След на воде - Беловодье

      В следующий миг Роман связал водной веревкой руки и ноги Грега.
      — Ты сам не знаешь, что делаешь, — пробормотал тот.
      — Знаю, друг мой, знаю. — Кляпом Роману послужил самый обычный кусок ткани, оторванный от рубашки. — Потерпи чуток, вскоре развяжу.
      Вновь под ноги легла тропинка, мощенная белым псевдокамнем. Роман шел, ощущая, как вибрируют под ногами куски льда. Как будто им больно. Роман дошел до внутренней кольцевой дорожки и остановился. Ни одна тропка не вела к церкви. Вокруг была вода — и только. Как добраться туда? Лодки не было. Доплыть? Но Роман вспомнил о неудачном Глашином купанье и остерегся. Правда, он приспособился пить здешнюю воду и черпать при этом силу. Но для этого надо было сначала воду переколдовать. Нет, плыть нельзя. Да и зачем? Роман протянул руку и мысленно проложил дорожку от берега к ступеням церкви на воде. Послышался хруст, и на ярко-синей глади образовался ледяной мосток шириной в две ладони. Пройти можно было без труда. Роман шагнул. Спеленатый Грег завопил: «Не смей!» и выругался. Значит, сумел выплюнуть кляп. Но помешать не смог — чары колдуна были сильнее его ожерелья.
      Роман дошел до церковки и поднялся по ступеням. Двери бесшумно отворились. Внутри все казалось золотым от света бесчисленных свечей. Они горели повсюду. И оттого вся церковь была затянута сизоватым дымом. Посредине стояли простые деревянные козлы, на которые ставят в сельских церквях гроб во время отпевания. Гроба не было. Доски были покрыты темной тканью. И на козлах лежал человек, скрестив руки на груди, как покойник. До самых рук тело было накрыто простыней. Рубашки на человеке не было, так что хорошо было видно ожерелье.
      Алексей. Глаза его были закрыты, лицо застывшее, неживое. Но веки слегка подрагивали. И грудь поднималась. Дышит, значит.
      Роман подошел и довольно бесцеремонно пихнул своего друга-врага в бок:
      — И долго ты собираешься здесь валяться?
      Тот вскинулся, будто его разбудили от глубокогб сна, и непонимающе уставился на колдуна.
      — Я спрашиваю, долго ты будешь здесь прятаться? Я тебя насилу нашел. Лена с ума сходит.
      — Ты починил разломы в стене?
      — Поставил три заплатки… — Взгляд Романа упал на грудь Стена.
      На груди — кровоточащий, но уже начавший заживать с одной стороны шрам. Шрам от меча Колодина. Водного меча. Вот откуда следы крови на рубашке, брошенной в ванной комнате. Шрам шел поперек белых полос — теперь они были отчетливо видны и светились, как во время купания. Шрам, пересекающий двенадцать полос. Догадка показалась столь невероятной, что Роман поначалу не поверил. Сам себе не поверил. Он шарахнулся от нее, понимая, что это примитивная трусость.
      Двенадцать полос. И двенадцать разломов в ограде Беловодья. Если смотреть снаружи, длина окружности совсем не велика. А внутри… Неважно, что внутри, — здесь действуют совсем другие силы. Как в человеке, надевшем ожерелье, в земле тоже открываются неведомые таланты. Надо лишь создать ожерелье. Длинное ожерелье. И оно появилось. Ожерелье, которое Гамаюнов вырезал из кожи Алексея. Роман содрогнулся от отвращения, от непереносимой внутренней боли. Получается, все это, потрясающе прекрасное, изменчивое, недостижимое, все, чему Роман так отчаянно завидовал, — все это из тела живого человека. И как Иван Кириллович уговорил Лешку на такое? Выходит, сказал: «Для создания Беловодья нужно ожерелье из твоего тела», И Стен согласился. Почему бы и нет? Гамаюнов предложил Лешке воплотить его мечту. Только и всего. Разве мог такой человек, как Стен, отказаться?
