Девятое кольцо, или Пестрая книга Арды

Радость узнавания захватила Айни, словно она вернулась домой. Какое чудо… И им обязательно надо поделиться – с тем, воздушно-хрупким, насмешливым и задумчивым, непредсказуемым, – когда они рядом, казалось, все вокруг стихает и блекнет, боясь отвлечь, и становится до неясной боли светло – кажется, не выдержать невозможного, невыносимого счастья, не вместить…

Взглянув еще раз на искрящийся мир, она повернула назад. Путь ее пролегал через Чертоги Творца, и она решила рассказать – может, Мелькор объяснил как-то не так? Да и не было у нее никаких тайн от Сотворившего – наоборот, с кем еще посоветоваться, уловить очередную крупицу великой мудрости и вечного Света?

* * *

Взгляд Творца, обращенный к ней, был печален, но она вся сжалась от ощущения непреклонной Воли, исходящей от Него.

– Ты ходила по путям Мелькора, дочь Моя… – медленно проговорил Он.

– Да, Отец. И я видела то же, что и он, и… это действительно красиво, – прибавила она, робея, – то есть… мне показалось прекрасным… – еще тише произнесла она, смешавшись под пристальным и уже явно неодобрительным взором Эру. Впрочем, недовольство исчезло, осталось лишь знакомое сожаление, если не огорчение.

– Что-то не так, о Единый? Что огорчило Тебя в моих словах?

– Та красота, что ты видела, – обманчива. Во Тьме нет жизни – ибо она, жизнь, лишь во Мне. Мелькор не понимает этого, будучи одержим гордыней и нетерпением, и он принес оттуда Зло. И принесет еще, если не одумается. Но говорить с ним сейчас бесполезно, ибо ожесточил он сердце свое, и самонадеянность ослепила его. И не видит он ничего, кроме Тьмы. Но больно Мне, что, будучи Первым из Сотворенных и обладая силой и многими Дарами, прельстит он остальных Айнур, и все погибнет, и вы обретете лишь Пустоту – ибо ничего другого дать он не может… И обратитесь в ничто, пойдя по его пути, ибо Ничто и Я – несовместимы, а Пустота враждебна Мне, и лишь Мной вы живы…

Айни Варда испуганно внимала печалыю-ласковому голосу, за мягкостью которого читалась неумолимая Сила. Любовь и даже сочувствие к Сотворившему, столь искренне обеспокоенному судьбой своих творений, мешались со страхом, еще полуосознанным, но проникшим во все ее существо…

– Если пожелаешь, Эру, я не буду видеть, – повинуясь возникшему внезапно порыву, прошептала она. – Если это воистину Зло и это огорчает Тебя – я больше не буду.

– Вижу Я, что ты понимаешь Меня и тебе открыта Моя Воля, – милостиво прозвучал голос Творца, – посему Я прошу тебя помочь Мне… – Айни задохнулась от удивления – ее, сотворенную, просит о помощи сам Эру! – Ты должна помочь Мне противостоять лжи Мелькора. Я не теряю надежды, что когда-нибудь он исправится… – бесконечное терпение и всепрощение исходили от сияющего лика, – …но, пока не осознает он Истину, может немало бед сотворить… Ты будешь Моей помощницей, возлюбленная дочь Моя, – и дам Я тебе власть убеждать других, что нет ничего доброго во Тьме – вообще ничего там нет, и да не увидит никто того, что видели вы, ибо Мелькор уже сильно поражен Тьмой, и тебя коснулась ее разрушающая сила, но сила души твоей поборола соблазн. «Ничто» обманчиво принимает прекрасные образы, но гибельно оно для всего Живого.

А потому, дабы сохранить Жизнь и Красоту, которые суть Свет, Зло и Тьму должно уничтожить, – и да погибнут предавшиеся ей. Я вижу великую борьбу, и на тебя Моя надежда – ты и те, кто с тобой, охранят Замысел от Искажения, и с вами пребудет Милость Моя. И вне ее не сможет существовать никто и ничто, ибо Я – Единый, Начало и Конец, и нет ничего, что существовало бы без Меня…

Варда слушала, исполняясь благоговения, и в то же время что-то больно укололо душу – не рассказать – никому? Не поделиться пережитым – пусть это и дурной опыт – с ним, с тем, от кого у нее нет тайн? Их души открыты друг другу, они делятся всеми мыслями – и вдруг между ними встанет… ложь? – Она испугалась этого слова, поспешно даже в мыслях заменив его на «тайну», но легче не стало.

