След на воде - Беловодье

      — Не сейчас. Позже.
      — Так я вечерком зайду. — Слаевич счел уклончивый ответ за обещание.
      Роман вошел в гостиную. Эмма Эмильевна в домашнем несвежем халате и тапочках обмякала в кресле. Лицо ее расплылось, обвисло, подбородок налился жиром, под глазами набрякли мешки. Дряблость, морщины, седые растрепанные волосы. В первый миг Роман ее не узнал. Вдова постарела лет на тридцать. Не сразу колдун догадался, что моложавость Эммы Эмильевны была колдовская и кончилась со смертью Чудодея. Подле вдовы на банкетке притулилась Тамара Успокоительница, вся уже в черном, — платье до пола, ажурная косынка на волосах. Наверняка Тамара уже вытянула у вдовы сотню-другую баксов. Что-что, а это Успокоительница умела делать в совершенстве.
      — Ромочка, дорогой! — Эмма Эмильевна кинулась колдуну на шею. От нее пахло потом и валерьянкой. — Как же так… За что? — Она едва стояла на ногах. Ее вело из стороны в сторону. Приходилось поддерживать.
      — Отчего наступила смерть? — спросил господин Вернон, хотя первым делом хотел произнести обычное в таких случаях «сочувствую»… и так далее.
      — Не знаю… Его увезли. Сразу. На «скорой».
      — Странно. Разве не спецтранспорт должен был забрать тело?
      — Ой, Ромочка, не знаю… Ничего не знаю… — Вдова вновь повалилась в кресло. — Как я без него? Как?
      Роман не знал, что и ответить. Тина всхлипнула и отвернулась к окну.
      — Ты бы лучше посочувствовал, а не с вопросами лез! — напустилась на господина Вернона Тамара. — Мы все без Чудодея осиротели.
      Тут она не кривила душой: и колдуны, и люди, к магии не причастные, Чудака любили. В этом Роман никогда не сомневался.
      — Тамарочка, ну, не надо так. Ромочка с Мишенькой всегда дружили. Я так обрадовалась, когда Рома вернулся. У него, кстати, новый ассистент, такой приятный молодой человек… Ах да, Мишенька конвертик оставил. Как раз… накануне. Там, кажется, гостевой билет.
      Эмма Эмильевна обрадовалась, что может какое-то поручение покойного мужа выполнить. Встрепенулась, вскочила, да так резко, что едва не упала. Роман? успел ее подхватить.
      — Вы бы с Тиной поженились… Я все говорила, когда же вы поженитесь? Такая подходящая пара. Смотреть на вас приятно. Гляну, бывало, и радостно.
      Ах, что тут говорить… Не понимаете вы ничего, бедные… — Она махнула рукой, ушла в кабинет, стала перебирать бумаги.
      Тина поглядела на Романа. Но он стоял к ней спиной, она видела лишь его волосы да немного щеку. Скулу.
      — Да что ж такое, найти не могу… — донесся из кабинета беспомощный возглас. Но вскоре Эмма Эмильевна вернулась в гостиную, держа в правой руке письмо, а левой стирая слезы. — Вот, Ромочка. Надеюсь, это важно.
      Колдун вскрыл конверт. Внутри был пригласительный гостевой билет на имя Алексея Стеновского и обрывок бумаги. Вроде как чистой. Наверняка — колдовское письмо.
      Роман попрощался и торопливо шагнул к двери. Эмма Эмильевна за время их разговора, казалось, постарела еще на десять лет.
      На обратном пути колдун зашел на тот участок с недостроенным особняком, где умер Чудодей. Все здесь было так же, как утром. Роман плеснул на ступени из фляги, пытаясь определить, нет ли где следов колдовского воздействия. Нет, ничего. А пес? Почему пес рылся в мусоре? Роман подошел к куче, шевельнул ботинком обрывок пленки.
      Вот и разгадка. Дохлая крыса. Несколько капель пустосвятовской воды на шкурку. Едкий дым и шипение. Ну, ясно, Аглая Всевидящая свой знак оставила. Ведь она разглядела именно этот двор в своих видениях. А наяву пометила, чтобы в тот миг, когда событие наступит, иметь лучший контакт.