      Роман молчал, глядя на друга. Алексей дернул ртом — кажется, усмехнулся, будто подтверждал — да, не смог. Позволил себя искромсать. На миг Роман ощутил боль Стена. Вся кожа — один сплошной порез. Чудовищная пытка. Пытка? Но во время создания ожерелья боли не бывает. Роман знал это. То есть, когда ведешь лезвием по коже, ожидаешь боли. Но и только. Как таковой ее нет. Неприятно — да. Изматывает — да. А тут… Алексей вспоминал и заново ощущал боль во время создания длинного ожерелья, и все чувства тут же передавались Роману. Нет, колдун не читал их, как чужое письмо, а ощущая как свои, причем многократно усиленные. Чужая боль сильнее своей… Подобная эмпатия была невыносима.
      Колдун зашагал по церкви — в движении легче разорвать ментальную связь. Не получилось. Роману казалось, что он чувствует и думает как Стен. Свечи горели. Иконы. Он не различал ликов — доски были черным-черны, лишь кое-где можно было угадать высветленный зрачок, изломы синей или красной одежды. Тускло поблескивало серебро на ризах. Иконы были настоящие — не из воды. Зачем здесь церковь? Именно церковь…
      — Роман, я одного так и не понял… — вдруг заговорил Стен.
      — Чего?
      — Как Иван Кириллович создал ожерелье Беловодья, если мое собственное ожерелье не срослось со мной. Я однажды спросил его, но он ушел от ответа. Один раз ушел… И второй…
      Роман остановился. И чуть не закричал. А ведь Алексей прав. Гамаюнов не мог создать ожерелье из шкуры Стеновского, если тот не сросся со своим ожерельем. Тогда еще не сросся. Но как же рана? Водный меч рассек ровно двенадцать полосок на груди Алексея. И двенадцать разломов появилось в стене. Значит, ожерелье действовало. Только Гамаюнов сделал так, чтобы Алексей не мог пользоваться своим ожерельем. Такое возможно?
      Роман покосился на Стена. Тот вновь лежал. Неподвижно. Глаза закрыты. Нить переливалась на шее ярче обычного… Великая тайна — дарение ожерелья. Роман даровал ожерелье дважды. Тине и Юлу. При создании ожерелья можно заложить в нить свою власть. Господин Вернон, лишь слегка коснувшсь неотвердевшей нити языком, усилил свою связь с Юлом. Теперь колдун слышит ожерелье мальчишки за многие километры.
      Да, можно подчинить дареное ожерелье… А можно создать и не подарить. Именно так. Когда колдун создает для ученика водную нить, он ее дарует… Отдает часть своей волшебной силы и тем самым включает нить. А если не отдать? В этом случае нить останется в распоряжении создателя и не будет подчиняться носителю ожерелья. Роман при первой встрече со Стеном решил, что тот слишком рационален, чтобы понимать волшебнуть нить, слишком упрям, чтобы подчиниться даже собственному дару, и потому ожерелье не срослось со своим владельцем. На самом деле причина была проще — нить все еще управлялась Гамаюновым. Учитель не отдал ожерелье ученику. Надел на шею, но не одарил. Так что вырезать волшебную нить для Беловодья Гамаюнов мог, управляя ожерельем вместо ученика. Но время проходит, рано или поздно нить срастается со своим носителем и открывает в человеке его дар. Если дар существует, конечно. Прошли годы, и Алексей наконец отнял у обманщика власть над своим ожерельем. И что же в получилось в тот миг, когда ожерелье наконец срослось со своим владельцем? Алексей воспользовался своим даром и стал прозревать будущее, а Гамаюнов потерял власть над его ожерельем. Но при этом водная нить не утратила связь с оградой. А вскоре стена разрушилась от удара водного меча.
      Лицо Стена исказилось от боли. Догадался наконец. Или мысли Романа услышал, как до этого колдуну передавались все чувства Стена. О, Вода-царица! Как Алексею с его надменностью и самомнением должно было быть обидно: другим были дарованы ожерелья, а ему, якобы избраннику, — веревка, ошейник, который только и умел, что душить. А в награду — исполосованная шкура.
      — Уходи отсюда, — приказал Роман. — Немедленно.
      — Не могу. Ограда едва-едва держится.
      — Почему тебе не наплевать на все это? И прежде всего на Гамаюнова? После всех его обманов. А? Пусть он сам расхлебывает свое дерьмо!
      — Прекрати ругаться! Ты в церкви!
      — Она освящена? Ведь то не церковь — иллюзия церкви, а значит, только колдовство.