– Мне ведомы сомнения твои, дитя Мое, и они огорчают Меня, еще раз показывая, что Зло коснулось твоей души и оставило в ней след, от которого, надеюсь, у тебя хватит сил исцелиться… Ты никому не должна говорить о том, что видела, ибо Злу достаточно лишь упоминания. И тем более тому, кого нарек Я – Манвэ, «благословенный», ибо Я сотворил его братом Отступнику, но в душе его нет места Пустоте и Тьме, она открыта Слову Моему, и величием превзойдет он своего нерадивого брата – если не оступится… Великое зло произойдет, если его коснется своим нечистым дыханием Ничто, и гибелью обернется для него, если прельстит, ибо он горд и силен, и гибельно будет для иных его падение. Но надеюсь, что Зло не пристанет к нему, ибо он – совершенное Мое творение и нет в нем изъяна. И все же Тьма всюду ищет лазейку, и его необходимо охранить от нее – чистому все чисто, и он может не распознать Зла под прекрасной личиной, и погибнет прежде, чем поймет, что встал на неверный путь. Ты ведь любишь его, дитя Мое? А любовь, величайшее ее проявление – это жертва. И власть и величие, что Я дам вам, сделав Владыками Того, Что Будет, утешат тебя, и счастье ваше будет безмерно. И еще большей будет радость твоя от знания, что в тебе – его спасение и благодать. Поверь мне, Варда, – малая тайна между любящими лишь усиливает пламя любви, и ты обретешь еще большее обаяние в глазах его, и прилепится душа его к тебе – навсегда, и любовь ваша согреет все сущее. Хорошо ли ты поняла Меня, дочь Моя?

– Да, Отец. Я исполню Волю Твою, и я поняла, что ничего нет выше любви и превыше любви – верность, хранящая любовь. Да будет по слову Твоему… – И Айни Варда покинула блистающий чертог.

На пути ее возник Мелькор, радость мелькнула в его глазах, он спросил:

– Ну как, ты видела? – И остановился, натолкнувшись, как на стену, на ее взгляд.

– Это наваждение, Мелькор, – ровно произнесла Варда. – Ты обманут лживыми образами, которыми прельстило тебя Ничто. Обратись, воззови к Отцу нашему, дабы исцелил Он тебя от порчи.

Он отшатнулся, словно его ударили. Глаза потухли, взгляд стал горьким, отчаянно-молящим:

– Ты не веришь себе, своим глазам, своей душе? Ты можешь заставить себя не видеть?!

– Не только себя, но и других, дабы их не коснулось Зло, ибо такова Воля Творца. Он доверил мне защитить всех от гибели. – Она помолчала. – Покайся, Мелькор, обратись, пока не поздно, Отец благ, Он поймет, простит…

– Нет, не поймет, – неожиданно жестко сказал Мелькор. – Он не поймет и не простит того, кто выбирает сам. Кто хочет и может творить – сам, а не по указке. Не потерпит… – Айну вздохнул, потом горячо зашептал: – Подумай еще, Варда! Ты же лишаешь всех свободы выбора, ты…

– Я – выбрала. Я выбрала Свет и Любовь. И Жизнь. Ты тоже еще можешь выбрать. Пока.

– Я тоже – выбрал. И я не собираюсь отрекаться от себя – никогда.

– Ты погибнешь…

– Это мой путь – и будь что будет… А ты… делай, что должно, – бросил он и, резко развернувшись, направился прочь – черно-звездным вихрем.

– Одумайся! – крикнула она ему вслед, но он не оглянулся. – Да будет по слову твоему, – прошептала Айни Варда. – Да будет так.