      И прозрел Роман. Только слишком поздно прозрел! Нельзя было поручать Алексею охрану Чудодея. Ведь Алексей — провидец. Он угадал грядущую смерть и, значит, сам вольно или невольно направлял события. А тут еще Аглая — тоже видела и тоже направляла, взывала, ждала. Оба их предвидения вошли в резонанс… Что же получается? Стен убил Чудодея?! Нет! Чушь какая-то! Чушь!
      Роман отшвырнул ногой крысу.
      Не надо винить Стена. К чему? Алексей — лишь предсказатель. Он прозревает будущее. А ты, колдун, должен был предвидеть… что?
      — Ну что я должен был предвидеть?! — вслух воскликнул колдун, обращаясь неведомо к кому.
      Тина захотела то ли задать вопрос, то ли ответить, но Роман предостерегающе поднял руку. Так что я должен был предвидеть, скажи мне, ты, вообразивший себя вершителем чужих судеб? Да, двое предрекали одно и то же. Ну и что? Это лишь подтверждает достоверность события. Провидцы прозревали будущее. Прозревали, да. Но вспомним, когда видение посетило Алексея. Лишь однажды, в тот вечер, когда колдованы напали на Романа. А потом Стен, как ни силился, не мог увидеть смерть Чудака вновь. Сам рассказ о грядущей опасности почти ничего не прояснял. Туман, собака, умерший глава Синклита во дворе.
      Аглая же… тоже никаких подробностей. «Чудак сидит на ступенях. Собака, утро… туман…» — говорила она, будто повторяла Лешкины слова. Роман огляделся. Сейчас тумана не было. Утром был. Но это неважно. А важно совсем другое: прозрение ли это? Итак, Алексея осенило в тот вечер, когда на господина Вернона напали колдованы и пытались надеть обруч. Обруч не надели… но осколки лежали в кармане у Романа. Помнится, Алексей «прозревал» во дворе у Чудака. И колдован только что умер. Вполне возможно, что видение было вызвано смертью кол-дована. Да, осколки обруча, колдован… Перед тем как Стен произнес свое пророчество, Роману сделалось плохо, все поплыло перед глазами. Точно! Точно! Тот, кто это замыслил, предполагал использовать Романа. Но водный колдун пересилил, сломал обруч. Неведомому противнику повезло — место Романа занял Стен. Аглая же… получается, что на Всевидящую надевали обруч. Только она об этом молчала. Или сказала Чудаку, а он сохранил в тайне. Не имеет значения. Тот, кто создал обручи, убил Чудодея.
      Роман повернулся и зашагал домой. Тина едва за ним поспевала.
      — Ведь крыса — это Аглаин знак. Получается, что Аглая убила Михаила Евгеньевича? — спросила Тина, замирая от ужаса.
      — В какой-то степени — да.
      — Но Синклит должен знать…
      Роман резко остановился, схватил Тину за руку и тряхнул:
      — Синклит ни о чем не должен знать. Пока. Иначе мы спугнем настоящего убийцу.
      — А кто настоящий убийца?
      — Не знаю. Но найду, клянусь водой и памятью Чудодея.
      В одном сомневаться не приходилось: кому-то очень хочется захватить власть над темногорским колдовским Синклитом.
      Роман в прихожей сбросил куртку и кинулся в кабинет.
      Когда водой из Пустосвятовки он облил бумажку, проступили наспех нацарапанные буквы.
      «Роман, все так и есть», — гласила записка Чудодея.
      Что подразумевать под этим «все», Чудак не объяснил. Догадывайся сам, господин Вернон, ты же умница!
      Роман закружил вокруг стола: теперь кабинет был опять в его распоряжении. Наверное, господин Вер-нон сделал далеко не все, чтобы спасти Чудодея. Не догадался. А кто вообще про такое догадаться мог? Кто? Шерлок Холмс? Надо было охранное заклинание наложить… Нет, ерунда, охранных заклинаний один колдун на другого не накладывает — это аксиома. На человека, наделенного даром, можно. На того, кого одарил ожерельем, — тоже. А на сильного колдуна никак не наложить. Колдун сам себя оберегать должен. А если не может оберечь, погибает… Как Чудодей.
