LX

Энния настойчиво искала встречи с Калигулой. Каждый день она тщательно наряжалась с утра, садилась в носилки и каталась по городу до ночи. Осторожно выглядывая из-за плотных занавесок, Энния искала в шумной толпе знакомую светло-рыжую голову. Не смея появиться незванной в Палатинском дворце, она надеялась на случайную встречу.

Калигула в поисках приключений бродил по бедным улицам, тянущимся в низинах между холмами. Эти места, нездоровые, скверно пахнущие, переполненые нищими и мошкарой, прежде были болотами. Их осушили ещё во времена Республики, засыпали песком и застроили многоэтажными инсулами. Но в памяти жителей сохранились прежние названия: Коровье болото, Козье болото. Только, вместо жаб, эти болота теперь кишели бедняками и болезнями.

В тёмной тунике и широком плаще Калигула тешил себя мыслью, что он неузнаваем. И сильно удивился, когда с ним поравнялись роскошные кедровые носилки, и нежный низкий голос произнёс:

— Приветствую тебя, благородный Гай!

На Калигулу смотрели ярко-голубые, лукаво прищуренные глаза. Он узнал смуглое, грубовато-красивое лицо Эннии с чувственными полными губами.

— Что делаешь ты здесь, в местах, недостойных столь знатной матроны? — непритворно удивился он.

— То же, что и ты, — последовал ответ.

Калигула недоверчиво хмыкнул: он искал доступных женщин.

— Садись в мои носилки, Гай Цезарь, — томно проговорила Энния. — Я довезу тебя до Палатинского дворца.

Гай забрался в носилки, подумав, что нашёл искомое.

Мягко опустились занавески в носилках Эннии, сделанные не из кисеи или прозрачного шелка, а из узорчатой персидской парчи. Уличный шум был почти не слышен. В полумраке Энния казалась намного красивее и соблазнительнее. Калигула придвинулся поближе к женщине, коснулся ногой округлого бедра. Сквозь тонкую ткань двух туник он ощутил жар её тела.

— Почему ты гуляешь одна, без мужа? — дерзко спросил он.

— Мой муж постоянно занят и не уделяет мне должного внимания, — саркастично усмехнулась Энния.

Калигула уловил призыв в её словах. И, ещё отчётливее — в голубых глазах.

— Не может быть! — изображая на лице сочувствие, сказал он. — Насколько мне известно, Макрон — настоящий мужчина! Мощный и выносливый, как фессалийский бык!

Энния промолчала, нахмурившись.

— Почему ты не спрашиваешь, откуда я это знаю? — настаивал Калигула с жестокой пытливостью.

— Потому что Макрон мне уже давно не интересен! — с великолепным презрением ответила Энния.

— А я интересен тебе?

— Да, Гай Цезарь! — Энния томно вздохнула, намеренно двигая полной грудью.

Калигула уже не вспоминал о Макроне. Откинув прочь ненужные соображения, вроде «священных уз дружбы», он полез к податливой Эннии. Матрона пылко отвечала на жаркие поцелуи, позволяла рукам Гая свободно гулять по груди.

— С тех пор, как я увидела тебя впервые — днём и ночью мечтаю о тебе… — восторженно шептала она.

Но, когда Калигула надумал задрать её тунику, Энния крепко сжала ноги.

— Нет, благородный Гай! Я ещё не настолько уверена в твоих чувствах, чтобы позволить тебе!

Калигула недоверчиво усмехнулся. Переждал некоторое время и снова полез под тунику Эннии, стараясь сломить её сопротивление. Хитрая матрона, не переставая смеяться, змеёю вывернулась из его объятий. Выглянула наружу и с притворно-удручённым вздохом заметила:

— Палатинский дворец! Вот мы и прибыли! Жаль, что время пролетело так быстро.

— Идём в мои покои, — содрогаясь от неудовлетворённого желания, шептал Калигула.

— Не могу! Мой долг — заботиться о чести мужа. Но мы обязательно встретимся в другой раз! — Энния призывно облизнула припухшие губы. — Обещаю тебе!