Выбор был сделан…

* * *

Целебный, чуть влажный воздух Лориэна смягчал беспощадную четкость воспоминаний. В сотканном из видений мире все было хорошо: меньше было грязи и крови, да и то, что было, виделось отстраненным, нереальным. Или зыбкие кружева грез уводили в мир, населенный цветом, формой и музыкой – неясными и нежно-лукавыми… Порой же просто не было ничего, и теплая, густая вода, неспешно покачивая, уносила куда-то, все равно куда, и плыть можно было бесконечно.

Так было и сейчас, пока в какой-то момент вода не показалась вязкой и липкой; она душила, стискивала, подобно кольцам огромной змеи, и из разом посеревшего воздуха повеяло кошмаром. Воды превратились в слизистый студень, и он начал распадаться в кровоточащие клочья – глаза заволокла кровавая муть, голова раскалывалась от пронзительной боли. Откуда-то пришло ощущение гнева, вспышками вскипающего под веками, пополам с бессилием и похожим на ржавую тупую иглу чувством унижения. Горло словно забил песок – Варда заметалась, надо было выбраться – во что бы то ни стало…

* * *

Эстэ резко обернулась, услышав за спиной сдавленный стоп, переходящий в задыхающийся хрип. Варда судорожно ловила воздух, ее колотила крупная дрожь. Целителышца поспешно наклонилась к ней, попыталась привести в сознание. Судорожно дернувшись, Королева с такой силой отшвырнула не ожидавшую этого Эстэ, что та едва не свалилась в воды сонного озера, а сама снова заметалась, как вытащенная па берег рыба. Набрав в пригоршню воды, Валиэ-Целительница, изловчившись, плеснула в лицо Варды. Та замотала головой, дыхание с трудом вырывалось из горла. Эстэ услышала несколько слов, слетевших с изломанных непонятно откуда взявшейся мукой губ.

– Не надо, – прошептала Королева. – Манвэ… Нет!!! – вскрикнула она отчаянно, вскинув руки в жесте почти безнадежной мольбы. – Пощади… – Она зажмурилась.

Эстэ робко, но настойчиво встряхнула Варду за плечи, голова Королевы бессильно запрокинулась. Подтащив Владычицу Звезд поближе к воде, Эстэ смочила свой шарф и приложила ко лбу терзаемой мороком Варды. Та слабо дернулась и обмякла. Приоткрылись сияющие звездным льдом глаза. И в них был – страх. И отчаяние. Внезапно, осознав, где она находится, Королева Амана подалась вперед, пытаясь вскочить. Глаза горели мертвым светом падающих звезд… – Они впились в лицо Эстэ.

– Варда, что случилось? Что с тобой? – проговорила, слегка дрожа, хозяйка Лориэна.

– Это я спрашиваю: что случилось? – прошипела, тяжело дыша, Варда, садясь в высокой траве.

– О чем ты? – растерянно пробормотала Эстэ.

– Я же видела… – прошептала Варда и умолкла. – Я что-нибудь говорила? – жестко поинтересовалась она, поправляя сползшее с безупречного плеча платье.

Целительница смущенно развела руками.

– Что?! Не молчи!

Эстэ неловко пересказала услышанное. Варда стиснула пальцами виски:

– Значит, так… Нет, не может быть…

Она вскочила на ноги, пошатнувшись, оперлась о ствол нависшей над водой задумчивой ивы. Глубоко вдохнула прохладный воздух, медленно выдохнула, собираясь с силами. Легкими движениями привела волосы и одежду в порядок, лицо ее вновь засияло невозмутимой красотой, подобно искусно ограненному бриллианту, – и твердостью подобна ему была Королева Арды.

– Мне пора, – сообщила она оторопело взирающей на нее Эстэ. – Не придавай значения тому, что видела и слышала, и постарайся забыть это.

– Подожди! – протянула та руки к Королеве. – Я не могу отпустить тебя – такую…

– Какую? Я вполне готова, – отрезала Варда.

– Ты в Лориэне, Варда. – Эстэ нахмурилась. – Кто Целительница – ты или я? Подожди хоть минутку, успокойся. Что ты увидела? Ты так меня напугала… – Она поежилась.