      И все же надо было что-то сделать. Ну, не пожелал Роману никто помочь, что из того? Можно было бы… А что можно? Что? По обручу найти владельца? Не вышло. Не Романа это вопрос. Роман вытащил из ящика осколок, повертел в руках. Черная земля, твердая, как металл. Мелкозернистая структура. В центре — крошечное отверстие. В том осколке, который Роман рассматривал первым и который растворил, канала не было. Тот осколок был с самой поверхности обруча. А вот на том, что отдал Гавриилу, канал был. Роман заметил его и еще подумал, что это отверстие для иной стихии — воды или воздуха. Для че…
      Догадка мелькнула. Роман аж подпрыгнул. Схватил скальпель, наугад полоснул по руке. Затем капнул воды в раскрывшуюся ранку. А когда нить отвердела, извлек обрывок и поднес к червоточине канала. Нить дернулась и заползла внутрь… Роман намеренно сделал водную нить длиннее, так, что кончики ее, оставшиеся снаружи осколка, смогли замкнуться в кольцо. И едва нить замкнулась, как обруч завибрировал. Ожил. Что же получается? Господин Вернон сам создал обручи и хотел пленить колдунов? Хотел возглавить Синклит и захватить власть над Темно-горском. Но тогда получается, что и Чудодея убил Роман. Самолично. Нет, нет… Это уже полный мрак… болото… А может, водный колдун и не грезил все это время в колдовском трансе, а разгуливал по Тем-ногорску и творил темные дела… Чушь, чушь и чушь! Сам себя он пленить не мог. И откуда у него колдо-ваны? И потом, Чудодей его не подозревал.
      Но нить-то в его обруче, Романа! В этом сомневаться не приходилось. Выходит, он сам, господин Вернон, создал колдовские ловушки? Вот почему Роман так поздно заметил приближение колдованов и позволил себя пленить. Водная нить — родная стихия; ожерелье не забило тревогу. Многое сразу объяснилось: и почему кольцо не предупредило об опасности, и почему Роман все же сдюжил и обруч разорвал. К счастью, колдун был в тот вечер только-только с Пустосвятовки, и водная стихия одолела свое же порождение и силу других стихий.
      Ну почему все так поздно объяснилось? Если б Чудодей был жив!.. А сейчас? Кому можно поведать такое?!
      Бежать, вон из дома, куда-нибудь от всех этих вопросов, от безвинной вины. Впрочем, физически бежать и не надо. Достаточно облить веки пусто-святовской водой — и Роман в воспоминаниях, в другом мире. А разве там легче? Дурацкий вопрос. Там хотя бы колдун может вспомнить, как были созданы обручи. И кем. Им самим? Кем-то другим? Впрочем, что тут гадать. Он уже и сам понял: семь незаживающих полос у него на груди — следы от того злоботвор-чества. Значит, обручей тоже должно быть минимум семь. Один, правда, распался. Роман сбросил рубашку. Так и вышло: последний шрам бесследно исчез, на коже осталось лишь шесть кровавых полос. Колдун вдруг затрясся от нелепого смеха. Ну, что сегодня он еще, обнаружит?
      Может быть, отправиться к Гавриилу Черному и рассказать обо всем? Признаться… Но зачем? Чтобы господина Вернона тут же приговорили к разъятию водной нити и изгнанию из Синклита? Он, конечно, никогда не считал себя трусом. Но ведь и глупцом тоже не считал. Нет, господин Вернон сейчас ничего рассказать не может. Он должен прежде вспомнить, а уж потом…
      Так чего лить воду впустую? Вспоминай скорее! Осталось совсем чуть-чуть.
      Роман смочил веки пустосвятовской водой.
      И начались
      ВОСПОМИНАНИЯ…

* * *

      Стена была восстановлена, и колдун со своими спутниками вернулся в Беловодье. На всякий случай Роман держал в деснице колдовскую плеть. Но им никто не препятствовал. В дверях гамаюновской усадьбы их встретил Меснер.
      — Все в порядке? — спросил Эд. — Ограда починена?
      — Как Сазонов? Гамаюнов?
      — Сидят, как ты повелел. — В голосе Меснера звучало легкое неодобрение.
      — А Грег? Не появлялся?
      — Пока нет.
