След на воде - Беловодье

      Он встал, пошел к ней, постучал.
      — Роман, ты?
      — Можно?
      — Конечно!
      Она распахнула дверь:
      — Роман, миленький, ну нельзя так себя изматывать. Не торопись. Вспомнишь еще все до Синклита.
      — Не могу, колдовство не отпускает. — Он вымученно улыбнулся, сел на ее кровать. Тина сидела рядом в одной ночной рубашке. Шелк сверкал в свете ночника.
      Зачем он вообще сюда пришел? Ах, да! Он же вспомнил. Теперь ее очередь. Брызнул ей в лицо водой и произнес одно слово: «Очнись!»
      Тина вздрогнула. И пелена забвения спала. Как будто она только что по лестнице спустилась, сжимая в липкой от пота руке нож. В памяти возникло все разом — и как человек, которого она убить хотела, перехватил ее руку, как вывернул с силой, и она закричала от боли и согнулась до самого пола. А потом он ахнул: «Тина!» И руку отпустил. Поднял и поставил на ноги. И она узнала наконец его голос…
      — Так это ты!
      — Тина, послушай!
      — Роман, сволочь! — выдохнула она не то с облегчением, не то с ненавистью.
      — Я только стер твою память.
      — Только!
      — Никто не должен был знать тогда, что я вернулся. Прости, что так по-дурацки получилось. Наглядный пример, как опасно не помнить чего-то.
      — Да уж…
      Так вот почему она не сообразила, что в дом тайком проник именно колдун!
      — Рома… ты ведь не только память стер. Ты запретил мне думать, что это ты был в доме? Так? Иначе бы я непременно догадалась. Я не дура. Никто другой войти не мог. Иначе бы все колдовские ловушки и замки к чертям полетели!
      — И проболталась бы непременно. Я тебя знаю.
      — Так нельзя! Неужели ты не понимаешь, что совершил подлость?
      — В чем подлость? Что переспал с тобой? Извини, не понимаю. Разве нам плохо было вместе в ту ночь?
      Она нехотя кивнула.
      — Если хочешь, я сотру в твоей памяти все, что с той ночью связано. Навсегда.
      — Нет уж! — Она произнесла это «нет» довольно твердо. С ехидцей. — Я все помнить хочу. И ту ночь — тоже. И твой фокус с забвением никогда не забуду. Клянусь водою!
      Она ненавидела его в этот миг и страстно желала близости. Ничьи чувства он не понимал так, как ее. Была, правда, Лена еще. Но там он всего лишь использовал чужой дар. А тут… тут было совершенно иное.
      Он обнял ее.
      Она хотела оттолкнуть, крикнуть: «Уходи вон!» Но не смогла. Она была его рабыней. Ожерелье уничтожило гордость, парализовало волю, оставило лишь желание подчиняться, служить, любить, принадлежать только ему. Ожерелье способно помочь человеку раскрыть любой талант. Тине оно подарило любовь. Любовь как колдовской дар. И скинуть эту петлю невозможно. Да она и не хотела. Свой дар легко, как одежду, снять нельзя. А если сорвет другой, то превратит тебя в пустышку, в ничто.
      Тина принадлежит своему колдуну. И неважно, любит он ее или нет. В такие минуты она верила, что Роман ее любит. И она шептала: люблю, люблю; сами собой эти «люблю» с губ срывались. Ее заклинания, других она не помнила и не желала помнить.
      Потом они лежали рядом. Голова Тины покоилась у Романа на плече. А что, если дать ей внешность Нади? Это нетрудно. И не так уж они разнятся. Ноги чуть подлиннее, талия потоньше. Посадка головы. Цвет волос. Улыбка… Нет, не получится. Дерзости нет. Да, Тина бывает дерзкой, но это так, маска, игра. Котенок когти выпускает и оцарапать может лишь по недомыслию. А Надя — та дерзка иначе.
      Да и не хочет он, чтобы Тина была такой. Вот что забавно — не хочет.
      — Думаешь, одной моей любви хватит? — спросила Тина. Сладость плотских утех истаивала, вслед просачивалась горечь обиды и тут же недоуменное, за что? Ведь он ее любит, любит, может быть, иначе, чем неведомую эту Надю, но любит. Так за что мучит?
