Ночи Калигулы (№1) - Ночи Калигулы. Восхождение к власти

— Что же мне делать? — Калигула возмутился в душе. Но, боясь рассердить Тиберия, смотрел на него жалобно и просительно.

— Женись! — посоветовал император.

— Но я ещё молод… — растерянно протянул Гай.

— Ты уже мужчина и полноправный римский гражданин, — хладнокровно возразил Тиберий. — Твой отец Германик тоже женился в возрасте девятнадцати лет. Каким счастливым он выглядел в день свадьбы!.. Следуй его примеру!

— Но кого мне выбрать в жены?

— Кого хочешь! — Тиберий явно насмехался над растерянностью юноши. — Я не жестокосерден, и позволю тебе выбрать невесту по сердцу.

Калигула молчал. Уголки тонких губ обиженно поползли вниз.

— У сенатора Марка Юния Силана имеется юная дочь, — с напускным сочувствием продолжал император. — Силан даёт за ней приданное в полмиллиона сестерциев. Говорят, девушка хороша собой и воспитана в строгости. Женись на ней! Заодно избавишь меня от обязанности кормить тебя! — жёстко закончил он.

— Но я её не знаю! — чуть не плакал Калигула.

— Нанеси отцу визит и познакомься! — Тиберий был неумолим. В обведённых синевой глазах сверкало холодное презрение. — Твоя глупость становится докучливой! За двадцать дней, проведённые со мной, ты успел изрядно надоесть мне. Убирайся в Рим и позволь мне отдохнуть от тебя!

Тиберий раздражённо осмотрел Калигулу и, слегка прихрамывая, вышел из храма. Позолоченные носилки ждали императора у мраморных ступеней. Жаркое неаполитанское солнце окрасило оранжевым листья лаврового венка, украшающего лысеющую седую голову старика. Остановившись у носилок, Тиберий прикрыл глаза ладонью и пристально всмотрелся в синеву Тирренского моря. Мутным дымчатым пятном виднелся на горизонте зачарованный остров — убежище ненастоящих нимф и сатиров, змей, павлинов и ощипанных орлов.

* * *

Калигула возвращался в Рим, гордясь совершеннолетием, но пристыженный и оскорблённый. В носилках небрежно валялся кожаный мешок с деньгами. Жалкая сумма! Спинтриям Тиберий даёт больше.

«Что делать? Как жить? — удручённо думал Гай. — Жизнь в Риме стоит дорого. Удовольствия, оргии и попойки — ещё дороже! Может, и впрямь жениться на богатой невесте?»

Какова она, дочь Юния Силана? Калигула смутно помнил суетливого, румяного толстяка сенатора. Но сколько ни напрягал память — девушку не мог припомнить.

«Нет! Никогда не женюсь ради денег на незнакомой мне женщине! — досадливо гримасничая, думал он. — Может, она окажется пустой, тщеславной и развратной, как некоторые римские матроны?! К тому же, зачем жениться на одной, если, не женясь, можно иметь многих?!»

Всю обратную дорогу Калигула насмехался над женщинами и женатыми влюблёнными глупцами. Но когда широкая, мощёная ровными булыжниками Виа Аппия привела Гая к стенам Рима, он жестом подозвал раба.

— Знаешь, где живёт сенатор Марк Юний Силан? — небрежно спросил он.

— Да, доминус, — поспешно ответил смуглый раб.

— Сначала заедем в термы. Затем проводишь меня к дому Силана, — распорядился Калигула.

XLVIII

Марк Юний Силан встретил Калигулу с радостным подобострастием. Сенатор происходил из старинного семейства Юниев. Выходцем из того же рода, но другой ветви, был Марк Юний Брут — убийца Юлия Цезаря.

Силан был невысок, с круглым полным животом в складках расшитой дубовыми листьями тоги, румяный и кудрявый не от природы, но стараниями рабов. Он суетливо усадил гостя на мраморную скамью в атриуме. И сел напротив, сцепив вместе толстые короткие пальцы и умильно любуясь Калигулой.

— Никогда ещё тога совершеннолетнего не ложилась на более достойные плечи! — восторженно заметил сенатор.