      — Надо найти его. И предупредить Стена, — сказал Роман. — А то он по-прежнему в церкви. Нечего ему там делать. Пусть уходит, и как можно быстрее.
      — Я скажу ему, — пообещал Меснер, — и приведу сюда. Справитесь без меня?
      — Надеюсь. Только давай быстрее.
      Меснер побежал к церкви, перескакивая с дорожки на дорожку. Потом остановился, произнес заклинание, и ледяная дорога пролегла к ступеням церковки на водах. У Меснера она была широкой, как хайвей.
      — Ладно, пойдем потолкуем с господином Сазоновым, — сказал Роман Базу и дяде Грише.
      — Отдайте его мне, — попросил дядя Гриша. — Уж больно руки чешутся.
      — После плена.
      — Ну, лады.
      И они вошли в призрачную усадьбу.
      Отцы-основатели по-прежнему сидели в креслах. Казалось со стороны, что они и не пленены вовсе, а сидят в гостиной и мило беседуют о тайнах бытия, мечтах и их исполнении.
      Вадим Федорович улыбнулся Роману, будто все было в порядке и шло именно так, как и должно было идти.
      — Присаживайтесь, — предложил любезно Сазонов. Ну надо же — его прилепило к креслу намертво, а он по-прежнему разыгрывает из себя хозяина жизни!
      Роман плюхнулся в кресло напротив Сазонова. За огромным панорамным окном под черным небом плескалась изумрудная вода.
      — Хочу первым делом сказать: Беловодью ничто не угрожает, — объявил Вадим Федорович. — Можете мне верить, а можете не верить — я не могу принудить к подобным вещам. Но повторяю: Беловодье находится вне опасности. И даже напротив, я пришел сюда, чтобы исправить ошибки.
      Роман переменил позу: вальяжно откинулся на спинку кресла, положил ногу на ногу.
      — А что вам, в конце концов, нужно? — спросил колдун довольно хамовато.
      — Тебе не понять.
      — Как-нибудь попробую.
      — Мы собирались построить Беловодье вместе — я, Колодин и Гамаюнов. Построил его Иван Кириллович один, без нас.
      — И как видите, отлично все получилось! — с неожиданной горячностью воскликнул Баз. — А один или с вами — тут счет не имеет значения.
      — Послушай, я не обвиняю Ивана Кирилловича, но Беловодье было нашим общим детищем, — отвечал Сазонов. — И потом, на самом деле все получилось из рук вон плохо.
      Гамаюнов никак не реагировал на происходящее.
      — Мы сделали все, что могли, — не унимался Баз.
      — Как вы спаслись? — Роман решил, что спорить об итогах эксперимента не имеет смысла. — Ведь все думали, что вы погибли.
      — Долго рассказывать. — Вадим Федорович улыбнулся.
      Как непринужденно он держится! Загляденье. Ни одна жилка на лице не дрогнет. Ангел, да и только. Или бес. Что в принципе неважно. Главное — не человечья порода.
      — Мы не торопимся. Ограда восстановлена. — Роман попытался держаться так же непринужденно. — Я не вру.
      — А зачем было врать в первый раз? Роман изобразил раздумье:
      — Вы на миг потеряли сознание, когда мы въезжали в Беловодье. С настоящим Базом такого произойти не могло. Так что у меня возникли подозрения…
      — Потерял сознание? Я не помню.
      — Это длилось какую-то долю секунды. Но я заметил. — Роман лгал. Ничего он тогда не заподозрил. И сознания Сазонов не терял. А Колдуну хотелось этого самоуверенного типа уязвить, но ничем, кроме лжи, уязвить не получалось. — Так расскажите, как вы спаслись.
      — Тебе это знать не обязательно.
      — Он удрал, — сказал Иван Кириллович. — Пока киллеры расправлялись с теми ребятами, которых мы привезли с собой, с теми, кто работал на него, убивали моих девчонок и мальчишек, которые верили, что творят будущее цивилизации, он трусливо выскочил через заднюю дверь, что вела в парк.