      — Как видишь, хватает, — сквозь дрему пробормотал колдун.
      — Ах, Роман, я знаю, что люблю тебя…
      — Я тоже знаю, что ты меня любишь. — Он поцеловал ее.
      — Хватит издеваться! — воскликнула она и гневно и жалобно.
      — Ну что ты! Я говорю вполне серьезно. Роман поднялся.
      — Куда ты?
      — Вспоминать.
      — Полежи еще немного, поспи обычным сном. Отдохни. А я погляжу, как ты спишь.
      И будет шептать: «Бедный мой, бедный», — вспомнил Роман. И уж готов был остаться, но пересилил и сухо сказал:
      — Времени нет.
      — Ну, тогда иди. Кто знает, что ты за этот год натворил.
      Роман постучал в дверь соседней спальни. На стук никто не отозвался. Пришлось войти, а то еще Казик разорется. До чего же глухие ребята, а еще ожерелья носят. Довольно долго Роман тряс Стена за плечо.
      — Что такое? — Тот наконец очнулся. — Я, кажется, минуту назад только лег.
      — Вставай.
      Они вышли в коридор, чтобы не разбудить Кази-ка и Лену.
      Стен зевнул, чуть не вывихнув челюсть:
      — Думал, в первый раз посплю по-человечески.
      — Завтра отдохнешь. Я и сам не помню, когда спал нормально.
      — Да? А по-моему, ты все время дрыхнешь.
      — Не тот сон. Колдовской. Он изматывает куда сильнее, чем бодрствование. Так, ладно, хватит шутковать. Слушай лучше. Одеваемся и идем к дому Чудодея. Он выйдет с собакой гулять — мы за ним. Заметит, будет гнать — не уходим. Понял? При посторонних никто на Чудака напасть не посмеет. Пистолет колдована возьми с собой. Вдвоем мы любое нападение сблокируем. Синклит послезавтра. Получается три дежурства. Ты уверен, что дело было утром?
      — Вроде да… Черт… мне все это не нравится.
      — Мне тоже. Но предсказания сходятся. Два провидца, ты и Аглая, видели смерть Чудака.
      — Кто должен на него напасть?
      — Это к тебе вопрос.
      Стен досадливо взмахнул рукой:
      — Я никого не видел — только пса.
      — Значит, узришь наяву.
      — Никогда раньше телохранителем не работал.
      — Потому и идем вдвоем. У меня по этой части тоже нет опыта.
      — Думаешь, два дилетанта стоят одного профессионала?
      Ждать пришлось с полчаса, пока Чудодей выйдет из дома. Утро было промозглое, сырое, мир вокруг затянут влажной хмарью. В такой атмосфере Роман мгновенно должен был уловить опасность. Стен непрерывно зевал и норовил прислониться к фонарному столбу, вздремнуть стоя. Роман спать не давал, будил.
      — Сделай разминку, сломай штук десять кирпичей или пару деревьев, — предложил колдун.
      — Отвяжись, вредный друг, склонный к садизму. Наконец Чудак вышел, ведя Матюшу на поводке.
      Друзья устремились за главой Синклита. Тот шел неспешно. Пришлось и «телохранителям» замедлить шаги, а потом и вовсе остановиться и сделать вид, что они о чем-то беседуют.
      Пес рассерженно гавкнул, уткнулся носом в палые листья. Еще раз гавкнул, вырвался из рук
      Чудака, забежал на участок с недостроенным домом. Бетонный забор огораживал только три стороны. Кирпичная коробка, окна досками зашиты — до весны. Подле дома ни одной лужицы — песком повсюду засыпано.
      — Никак тот самый двор? — спросил колдун.
      — Похоже, — отозвался Стен и с тревогой огляделся.
      Вокруг никого не было. То есть совершенно ни души. Ни единого прохожего.
      Они кинулись бегом к бетонным мосткам.
      — Ну, что так сердишься? — доносился до них голос Чудодея. — Матюша, перестань.
      «Охранники» замерли у забора. Роман заглянул внутрь. Чудодей стоял у крыльца недостроенного дома. Матюша рылся в куче строительного мусора, рассерженно фыркая. Больше во дворе никого не было.
      — Матюша, друг мой, — уговаривал пса Чудодей, — нельзя быть таким дотошным. Надо легче относиться к жизни.