Калигула снисходительно улыбнулся льстецу. Эту фразу он слышал уже раз двадцать из разных уст. И отвечать на неё казалось излишне. Калигула заёрзал на скамье, разглядывая обстановку Силанова дома.

— Мрамор слишком твёрд для тебя? — спохватился Силан и, не доверяя рабам, лично бросился в опочивальню. Вернулся, неся полдюжины шёлковых подушек. И принялся заботливо подкладывать их за спину гостя.

Гаю понравилась неуёмная лесть сенатора. Получалось забавно: Калигула униженно льстит императору, все остальные униженно льстят Калигуле.

Гай немного приподнялся на скамье и откровенно почесал задницу как раз в тот момент, когда Юний Силан подсунул ему под зад мягкую подушку. Не переставая почёсываться, Гай величественно уселся и, скаля зубы, улыбнулся сенатору. Силан сладко засиял. Румянец на полных щеках сделался ещё ярче.

— Твоё посещение — великая честь для моего дома, Гай Цезарь! — пропел он голоском, дрожащим от радости. — Не желаешь ли откушать?

— Желаю, — милостиво согласился Калигула.

Хозяин, подобострастно кланяясь, постоянно забегая наперёд и делая неуклюжие приветливые жесты, провёл гостя в обширную столовую — триклиний.

Три длинных ложа тянулись вдоль стен триклиния, облицованных осколками разноцветного мрамора. Между обеденными ложами стоял большой овальный стол из цитрусового дерева. Узорчатые разводы на столе походили на павлиний хвост.

— Разбрасывай розовые лепестки! — суетливо шепнул Силан рабыне. Ему хотелось показать Калигуле, что в роскоши он ничуть не уступает изнеженным молодым патрициям.

Гай внимательно осматривал триклиний. Усмехнулся причудливой смеси богатства и плохого вкуса или жадности владельца. Роскошный дорогой стол, а на нем — старый кувшин с измятой кривой ручкой. Куски дорогой парчи прикрывают засаленные ложа. В одном углу — сундук, потемневший от старости; в другом — ослепительно-белая статуя Меркурия из гладкого каррарского мрамора. В окнах не было стёкол, ни даже слюды. Они закрывались деревянными ставнями с круглыми отверстиями посередине. Как неуютно бывало здесь в дождливые зимние дни.

— А вот и моя жена, Клавдия! — Юний Силан представил Калигуле полную непривлекательную матрону лет сорока. — Она состоит с тобой в дальнем родстве.

Гай мельком осмотрел жену Силана, притязавшую на родство с императорской семьёй. Калигула редко вспоминал о своём происхождении из семейства Клавдиев. Его прабабка Ливия бросила первого мужа Нерона Клавдия, чтобы выйти замуж за будущего императора Октавиана Августа. Был у Ливии тогда четырехлетний сын, Тиберий — нынешний император. А через три месяца родился другой — Друз, отец Германика. Но и Тиберий, и Германик были приняты в род Юлиев. Калигула уже родился Юлием.

— А где же твоя дочь? — спросил он, шаря рукой по блюду с устрицами, подставленному рабыней.

Юний Силан наливал гостю вино в серебрянный кубок и восторженно замер. Теперь ему стала ясна причина неожиданного посещения Гая Цезаря. Вино наполнило кубок и переливалось через край, пачкая руки и тогу сенатора. Лишь тогда он опомнился.

— Сейчас она прийдет! — визгливо заверил он Калигулу и выскочил из триклиния, увлекая за собой неповоротливую жену.

— Скорее приведи Юнию, — поспешным шёпотом велел Силан жене. — И помоги ей одеться и причесаться поприличнее. Какая честь, какая честь!… — захлёбывался он от восторга, потрясая в воздухе дрожащими руками.

— Не приведу. Что ей здесь делать? — заупрямилась жена.

— Глупая! — Юний Силан рассерженно дёрнул супругу за волосы. — Разве ты не понимаешь? Если Юния понравится Гаю Цезарю — он возьмёт её в жены!

— Это ты глупец! — рассердилась Клавдия. — Неужели ты не слышал, что Гай Цезарь каждую ночь проводит в лупанарах, напиваясь до непотребства и бесчинствуя в дурной компании? И ты готов ради собственного честолюбия отдать дочь такому человеку? Да будь он хоть сам император! Юния не будет счастлива с развратником!

