пиво потекло в пищеводы наших сограждан морем разливанным. Ведь раньше как было? Раньше пиво было одно – "Жигулёвское", в скромненьких тёмных бутылочках раз и навсегда установленной формы, с криво наклеенной этикеткой, или в розлив – в кружки, канистры, бутыли, банки, на худой конец в стакашек припасённый. Так просто его, бывало, так просто не возьмешь, а подкарауль завоз, выстои в очередине, сколоти за ожиданием и обсуждением текущего момента компашку собутыльников, тогда уж и сдувай пенную шапочку и погружай уста в вожделенный напиток.
      Правда, если уж душа у кого сильно горела, милостиво и сочувственно пропускали без очереди, но никого больше, ни-ни. И если уж совсем честно, то очередь можно было купить за рубль, но рубль тот шел на благое дело, в тот же ларёк. Пиво всё же, несмотря на единое название, различалось по вкусу и густоте пены в зависимости от места производства. Поэтому эстетствующие знатоки шастали по разным точкам в поисках своего, любимого.
      Серьёзным питьём пиво не считалось, так, добавочка к водочке
      (подзабытый ныне "ёрш"), для поправки здоровья на опохмел, или мочегонное. Ларёчников уважали, считая их всех скрытыми олигархами, но костерили почем зря за разбавление пива водой, а, по слухам, и мочой для навара. Помните анекдотец того времени о мужичке, у которого заезжий журналист спросил, что ему в жизни надо? Так вот тот ответил: "Ничего, всего в жизни своим горбом добился. Вот только поставили бы туалетную будочку за моим ларьком".
      Всё это кануло в Лету, оставшись лишь в ностальгических снах.
      Теперь пиво куда не плюнь, от разнообразия в глазах рябит и без пол-литра не разберёшься, рекламой задолбали как прежде марксизмом-ленинизмом. Честный народ стал забывать наше главное национальное достояние, то, которое со слезой и под селёдочный хвостик да зелёный огурчик с пупырышками, переключаясь на эту слабоградусную слякоть, чуть не треть которой, по оценке знатоков, к тому же "палёная".
      Хорошо, защитник всех сирых и убогих, голова наша московская, вовремя озаботился. Ужо на подходе думский указ обозвать пивечко зловредным алкоголем и вымести его из уличных ларьков к чёртовой бабушке в супермаркеты под защиту супернаценки. Так что недолго музыка играла, недолго фраер танцевал.
 

Год обезьяны

 
      Ну вот, теперь мы живем в году Голубой Обезьяны, переползли к ней в новогоднюю ночь от бодливой козы, изрядно попортившей нам нервы в году прошлом. Почему только обезьяна цветная, что-то подозрительно.
      Если бы крокодила, которая, как поётся, по улице ходила и зелёная была, ну как сосед Федюня после вчерашнего, тогда бы ясно. Про
      Фёдора не подумайте чего плохого, он всегда на втором пузыре краснеет, а на третьем – синеет, потому всегда знаешь, на какой он стадии. А про обезьяну уж и не знаю, что подумать. И какой породы неизвестно, макака – это одно, а орангутанг или, не дай боже, Кинг
      Конг, да еще голубой – уже другое. Такое даже в страшном сне не привидится.
      Будем считать, что просто голубая макака. Ну, лазила везде, суетилась в новогодье, нос повсюду совала, перепачкалась в свежей краске, которой клетку к празднику покрасили, и стала голубой, в хорошем смысле.
      Животное шустрое, не очень чтобы умное, но с хитринкой, любит гримасничать, каверзы всякие. Ну прямо точь в точь Клавка с третьего этажа, от которой муж давеча сбежал к Изабелле Карловне из 3-го подъезда. Он так и сказал, ухожу, мол, от тебя, макака бесхвостая, к хорошему человеку.