      — Да, я ушел через запасный выход. Но это была вынужденная мера. — Кажется, впервые Сазонов немного занервничал. — Или ты забыл, что мы рисковали с самого начала? Но без риска тогда ничего нельзя было сделать. Для нашего замысла нужны были деньги. Причем огромные. Мы могли изготовить сколько угодно бриллиантов, которые никогда и никто не отличит от настоящих. Но их надо было продать. Не в тогдашнем Союзе, а на Западе. А когда на рынке появляется слишком много камней по низкой цене, это воротилам рынка не нравится. Я ожидал удара. Хотя и не столь сокрушительного.
      — Удара? От кого? — не понял Баз.
      — От того, кто распоряжается на рынке драгоценностей. Мы сбивали цены и лишали могущественную корпорацию законных или не совсем законных прибылей.
      — А мы столько лет валили на Степана Максимовича, — напомнил Баз.
      — «Валили» — не совсем верно сказано. Степан нас и выдал, больше некому. Другое дело, что не он подослал убийц.
      — Алексей пытался предупредить вас об опасности, — напомнил Роман.
      — Слишком поздно. Мы услышали выстрелы, Алексей выскочил на лестницу. А я сразу догадался, что происходит. Ради блага дела мне пришлось уйти. Утром следующего дня я был уже в Мюнхене и узнал из новостей, что произошло. И об убитых в доме, и о найденных на берегу озера трупах. Маскарад, устроенный Гамаюновым, меня не обманул. Напротив, мне сразу стало ясно, что Иван Кириллович сделал то же, что и я, то есть бесследно исчез.
      — Нет, не то же! — вновь перебил его Гамаюнов. — Ты-то никого, кроме себя, не спас!
      — То, что лично ты вывез двенадцать человек, еще не дает тебе права в чем-то меня обвинять. Мне пришлось уехать в Париж…
      — У него там было собственное убежище, счет в банке и копии досье на всех участников проекта, — уточнил Гамаюнов. Ему явно доставляло удовольствие разоблачать того, кого он прежде боялся. Да, теперь Роман был уверен: несомненно, Гамаюнов Вадима Федоровича боялся.
      Сазонов сделал вид, что не слышал реплики.
      — Когда спустя год я появился в России и отыскал место, где мы с Иваном Кирилловичем планировали создать Беловодье, то не нашел там ничего, кроме пустого участка посреди леса, двух строительных вагончиков и брошенной легковушки без колес. То есть, выражаясь на новоязе, — уточнил Вадим Федорович, — Гамаюнов меня кинул. Я всегда предвидел действия конкурентов, не верил ни членам политбюро, ни диссидентам, ни астрологам, ни женщинам, ни врачам. Я разгадывал все нехитрые комбинации недругов, чуял интриги, когда они только зарождались, и презирал глупцов, ставших жертвой мошенничества. Но Ивану Кирилловичу я доверял. Потому что Гамаюнов мне был всем обязан. — Услышав это «всем», Гамаюнов болезненно передернулся. — Да, всем! — повысил голос Сазонов. — Только благодаря мне он сумел встретиться с нужными людьми из самых высоких эшелонов власти и получить «добро» на осуществление проекта, в то время как реформы еще только робко обсуждались. Без меня он бы не мог и шагу ступить.
      Баз с изумлением посмотрел на создателя Беловодья.
      — Возможно… Иван Кириллович мог не знать, что вы остались в живых, — предположил Баз. — Лично я считал, что вы погибли.
      Надо же, добрый доктор еще и оправдывается перед этим типом!
      Вадим Федорович рассмеялся вполне искренне.
      — Нет, Баз, он знал, что я жив. И знал, что вовсе не Колодин напал на нас в Германии. Но Гамаюнов решил, что присвоит себе все средства фонда. И все сокровища будущего Беловодья тоже должны были достаться одному Ивану Кирилловичу. А что выпало мне? Все, или почти все, чем я обладал, было потеряно. И главное, те люди, которые помогали мне, кто рассчитывал на меня, тоже оказались ни с чем. А таких людей не предают, могу вас заверить. Никогда не предают.
      Роман усмехнулся.
      — Что тут смешного?
      — Да вдруг представилось, что крепкие ребята с окаменевшими лицами плечом к плечу шествуют в Беловодье. И находят… Да, находят островок воды. Потому что Беловодье ничего не может дать человеку, если в нем самом ничего нет. Здесь бессмысленно просить, а можно только создать.