— Молчи, молчи! — Силан растерянно закрывал рот жене и отчаянно кивал головой в сторону триклиния. — Если он услышит — никогда нам не породниться с императорской семьёй! Это в лучшем случае. В худшем — нас ждёт изгнание! Или ты забыла, как покойный Август преследовал врагов?

— Ну, хорошо! — присмирела Клавдия. — Я пойду за Юнией. И убери свои паучьи руки от моего лица! — возмущённо оттолкнула она мужа. — Надеюсь, наша дочь не понравится Гаю Цезарю.

— Неразумная! — возмущённо шипел Силан вслед удаляющейся жене. — Юния будет жить в роскоши и почёте, которые тебе и не снились! А если Гай Цезарь изредка заглянет в лупанар — так что с того? Все мужья время от времени изменяют жёнам. Главное, чтобы он чтил и уважал нашу дочь!

Клавдия резко остановилась и обернулась к мужу. Полный подбородок нервно вздрагивал.

— Что ты сказал? Все мужья изменяют жёнам?.. — плаксиво проговорила она, угрожающе глядя на Силана.

— Кроме меня! — испуганно заверил он, подходя к жене и делая попытку обнять её.

Крупная Клавдия с презрением оттолкнула маленького Силана. И, громко стуча подошвами сандалий, обиженно ушла в глубину дома.

«Ну вот! Месяц ежедневных упрёков! — неподдельно расстроился сенатор. — Надо же было так глупо проболтаться!»

Клавдия вернулась в триклиний в сопровождении дочери. Шестнадцатилетняя девушка, скромно опустив карие глаза, присела на край соседнего ложа. Калигула внимательно осмотрел Юнию Клавдиллу. Гладкие темно-каштановые волосы были зачёсаны на прямой пробор. Свободная голубая туника скрывала фигуру, вместо того, чтобы подчёркивать. Блеском волос и нежностью тонкого лица Юния напомнила Калигуле весталку Домитиллу. Только, вместо белой повязки жрицы Весты, волосы девушки украшали две серебрянные полоски диадемы. Воспоминание о Домитилле неприятно царапнуло сердце, но тут же исчезло.

— У тебя красивая дочь, Марк Юний, — заметил Калигула, указывая на девушку обгрызанной фазаньей ножкой.

Юния ещё ниже опустила голову, смущённо улыбаясь похвале. Отец уже не скрывал буйной радости.

— О, да! Красотою она пошла в мать! — возбуждённо лепетал он, не заметив насмешливого взгляда Гая, пущенного в сторону увесистой матроны. — Кроме того, Юния воспитана в старинных традициях. Она умеет ткать, прясть, вышивать золотыми нитями, варить сладости…

«Надо же, сколько достоинств! — легкомысленно хмыкнул Калигула. — И все они мне безразличны. Единственное, что мне важно: хороша ли она в любви».

Наевшись до отвала, Калигула ополоснул запачканные жиром руки в розовой воде.

— Юния, отведи гостя в сад, — немедленно велел Силан. — Покажи благородному Гаю вишню, привезённую из Тавриды.

Тавридская вишня росла в самом отдалённом уголке сада, за фонтаном и густым кустарником. Калигула, скучая, осмотрел тощее деревце, коричневая кора которого слегка отливала красным.

— Что ещё растёт в твоём саду? — спросил он у Юнии.

— Есть водяные лилии, цветущие в пруду, — ответила девушка, указывая на водоём.

Калигула издалека оценил пруд: он был хорошо виден из окон Силанова дома. А вишня скрывалась за густым кустарником. И что творилось в зарослях — не могли различить Юний Силан с супругой, прячущиеся за деревянными створками окна.

— Нет. Побудем здесь, — решил Калигула, сообразив почему хитрый сенатор велел дочери показать гостю именно незаметную вишню, а не лилии или аравийские пальмы, посаженные у входа в сад.

— Как тебе угодно, Гай Цезарь, — охотно согласилась Юния.

— Зови меня Калигула, — ответил Гай. — Это прозвище дали мне солдаты в германском походе. Близкие друзья зовут меня так.