      — Беловодье — это и моя мечта. Я не могу ее разрушить. Пусть даже другие пользуется ею не так, как мне хотелось бы…
      — Но распоряжается здесь Гамаюнов. Беги, Стен, или ты умрешь!
      — Роман, закрой проломы, и я уйду. Колдун схватил Алексея за плечи:
      — Будет слишком поздно. Ты, кажется, не понял, в чем заключался второй фокус Ивана Кирилловича?! Ну конечно же нет. Ты и о первом догадался только сейчас. Он сделал слишком глубокие надрезы. Когда ожерелье срослось с тобой, у тебя навсегда установилась связь с Беловодьем. Пока ты здесь, рядом, связь очень сильная, Беловодье сосет из тебя силы. Буквально. Чем дальше уходишь — тем слабее. Но все равно остается.
      — Об этом я знаю. Он меня предупредил, что я всегда буду связан с оградой Беловодья.
      — И ты согласился?
      — Честно говоря, я подразумевал несколько иную связь…
      — Более платоническую. Неприятно, когда тебя кушают живьем. Уходи. Или сдохнешь.
      — Я выдержу, — клацнул зубами Стен.
      — Нет. Ты не выдержишь, ты из других начнешь силы качать. Уходи. Я поставил три заплатки. Ограда продержится, пока я не зачиню ее. За счет внешнего круга.
      — Почини ограду. Всю. Тогда уйду. — Упрямства Алексею было по-прежнему не занимать.
      — Мне надо еще три дня. Минимум. Ну, может, чуть меньше. Ты за это время скопытишься. Почему сразу не сказал, а? Ленку мог бы предупредить. И меня.
      — Не успел. Я хотел тебе рассказать про создание длинного ожерелья. Подумай, где мы сейчас! Вообрази — это круг всемогущества. Мы даже не знаем, на что способно Беловодье. Но уверяю тебя, на многое. Каждый находит здесь что-то свое. В тебе оно включает определенный дар. А при контакте с Беловодьем открывается способность, не твоя — самого Беловодья. И главное, здесь время течет иначе. То быстрее, то медленнее. Обращается вспять. Но я не успел с тобой встретиться: Грег требовал, чтобы я немедленно шел сюда. Иначе ограда рухнет.
      — Я не верю Грегу.
      — Грег — нормальный парень. Но его забота — безопасность Беловодья. И только о ней он и думает. Больше ни о чем. В данном случае он говорил правду.
      Гамаюнов держал ограду до нашего приезда. Теперь я… Тут есть одно непредвиденное обстоятельство…
      — Одно обстоятельство? Да их здесь миллион! Колдун присел на козлы рядом со Стеновским.
      Гнев вдруг улетучился. Навалилась усталость.
      — Уходи! — вдруг выкрикнул Алексей. И голое его отозвался долгим многократным эхом под сводами. — Слишком много сил… Уходи. Скорее.
      Роман понял, что значит этот крик: Стен, вольно или невольно, пытался забрать силы у Романа. Да колдун и сам почувствовал, как дернулась нить ожерелья.
      Роман выскочил из церкви. И тут же ожерелье успокоилось. Стены церкви ограждали других обладателей ожерелий. Очень умно. Даже слишком.
      Пока Роман пребывал внутри, небо успело потемнеть, но озеро светилось в темноте, и призрачный холодный свет озарял Беловодье. Колдун побежал по ледяной дорожке. Ограда Беловодья — это длинное ожерелье, дарованное Беловодью Стеном. Одаривают лишь по доброй воле.
      Грега там, где оставил его Роман, не было. Бежал. Куда? К кому поспешил? К Гамаюнову? К Базу Зотову? Больше всего хотелось удрать из этого Беловодья к чертям собачьим. Но нельзя. Из-за Нади. И из-за Стена.
      Колдун направился к домику База. Добрый доктор возник на пороге с какой-то тетрадкой в руке. С сосредоточенным видом Зотов изучал записи. Тетрадь была большая, схожая с амбарной книгой, старинная, с серым переплетом и желтыми страницами, отметил про себя Роман. Что они тут, бухгалтерией занимаются?
      Тетради было на вид лет сто, не меньше.
      — Какая-нибудь просьба? — Странно, но Баз забыл приклеить к губам улыбку.