      — Мне не нравится ваш тон, Роман Васильевич, — заметил Гамаюнов. — Вы взяли верх. Но, пожалуйста, не глумитесь.
      — Я глумлюсь?! Что за диво! И вы еще учите меня правилам хорошего тона! После того как хотели убить Алексея? Да уж… — Роман махнул рукой.
      — Что вы такое придумали! — В голосе Гамаюнова вдруг появились металлические нотки. Оказывается, он умел быть очень даже жестким. — Убить Стена? Полная чепуха! Да, Беловодье было создано с помощью Алексея. Но кое-что было сделано неправильно… И теперь…
      — Беловодье нуждается в реконструкции, — уточнил Сазонов. — Я уже говорил по этому поводу с Иваном Кирилловичем. К сожалению, он не может мне помочь.
      «Почему»? — хотел спросить Роман.
      — Почему? — задал вместо него вопрос Баз.
      — Спроси у него сам, — предложил Сазонов. Тут негромко хлопнула дверь — вернулся Меснер.
      — Стен сказал, что ему нужно немного времени. Он сразу не может уйти из церкви.
      — Он как?.. Ну, ничего такого… ну… — Роману неловко было спрашивать о том, как себя чувствует Лешка, при посторонних.
      — Все о'кей. Стен сказал, что немного голова кружится.
      — А Грег? Где Грет?
      — Я его не нашел.
      — Подождите! — воскликнул Баз. — Я опять ничего не понял. Как вы напали на наш след, Вадим Федорович? Вы что же, следили за нами?
      — Да что тебе все непонятно! — раздраженно воскликнул Роман. — Сазонов решил через тебя выйти на Беловодье. У него были досье на всех — ты же только что это слышал. А в твоих бумагах наверняка значился и твой спаситель дядя Гриша. Так что Сазонов сначала дядю Гришу отыскал и что-то вроде засады там устроил. Плеть плел и ждал, как паук, пока добыча появится. Заодно к Машеньке подъехал. Потом похищение организовал. А уж потом нашу в кафе встречу с дядей Гришей. Колдун он сильный, спору нет, но просто так по дороге к нам пристроиться не мог — я бы вмиг его расшифровал.
      — Ах ты, хулиган! — зарычал дядя Гриша и кинулся на Вадима Федоровича, схватил беспомощного «жениха» за горло. — Говнюк! Что ты с Машенькой моей сделал! А?! Ведь это ты ее похитил! Ты!
      — Ничего… — хрипел бывший жених. — Ничего я не делал…
      «Сейчас ударит!» — сообразил Роман и попытался перехватить колдовской удар. Воздух сгустился, сделался непрозрачен, и вдруг полыхнуло. Правда, неярко, но жаром пыхнуло во все стороны. По стенам и полу пошла рябь, а дядю Гришу швырнуло вверх, лицо и руки посекло осколками разбитой столешницы. Несильно, правда, — часть колдовской силы Сазонова Роман погасил. Но и его враждебное колдовство опалило: кольцо теперь принадлежало Беловодью. Что ж оно так обороняет плохо?
      Сазонов вновь хотел ударить. Роман уже изготовился помешать, но Баз его опередил:
      — Фути-вути, раз, два, три. Силы у Сазонова отними.
      Сазонов дернулся в своем кресле и обмяк. А Баз покраснел и смутился, как девчонка.
      — Стихи всегда самые ужасные получаются, — извинился Баз.
      — Сочувствую.. — Роман засмеялся. — Помню, ты говорил про стихи. Только не сказал, что у тебя выходят стихотворные заклинания.
      — Я бы предпочел прозаическую форму. Но проза не обладает такой колдовской силой, как поэзия.
      — Мне твои хулиганства не страшны, женишок… — пробормотал дядя Гриша, пытаясь подняться. Но вновь сполз на пол. У него носом шла кровь. — Я сам хулиган…
      — Никакого вреда Машеньке не причинили. Ей лишь внушили, что ее похитили. На самом деле ее и пальцем никто не тронул. — Кажется, Сазонов ожидал этим признанием произвести потрясающий эффект. Но почему-то не произвел.
      — А синяки? А следы уколов? — Дядя Гриша не верил.
      — Иллюзия.