– Неважно. Наверное, это просто морок – бывает… – процедила Варда, прищурясь и глядя на Эстэ.

– Этого еще ни разу не было. Ирмо не мог ошибиться, – парировала Целительница. – Подожди, я сейчас попробую его позвать, он должен вернуться вот-вот. Он разберется, морок это или…

– Я сама разберусь, – проговорила Королева, подбирая с травы темно-синюю переливчатую накидку и набрасывая ее поверх платья.

– Ну, может, Ирмо знает, что происходит, и вообще… – Эстэ беспомощно развела руками. – Вот он, я чувствую, он близко… Подожди, пожалуйста… – По правде говоря, Целительница побаивалась отпускать Варду вот так сразу – ей хотелось убедиться, что нечто подобное не постигнет Королеву по дороге. Хорошо, хоть Ирмо уже неподалеку.

– Знает, говоришь? – усмехнулась Варда. Похоже, не мешало чуть-чуть разведать обстановку, прежде чем нестись в Ильмарин, – хотя ее неудержимо тянуло туда, она более всего хотела оказаться сейчас рядом – с ним. Но Элберет умела ждать. Умела взять себя в руки, трезво просчитывая ситуацию. Морок наводил ужас, заставляя сжаться в комок и безудержно рыдать, прося пощады. Но надо было собраться с мыслями. И Лориэн в этом поможет ей, Варде. Увидев Ирмо, она приветственно подняла руку.

* * *

Расспросив Ирмо о последних событиях, Варда направилась на Ойлоссэ. Значит, ее видение не было мороком – и, следовательно, время было дорого.

Огромная белая птица плавно несла Варду-Элберет в ее чертоги – спасать… – если можно… Если…

* * *

Они пришли на Арду, плененные – Песней. Тринадцать Вершителей и Один – сам по себе… Ткался, становясь видимым, чудный, хрупкий, еще беспомощный, отчаянно светлый мир. Они хранили Музыку. Ту, что слышали. Она слышала и Иную. Кляла себя за то, что не может забыть, что слишком слаба, чтобы противостоять Злу, зреющему в ней. И больно было порой смотреть в сияющие любовью глаза, видеть, как мелькают в них тревога, сочувствие.

– Что с тобой, песня моя?

Она не могла забыть. Запрещала себе – помнить. Не могла не любить – и ненавидела, все больше – Бытие не терпит Пустоты…

Единый говорил с ее возлюбленным – и, казалось, сияние заливает его глаза, слепя – да не увидит ничего, кроме Света. Из-за ей лишь ведомой слепоты он виделся болезненно хрупким, каким-то беззащитным. Щемило где-то глубоко внутри…

Ладно еще, что дел много. Им было хорошо вместе – создателям. Творящим. Возлюбленным детям Творца.

Манвэ говорил с Единым – весело, радостно, легко – ей казалось, что он просто недоступен для Зла, а она – она навсегда отравлена Тьмой и никогда не обретет светлой свободы… А он – носился по вновь созданному миру – он был всюду, был – его дыханием. И Песней. А она – хранила.

Арда обретала облик. Они развлекались: он лепил – легко, как делал все, за что брался, – причудливые облака, сплетал нити дождя, жемчуг и хрусталь града и капель, их танец в пушистых кристаллах высоких небес – просто чтобы ее позабавить. Ему казалось, что она, как и он, тоскует без Света…

– Что это в воздухе, – прошептал однажды он, – или… кто это? Нет, откуда… – И грусть мелькнула в голосе.

А пока возникли горы. Деревья. Моря – и еще что-то – что, они еще сами не понимали, но где-то – видели, откуда-то – знали. Они пробовали – вкус, цвет, звук, запах… Они искали. Она – наблюдала. И боялась…

* * *

Почему у него такое отрешенное лицо, в утонченных чертах – какая-то застывшая жесткость, а глаза – почему они такие потерянные, в них – страх?

– Так вот что иногда мелькает в твоих глазах, Варда! Это – страх? Ты – знала?

– О чем ты, любовь моя, песня моя?

– О наказании, – мерно, неестественно ровно. – За нарушение Замысла. Ничто не должно нарушить его… Больше ни с кем так не будет…

– Но кто?.. Что случилось?