      — Угадал! Ты знаешь, что ограда сделана из кожи Стеновского? Из него, из живого, Иван Кириллович вырезал ожерелье для Беловодья?
      — Мы об этом не говорим, — сказал Баз, не отрывая взгляда от страницы.
      — Не говорим… — эхом отозвался колдун. — Почему?
      — Это выбор Стена. Он все заранее знал — ему объяснять не надо. Алексей сделал выбор сознательно. Как всегда. Он с самого начала бы посвящен в дела Гамаюнова больше других. Знал, что Гамаюнов изготовляет поддельные бриллианты, а Колодин их продает. Знал, на что идут деньги фонда и что мы разыскиваем по всему миру. Он сам занимался этими поисками. Ему первому было даровано ожерелье. Еще когда проект только начинался. Так что Стеновский все делал по доброй воле.
      Роман готов был взорваться. Но справился с собой. Мысленно придушил все просившиеся на язык фразы и сказал спокойно, почти равнодушно:
      — В принципе, Стену больше ничто не угрожает. Я починил ограду. Только Лешка мне не верит. Не хочет уходить из церкви. Будь добр, уговори его. Ты умеешь. Он к твоему мнению прислушивается. Ему там, внутри, делать нечего, он теперь меняет Беловодье на свой лад. И зря тратит силы.
      Роман хотел дотронуться до База, но тот отшатнулся и загородился амбарной книгой. На картонном переплете был приклеен желтый листочек с надписью фиолетовыми чернилами: «Беловодье». Баз спиной толкнул дверь.
      — Идем в дом и поговорим, — предложил добрый доктор.
      Внутри было все белым-бело, стены будто осыпаны инеем. Гроздья шаров горели по углам. Пол был тоже белым, с едва приметным голубым узором. Странно, но Беловодье превратило милого База в сволочь. Иван Кириллович, судя по рассказам, тоже когда-то был неплохим человеком, смелым, окрыленным, энергичным. Защищал Лешку в суде, не боялся… А что вышло?..
      — В чем дело? — нетерпеливо спросил Роман.
      — Неужели ты так быстро починил ограду? — недоверчиво прищурился Баз.
      — Я сильный. К тому же перенастроил на себя воду. — Роман умел врать. Впрочем, было бы странно, если бы колдун не умел.
      Баз улыбнулся. Только улыбка у него была теперь совершенно иная — холодная, волчья.
      — Спасибо, Роман. Ты нам оказал неоценимую услугу.
      Глаза у База были ледяные. А в руке сверкнул прозрачный, будто изо льда, нож. Нож с водным лезвием, которое способно перерезать водное ожерелье. А что, если… Дальше думать было не о чем. Колдун прыгнул вперед. Попытался перехватить руку с ножом и вывернуть кисть. Но Баз оказался проворнее. Сюда бы Стена — тот бы справился. А господин Вернон не сумел. В следующий миг Роман оказался на полу, Баз — верхом на нем. Водное лезвие сверкнуло стеклом на солнце. Изгнание воды! Не получилось. Баз был защищен, как коконом, каким-то заклятием. В следующий миг колдун ощутил боль. Баз полоснул по шее, пытаясь срезать Ожерелье. Не распалась водная нить. Лезвие дзинькнуло, ломаясь. Брызнула кровь из порезанной кожи, но нить устояла. Баз на миг опешил, а Роман сумел выдернуть из его захвата правую руку и ударил под подбородок. Баз с него слетел.
      До двери было далеко, окно — рядом. Роман нырнул в окно. Следом, шипя, вылетела струя пламени. Роман катился по дорожке, а огненные стрелы били по белым плиткам, и во все стороны летели осколки льда. Один осколок впился в руку, другой в плечо. Чем он стреляет? Откуда в Беловодье огонь? Роман вскочил, бросился за ствол огромной ели, потом прыгнул вперед.