— Я буду ждать тебя завтра в портике Ливии, — повелительным тоном сказал Калигула, целуя шею Эннии.

— Завтра, в четвёртом часу дня, — подтвердила она.

«Этой ночью ты будешь мечтать обо мне! Я уверена. А завтра…» — с надменной улыбкой думала Энния, подъезжая к воротам своего дома.

Калигула подошёл к портику Ливии, когда тень на солнечных часах доползла до четвёртой отметины. Издалека он заметил знакомые носилки с непроницаемыми занавесками. Равнодушно посвистывая, он приблизился к носилкам. И, выждав мгновение, когда никто на него не смотрел, юркнул внутрь.

Энния встретила Гая жаркими объятиями. Воодушевлённый, он попытался возобновить любовную схватку на том месте, где она оборвалась накануне. Но Энния мягко отстранила его со словами:

— Подожди! Сначала поговорим о серьёзных делах, чтобы затем без помех предаться любви!

Калигула отодвинулся, подозрительно глядя на матрону.

— О каких делах? — грубо спросил он.

— Любовь моя к тебе столь велика! — низким грудным голосом проговорила Энния, протянув руку к волосам Калигулы. — Я хочу украсить голову возлюбленного прекраснейшим венком — венцом императора!

Калигула вздрогнул. Он по-прежнему смотрел на Эннию с недоверием, но подозрение исчезло. Голубые глаза Эннии сияли преданностью и влюблённостью.

— Разве ты в силах сделать меня императором? — удручённо спросил он.

— Да! — едва слышно долетело из глубины носилок.

Калигула молчал, опасаясь прервать наступившую тишину. Ему казалось, что сейчас решается его судьба — на небесах и на земле.

— Макрон послушен мне, — шептала Энния, широко раскрыв глаза подобно пророчице-пифии. — Если я велю ему убить Тиберия и провозгласить тебя императором — он сделает это!

— Макрон давно пообещал мне это… — глухо пробормотал Калигула. — Сколько же мне ждать?

Энния нежной ладонью прикрыла его сильную руку. Приблизилась так, что Калигула увидел совсем близко её голубые блестящие глаза. Он даже различил золотистые точечки, усеявшие зрачки, и тонкие красные прожилки на белках.

— Он медлит, боится! — настойчиво шептала Энния, опаляя Калигулу жарким дыханием, подавляя его пышной грудью, окутывая соблазном. — Я подтолкну его! Пусть Макрон сделает грязную работу, оставив твои руки чистыми от крови!

— Соверши это, прекрасная Энния! — ответил Калигула, все более опьяняясь восторгом. — И я отблагодарю тебя! Чего ты хочешь?

Энния облизнула пересохшие от волнения губы:

— Я сделаю тебя императором! Сделай меня своей императрицей! — почти провыла она.

Калигула отстранился и пристально посмотрел на Эннию. Правый уголок губ нервно дёрнулся и пополз вверх, хищно обнажая блестящие желтоватые зубы.

— Чего ты добиваешься: стать моей женой или императрицей? — не стараясь скрыть нарастающую злобу, спросил он.

— Я хочу и того, и другого! — не теряя самообладания, ответила матрона.

Калигула оценил по достоинству откровенный ответ:

— Хорошо! — мрачно улыбнулся он. — Если бы ты ответила: «Только женой» — я не поверил бы тебе!

— А теперь веришь?

— Верю, — кивнул Калигула.

«Энния! Хитрая, упорная, красивая, грубая, настойчивая, соблазнительная… Дикая кошка! — зачарованно думал он. — Может быть, именно такая подруга жизни мне и нужна?»

— Я женюсь на тебе, если ты поможешь мне! — пообещал Калигула, с возрастающей страстью дотрагиваясь до её груди.

Энния победно улыбнулась:

— Теперь я твоя! — хрипло прошептала она. — Вместе мы восторжествуем над Римом!