— Благородный Калигула, — послушно повторила девушка. — Я буду звать тебя, как ты прикажешь.

— Вот как! — ухмыльнулся он. — Ты готова сделать все, что прикажу?

Юния удивлённо молчала.

— Тогда я приказываю тебе поцеловать меня! — велел Гай, обнимая испуганную девушку.

Юния не противилась настойчивому поцелую. Широко раскрыв карие глаза, она прижалась к Калигуле. Стройный, высокий, золотоволосый юноша понравился ей. Дурные слухи о его образе жизни ещё не достигли ушей девушки.

— Ну же, приоткрой рот, — шептал он, настойчиво стараясь раздвинуть языком мягкие покорные губы.

Юния наивно последовала приказанию.

— Ты не умеешь целоваться, — заметил Калигула, основательно облизав полость её рта.

— Я никогда прежде не целовалась, — залилась краской стыда девушка.

— Это хорошо, — одобрил Калигула. — Мне не нужна жена, которая целуется с кем попало. Но обещай научиться любовным ласкам, которые мне по нраву.

— Обещаю, — пролепетала Юния Клавдилла, сладко млея: «Жена?!. Неужели внук императора хочет жениться на мне? О Венера, какое счастье!»

— Тогда целуй меня, как я только что показал!

Юния послушно прильнула к Калигуле приоткрытыми губами.

— Уже лучше! — взволнованно заметил он. — А теперь подними тунику!

— Нет, — просительно откликнулась девушка.

— Ты стеснительна! — отметил Гай, сползая губами по её шее. — Для жены это хорошо!

Рука его бесстыдно полезла в вырез голубой туники. Юния неловко высвободилась и отбежала на несколько шагов.

— Я сделаю все, что ты пожелаешь, благородный Гай Калигула, — пообещала она. — Но только после свадьбы.

— Я женюсь на тебе. Ты мне нравишься, — убеждённо заявил Гай. — «А деньги твоего отца — ещё больше!» — подумал он.

XLIX

Луций Кассий Лонгин возвращался домой с нетерпеливой радостью. Проведя утренние часы на Форуме или в Комициях, он успевал стосковаться о юной жене. Говорил ли он о политике или о частных делах, мысленно видел перед собою Юлию Друзиллу.

Кассий переступил порог и улыбнулся, заметив жену, привычно ждущую его в атриуме. Подошёл к ней и поцеловал в губы со спокойной, удовлетворённой страстью. Друзилла с непритворной нежностью ответила на поцелуй мужа. Но Кассий заметил её печальный и вялый вид.

— Чем занималась ты в моё отсутствие? — спросил он, скрывая пытливость за улыбкой.

— Я посетила родственницу, Эмилию Лепиду, — вздохнув, ответила она. — Её дом изысканно красив. В атриуме — большие вазы с заморскими деревьями. И множество цветов — базилик, фиалки, жёлтые дамасские розы… Их аромат расходится по всему дому. Дикий виноград ползёт вверх по мраморным колоннам, и разноцветные африканские птицы сидят в золочённых клетках! А у нас все украшения — эта нелепая, никому не нужная прялка и уродливые лары у закопченого очага!

— Не говори так о хранителях рода! — Кассий виновато посмотрел на глиняные фигурки. — Уродливые или нет, но их лепили мои предки с доброй памятью об умерших. А что касается прялки… Если она тебе не по нраву — я велю отнести её в помещение рабынь. Хочешь цветов и деревьев? Я дам тебе денег на их покупку. Ты хозяйка в этом доме и можешь украсить его, как твоей душе угодно. Только ларов не трогай!

«Ничего, я прикрою уродцев зеленью», — обрадованно подумала Друзилла. И прижалась к мужу с обезоруживающей благодарностью.

— Посмотри, что я купил тебе сегодня в лавочке у портика Ливии, — Кассий протянул жене золотой браслет с изумрудами. — Камни сияют, как твои глаза!

Друзилла восторженно взвизгнула и, любуясь браслетом, надела его на тонкую руку.

— Спасибо, милый Луций! — она ласкалась к мужу, по-кошачьему изгибая спину и щуря зеленые глаза.