      Огненных стрел больше не было. Колдун оглянулся. Баз выпрыгнул из окна и бежал к нему. Добрый доктор оказался проворен. Вернее даже — стремителен. В руке у База был пистолет. Так вот откуда огненные стрелы. Пули в Беловодье приняли столь странный облик. Роман не стал разбираться, что Баз задумал. Ясно было — ничего хорошего. Колдун оттолкнулся от дорожки и прыгнул — но не вперед, а вбок, влево, на соседнюю дорожку. Все силы, какие были, вложил в прыжок. Одной ногой он все же угодил в воду. Кожу ожгло, но несильно. Роман помчался к дорожке из белых плиток, что шла вдоль стены Беловодья. Баз несся за ним, не отставая. Больше не стрелял. Роман оглянулся. Лицо База было совершенно бесстрастным, губы плотно сомкнуты, лишь ноздри раздувались, когда он втягивал воздух. Почему он не стреляет? Похоже, что прежде палил для острастки, надеясь напугать. Или хочет пальнуть в упор? Роман ощутил, как противный холод змеей обвил шею. Роман помчался быстрее. Еще быстрее. Но Баз… он настигал. И тут впереди мелькнула черная полоса. Разлом. Что, если… Снаружи путь куда короче. Роман успеет домчаться до главного входа быстрее, чем Баз по внутренней дороге. Надо предупредить Стена, и они вдвоем… Раздумывать было некогда. Роман весь внутренне сжался, воззвал к воде и бросился в черный провал.
      Ожерелье на шее дернулось, все поплыло перед глазами: вековые ели в одну сторону, стена Беловодья — в другую. А между росла и расширялась пропасть — алая с черным. Она пузырилась, вскипала, исторгала из своего чрева какое-то подобие щупальцев. Роман хотел произнести заклинание… Не смог. Чернота бурлила и затопляла все вокруг. Боль ударила в виски и оглушила…
      Роман рванулся. И будто лопнула плотная бумага. Колдун, не рассчитав напора, растянулся, проехал по асфальту, сдирая кожу с ладоней, в лицо брызнуло ледяной водой. Ударился локтем. Несколько секунд он лежал, не в силах двинуться. Потом наконец поднял голову.
      Он был на Ведьминской улице в Темногорске, у ворот собственного дома. На столбе качался фонарь.
      Световой круг танцевал из стороны в сторону. Забор, ветви деревьев и крыша дома влажно блестели — только что прошел дождь. Роман встал и огляделся. Несколько человек шли к особняку Аглаи Всевидящей, о чем-то переговариваясь. Ныряя из лужи в лужу, катил «мерседес» с тонированными стеклами. Огни фар выхватывали из темноты столбики заборов и отражались в воде на дороге. Иллюзия была полной. И все же Роман решил, что это Беловодье попыталось обмануть его миражом. Он наклонился и тронул воду в луже. Вода была настоящей. Тогда колдун набрал пригоршню и плеснул на ворота. Никакого эффекта. Мнимые ворота исчезли бы. Эти продолжали стоять, как ни в чем ни бывало. Значит, колдун действительно выпрыгнул из Беловодья прямиком в Темногорск. Роман подался назад, пытаясь нащупать стену, которую только что продавил, пересекая границу между Беловодьем и Темногорском. Ничего. Под ногами хлюпала грязь. Был только Темногорск — Беловодье исчезло. Господин Вернон вновь оказался в своих владениях. Он постоял немного, не зная, что делать. Механически тронул ожерелье и ощутил влагу на шее. Кровь. Раны были ерундовые, но сильно кровоточили, как всегда кровоточат порезы, сделанные водным ножом. Надо их заживить, и поскорее.
      А что, если Баз со стволом прорвется сюда следом? Роман невольно огляделся. Но нет, Баз не появлялся. Не хотел? Или не мог?
      Колдун прошел Ведьминскую из конца в конец, останавливаясь несколько раз и пытаясь нащупать таинственную стену. Безрезультатно. Беловодье не желало откликаться. Только возрастали злость и усталость. Что же теперь делать? В Беловодье остались его друзья. И там же Баз, вооруженный пистолетом. Кто он такой? Что Роман знает о нем? Ничего. Баз улыбался доброй улыбкой всем и всегда. Ему спас жизнь дядя Гриша, заменил отца. Неужели Григорий Иванович воспитал очередную сволочь? Вот так хулиганство… Мысли мешались…
      Что происходит, Роман не понимал. Знал лишь одно: после починки стены Гамаюнов решил устранить колдуна с помощью База Зотова. А что в этом случае они сделают со Стеном? Нет, нет, они не тронут Лешку. Хозяин Беловодья сразу поймет, что имел место всего лишь примитивный розыгрыш и ограда по-прежнему разломана. А что, если Баз действовал самостоятельно?