– Ауле… Он больше не будет. Если Единый так карает за нарушения, значит, они воистину – Зло, и такого быть не должно. Никогда. Ведь Он – благ и любит… нас, Арду. Любовь – хранящая. Отречься от любви – ради любви… Жертва…

Его глаза горели синим огнем – и показались безумными.

– За что?

– За нарушение… Значит, так надо. Значит, никто больше не посмеет – я не допущу.

Его власть росла. Никто и ничто не могли возразить ему. Как можно: он беседовал с Единым… И становился все жестче. Что-то хищное появилось в точеных чертах. По-прежнему насмешлив и любопытен – но глаза словно льдом затянуло.

Они сотворили майар. Часть себя, души, мыслей – желание, суть, «те-кто-мы». Первый – открыл золотые глаза, хрупкий, тонкий, легкий – живая Песня. Они не обсуждали, каким ему быть, – просто создали. Словно увидели – им уже такими не быть. И снова что-то кольнуло. Сходство – болезненное, надрывное – и обреченность. Разве такое может быть? Все же будет хорошо…

Не думать – быть. Они собирались в Лориэне и пели, плясали, смеялись. Почему ей все казалось – исступленным? Почему они – будто спешат спеть… успеть… допеть… «Манвэ, чего ты боишься?» – «Что ты разлюбишь меня, – с усмешкой. – На самом деле, – уже серьезно, – нет… ничего… сам не знаю… Все так ломко…»

* * *

Рухнули столпы. Мелькор. Она понимала, почему. Не могла позволить понять это – остальным.

Могла дать – увидеть – то, что знали он и она. Отступник и Хранительница.

– Надо сделать что-то, не привязанное к земле. Свет должен быть с неба. Такой, что ничто и никто не потушит…

Лицо Манвэ было задумчивым, отрешенным, мечтательным каким-то. Страх сжал душу цепкими холодными когтями – он… догадывается? Узнает? Спросит… Как объяснить умолчание? Разве он потерпит – ложь?

Она воззвала – в ужасе близкой потери:

– Я же ничего не говорила. Клянусь… любовью…

– Будь осторожна. Подумай, что делать. Я верю, что ты придумаешь правильно.

– Но… можно, я создам… похожее на То… и дам чуть-чуть увидеть…

– Ты правильно поняла Меня! Похожее оградит от поиска образца. Ты защитишь подобием, созданным тобой, от того, что запретно. Тогда никто не поверит Отступнику. Это станет твоим Творением. Щитом Арды. Помни, ты – Хранительница Мира.

* * *

Счастливо-изумленные глаза:

– Как это прекрасно… Я так и представлял это… почти. Ты удивительная – кто создал бы такое? О Элентари, моя Звездная Королева…

– Я рада, что тебе понравилось, любимый… А это – для тебя. Мой венок…

Потом это назвали – Валакиркой.

Больно – каждый раз видеть восхищение в любимых глазах – и лгать…

«Поделилась» – крошечным кусочком, подделкой – словно дитяти неразумному игрушку подсунула. Ему, Слагающему Песни…

Все исступленней и горше – любовь… Все реже – бесшабашные полеты…

И потерялась в Эндорэ их Песня…

Все жестче становилась хватка, подобная хватке орлиных когтей, – «никто больше…».

Владыка, не знающий слабостей.

Владычица, не знающая сомнений.

Властители Арды, Хранители Замысла.

* * *

Открыв глаза, Златоокий увидел два склонившихся к нему лица, казавшиеся совсем схожими в тусклом освещении покоя.

– Зачем ты… опять усыпил? – обратился он к одному из них.

– Чтобы ты еще во что-нибудь не влез хотя бы в ближайшие пару часов, – ответил другой, тряхнув полуседыми волосами.

– Так нечего будить было. Ну хоть сейчас – и на том спасибо. А то спать, когда такое творится… – Златоокий уселся на ложе, кутаясь в плащ, оставленный Манвэ, и подобрав под себя ноги.

– Ах, как интересно! – прошипел Манвэ, закуривая.