Тяжело дыша, Энния расстегнула круглые пряжки на плечах. Тонкая туника поползла вниз, обнажая грудь. Калигула потянулся к ней, но наткнулся на табличку, которую Энния молниеносно отыскала среди подушек.

— Пиши! — велела она, призывно маня Калигулу обнажённым телом.

— Что писать? — удивился Гай.

— «Я, Гай Юлий Цезарь Германик, обязуюсь взять в жены Эннию…» — запинаясь от волнения, диктовала она.

Калигула на секунду задумался: а стоит ли? И сразу же решил: «Если она уговорит Макрона убить Тиберия — стоит!» Взяв из дрожащих рук женщины грифель, Калигула небрежно нацарапал на восковой табличке брачное обещание. Энния перечитала его с возрастающей радостью. И бережно припрятала подальше в угол.

— Бери меня! — почти истерично выкрикнула она, лихорадочно сдирая с себя остатки одежд.

До самой ночи восемь рабов таскали по Марсовому полю и садам Агриппы носилки префекта претория. Плотно задёрнутые парчовые занавеси скрывали от любопытных глаз происходящее внутри. Рабы ступали медленно и осторожно, старательно соблюдая равновесие. Но порою носилки все же начинали колыхаться и трястись, как страдающий падучей болезнью. И, после недолгого затишья, колыхались снова и снова.

LXI

Тоскливо живётся Агриппине в просторном доме Гнея Домиция Агенобарба. Немногочисленные свитки, хранящиеся в библиотеке, много раз прочитаны и перечитаны ею. Сестра мужа, Домиция, слишком скучна и глупа. Агриппина постоянно ругается с несносной свояченицей.

С каким удовольствием она посетила бы лавочки на Марсовом поле, или сестру Друзиллу. Или просто проехалась бы по шумным римским улицам, ловя мужские взгляды и разглядывая покрой женских одеяний. И нашла бы сотню, тысячу поводов для встречи с Пассиеном Криспом. Но ревнивый Агенобарб запретил Агриппине покидать дом!

Сам он по-прежнему пропадает целыми днями вне дома. Возвращается после полуночи, уставший и пьяный. Не раздеваясь, валится на ложе и храпит до полудня следующего дня.

Агриппина прислушалась к пьяному сопению мужа, доносящемуся из опочивальни. С силой сжала тонкие руки, до хруста в пальцах. Лицо исказилось гримасой, как у ребёнка, у которого отняли любимую игрушку.

— Домина, — почтительно позвала остановившаяся за спиной рабыня. — Обед уже готов. Прикажешь подавать на стол?

— Мой муж уже проснулся? — не поворачивая головы, спросила Агриппина.

— Ещё нет.

Перекрывая тихий голос рабыни, со стороны опочивальни раздался шум, проклятия и стук упавшего тела.

— Уже проснулся! Можно подавать! — злобно усмехнулась Агриппина.

Агенобарб, неуверенно шатаясь, выбрался в триклиний. Агриппина уже лежала за столом. Увидев взлохмаченного, измятого мужа, она презрительно скривилась и положила в рот кусочек копчёного сыра.

— Как? Уже время обеда? — искренне удивился Агенобарб. И, почёсывая затылок, забрался на свободное ложе.

— Как видишь, — иронично отозвалась Агриппина.

Агенобарб протянул немытую ладонь к близлежащему блюду. Захватил широкой пятернёй сразу две мелкие птичьи тушки.

— Что это такое? Воробьи или вороны? — рассердился он, откусив разом добрую половину тушки. Мелкие косточки хрустели на зубах.

— Курочки редкой, маленькой породы, — теряя терпение, ответила жена.

— Надо же, какую дрянь подают мне в моем же доме! — возмущённо воскликнул Агенобарб, швырнув еду под широкий овальный стол.

— Почему не идёшь обедать в тот дом, где поужинал вчера? — жёлчно поинтересовалась Агриппина.

— О да! Я вчера отменно поужинал! — расцвёл он в довольной улыбке. — Хочешь знать, в чьём доме я был?

Агриппина надменно скривилась, едва сдерживая желание раздавить в руках розовый хрустальный кубок.