      — Хулиган помоечный, ты ж над девочкой моей издевался!
      — Вы так это все воспринимали. А на самом деле ничего подобного не было.
      — Мне на твои оправдания насрать. — Дядя Гриша наконец поднялся. Его повело в сторону, и он плюхнулся в кресло.
      — Оставьте его, — вмешался наконец Иван Кириллович. — Все не так ужасно, как вы думаете. И отпустите меня.
      — Зачем? — спросил Роман.
      — Что? — не понял Иван Кириллович.
      — Зачем мне вас отпускать?
      — Послушайте, Роман Васильевич, вам никто препятствовать не будет, клянусь. Что хотите, делайте. Но и мне не препятствуйте.
      Ожерелье на шее Романа пульсировало — справиться с Сазоновым оказалось не так-то легко.
      — Я вам не препятствую, Иван Кириллович, — сказал колдун. — Хотя на самом деле вам из Беловодья надо выйти и дверь закрыть. Всем надо отсюда уйти. Неужели не ясно, что жить в Беловодье нельзя? Здесь нельзя мусорить, мочиться, гадить. Здесь даже дышать нельзя. Сюда можно лишь на миг войти, да и то, остановив на этот миг дыхание, глянуть, удивиться и назад — в реальность.
      — Кто вам это сказал?
      — Я сам знаю.
      Гамаюнов вздохнул. Довольно тяжело.
      — Какое это имеет значение: нельзя… можно… Все равно с Беловодьем ничего не вышло.
      — А это?! — Роман махнул рукой в-сторону окна, где в ночи светилось таинственное озеро. — Это же прекрасно. Вы-то сами понимаете, что это прекрасно?
      — Да, Шамбала, зерно цивилизации. Мы погибнем, созданное нами исчезнет, но цивилизация вновь возродится и из своего тайного убежища явится. А вот для нынешнего мира мы ничего сделать не можем. Круг больше не расширяется. Беловодье было таким почти с самого начала. Да, в первые дни росло, а потом остановилось, замерло. И так уже много лет. Оно должно было раскрыться, как цветок. Увы, не получилось.
      — Потому что вы залезли внутрь, как гусеница, и скушали ваш цветочек. То есть лепестки остались, а завязи нет. — Роман презрительно фыркнул. — Лешка понял это, потому и сбежал тогда, в первый раз. Так что вам придется отсюда уйти.
      — Я не могу.
      — Это почему же?
      Гамаюнов с шумом втянул в себя воздух, будто собирался прыгать в воду, потом так же с шумом выдохнул и попросил:
      — Подойдите.
      Роман не стал спорить, приблизился.
      — Отогните ворот свитера.
      Роман сделал так, как его просили. На шее у Гамаюнова не было ожерелья. Колдун несколько раз моргнул, не в силах поверить.
      — Сазонов?
      — Нет.
      — Но как… получилось?
      — Беловодье. Оно растворило ожерелье. Нельзя было все время находиться внутри. Я знал это. Но не мог заставить себя выйти. Представьте. Других — заставлял. Гнал буквально. А себя — не смог. Видите, здесь никого больше нет, кроме меня и Грега. Даже Надя приезжала сюда изредка. А я не в силах был уйти. Даже когда понял, что ожерелье исчезает, все равно не смог. Мечта оказалась сильнее. — Иван Кириллович извинительно улыбнулся. — Но я не жалею. Тут, внутри, я многое могу. А большего и не надо. Я здесь отшельничествую.
      — Но как же…
      — Я использую Беловодье вместо ожерелья. Его сила — моя сила.
      — Что ж вы не освободились сейчас! — усмехнулся Роман. Как ударил.
      — Если оно позволяет использовать свою силу, — уточнил Иван Кириллович. — Но за пределами стены я — никто. Потому и ограду не смог починить. Ведь для этого надо выйти заграницу внутреннего круга.
      — Он станет обычным бомжем, когда его выгонят отсюда, — внезапно подал голос Сазонов. Кажется, это открытие его радовало.
      Иван Кириллович обвел взглядом присутствующих:
      — Кто осмелится?