– Ну почему я должен оставаться в стороне?

– А что ты можешь сделать? – развел руками Мелькор. – Ты же видишь, что происходит. И не только видишь – тебе мало?

– Тем более, – мотнул головой майа. – Если я уже «засветился», так куда я денусь?

– Никуда. И через тебя будут пытаться влиять. Ты, видимо, не понимаешь, что это такое, – нахмурился Черный Вала.

– Вот еще! Манвэ поступит так, как сочтет нужным. – Златоокий покосился на отстраненно дымящего Короля.

– Да, поступлю! – бросил Манвэ. – Я всегда поступаю, как полагаю необходимым, и никого не щажу. Просто хотел оградить свой взор от неприятных зрелищ. – Он надменно вскинул бровь. – Мог бы и сам сообразить: если ты не будешь вертеться у меня под носом, то не будет смысла тебя трогать. Единому нужен я.

Мелькор мрачно покачал головой – перед Войной Гнева он вытолкал Ортхеннэра из Аст-Ахэ по подобным причинам. Как же они с Манвэ все-таки похожи…

Златоокий, нахмурясь, сложил руки на груди:

– Но если с тобой что-то случится, то мне легче не будет.

– С глаз долой – из сердца вон, – отчеканил Манвэ. – Отгорожусь.

– Не отгородишься, – неожиданно сказал Мелькор. – Я тоже на это надеялся, когда Гортхауэра прогнал – перед войной. Никакого проку.

– Балрог побери эту круговую поруку! – выругался Манвэ, сплетя пальцы. Если бы можно было расплатиться самому, это было бы легко… Так нет же – докопаются до близких, причем до тех, кто послабее.

– Всех не убережешь, – словно прочитав его мысли, проговорил Златоокий. – Поступай, как сердце подскажет.

– Умный какой! С чего ты вообще взял, что оно у меня есть? – фыркнул Манвэ.

Майа усмехнулся, пожав плечами:

– Да так – музыкой навеяло…

В этот момент за окном мелькнула тень, и в высоком окне показался орел – это было странно донельзя, тем более что, наполовину проникнув в комнату, он словно в испуге завис в воздухе, а потом облик его начал стремительно меняться – перья исчезали, ноги удлинились, проявилось лицо… и взорам присутствующих предстал Эонвэ, балансирующий на наклонном подоконнике, причем явно собираясь выскочить обратно. В следующее мгновение майа не удержался и полетел по инерции вниз, на каменный пол. Неуловимо-стремительным, словно порыв ветра, движением Манвэ скользнул ему навстречу, успев подхватить, и они вместе покатились по мозаичным плитам, покрытым слоем ныли.

Мелькор и Златоокий оцепенело уставились на происходящее. Манвэ, потирая ушибленный локоть, разглядывал Эонвэ со смесью возмущения и ехидства.

– И куда это ты, позволь узнать, направлялся? – поинтересовался он.

– Манвэ, прости, я не хотел… – Эонвэ, неловко пытаясь привести себя в порядок, опустил голову, всем видом явственно демонстрируя готовность провалиться сквозь землю. – Я больше не буду – если ты пожелаешь.

– Что – не будешь? С подоконников падать? – усмехнулся Владыка. – Очень на это надеюсь…

Эонвэ, смущенно покачав головой, робко и виновато улыбнулся:

– Ты не сердишься? Я незаметно пролетел, меня никто не видел…

– А здесь что собирался делать, скажи на милость? – продолжал вопрошать Манвэ, отряхивая с одежды пыль.

– Я окна перепутал, думал, в соседнюю комнату влечу, сменю облик и пойду себе…

– Ты в Лориэне-то был? – прищурился Вала.

– Конечно, был. Рассказал Ирмо, что и как, – это ведь правильно? Все равно ему Намо и Ниэнна расскажут…

Манвэ кивнул:

– А как Варда?

– Когда я уходил, она еще спала, но вот-вот должна была проснуться. Ты ведь сам с ней поговоришь?

– Разумеется. А тебя, собственно, я как раз собирался вызывать.

Лицо Эонвэ заметно просветлело.