— Знать не желаю твоих мерзких дружков! — возмущённо прошипела она.

Агенобарб не на шутку рассердился. Неловко замахнувшись, он потянулся к жене. Но был вынужден остановиться, почувствовав, что теряет равновесие и сползает с ложа на пол.

— Презренная гусыня! — возмутился он. — Как ты смеешь оскорблять моих друзей — достойных и благородных патрициев? Я непременно отлуплю тебя, если ты откажешься достойно принять моего нового друга — Пассиена Криспа!

— Пассиена Криспа?.. — ошеломлённо прошептала Агриппина. — Ты вчера был у него?

— Да! — продолжал бесноваться Агенобарб. — Ты знаешь Криспа? Богача, чьё состояние превышает два миллиона сестерциев? Оратора, чьи речи по сердцу императору? Так вот: завтра он отобедает у нас! И ты примешь его с положенным почётом! Потому что Пассиен Крисп скоро породнится с нами! Вчера он попросил руки моей сестры!

Агриппина ощутила болезненный толчок с левой стороны груди. «Завтра я увижу Пассиена! Но он женится на другой!» Поспешно встав из-за стола, Агриппина сделала попытку уйти. Агенобарб цепко схватил её за тунику:

— Будешь ли ты любезна с благородным Криспом? — искоса глянул он на жену.

— Да, — устало прошептала она, отдирая мясистые пальцы мужа от тонкой шёлковой ткани.

— Можешь уходить, я тебе разрешаю! — громко крикнул он в спину жене. И самодовольно усмехнулся, размышляя: «В этом доме все делается только с мого позволения!»

LXII

Друзилла не могла заснуть. Мучительно ворочалась со спины на бок, с бока на живот, снова с живота на спину. Жёсткими и колючими казались тонкие шёлковые простыни. Мерное сопение Кассия мешало хуже храпа. Друзилла раздражённо отворачивалась от мужа, который спал спокойно, не ведая о бессоннице жены.

Наконец она решилась подняться с ложа. Обхватив плечи ладонями, стала у окна. Луна нависала очень низко. Искривлённые ветви акации закрывали её. Луна просвечивала сквозь мелкие листья и, перенимая их зелень, сама выглядела бледно-зеленой, словно удивительный лунный изумруд.

— Почему не спишь? — сонно спросил Кассий и, поудобнее подложив ладони под щеку, повернулся на правый бок.

Друзилла раздражённо нахмурилась.

— Мне не спится, — ответила она, не отрывая взгляда от зеленой луны.

Кассий приоткрыл правый глаз, затем левый. Поразмыслил немного, чего ему больше хочется: спать или иного. И, решившись, игриво позвал жену:

— Если бессонница мешает тебе уснуть — иди ко мне и я успокою тебя.

— Нет! — резко, почти грубо, отозвалась Друзилла.

Кассий удивлённо приподнялся на ложе.

— Что с тобой? — серьёзно спросил он. — Ты изменилась.

— Нет, — заупрямилась девушка. — Я такая же, какой была всегда.

— Я знал тебя иной, — тихо ответил Кассий.

Он поднялся и остановился за спиной жены. Пламя в жаровне освещало его обнажённое мускулистое тело.

— Расскажи, что мучает тебя, — Кассий пытливо смотрел на тонкую шею Друзиллы, на которую упала рыжая прядка волос.

И Друзилле снова захотелось прижаться к сильным рукам мужа. Крепкими и надёжными были его объятия, прямым — взгляд тёмных глаз. Женщины тоскуют и вздыхают о таких мужчинах. Друзилле посчастливилось. Но, будучи уже готова обнять Кассия, она вдруг упрямо отодвинулась. И подумала: «Кассий хорош. Но он такой, как все. И любовь его — обычна и скучна». Лицо Друзиллы порозовело, покрылось нехорошими пятнами. «Любовь Гая — иная! С ним я тоже становлюсь непохожей на других!»