      Михаил Евгеньевич присел на ступени. Роман попытался прощупать сад и улицу рядом. Никого. Тишина. В прямом смысле этого слова и в магическом тоже. И вдруг ожерелье колдуна дернулось, врезаясь в горло. От невыносимой боли Роман невольно вскрикнул.
      А потом кинулся бежать к крыльцу. Пес загавкал и устремился за ним. Чудак сидел на ступенях, привалившись к кирпичной кладке. Роман одним прыжком очутился рядом. Он так умел, он мог, когда надо.
      Чудак не шевелился. Вязаная шапочка сползла набок. Колдун приложил пальцы к шее Михаила Евгеньевича. Пульса не было. Склонился к лицу. Тот не дышал. Стен примчался следом. Пес попытался атаковать его лодыжку, но отлетел в сторону с жалобным взвизгом.
      — Ну что? — спросил Алексей.
      — Похоже, не дышит… Вызови «скорую». А я постараюсь что-нибудь сделать…

* * *

      Вернувшись, они зашли в кабинет и уселись за стол. Долго молчали. Не смотрели друг на друга. Никаких объяснений не было. Абсолютно никаких. Чудак умер, но, скорее всего, смерть его была естественной. Семьдесят шесть лет все-таки.
      — Даже странно. Нам по дороге никто не попался навстречу, — сказал Стен. — Ни единой души. Как же мы так облажались!? У тебя есть хоть какие-то объяснения?
      — Только одно: естественная смерть. Но сам я в это не верю.
      — Ты что-нибудь почувствовал?
      — Ожерелье дернулось в тот момент, когда Чудодей умер. И все.
      — Что будем делать?
      — Пока ничего… То есть я пойду вспоминать дальше. А ты просто поспи.
      — Поспи! — возмутился Стен. — И это после всего, что было. Смеешься?
      — Давай я тебе воды заговорю. Подействует как самое лучшее снотворное.
      Стен поднялся.
      — Послушай, на сегодня с меня колдовства хватит. Пойду я лучше с Казиком посижу. Ты его голову нюхал? У него от волос молоком пахнет. — Стен произнес это так, будто поведал о каком-то чудесном открытии.
      Да, вспоминать было необходимо. И чем быстрее, тем лучше.
      Колдовские сны стали напоминать болезнь. Романа трясло, как в лихорадке, видения сбивались, мельтешили, лезли друг на друга. Все быстрее высыхала вода, все короче становились обрывки воспоминаний. То был уже не колдовской сон — один кошмар, который непрестанно мучил. Но колдун был обязан заново пережить этот год, и времени почти не осталось. Синклит послезавтра.
      Итак, он погрузился в
      ВОСПОМИНАНИЯ…
      До Суетеловска Роман добрался, когда уже стемнело. О, Вода-царица, взмолился он, распахивая калитку и шагая к крыльцу, пусть дядя Гриша будет дома. Ведь водитель «КамАЗа» может укатить на несколько дней, ищи его тогда по всей стране. Но Роману повезло.
      Григорий Иванович стоял на крыльце и курил. Будто нарочно гостя дожидался.
      — Гляжу, хулиган, ты опять здесь объявился, — сказал он, увидев колдуна. Судя по всему, он так приветствовал всех своих гостей.
      — Да, Григорий Иванович, дело у меня.
      — Заходи. Тебе завсегда рад. Я хулиганов вроде тебя люблю. Если человек хулиганить не умеет, что он умеет вообще?
      Роман вошел, его тут же усадили за стол. Танечка принялась хлопотать, расставляя тарелки. Перед колдуном поставила бутылку с минеральной водой. Демонстрация предназначалась не для Романа. Так же как и строгий Татьянин взор.
      — Да не буду я его больше поить, — махнул рукой дядя Гриша. — А то он опять весь дом заплюет. — И при этом очень подозрительно подмигнул Роману.
      Колдун, наученный опытом, отвинтил пробку и на всякий случай понюхал. И чуть со стула не опрокинулся.
      — Как Машенька? — спросил он, когда дыхание восстановилось.
      — Ничего. Помаленьку. Плачет часто. Тут у нас еще одна беда… Да ладно, чего там, с погремушками в своей избушке сами разберемся. А у тебя какое дело?