– Я готов. – Впрочем, он тут же посерьезнел, внимательно глядя в глаза сотворившего: – Что-нибудь случилось?

– Нет, ничего особенного. Да ты не торопись, друг мой пернатый, присядь, выпей…

Эонвэ встал и только теперь, оторвав взгляд от лица Манвэ и оглядевшись по сторонам, заметил сидящих в углу Мелькора и Златоокого. Пребывая в некотором замешательстве, он все же изящно и почти непринужденно приветствовал их, а потом устроился на низком табурете.

Во всяком случае, ход событий он, как оказалось, представлял верно. Другое дело – мотивы действий и их порядок, а также роль каждого из присутствующих. Ничего, выстраивать версию событий по отдельным, даже обрывочным сведениям он, Эонвэ, умел лучше многих в Валмаре.

Златоокий с некоторым интересом разглядывал герольда Манвэ. Что-то в Эонвэ вызвало приязнь, и Златоокий решил пока довериться первому после стольких лет впечатлению. Что же, поговорить они, возможно, смогут – если успеют. Но беседовать с глазу на глаз сейчас, при Сотворившем и Научившем, было по меньшей мере неловко.

Эонвэ, прикинув, что привет от Айо лучше передать попозже, вновь повернулся к Манвэ, ожидая распоряжений. Мучительно хотелось расспросить о том, что произошло, но он чувствовал, что расспросы только ухудшат ситуацию – неясно как, по ухудшат. Он все равно все узнает – надо лишь выждать.

«Еще ему все рассказать не хватало!» – подумал Манвэ, поймав по привычке цепочку рассуждений майа. – Даже если благоразумно промолчит, так дергаться будет. А его выбор подождет – уж по крайней мере до утра. Хоть в Эндорэ его отсылай – хотя прав Златоокий, всех не убережешь… А Варда? Ей и так тошно. Но ей надо рассказать – не перекладывать на нее ответственность, но дать возможность решить… Элентари, как же одиноко…

Манвэ резко, как от сна, очнулся от приятных размышлений, ощутив три пристальных взгляда, и посмотрел на присутствующих.

– Кажется, я отвлекся, – усмехнулся он.

Мелькор неопределенно покачал головой – он не мог и не хотел читать мысли Манвэ. Он не может даже попытаться влиять на решение Владыки: о нем же, о Мелькоре, спор. Как всегда, вечно он влезает не туда и не так, всегда наперекор и вечно не в Тему… Как быть, если Манвэ вновь выберет покой? Или попытаться бороться, не дожидаясь изъявления королевской воли? Один или даже трое-четверо против десяти? И что потом? В самом деле попробовать захватить власть, как подобает Врагу, сместить Манвэ и попытаться навести порядок по-своему! Или… боязно? Тогда придется отвечать за все. За всю Арту. «А Единый с тобой поговорит, не беспокойся! Впрочем, снизойдет ли? Поступит с Артой, как с Нуменором…» А если все же Манвэ пойдет наперекор воле Эру? Ну, по крайней мере, они встанут рядом – а там посмотрим…

– Эонвэ! – нарушил молчание Манвэ. – Через час после рассвета я собираю Полный Круг. Оповести всех, кого это касается, и возвращайся.

– Да уж вернусь, – проговорил Эонвэ, – куда я денусь… – Потом, помедлив, спросил:

– А Аллора с Эльдин тоже позвать? Они ведь майар, хоть и ничьи…

– Они всенародные, – ехидно развел руками Манвэ. – Правда, Аллор болен… Впрочем, все равно явится, или я его плохо знаю.

– Вот заодно и проведаю, – кивнул Эонвэ, направляясь к выходу.

– Опять полетишь? – краем рта усмехнулся Владыка.

– Нет, что ты, это же официальные визиты, я уж как положено, чинно… – Лицо герольда было непроницаемо-спокойно, только в глазах плясали смешинки.

– Ну, ступай, – проговорил Манвэ, – и ни о чем не беспокойся. Особенно «будучи при исполнении».

– Я понял, Владыка. – Слегка поклонившись, Эонвэ стремительно исчез за дверью.