      — Почему бы и нет? — Сазонов торжествующе усмехнулся. Спеленатый заклинаниями, он вел себя как победитель. Роман вновь невольно восхитился его выдержкой. — Чем ты лучше других, что ползают по помойкам? Новые властители позволили себе наплевать на них и выгнать к чертовой матери из их уютного кружка, внутри которого они были защищены от всех тревог, бурь и напастей. Это было их Беловодье, где они прежде скромно кормились и однообразно работали, не тревожась о грядущем. Внутри своего круга все верили, что они — самые лучшие в мире. А теперь у них ничего нет. Почему же ты вообразил себя исключительным?
      — Вадим, когда мы работали с тобой в проекте, ты говорил совершенно иное.
      — Нет. Это тебе слышалось другое. Я никогда не страдал идиотизмом. Это ты все повторял: Шамбала, цивилизация. А меня это не интересовало.
      — Так, хватит, наболтались! — Роман поднялся. — Григорий Иванович, Баз, вы побудьте с Сазоновым. На всякий случай. Что-то я не доверяю этим путам Беловодья.
      — Вы должны пообещать, что оставите меня здесь, внутри круга, — попросил Иван Кириллович.
      — Не мне решать, — отрезал Роман.
      — Что?
      — Вас много. Созовите посвященных и решите сообща, что же вы намерены делать. Шамбалу потаенную, ментальный источник, который весь мир напоит, или гнездышко для своего учителя.
      — А ты жесток, — вздохнул Иван Кириллович.
      — Не буду спорить. У меня дел невпроворот. А теперь я попрошу всех переселиться в какой-нибудь соседний домик и эти апартаменты мне освободить.
      — Роман… — осуждающе покачал головой Баз. Видимо, он требовал более уважительного отношения к Гамаюнову.
      — Там, за дверью, покои прошлого, и там — Надя. Я не хочу, чтобы мне мешали работать со временем. Так что у вас есть час, чтобы обосноваться в каком-нибудь милом гнездышке. Иван Кириллович, подумайте над моими словами. Если вы согласитесь уйти отсюда, я помогу запереть ограду окончательно. Сюда никто больше не войдет. Уж не знаю, станет ли это место Шамбалой, но помойкой не будет точно.
      Видимо, Иван Кириллович ожидал от него каких-то других слов. Потому что в глазах его мелькнуло разочарование. Но он тут же отвел взгляд.
      — Отпусти его, Беловодье! — попросил Роман. — Только не вздумай ему помогать!
      Иван Кириллович поднялся с кресла.
      — А как же уйдет Сазонов? — спросил Меснер недоуменно.
      — Перетащите вместе с мебелью. Эд, Григорий Иванович, пожалуйста. Вы ребята крепкие, справитесь. Баз поможет.
      Роман выскочил из дома Гамаюнова и понесся по тропинке к домику, где поселился Стен с Леной и братом. Вход был запечатан довольно сильным колдовским заклинанием, но Роман разбил его мгновенно и вошел.
      — Лена! Юл!
      Раздались шаги — Лена бежала вниз по лестнице. Так торопилась, что споткнулась и едва не упала.
      — Ну, наконец-то! Роман! Господи, если б ты знал, что случилось!
      — Я знаю. Сильно его изуродовало? Лена затрясла головой.
      — Он там. — Она кивнула наверх, в сторону лестницы.
      Роман взлетел на второй этаж.
      Юл лежал на кровати, накрытый лишь простыней. Лицо — сплошная, сочащаяся сукровицей рана. Век практически не стало, волос тоже. Всю голову покрывали черно-красные рубцы. Рот оскален — губы обгорели. Воздух со свистом вырывался из груди мальчишки. Бедный птенец!
      «Неужели так выглядит колдовской ожог?» Роман содрогнулся. Никогда прежде он не видел ничего подобного.
      Впрочем, какая разница — колдовской ожог или обычный, страдания одни и те же.
      — Лена, бери кувшин, лучше два, зачерпни в озере воды и сюда тащи. Только черпай в малом круге за внутренней дорожкой, — приказал колдун.
      Лена не стала спрашивать, что и зачем, убежала. «Скорее!» — мысленно подтолкнул ее Роман. — Юл, слышишь меня? Тот скосил глаза.
      — Сейчас боль сниму. — Роман положил ладонь мальчишке на грудь.