— Знаешь, какую новость я услышал на Форуме? — Кассий Лонгин ласково притянул Друзиллу на колени.

— Какую?

— Твой брат Гай женится на дочери сенатора Юния Силана.

Друзилла снова поскучнела. Взгляд потух, стал невыразительным. Исчезло желание играть в мартовскую кошку. Кассий подумал, что к жене снова вернулась вялость, вызванная завистью к Эмилии Лепиде.

— К его свадьбе я куплю тебе красивые украшения и ткани, которые ты сама выберешь, — заверил он.

Друзилла постаралась улыбнуться.

— Луций, идём в опочивальню, — пряча лицо в складках мужниной тоги, просительно шептала она.

— Но сейчас подадут обед, — целуя её шею, ответил Кассий.

— Пообедаем потом. Когда вода в клепсидре доберётся до следующей чёрточки, — томно изгибаясь, ответила Друзилла.

И Луций Кассий Лонгин сдался, как всегда. Подхватив на руки худощавое, лёгкое тело жены, он нёс её в опочивальню и готов был кричать на весь город о небывалом счастье, выпавшем ему.

— Люби меня, Луций! — страстно шептала Юлия Друзилла, отдаваясь мужу. — Люби меня так, чтобы я забыла обо всем, кроме твоей любви!

L

Короткая дождливая римская зима подходила к концу. По ночам ещё бывало холодно, но днём солнце припекало по-весеннему, заставляя сбрасывать тёплые шерстяные плащи.

В пятнадцатый день до мартовских календ римляне высыпали на улицы и пёстрыми толпами двинулись к Палатинскому холму. Там, на горном склоне, обращённом к старому Форуму, между кустов и камней затаилась пещера. Некогда Капитолийская волчица нашла в этой пещере двух оставленных младенцев и выкормила их сосцами, словно собственных волчат. В память о чудесном спасении Ромула и Рема празнуются с тех пор Луперкалии, день волчицы-кормилицы. «Лупа» — по-латыни значит «волчица».

Луперкалия имеет особых жрецов — луперков. Такой чести издревле удостаиваются юноши из лучших, знаменитейших римских семей. Они с утра собираются в пещере, облачившись в белые тоги и надев на голову венки из зеленого плюща.

По велению императора девятнадцатилетний Калигула тоже стал луперком. «Для начала с него и этого достаточно!» — жёлчно ухмыльнулся Тиберий, отдавая распоряжение.

Калигула стоял в тёмной влажной пещере в окружении двух десятков молодых людей. Дымно чадили факелы. Испуганно блеяли двенадцать белых козлов, предназначенных в заклание. Тускло блестела мраморная доска жертвенного алтаря.

Скучая, Калигула оглянулся по сторонам. Рядом с ним, шевеля полными чувственными губами, стоял белокурый молодой человек. Калигула вспомнил его имя: Квинт Цецилий.

— Скажи, Цецилий, это мы должны убить животных?

— Нет, — покачал головой собеседник. — Для этого существуют особые жрецы — виктимарии.

— Жаль, — вздохнул Калигула. — Было бы любопытно попробовать. Вонзить в шею животного жертвенный нож… Чувствовать, как тёплая кровь стекает по рукам… Достать ещё трепещущее сердце…

Квинт Цецилий придвинулся поближе к Калигуле и доверительно прошептал:

— Этих козлов напоили вином до полубесчувственного состояния.

— Зачем? — удивился Калигула.

— Чтобы были покорными и не брыкались, — пояснил тот. — Другое дело — охота! Загнать испуганного оленя, вонзить ему в грудь рогатину!..

— А гладиаторские бои! — загорелись огнём зеленые глаза Калигулы. — Я видел их всего лишь дважды.

— Я тоже, — признался Цецилий. — Жаль, что цезарь Тиберий скуп на такие дорогостоящие зрелища. Говорят, покойный Август устраивал их намного чаще!

Калигула понимающе кивнул.

Виктимарий уже наточил нож. Помощники взвалили на мраморный алтарь первого козла. Взмах руки — и кровь щедро брызнула на утрамбованный земляной пол священной пещеры. В этом году Римскую империю ждёт изобилие и плодородие!