      Ясно одно: Роман должен вернуться, чтобы спасти друзей, и вернуться немедленно. Но прорваться назад не мог. Ему казалось, что кто-то ломает его об колено. Только кто? Судьба? Высшие силы? Неведомый враг?
      Роман кинулся к своим воротам, приложил ладонь к замку, и тот открылся. Колдун побежал к дому. Шуршали листья под ногами. Сад источал прелый, сырой запах поздней осени. Немного тянуло дымом. Возможно, Тина жгла днем во дворе костер. Дом был погружен в темноту. Либо там внутри никого не было, либо Тина спала.
      Роман отыскал в тайнике ключ, произнес заклинание и отпер дверь. В лицо пахнуло теплом и жи-вым запахом.
      Его дом… его… Знакомое, родное, будто теплые руки обняли и прижали к себе. Так не хочется отсюда уходить.
      А что, если остаться? Быть здесь… И сделать вид, что Беловодье приснилось? А Надя? Стен? Лена? Юл?
      Он прошел на кухню, отворил шкаф, отыскал на полке пластиковую бутылку. Глотнул пустосвятов-ской воды, потом смочил порезы. Чувствовал, как капли стекают по груди. Вода? Кровь? В горле возникла дергающая боль, но тут же прошла. Кажется, рану затянуло. Роман глянул в зеркало подле двери — зеркала в доме висели повсюду. Не подвела родимая водичка — смыла порез. Что же получается — водное лезвие не опасно для водного ожерелья в Беловодье? Или все-таки ожерелье повреждено?
      Колдун провел пальцами по водной нити. Нет, живая, нигде не осталось следа от лезвия. Только теперь колдун осознал ужас того, что могло случиться. Но пугаться было поздно. Напротив, охватило хмельное веселье. Хотелось в пляс пуститься. Вприсядку. Впрочем, не до этого сейчас. Надо торопиться. Роман вынул из шкафа пять пустых десятилитровых канистр. Прикинул. Пожалуй, хватит на оставшиеся разломы и для прочих дел. На цыпочках он прошел в кабинет, не зажигая света, отыскал на полке у окна две серебряные фляги. Рассовал по карманам. Что-то еще? Ну да, тарелку, одну из тех, что остались. Роман задумался. Назад сквозь разлом в Беловодье не войти — значит, придется ехать так же, как в прошлый раз. Дорогу он запомнил, но чтобы добраться до Беловодья обычным путем, на это нужно время. А что за это время случится в Беловодье? Га-маюнов — ничтожество. Баз взбесился. Кто сделал для него водное лезвие? Может быть, сам? Или Га-маюнов себе на беду? Стен занят оградой и вряд ли слезет со своего топчана. Лена, Юл… они в опасности.
      Да, Стен, Лена, Юл в опасности.
      Юл…
      Роман зажег свечи. Поставил тарелку на стол, плеснул из бутылки пустосвятовской влаги, поверхность долго рябила, не желая успокаиваться. Для того чтобы связаться и начать разговор, нужна тарелка на той стороне. Если ожерелье у собеседника чужое. Но если есть связь или власть над вторым ожерельем, то тот, кого ты зовешь, может не увидеть тебя, но услышит — точно. А Роман его увидит.
      Наконец зеркало воды застыло.
      — Юл! — позвал Роман. — Юл!
      — Роман, ты? Что случилось? — донесся, будто из далекого далека, голос Юла.
      Появилась картинка. Юл в Столовой с кувшином молока в руках. Что-то творит из молока небесной коровы. Съедобное или не очень.
      — Баз напал на меня. Он опасен. У него нож с водным лезвием. Нож сломался. Но возможно, он может сделать второй. Слышишь меня?
      — Ну да, нож.
      — Такой нож может ожерелье разрезать. Стен в церкви. Предупреди его. Попробуй воду заморозить и пройти. Лену не оставляй без пригляда. Справишься?
      — Да чего там!
      — Я буду через сутки. Может, чуть позже. Так что на тебя вся надежда. Ты ведь молодчина.
      — Справлюсь.
      — Гамаюнова не видел в последнее время?
      — Пятнадцать минут назад. Он очень мило беседовал с нашим Айболитом.