      Так, что же нам ждать с гуся, то бишь обезьяны в новом, на нашу голову еще и високосном, году? Выходит, что ни сделаешь – мартышкин труд. С хвостом, значит потянется с прошлого года незавершёнка. Уши как у Чебурашки, стало быть к вестям, а у нас что ни новость, так хоть телевизор глуши. Шустрость обезьянья, думаю, к лихим переменам и поворотам судьбы. Значит, то ли женюсь, то ли квартиру поменяю, из
      "хрущобы" вылезу. Хитрость и ловкость – опять в лохах останусь, или невеста с тайной двойней в деревне, или квартира с протечками. Любит бананы – зарплату урежут, поститься придётся, стрекочет как резаная
      – язва опять проклятая откроется. Суматошная – к новым хлопотам, кривляка – опять Петросян по телеку. А что голубая, так это опять родная власть нас поимеет, не привыкать.
      А что ж хорошего? Судя по передаче "Из мира животных", забавница она, обезьяна, и игривая. Вдруг и мне какая радость перепадёт. Пойду к Федюне, может, у него от вчерашнего что осталось, вместе уговорим да об обезьяне этой загадочной покумекаем. Чем чёрт не шутит, вдруг и не так уж все плохо.
 

Под колесом

 
      На станции техобслуживания автомобилей, что рядом с Савёловским вокзалом, намедни произошло несчастье. Лучшего на станции механика
      Мишу, виртуоза наладки карбюраторов и других, требующих тонкого подхода механизмов, придавил тяжелейший "Мерседес". Не на улице, конечно, а на его же рабочем месте, прямо под шутливым плакатиком
      "продал Родину – купил иномарку". Кстати, это как раз Михаилу принадлежит гениальная идея вздрючивать особо надоедливых клиентов на подъёмнике якобы из-за нужды понажимать на педаль тормоза или покрутить руль. А вообще-то чтобы не мешали и не зудели под ухом.
      Ну так вот, сорвалась резьба унаследованного еще со времён царя
      Гороха подъёмника, и машина, под которой колдовал Михаил, ухнула вниз, подмяв его под себя. Решили – всё, кранты. Ан нет, из-под
      "мерина" послышался тихий, немного с дрожью, но различимый родной
      Мишин басок. Тоном космонавта с орбиты он сообщил перепуганным друзьям, что, дескать, жизненно важные органы, а также члены не здеты, придавило лишь живот колесом. Оказалось, подъёмник слава богу намертво заклинило в аккурат на Мишину толщину.
      Вокруг сгрудились все работяги вперемешку с клиентами.
      "Неотложку!", – вдруг взвизгнул профессорского вида старичок, приехавший на раздолбанном "Москвиче" времен его юности. "Не мельтеши, – шикнули на него, – жив-здоров человек, только придавленный маленько". Решили осторожно тянуть. Встали цепочкой, как в сказке про репку, потянули за ноги, но стянули лишь ботинки.
      Не дожидаясь, когда останется и без штанов, Миша стал отбрыкиваться.
      Попробовали поддомкратить, но домкрат не осилил махины немецкого чуда техники и с хрустом треснул.
      Как самого тощего и пронырливого послали под машину электрика
      Серёгу. Тот поползал с фонариком и сообщил: "Нет, зажат надёжно, худеть придется". Все глянули на часы – время оказалось святое, обеденное. Решили плотно покумекать и разбрелись кто куда, достав из пакетов домашнюю снедь. "А мне?", – послышалось снизу. "А тебе шиш,
      – прозвучал дружный ответ, – Слышал же, худеть надо".
      Тут прибежал замешкавшийся где-то главный. Оценив обстановку, он решительно заявил: "Чего дурью маетесь, есть же специальная служба спасения, если человек в дыре какой застрял или ребенок горшок на голову натянул. Сейчас найду телефончик". Действительно, вскоре прибыли спасатели, осмотрели место происшествия и решили ломать крышу цеха и сверху цеплять машину. "Не дам, – рубануло начальство,
      – денег и на текущий ремонт нет, а тут крышу латать. Пусть Миша тогда платит". "Вот уж дудки, я пострадавший на работе", – донеслось снизу. "Тогда машину порежем автогеном на части", – пригрозили спасатели. "Держи карман шире", – заорал до этого скромно топтавшийся в стороне хозяин "Мерседеса".
      Все разом зашумели, каждый предлагал своё, дело шло к драке. И тут вдруг из-под машины раздался прямо-таки иерихонский голос Миши, про которого в суматохе как-то и позабыли: "Уймись, народ, слушай меня. Свинтите к едрёной фене четыре грёбаные гайки с колеса да и снимите его с меня".