Манвэ проводил его взглядом и покачал головой. Мелькор и Златоокий поглядывали на него, явно боясь спросить лишнее – майа уже доспрашивался. Всем троим казалось, что потолок и несколько этажей над головой – лишь хрупкая пленка, готовая в любую минуту прорваться под свинцовой тяжестью нависшего грозно неба.

А бежать было некуда, да почему-то и не хотелось.

* * *

Огромный белый орел с неожиданной для таких размеров грацией опустился на узкую площадку у одного из входов в чертоги, продолжающие вершину Таникветиль.

Варда, соскользнув со спины царственной птицы, погладила блестящие перья и, поблагодарив, стремительно скрылась за стрельчатой дверью. Пройдя анфиладу комнат, вышла в тронный зал, все ускоряя шаги, двинулась дальше. Кабинет, спальни, залы… Изредка попадавшиеся на пути майар и допущенные ко двору элдар боязливо расступались, стараясь быть незаметней, но она не обращала на них внимания.

Вардонэль, мирно сидящая у себя в комнате, уткнувшись в книгу, резко подняла голову, услышав шорох раскрываемой двери, и с беспокойством посмотрела на вошедшую Королеву.

– Не видела ли ты моего супруга? – спросила Варда. Майэ задумалась, потом развела руками.

– Подумай хорошенько.

– Вечером Его Величество проследовал в Восточное крыло – если не ошибаюсь, – пробормотала Вардонэль.

– Он просил что-либо мне передать?

– Нет, Владычица. Мне поискать его?

– Не надо, я сама. Спасибо. Можешь быть свободна. Мгновение, и Королевы уже не было в комнате. Майэ пожала плечами и вновь погрузилась в чтение. Впрочем, сосредоточиться ей уже не удалось.

* * *

Блуждать и дальше по Ильмарин наугад Варда была не в состоянии. Решившись, Владычица Звезд послала супругу мысленный зов. Ответ пришел сразу, ей показалось, что она слышит голос совсем рядом.

– Где ты?

– В Восточном крыле, в дальней зале. Тебе она знакома.

– Это там, где ты уложил… Златоокого?

– Именно. Ты далеко?

– Я почти на месте. Нам необходимо поговорить.

– Всегда к твоим услугам.

– Вот и чудесно.

Варда отворила невысокую, узкую дверь, украшенную резьбой.

Небольшая, неправильной формы зала почти тонула в полумраке, дымные спирали колебались в лучах небольшого светильника. И все же она превосходно разглядела тех, кто там находился, – жуткое видение, подтвержденное смутным рассказом Ирмо, обрело жизнь, превратившись в необратимую явь. Значит, все так и есть. Или – не совсем так? Сидящие на ложе Мелькор и Златоокий встали, приветствуя ее, она церемонно кивнула, не выказав удивления, но ее взгляд был прикован к Манвэ, тоже вставшему ей навстречу. Он выглядел как обычно, но Варда была Видящей. Шагнув вперед, она коснулась его руки, он слегка пожал ее, глядя в глаза – прямо и даже слишком спокойно.

– Ирмо рассказал тебе вкратце о сегодняшних событиях?

– Вот именно – вкратце. Полагаю, что я вправе знать больше. Надеюсь, ты не оставишь меня в неведении?

– Что ты, как можно…

Варда встретилась глазами с Мелькором – впервые за многие тысячелетия. Те же глаза, что когда-то. И облик – почти тот же. Только силы не те – она чувствовала это. И что-то еще неуловимо изменилось – пока трудно было определить, что; но это – после.

Взглянула на Златоокого – он смотрел ей в глаза, улыбаясь немного грустно и даже – или это ей показалось – виновато и сочувственно. Ее сотворенный. Их общий сотворенный. Избравший гибельный путь, и все же – первый, любимый. Оборванная песня.

– Приветствую освобожденного и пробужденного, – произнесла Варда, изящно наклонив голову. – Сожалею, но я вынуждена просить моего супруга о приватной беседе. Дорогой, мы могли бы поговорить наедине? – Королева смотрела в лицо Короля немигающими звездными глазами, хотя с лица не сходила светская полуулыбка.