      — Вы База не видели?
      — Ваську, что ли? Так он же с вами уехал. Или вы его из машины выкинули? Да уж, хулиганы — сразу видно. И этот Стен ваш тоже хулиган, такой хулиган, какого я еще не встречал. Я ведь хулиганскую душу за три версты чую. Впрочем, ты не лучше.
      — Это точно, — согласился Роман.
      Тут Машенька вышла к столу, и разговор сам собою прекратился.
      — Папа, я Вадика видеть хочу, — заявила Машенька тоном пятилетней капризульки.
      — Придет, куда он денется, — отозвался дядя Гриша. — От тебя ни один мужик спастись не сумеет.
      — Не приходит! — капризничала Машенька. — Он меня совсем забыл. Он меня бросил… — Она приготовилась плакать.
      — Дела у него, — попыталась успокоить дочку Татьяна, потом повернулась и так, чтобы Машенька не видела, сделала какой-то знак дядя Грише. Тот, кажется, понял.
      — Звонил он сегодня. — Дядя Гриша кашлянул. — Да ты спала. Мы тебя будить не стали.
      — Почему?! — закричала Машенька и затопала ножками. — Почему?! Ненавижу вас… Ненавижу!
      Она залилась слезами и выскочила из кухни.
      — Прячется он, — вздохнул дядя Гриша. — Не нужна она ему после того, что было. Как ни позвонит Машка, нету его. И сам ни разу не заехал и не позвонил.
      — Она вроде неплохо выглядит, — соврал колдун.
      — Хреново она выглядит, — оборвал его заверения дядя Гриша. — Разве она такой была?!
      — Я ей воды еще заговорю.
      — Ну, заговори. Хотя, коли человек поломатый, целым его не сделаешь. Ох, вот же беда. Вот же хулиганство… — то ли простонал, то ли прорычал дядя Гриша.
      Татьяна всхлипнула и зажала рот ладонями.
      Роман принес из багажника канистру пустосвятовской воды, отлил в бутылку, прошептал нужные заклинания и отдал «лекарство» дяде Грише.
      — Я прошлый раз не все заклинания произнес. Сейчас, думаю, поможет,
      — Ну, попробуем. — Дядя Гриша отставил бутылку. — А теперь рассказывай, что у тебя за дело. Не для того, чтобы на Машеньку поглядеть, ты назад примчался. Ты из тех, кто благие дела походя делают. Цель-то у тебя другая. Небось новое хулиганство замышляешь. Что нужно?
      — Две свечи. Тишина. И чтобы никто не мешал.
      — В мастерскую пошли. Туда девочки мои не ходят. Там — мое.
      Роман покачал головой:
      — Не пойдет. Слишком много чуждой стихии.
      — Тогда в погреб. Там никто не помешает. Разве что запахи соблазнительные. Но мы с тобой мужики крепкие, устоим. А можем баночку грибочков откупорить. Маринованных, белых. Ты как к белым грибочкам относишься? Лучше, чем к спиртному?
      К белым грибочкам, и маринованным, и только-только из леса, колдун относился положительно.
      — И кончай меня на «вы» называть, — попросил Григорий Иванович. — Ты мне как племяш почти.
      Прихватив с собой две свечи в бронзовых самодельных подсвечниках — дядя Гриша самолично из болванки на токарном станке точил, — отправились в погреб. Поставили на земляной пол старенькую табуретку, водрузили на нее тарелку, подле — горящие свечи. Роман наполнил тарелку водой. Сосредоточился.
      — Думай про Васю Зотова. Ничего конкретного — просто о нем. Идет? — велел колдун дяде Грише.
      — Странное у тебя хулиганство, — ухмыльнулся тот.
      — Тсс…
      Роман взял его за руку и опустил ладонь на водное зеркало. Замутилась вода и как будто отвердела. Только ничего почти не изменилось. Роман видел все тот же погреб — только с другой точки. Полки оказались ближе. Вон там прежде лежало Надино тело. Видимо, дядя Гриша сбил настрой. Или сам Роман недавними воспоминаниями исказил колдовство.
      Пришлось выплеснуть воду и наполнить тарелку вновь. И опять ничего. То есть опять вода колыхнулась… поплыла, изменилась картинка.