      — С Базом?
      — С ним самым.
      — Ладно, слушай: в моем домике для гостей на кухне осталась серебряная продырявленная фляга. Ты воду из озера через нее пропусти по капле и на себя настрой. Воды должно хватить, чтобы кожу обтереть тебе, Лене и Лешке. Когда обтираться будешь, произнесешь охранное заклинание: «Ни нож, ни сглаз, ни мор, ни обида, ни слово злое, ни огонь, ни порча меня не возьмут». Запомнил?
      — Чего тут запоминать-то? Не даты же по истории.
      — Тогда действуй.
      Вода в тарелке зарябила…
      И воспоминания в колдовском сне сбились, полезли одно на другое. В тот миг Роман попытался во сне наяву вспоминать не за себя, а за Юла. Он мог бы, ведь у него была связь с Юловым ожерельем. Роман даже как будто и без зеркала увидел гостиную в доме, легкие занавески на окнах и блеск большого города, что возникает по ночам в Беловодье. Вот Юл вскочил, кинулся в соседнюю комнату, схватил Лену за руку и стал тормошить. Нет, так нельзя! На счастье, вода на веках высохла, и колдовской сон прервался.
      Роман должен был вспоминать сам за себя — и только. Чужие воспоминания — чужое колдовство.

Глава 7
«ОБРУЧЕННЫЙ»

      Роман с силой разлепил веки. Кожа высохла. Глаза жгло, будто в них насыпали песку. Роман никак не мог прийти в себя. В воспоминаниях он был в этом доме. Сейчас он тоже здесь. Тогда, сейчас… Все сливалось.
      Один вопрос буравил мозг: как такое могло случиться? Как?
      Итак, со слов Юла выходило, что Баз с Гамаюновым заодно. Но после разговора с Базом в Беловодье у колдуна создалось совсем иное впечатление. Казалось, что «добрый» доктор и Гамаюнова, и Романа ненавидит. Может, Баз завидовал Стену и потому говорил про Алексея гадости? Роман не верил, что Стен мог торговать фальшивыми бриллиантами. Кто угодно, но не Стен. Пойти сейчас в кабинет и спросить Лешку? Или нельзя спрашивать даже об этом? Сначала вспомнить, а потом спрашивать. Пожалуй, о проекте расспросить можно. Ведь все случившееся с затеей Гамаюнова относится к более раннему времени. На воспоминания это никакого воздействия не окажет. Сейчас уже шесть. Можно будить гостя.
      Роман поднялся, на цыпочках вышел из спальни, прижал ухо к двери Тининой комнаты. Там было тихо. В соседней спальне, куда хозяин поместил Лену, — тоже. Даже малыш не плакал. Роман осторожно спустился по лестнице, прошел в кабинет, где ночевал Алексей. Тот не спал. Сидел на диване, накинув на плечи одеяло, и смотрел, не мигая, на пламя свечи..
      — Вдруг подумал, что могу умереть в темноте. А если в комнате будет живой свет… огонь свечи хотя бы — не умру. — Алексей слабо улыбнулся. — Глупо, да?
      — Свой страх не может быть глупым.
      — Почему ты зажигаешь свечи во время колдовского сеанса? Ты — водный колдун.
      — Для контраста.
      — А, понял… Как дополнительные цвета в живописи. Красный кадмий на бледно-зеленом фоне горит огнем, а на оранжевом или желтом его пламя гаснет. Боюсь, что со мной может случиться что-то похожее на утренний приступ. Сначала ужас накатил, а потом…
      — Не волнуйся, сейчас вода меня защищает.
      — Получается, что я могу жить в этой конуре довольно долго. Так ведь?
      — Я вспомнил, почему ты умираешь. — Колдун сел рядом. — Беловодье высасывает из тебя силы. Связь через ожерелье не прервалась. Ты слишком долго был в контакте со своим творением там, в центре. Вы срослись. Создавая, надо обрывать связь. Иначе собственное творение тебя пожрет. В первый раз ты сумел удрать. Но тебе нельзя было возвращаться. Почему ты вернулся?
      — Потому что стена разрушилась.
      — Ты же знал, чем рискуешь? Стен кивнул:
      — Я надеялся, что ты восстановишь стену быстрее, чем… — Алексей махнул рукой. — Глупо, конечно, получилось. Но даже когда смертельно рискуешь, в глубине души почему-то веришь, что не умрешь. Почему?