      Все застыли, как в немой сцене "Ревизора", а потом бросились, мешая друг другу, выполнять Мишину волю. Колесо дёрнулось и слетело,
      Миша крякнул и нарисовался в вертикальной проекции. Все глаза были обращены на него, как на вернувшегося из небытия пророка. Выход маэстро потряс всех.
 

Бангкок

 
      Когда как не в старости приходится расплачиваться по старым долгам. Сейчас вот аукнулись годы, проведённые после института во фронтовом Вьетнаме. Подточили зубы не наши фрукты и основной убивец зубной эмали, ананас, пострадал желудок от экзотической пищи, которую вкушал в партизанских джунглях. Заныли тазобедренные суставы как отголосок полученной контузии – взлетел аки птица, попав под взрывную волну бомбы с американского самолёта, и приземлился на пятую точку. Да и сердце настрадалось – не раз наблюдал результаты бомбардировок, рваную человечью плоть, а это картины не из приятных.
      Зато пять лет этой командировки, отмеченной правительственными наградами, послужили вроде как трамплином в служебной карьере. Через недолгое время после возвращения я был назначен начальником отдела в
      Минвнешторге, а по истечении обязательной трёхлетней отсидки после загранкомандировки отправлен в замечательную "страну улыбок",
      Таиланд, да ещё сразу на должность завотделения Торгпредства.
      Это было воистину "тёплое место" и по климату, и по всем другим критериям. У меня были своё хозяйство из шести вилл с бананово-мангровым садом и полноразмерным бассейном, мастер на все руки привратник Сампит, здесь же проживавший с женой и пятью детьми мал мала меньше, служанка, тоже из местных. А кругом вожделенный для каждого "совка" благоухающий в своём "загнивании" капиталистический рай потребления.
      Бангкок уже тогда поражал своей модернистской архитектурой, не оставившей почти ничего от старой застройки столицы, называемой в прошлом восточной Венецией. Многочисленные каналы ("клонги") были зарыты, покрыты асфальтом и превращены в широкие городские магистрали, на месте одноэтажных домишек из красного дерева (другого там попросту нет) выросли современные небоскрёбы.
      Клонги с деревянными развалюхами сохранились лишь на окраине, превратившись в муравейником кишащие рынки и любимое место проведения досуга для нас, "совков". Там можно было за бесценок отовариться не только хлебом (т. е. рисом) насущным, но и приобрести бэушную электро и радиотехнику. Самым вожделенным приобретением считался грундиковский "Сателлит", который имел помехоустойчивое устройство и был незаменим для прослушивания на родине вражеских голосов (радиостанции "Голос Америки" и "Свободная Европа"), которые у нас тогда со страшной пролетарской ненавистью и презрением глушили.
      Да и здесь он служил главным источником информации и музыкальным центром (телевизор был лишь один на всё Торгпредство в "красном уголке"). Многочисленные же бары, рестораны, откровенные бордели,
      "турецкие" бани с девочками и эротическим массажем были для нас табу и грозили "24-мя часами", т. е. позорной высылкой на родину в этот срок.
      Бангкок был тогда да и остаётся сейчас центром сексуального туризма и любимейшим местом отдыха американцев. Специально для них существовал так называемый институт "майнор вайф". Это когда виллы сдаются на определённый срок с тайкой (младшей женой), выполняющей роль и любовницы, и кухарки, и домоправительницы. Правда, в случае зачатия ребёнка договором предусматривалась большая сумма на его последующее содержание. Но в США существовал специальный фонд, который покрывал все расходы на этот американский подарок в Таиланде и фронтовом Вьетнаме, вплоть до получения полукровками высшего образования.
      Вскоре в Бангкок прилетела и моя жена с двухмесячным Артёмом, причём вынес его на руках по трапу самолёта резидент КГБ, вернувшийся в Посольство из отпуска и оказавшийся интеллигентным мужиком, с которым я впоследствии сдружился. Сын, которого я видел лишь однажды, да и то через окно в роддоме буквально за пару дней до отъезда, в оранжерейных условиях Таиланда быстро подрос, встал на ножки, а потом и заговорил по-тайски, часто оставаясь под опекой жены Сампита и её тайчат.