      И тут до колдуна дошло. Он кинулся к полкам, раздвинул банки с солеными огурцами. У самой стены лежало что-то, замотанное в одеяло. Роман рванул его к себе, зубами перегрыз веревки, откинул край одеяла. Перед ним было застывшее, будто замерзшее, лицо База. Роман приложил ладонь к шее. Пульс едва прощупывался. Баз был погружен в глубокий колдовской транс.
      — Васька?! — изумился дядя Гриша. — Я, оно, конечно, люблю, когда народ хулиганит. Но чтобы вот так… Кто его так приложил?
      — Женишок Машин, неужели не ясно?
      — Вадька? Это зачем? — изумленно хлопнул глазами Григорий Иванович.
      — Зачем — не знаю. Надеюсь, Баз объяснит. А вот что женишок нахулиганил — это точно.
      Роман сорвал с База веревки и одеяло, плеснул тому в лицо пустосвятовской водой и произнес заклинание. У околдованного дрогнули веки. После нового обливания Баз застонал, заметался и даже попытался встать. Движения плохо координировались, как у больного, который только-только начал отходить от наркоза.
      — Вадим Федорович! — внезапно выкрикнул Баз и рванулся к двери. Ноги у него подкосились, он стал валиться набок, прямо на полки, где рядком выстроились банки с огурцами.
      На счастье, дядя Гриша успел подхватить племянника, и припасы уцелели.
      — Что с Васькой делать будем? В баню, может, его? У меня как раз баня топится.
      — Баня — это хорошо… Понесли его в баню!
      Выходило, что Баз знал Машиного жениха, хотя Роман не помнил, чтобы их представляли. Колдуну казалось даже, что Вадим Федорович с Базом не встречался. Или все-таки встречались?.. Ну, то есть встретились, конечно, когда женишок с База личину содрал и на себя напялил. Неужели в такой момент Вадим Федорович представился? Странно… А еще странно, что Роман возмущения колдовской силы не почувствовал. Когда личину с человека сдергивают, за километр почувствовать можно, хоть во сне, хоть наяву. Разве что… Да, разве что самогоновка проклятая так на водяного колдуна подействовала, что он только поутру глаза продрал да искажение колдовской силы учуял. Недаром в то утро его из стороны в сторону качало и кожу жгло, будто огнем.
      Учуял, да, но в чем дело, дурак самонадеянный, не сообразил.
      Парили Василия долго. Два веника об него исхлестали. Особенно дядя Гриша старался. Пар поддавал, и хлестал, и хлестал. Наконец решили, что вся колдовская ядовитость, что оставалась в теле Зотова, вышла с потом.
      Дома уже чаек был готов, только что заваренный, душистый. Ну, и что покрепче. Впрочем, крепкие напитки дядя Гриша употреблял единолично, а Роман с Базом предпочли чай. Баз сидел разморенный, красный, пот с него так и катился. Даже после бани глаза у доброго доктора были круглые, сумасшедшие. И руки дрожали.
      — Васятка, ты налегай на пирожки с капустой. У Танечки пирожки с капустой замечательно удаются, — уговаривал племянника дядя Гриша. — А ты там, в погребе, небось оголодал, лежа за банками с огурцами.
      — Я его во дворе встретил, — после третьей чашки принялся рассказывать Баз. — Проснулся. Вышел посетить удобства. И тут, смотрю, стоит он, во дворе… Я, признаться, оторопел от неожиданности. Думал поначалу, совпадение, сходство… потрясающее сходство. Всмотрелся. И вижу — точно Сазонов!
      — Какой Сазонов? — прервал База колдун.
      — Сазонов, Вадим Федорович. Отец-основатель, как мы его называли за глаза. Его и Гамаюнова. Колодин тоже участвовал, но как-то сбоку. Колодин — торгаш. А Сазонов — шишка.
      — А при чем тут Машенькин жених? — удивился дядя Гриша. — Его же фамилия Микольчук.
      — Фамилию поменять можно, — предположил Роман. — Имя-отчество для удобства сохранил, фамилия другая.
      — Что? — настал черед База изумиться.
      — Если в самом деле женишок Вадим Федорович нахулиганил, то он мужик солидный, красавец к тому же. Годков сорок на вид, — пояснил дядя Гриша.