Кассий мрачно смотрел на Друзиллу. Ему не нравилась краска на лице жены, ни её косой неуверенный взгляд. Усмехнувшись с сожалением, он вернулся в постель. Друзилла осталась у окна. Но зелёная луна уже не манила девушку, не казалась загадочной и непостижимой.

— Завтра свадьба сестры Агенобарба, — хладнокровно напомнил Кассий. — Мы приглашены. Хочешь пойти — ложись спать. Не желаешь — стой у окна до утра.

И отвернулся, прикрывшись одеялом. Друзилла обиделась. «Буду стоять до тех пор, пока Кассий снова станет ласковым и уговорит меня лечь рядом с ним!» — решила она. Приняв позу оскорблённого достоинства, девушка упрямо застыла у окна. Ноги замёрзли. Луна уже выглядела отвратительной. А Кассий и не думал просить у жены прощения за грубость!

Устав ждать, Друзилла обернула к постели высокомерное лицо. Кассий спал. Друзилла безошибочно уловила особое, сонное дыхание, которое трудно подделать. Жалобно скривившись, она всхлипнула и полезла на ложе.

Утром Кассий натянул на себя маску доброжелательного равнодушия. Друзилла, проснувшись, по привычке подставила ему губы для поцелуя. Кассий небрежно коснулся её щеки и вскочил с постели.

Друзилла смотрела, как дрожат при потягивании мускулы спины. Обнажённым, Кассий напоминал атлета с греческих керамик. Одетым — пожелтевшую от времени камею.

Кассий полез под ложе в поисках ночного горшка. Обычно рабы помогали хозяевам при отправлении нужды, малой и большой. Но благородный Луций Кассий Лонгин порою пренебрегал рабами при сей процедуре.

Пошарив рукою под ложем, он наткнулся не на медный горшок, инкрустированный опалами, а на иную посудину — узкую, закрытую тряпичной пробкой.

— Что это? — удивился Кассий.

Друзилла замерла, ощутив в сердце испуганный толчок. Кассий посмотрел на жену.

— Это твоё?

— Да, — едва слышно ответила Друзилла. — Это — лекарство от недомоганий, мучающих меня.

— Что болит у тебя? — обеспокоился муж.

Друзилла слишком замешкалась, ища убедительный ответ. Кассий чутко уловил колебание жены.

— Голова, — наконец нашлась она. И, чтобы казаться убедительной, схватилась за виски тонкими пальцами и тихо застонала.

— Я позову лекаря, — Кассий перевёл взгляд на бутыль. Жёлто-коричневая густая жидкость плескалась в ней.

— Не нужно, — простонала в ответ Друзилла. — Мне уже лучше. Позови Гету. Пусть поможет мне нарядиться к свадьбе.

Кассий молча натянул тунику и вышел из опочивальни. С ужасом Друзилла заметила, что муж унёс с собой бутыль с горчичным настоем. Гета, войдя, поразилась мертвенной бледности на лице госпожи.

Кассий и Друзилла ехали на свадьбу молча, не разговаривая. Друзилла, скучая, отодвинула двумя пальцами кисейный занавес и выглянула на улицу. Кассий застыл, лишь голова его мерно покачивалась в такт носилкам.

«Почему он такой холодный? — думала Друзилла, рассеянно рассматривая прохожих и ремесленников в лавочках по обеим сторонам улиц. — Удивительно: вчера Кассий был нежен, а мне казались докучными его настырные ласки. Сегодня он равнодушен, а я хочу, чтобы он обнял меня!» Молчание мужа угнетало её. Друзилла пожелала, чтобы Кассий стал добр и ласков, как прежде. Но не ради мужа, а ради себя самой. Чтобы вновь обрести утерянное душевное равновесие.

Друзилла прильнула к Кассию, положила голову ему на плечо и попыталась заглянуть ему в глаза.

— Оставь, — поморщился он. — Я устал.

Девушка изумлённо отпрянула: впервые она слышала отказ.

— Я иду к тебе с любовью, а ты отталкиваешь меня… — обиженно заметила она.