      Интересно, что родился он тёмноволосым и с бачками а ля Пушкин
      (наверно, привет с небес от его дедушки, а моего отца-армянина в подтверждение моего отцовства), но в Бангкоке очень скоро стал соломенным блондином (уж не знаю, в кого). С этим ему, можно сказать, здорово повезло, ибо по местному поверью встреча с белым ребёнком сулит удачу, а с блондином – счастье на год.
      Вообще, в Таиланде прямо-таки культ детей, их лелеют и балуют, как нигде, ну а Тёма стал в Бангкоке известной фигурой и всеобщим любимцем. На Сукумвит Роуд, местном Бродвее, при нашем появлении образовывались пробки из-за желания тайцев поближе ехать к нашему авто и разглядеть его, восседающего на детском стуле и всем напропалую дарящего царственную улыбку.
      В самом большом бангкокском супермаркете "Даймару" смешливые тайские девушки-продавщицы называли его почтительно "мистер Тим" и утаскивали в свои отделы, наряжая в детские платьица, украшая бусами и кулонами и одаривая игрушками. В художественном салоне этот мистер как-то уронил ненароком нефритовую черепашку и я уже, грозно зыркая на него глазами, потянулся за бумажником, чтобы расплатиться за треснувшую фигурку. Но хозяйка с криком "Что вы, это же ребёнок!" тут же презентовала её уже готовому было расплакаться Тёме. Правда, после этого на всякий случай уже не отходила от него ни на шаг.
      Торговый оборот с Таиландом был тогда не ахти какой, но работы хватало. Тем более что за малым исключением штат Торгпредства состоял из ребят внешней разведки КГБ, что объяснялось близостью к
      Китаю, нашего чуть не главного идеологического противника по тем временам. А этих сотрудников фиг заставишь работать не по профилю.
      Хоть и проходили они перед выездом стажировку в Минвнешторге, но путались в элементарных для нас вещах, и кто есть "who", разглядеть было нетрудно.
      Что и сделали тайцы ничтоже сумняшеся, напечатав в газете
      "Bangkok Post" перечень всех наших гэбэшников с послужным списком.
      Особо отметили нашего милейшего замторгпреда, лица казахской национальности, начинавшего карьеру, как оказалось, "вертухаем" в
      ГУЛАГе (ну это уж явно американцы из ЦРУ подсказали). Кстати, представительство этого управления обосновалось аккурат напротив нашего Торгпредства, через Сукумвит Роуд.
      В быту наши гэбисты не очень юродствовали и даже честно предупреждали в ходе общих застолий, чтобы анекдотов на политическую тему ни-ни, а то "капнут", ведь если не "капнут" на нас,
      "гражданских", то "капнут" на них за недонесение. Двое, правда, больно доставали, один своей тупостью, другой – подлостью. Над первым, пришедшим в КГБ из ГАИ, смеялись и рассказывали, будто купил он на выделенные деньги автомат по производству сигар, приняв за линию производства самонаводящихся ракет.
      Второй, татарин Хандурин, постоянно что-то вынюхивал, подслушивал под окнами, в общем, мытарил честных людей. Невзлюбила его и хозяйка моих шести вилл, дама королевских кровей. Сразу поясню, что в
      Таиланде чуть не каждый второй из числа интеллигенции – такой. Ведь до последнего короля, Пумипона Адульядета, все имели гаремы жён по триста и детей неисчислимое множество. Хозяйка, проживавшая в вилле по соседству с нами, по-своему объясняла шакалий нрав Хандурина, сказав, что он явно из чингизидов, т. е. потомок Чингисхана, а фамилию его надо произносить раздельно – хан Дурин.
      Исходя из наших интересов, я добился от В/О "Экспортхлеб" перейти от оплачиваемых нами поставок кукурузы и риса из США во Вьетнам на закупки в Таиланде, и наш товарооборот резко возрос. Вы, небось, недоумеваете, на кой ляд вообще поставлять это в качестве братской помощи рисопроизводящей стране, но не забывайте, что она строила социализм, и у неё начались трудности роста. Недаром тогда ходила шутка, что если социализм будут строить в Сахаре, то нам придётся помогать ей поставками песка.