      — Загорелый, с усиками, — подсказал Роман.
      — Ну да, — кивнул Баз. — Только на самом деле Сазонову должно быть уже пятьдесят. Или больше?.. — Баз вытер полотенцем лицо. — Ну да, да, при встрече он показался мне помолодевшим. Ночь, правда, но лампочка на крыльце яркая, я его хорошо разглядел. Он выглядел куда моложе, чем в девяносто третьем, когда я его в последний раз видел. Теперь он будто с рекламы бизнес-журнала. Немного располнел. Одет хорошо, щеголевато. Я его сразу узнал. «Вадим Федорович!» — воскликнул. Он не отпирался. «Баз! Какое счастье! Ты живой!» Обнялись. И тут у меня горло сдавило, да с такой силой, что я не то что крикнуть — сказать ничего не мог. И сразу в темноту провалился. Очнулся, вижу, лежу в погребе на полу. И меня в одеяло заворачивают, как куклой вертят. А кожа вся горит, как кипятком ошпарили. Хочу вырваться — пальцем не шевельнуть. Закричать пробую — рта не открыть. Наконец меня перевернули на спину. И я вижу, что смотрит на меня не Вадим Федорович, а человек с моим лицом. Мой двойник… И опять меня за горло кто-то ледяной рукой взял. Во второй раз я пришел в сознание, только когда Роман меня из кокона этого дурацкого вытащил.
      Сазонов! Вот почему по дороге в Беловодье лже-Баз заговорил о Сазонове. Вот откуда эти рассуждения о временах перестройки. Еще тогда Роману показалось, что молод слишком Вася Зотов, чтобы так говорить. А Сазонов как раз оттуда, его молодость на начало семидесятых пришлась. Пока другие воспаряли, он дела свои и чужие делал. Деловой, очень деловой — этого не отнимешь.
      — Но Стен рассказывал, что Сазонова убили в Германии! — воскликнул Роман. — Вместе с остальными участниками проекта. А уцелели лишь те, кого Меснер и Гамаюнов вывезли из особняка…
      — Да, мы так считали.
      — Ах, сволочь! — взревел дядя Гриша. — Я всегда был против того, чтобы он за Машенькой ухаживал. Танюш! Говорил я такое или нет?
      Татьяна в эту минуту как раз ставила перед гостями новую тарелку с пирожками.
      — Ты говорил, что Вадим Федорович — хулиган ненастоящий, — осторожно уточнила хозяйка.
      — Что?! — взревел дядя Гриша и вскочил. — Да я сейчас ему объясню, что к чему. Его долбаный «мерс» «КамАЗом» перееду.
      — Не выйдет, — коротко бросил Роман, будто плеснул воды в костер.
      — Как так? Что, думаешь, не перееду? Забоюсь? Забыл, что я хулиганом работаю?! — Дядя Гриша был уже в дверях, натягивал куртку.
      — Нет Сазонова сейчас в Суетеловске. Чтоб его достать, хулиганство не поможет.
      — Где же он? — Дядя Гриша поскреб пятерней макушку, сбросил куртку и вернулся на кухню. Уперся ладонями в стол. — Так где этот хулиган?
      — В Беловодье.
      — Ну и что? Я его и там перееду. Роман отрицательно покачал головой:
      — Чтобы этого типа взять, особое хулиганство нужно. — И мысленно одернул себя: «Вот же привязалось!» — Тут подумать надо. Расскажите мне лучше о женихе подробнее.
      — Да что рассказывать! — Дядя Гриша плюхнулся на свое место, набулькал себе полный стакан. — Обдурил он нас, как наперсточник на вокзале. Я ж видел, что он фальшивый насквозь, что душонка у него как изо льда. А вот нате же! Тянуло меня к нему, и все. Будто он меня… — Дядя Гриша запнулся.
      — Околдовал, — подсказал господин Вернон.
      — Ну, вроде того.
      — Зачем он меня спеленал? — Баз налил себе чаю и запихал пирожок в рот целиком. — Неужели нельзя было по-человечески себя вести? Я бы его сам в Беловодье отвез.