      — Оставь риторические вопросы при себе. Надо как-то разорвать связь ожерелий. Но вот как, не знаю. Гамаюнов не говорил, как это сделать?
      — Сказал, что Беловодье погибнет в этом случае.
      — Соврал. Он все время лгал. Или говорил полуправду.
      — Наверное, чувствовал, что правда не так уж и привлекательна. То есть сначала он был искренним, а потом… Потом врал все больше и больше. Пока не осталось одно вранье. Наверное, он начал врать с того момента, как решил продавать фальшивые бриллианты. Тайна бриллиантов ему досталась от Марьи Гавриловны Гамаюновой. Ты слышал о ней?
      — Моя прабабка.
      Стен присвистнул:
      — Вот как! Тогда ты знаешь, что Марья Гавриловна была женщина необыкновенной красоты и необыкновенного ума. Она сорила деньгами по всей Европе и собирала мифы о затонувших городах — будь то Исс, Свитезь или Китеж. Дерзость была особенностью ее натуры. Судя по тем бумагам, что нашлись в ее архиве, Марья Гавриловна обладала даром предвидения и знала, что грядут страшные потрясения. Впрочем, тогда многие это предчувствовали. Не думали лишь, что все получится куда чернее самых черных пророчеств. Вот если бы Беловодье тогда было создано, если бы она догададась… Весь ход истории был бы другой. Возможно. Но она не успела. Или не смогла. А потом прежний мир рухнул, людей носило щепками в мутной воде. Архив Марьи Гавриловны остался в Париже, был утерян во Вторую мировую войну, но нам удалось его разыскать.
      — И что было в этих бумагах?
      — Рассуждения на разные темы, заметки, дневники. Заклинания.
      — План создания Беловодья?
      Стен отрицательно покачал головой:
      — Нет, плана как такового не было. Иван Кириллович разработал проект сам, еще до того, как мы нашли архив. Но во многом бумаги Марьи Гавриловны помогли.
      — А почему ты не рассказал остальным о фальшивых бриллиантах?
      — Об этом я сначала ничего не знал. У меня были подозрения, что Колодин ведет сомнительные операции, но что конкретно он делает — в это меня не посвятили. То есть я знал о продаже драгоценностей. Но Гамаюнов постоянно твердил, что коллекция алмазов принадлежит Сазонову, была вывезена из России еще до революции и только ждала часа. А Сазонов дал себе слово потратить алмазы на пользу Родины, когда падет режим большевиков, как Пикассо приказал вернуть свою знаменитую «Гернику» Испании, когда не станет Франко. Это было в моем духе. То есть я бы сам именно так и поступил. Потому и поверил. Понимаешь, как они меня подловили? Меня на моем же идеализме и поймали как дурака. Я удовлетворился ответом. Нет, я знал, что часть операций была незаконна, но был уверен, что это всего лишь попытка обойти бюрократические препоны. Но это в России накогда не считалось грехом. В восемьдесят седьмом, да и позже у меня не было оснований Гамаюнову не верить. Тем более что я занимался поиском архива.
      — Но тогда ты должен был найти там бумаги о фальшивых бриллиантах…
      — В том-то и дело, что ничего о бриллиантах в архиве не было. Думаю, Иван Кириллович получил эту тайну от отца.
      — Чушь. Его отец, так же как и мой дед, остались сиротами. Вряд ли Марья Гавриловна успела им что-то сообщить.
      — Почему ты так думаешь? Севастьян, к примеру, помнил и бабкины наговоры, и кое-какие ее заклинания. И секрет изготовления ожерелья — тоже. Хотя в детдоме воспитывался. Там и фамилию получил — Кусков. А Кирилл был старшим. В революцию ему исполнилось пятнадцать. Когда я впервые встретил Гамаюнова в восемьдесят четвертом, тот был почти что нищим. Ему друзья деньгами помогали — кто сколько мог. В том числе и отец. Я уверен, да, уверен, что в те дни никаких бриллиантов у Гамаюнова не было. У него был один-единственный костюм, и он работал истопником и сторожем по совместительству в каком-то захолустном музее. А потом его и оттуда выгнали. Якобы за прогулы.