      Надо сказать в качестве лирического отступления, что тогда во внешней торговле (да и не только) мы больше руководствовались т. н. политической целесообразностью, за которой подчас скрывалось и мурло личных интересов в духе песни "всё кругом колхозное, всё кругом моё". И посейчас, я думаю, олигархический менталитет подпитывается от тех же психологических корней.
      Ну так вот, поставки быстро и качественно произвело бангкокское отделение голландской фирмы "Шелл" (ракушка в переводе с английского и логотип компании), не гнушавшееся, кроме нефтепродуктов, подзаработать и на других товарах. Оно же устроило по случаю многомиллионной сделки приём в ресторане самой фешенебельной гостиницы "Интерконтиненталь". Все блюда подавались в морских раковинах, в завершение ужина был подан кофе по-ирландски, церемониально зажжённый метрдотелем.
      Я, естественно, поинтересовался, отчего кофе горит, и получил снисходительное объяснение мэтра, что горит в кофе ирландское виски.
      Я тут же его уел, сказав, что не хуже будет гореть и русская водка.
      Моментально была приготовлена новая смесь на основе водки "Смирнофф" и под бурные аплодисменты вожжена. Метрдотель, ещё более надутый от важности момента, притащил фолиант ресторанного меню и вписал новый рецепт кофе "а ля рюсс", а мне вручил именной сертификат на право раз в год и до конца жизни быть обслуженным на халяву, т. е. за счёт заведения.
      При расставании голландцы вручили мне со своей стороны чек на несколько тысяч долларей в качестве премии (тогда ещё у нас не был в ходу термин "откат"), который я наутро радостно передал торгпреду для перевода на счёт нашего представительства. Его реакцией было "Ты что, совсем дурак иль родом так? Ведь там (выразительный взгляд в направлении кабинета замторгпреда) решат, что как минимум такую же сумму ты положил в карман!". Поняв меру своей тупой наивности, я тут же смотался и вернул чек голландцам, в глазах которых эта мера ещё более разбухла.
      Может, размягчение мозгов объяснялось тем, что я уже год как занимался в школе кун-фу и получил подтверждённый токийской
      Академией карате первый дан. Только за год до моего приезда в
      Бангкок вето на "martial art" для "белых" было снято, чем я и воспользовался, став вторым русским кунфокой (первый – сотрудник института Востока, прошедший школу где-то в Гималаях). Причём я пошёл не в "белую" кондиционированную школу, а в "чёрную", настоящую китайскую (более жёсткую, но и вдвое более дешёвую).
      Сансэй поцокал языком, сказав, что староват я для этого дела
      (было мне тогда около тридцати), но всё же в школу принял, поручив заботам восьмилетнего китайчонка. Тот мог расправиться со мной одной левой, но учил справно, со свойственным китайцам терпением. Сам же сансэй удалился в свой угол под символом инь и янь и наблюдал оттуда, попивая зелёный чаёк и лишь изредка вставая, чтобы дать указания тренирующимся бойцам.
      Основным упражнением была отработка ударов руками и ногами в единой танцевальной цепочке ("ката"), но были и прямо зверские упражнения. Например, набивка мозоли на подушечке ладони путём колющих ударов по связке бамбуковой щепы. Китайчонок объяснил мне элементарную вещь: надо собрать в теле энергию янь и пустить её в руку в форме энергетического ножа, которым, а не плотью своей, и раскалывать деревяшки и кирпичи.
      Но это оказалось семечками по сравнению с котлом, наполненным галькой и стоящим на огне. В эту раскалённую гальку и надо было втыкать со всей пролетарской ненавистью пальцы, чтобы подготовить их к прокалыванию грудной клетки противника. Можете представить меня после этого на работе, пытающегося взять бедными пальчиками ручку.
      Но игра стоила свеч, я постепенно втянулся и почувствовал себя человеком, особенно после того, как увидел собственными глазами великого Брюса Ли, приехавшего из Гонконга и проведшего в нашей школе мастер-класс. Это было что-то непередаваемое. Многие движения и удары Брюса были незаметны для глаза, и ему приходилось повторять их в замедленном темпе. Та же проблема возникла и в его фильмах, которые тогда только входили в мировую моду, и сцены его поединков снимали с замедленной скоростью.