      — Точно? — Колдун прищурился. — Точно? Да нет же, Баз. Первым делом ты бы с Гамаюновым связался. А я не уверен, что Иван Кириллович так уж мечтал об этой встрече. И потом, зачем Сазонову Беловодье? Просто поглядеть, что получилось? Нет, у него какие-то свои планы, возможно, отличные от планов Гамаюнова. Так что лучше проникнуть внутрь под твоей личиной. Никто его не распознал. Ничего не заподозрил.
      — И ты? — Баз, кажется, не поверил.
      — И я! — вскинулся Роман. — Даже я не почуял в нем силу. То есть он подошел совершенно закрытый, сжатый в кулак. Вся колдовская сила внутри, наружу ни единого выплеска. Издали ловушки расставил, все рассчитал. А потом уж явился. Знал он не только про вас, но и про меня от кого-то. Осторожно шел. Нигде не засветился, колдовскую суть свою не выказал. И потом за руль ни разу не сел — сказал, что плохо ему, сердце шалит. Тахикардия. Стен все время за рулем сидел.
      — Иван Кириллович должен был догадаться, что приехал кто-то другой, — никак не мог успокоиться Баз.
      — С Гамаюновым я эту тему не обсуждал. Может, он и догадался, но нам не сообщил. Но подожди! — Романа только сейчас осенило. — Как же Сазонов в Беловодье проник без ожерелья? Из-за разломов в стене?
      Но как раз это База не удивило:
      — У него есть ожерелье. Врожденное.
      — Что?
      — Ну, бывает, что человек с ожерельем рождается. Очень редко, правда. Для этого отец и мать должны особым даром обладать. Так Гамаюнов говорил.
      — Сазонов что, Гамаюнову родня?
      — Нет, по-моему. Сазонов вообще о своей родне не распространялся.
      — Тогда откуда знаешь?
      — Иван Кириллович мечтал, что Надя родит ему сына. И как-то обмолвился, что сын у них непременно родится с врожденным ожерельем.
      Чай в чашке колдуна вмиг обернулся облачком пара, а чашка треснула и распалась на сотни осколков.
      — Ну что за хулиганство! — возмутился дядя Гриша. — Любимая Танина чашка. Я тебе в следующий раз эмалированную кружку поставлю.
      — Надя родила? — Голос у Романа сделался чужой, хриплый. — Когда? Где ее ребенок?
      — У нее с Иваном Кирилловичем не было детей.
      — Почему?
      — Это не моя тайна, — отрезал Баз.
      — Но ты знаешь?
      — Это тебя не касается. И не вздумай применять ко мне свои штучки, колдун!
      Роман сдавил руками голову, пытаясь привести мысли в порядок. «Нет, нет, о Наде сейчас не думать!» — запретил он себе. О Наде потом. Сейчас главное — этот воскресший Сазонов, то бишь Машенькин жених и один из создателей проекта «Беловодье». Теперь у Романа совершенно новый противник. Не спятивший на райской почве Баз, а расчетливый, хитрый, предусмотрительный политик, способный притвориться кем угодно. Перед каждым он предстает в том обличье, в каком его хотят увидеть. Стен и его друзья узрели мечтателя-идеалиста, хотя Вадим Федорович всегда был расчетлив и хитер. Потом Сазонов явился перед дядей Гришей и его семьей в виде немолодого, но прекрасного принца, и все поверили, что он без памяти влюблен в Машеньку. Он не произносил лишних слов, значительно молчал, улыбался, бросал двусмысленные фразы. И девчонка кинулась ему на шею. Теперь Сазонов принимал новую позу — изображал демиурга. Ну что ж, окружающие поверят, и поверят с жаром, что он — тот, о ком они столько лет мечтали! В этом не было ничего загадочного: магический дар его ожерелья — врожденного ожерелья — мог воздействовать на людей совершенно по-разному. Но итог был один: каждый видел того, кого хотел видеть.
      Это относилось ко всем, кроме Романа. На колдуна подобные чары не действовали.
      «Ладно, своими способностями в следующий раз будешь гордиться!» — одернул сам себя господин Вернон.
      Сейчас надо решить, как вернуться в Беловодье.
      Чем дольше Алексей лежит там, в центре озера, отдавая силы на поддержание ограды, тем больше шансов, что Стен разрушит свое ожерелье и начнет отбирать силы у Лены и Юла. Скорее всего, Вадим Федорович уверен, что Роман уже мчится назад. Но возвратиться немедленно — значит, заведомо проиграть. На то и рассчитывает Сазонов.