— Ну и что? Вчера я любил тебя, а ты оттолкнула меня.

— Вчера мне было плохо, — попыталась улыбнуться Друзилла.

— А сегодня плохо мне, — горько ответил Кассий, не глядя на жену.

«Что я наделала? — Друзилла закусила губу, стараясь сдержать слезы. — Я не должна потерять Кассия. Мне не найти другого такого мужа! А Гай?! Боги, как я запуталась!»

Они проезжали мимо лавочки аптекаря. Сухие травы пучками свисали с перекладины. Банки с лечебными мазями располагались на кривоногом столике, притулившемся к плохо выкрашенной стене инсулы. Неожиданно Кассий выглянул из носилок.

— Остановитесь здесь! — велел он рабам.

С нехорошим предчувствием Друзилла наблюдала, как Кассий заговорил с аптекарем. Старец в серой тунике с рукавами до локтей почтительно кивал патрицию. Кассий вынул из-за пазухи злополучную бутыль. Друзилла различила её сквозь прозрачную кисею занавески и схватилась за горло, чтобы сдержать рыдание. Аптекарь вытащил пробку, понюхал. Склонил голову к правому плечу. Удивление отразилось на морщинистом лице. Кассий терпеливо ждал. Аптекарь вылил на ладонь несколько капель. Принюхался, осторожно лизнул. И удовлетворённо закивал, словно подтверждая догадку. Прошамкал несколько слов, которых Друзилла не разобрала, но которые подсказала ей нечистая совесть. Кассий, не меняясь в лице, забрал из морщинистых рук аптекаря бутыль и бросил ему медный асс.

Друзилла, замирая, ждала его в носилках. Кассий грузно уселся рядом с ней. Но напрасно искала она ускользающий взгляд мужа.

— В дом консуляра Гнея Домиция, — бесстрастно велел он рабам.

Носилки тронулись. Кассий молчал, нахмурив тёмные густые брови.

— Аптекарь сказал мне, что за лекарство ты держишь под ложем, — глухо проговорил он. — Горчичный настой! Ты не хочешь иметь детей! Почему?

— Я рожу столько детей, сколько ты пожелаешь! — просительно улыбнулась Друзилла. — Но потом, позже. Мы женаты так недавно! И ещё не насладились вдоволь обществом друг друга.

— Мы женаты пять лет, — иронично усмехнулся Кассий. — За эти годы ты успела и насладиться, и пресытиться мною!

— Неправда, милый Луций! — испуганно заплакала Друзилла.

Но даже слезы жены, некогда действовавшие на него, теперь не расстрогали Кассия.

— Какая же ты лгунья! — прошептал он. — Всегда лгала — с первого дня, с первой ночи! Но теперь я уже не верю тебе.

В зловещей тишине они достигли дома Агенобарба. Ворота богатого старинного особняка были открыты. Радушный хозяин выдавал замуж единственную сестру. Всем гостям, даже плебеям, подносилась чаша вина: богатым — фалернское, бедным — кислое ватиканское. Рабы, снуя в толпе, следили за тем, чтобы приглашённые не украли чего-нибудь, пользуясь празничной шумихой.

Агенобарб стоял в атриуме с кубком вина в правой руке. И отпивал несколько глотков всякий раз, когда приветствовал очередного гостя. Много приглашённых прошло уже через атриум благородного Домиция. Щеки его успели приобрести сизо-багровый оттенок, ноги нетвёрдо упирались в землю, дубовый венок перекосился и закрыл правое ухо.

— Пью твоё здоровье, Кассий! — громко крикнул он, завидев Друзиллу с мужем.

Раб плеснул вина в подставленный кубок, и Агенобарб залпом опорожнил его. Розовые струйки потекли по подбородку, запачкали белую тогу и вышитую золотыми нитями тунику. Кассий в ответ поднял чашу за здоровье хозяина. Он пил смакуя, медленно, маленькими глотками. Агенобарб успел и выпить, и вытереть рот ладонью, и громко срыгнуть, и грубо выругаться. А Кассий допил лишь до половины.