      А на что может рассчитывать Роман? Лишь на свою догадливость и свое колдовское искусство, которое в этот момент показалось господину Вернону жалким, ничтожным и наивным. Да еще на то можно рассчитывать, что Стен куда сильнее, чем кажется.
      — Что дает врожденное ожерелье? Честно говоря, даже не знал, что такое может существовать.
      — Связь со всеми стихиями. Правда, с каждой из них человек, обладающий врожденным ожерельем, связан не так сильно, как ты, к примеру, с водой, но зато ему и огонь, и вода, и земля с воздухом служат.
      — Откуда ты знаешь?
      — Иван Кириллович рассказывал.
      Роман не стал уточнять, почему так подробно Гамаюнов и Баз обсуждали особенности врожденного ожерелья.
      — А что еще?
      — Ну, не помню точно. Кажется, такой человек может регулировать свою ауру.
      — Что?!. — Колдун вскочил. — Так вот почему я не догадался! Он же ауру подделал! Ну и ну… Клянусь водой, не устаю удивляться. Но почему вы меня не предупредили?!
      — Кто же знал? Мы все были уверены, что Сазонов погиб. А у Гамаюнова и у нас ожерелья иные. Дареные.
      — А Сазонов никому ожерелий не дарил? Баз задумался.
      — Знаешь, я только сейчас понял — ничего конкретного я про Вадима Федоровича рассказать не могу. Что любил? Что ненавидел? Бог его знает… Он очень закрытый человек. Энергичный, не спорю. Но никогда не знаешь, что он скажет в следующую минуту и что сделает. Мне кажется, Иван Кириллович его всегда опасался. А Стен… Тот вообще избегал. Говорил, что Сазонову не доверяет. Но я Лешкины заявления… как бы это сказать… пропускал мимо ушей. Сазонов был из прежней элиты, причем из элиты потомственной. У Сазонова свои люди наверху имелись. Без него Иван Кириллович ничего сделать не мог. Алексей к подобным людям относился с предубеждением и никогда этого не скрывал. Говорил: никому из них не верю.
      — А цели? Зачем Сазонов помогал Ивану Кирилловичу?
      — Ну, цель… Создать Беловодье.
      — Зачем? Ивану Кирилловичу нужна была. Шамбала. А Сазонову что нужно было?
      — Похулиганить, — подал голос дядя Гриша. — Он же хулиган, каких поискать. Пусть он только здесь появится, я ему такое хулиганство устрою, что он все свои хулиганства позабудет.
      — Дядя Гриша, я ведь зачем еще приехал… — Роман уже давно хотел задать этот вопрос, но искал нужный момент. Сейчас таковой, кажется, имел место. — Вы знали, что он колдун?
      — Я двух колдунов знаю — того, с которым на рыбалку хожу, да теперь тебя. А Сазонов… Очаровывать он умел, подчинять. Все в нем видели сверхличность. Это теперь харизмой называют. Может, это, конечно, колдовство.
      — А в чем он уязвим? Слабость имеется?
      — А что ты выспрашиваешь? — хитро прищурился дядя Гриша. — Ты же колдун. Ты должен слабости его замечать — не мы.
      — О Сазонове, как я погляжу, вы знаете меньше моего. А он сейчас в Беловодье творит неизвестно что. Странно, что он тебя, Баз, не убил. С меня он попытался срезать ожерелье, а когда не удалось, решил пристрелить.
      — Ты для него чужой, — заметил Баз. — А мы все свои. Полагаю, что никого он не тронет. Напротив, постарается заручиться поддержкой Грега и Стена.
      — А Лена и Юл для него чужие. — Роман вдруг стал злиться на доброго доктора за то, что он ко всем относился индифферентно. Все для него хороши. И Сазонов — полезен, и Гамаюнов — умница. От всех Баз ожидал лишь доброго, не злого.
      — Стен свой. Они в безопасности.
      — В безопасности? Неужели? Старый друг Сазонов? Хороший Сазонов? Все ему рады? А он-то как рад! — Роман добавил в голос уже не насмешку — яд. — Тогда почему Сазонов сжег мальчишке лицо?! — Роман даже подался вперед. — А?!