В короткий срок виктимарии принесли в жертву всех двенадцатерых козлов. Напоённые вином, животные почти не сопротивлялись. Только слабо блеяли, оглядывая людей невозможными, круглыми от страха глазами. С закланных козлов сняли кожу и дали крови стекти на землю. Обождав немного, виктимарии нарезали кожу жертвенных животных длинными узкими полосами.

А затем началось самое интересное. Молодые луперки обвешались кожаными полосками и, обгоняя друг друга, выскочили из пещеры. Шумной толпой они сбежали по склону Палатинского холма к Форуму. Громко смеялись, подражая сатирам; размахивали кожаными полосами, словно плётками. Калигула бежал вместе со всеми, раскрасневшийся и растрёпанный. Хохотал так старательно, что быстро охрип. Венок, сплетённый из твёрдых, сочных листьев плюща, сполз на лоб.

Позади осталась смоковница, украшенная разноцветными лентами. Согласно преданию, плодами этого дерева питались маленькие Ромул и Рем. На самом деле дерево, кормившее основателей Рима, давно засохло. На его месте посадили другую смоковницу. А потом ещё и ещё одну. Но каждое дерево почитали так, словно оно было тем, первым.

Пробегая мимо группы одетых по-праздничному квиритов, Квинт Цецилий размахнулся и хлестнул кожаной полосой мужчину среднего возраста. Тот не обиделся и не возмутился. Наоборот, радостно заулыбался. Удар луперка считался благословением.

— И меня ударьте! — просительно кричали остальные, суетливо подставляя спины весёлым жрецам.

Молодые люди в белых тогах и плющовых венках щедро исхлестали всех и побежали дальше. Подражая смеху и прыжкам сатиров, луперки продвигались по шумным многолюдным улицам.

— Ударьте меня! — раздавались просьбы со всех сторон. Замечательный праздник — Луперкалии! Когда ещё можно безнаказанно избивать людей? Да ещё слушать, как тебя молят об ударе?!

Калигула вошёл во вкус. Радостно скалясь, он раздавал удары направо и налево. Кожаная полоска лопнула, не выдержав работы, пришедшейся на её долю. Калигула схватил другую, предусмотрительно свисавшую с его шеи. В запасе оставалось ещё полдюжины.

— Ударь меня, — протягивая руки, попросила Гая юная красавица.

Калигула остановился. Девушке было лет семнадцать-восемнадцать. Гладкие каштановые волосы украшали две голубые ленты, завязанные крест-накрест. В ореховых глазах светилась мольба. На безымянном пальце — железное обручальное кольцо.

— Ударь меня, луперк, и я излечусь от бесплодия! — умоляюще простонала она.

— От бесплодия лечатся иным способом, — сузив глаза, ответил ей Калигула. — Приходи после заката в Альбунейскую рощу, и я помогу тебе, коль скоро твой муж не в состоянии…

Покраснев и смутившись, девушка убежала. Калигула, дико смеясь и размахивая плетью, нагнал сотоварищей.

Дорогу ему преградила очередная матрона, желающая стать плодородной чудесным образом.

— Ударь меня, красивый луперк! — засмеялась она. И игривым жестом протянула к Гаю полные руки, украшенные золотыми браслетами.

«Рыжая! — сердито подумал Калигула, исподлобья бросая на неё взгляд. — Как неверная Друзилла!»

Всю ревность, всю злобу вложил он в удар. Размахнулся и хлестнул рыжеволосую матрону по нежным белым рукам. Ярко-красная полоса осталась на коже, чуть повыше запястий. Местами выступила кровь. Матрона, болезненно кривясь, изумлённо смотрела на след от удара.

— Спасибо, — дрожащим голосом прошептала она, глотая подступившие к горлу слезы.

Калигула провёл матрону недоброжелательным взглядом.

Устав хлестать и хохотать, луперки уселись в носилки, которые рабы таскали за ними почти целый день. Край неба розовел; солнце, садясь за холм, окрашивало в оранжевый цвет верхушки кипарисов. Когда луперки добрались до священной Альбунейской рощи, уже темнело.

Молодые жрецы разбрелись попарно между беседками, павильонами и деревьями с кривыми ветвями. Дуплистые стволы дубов выглядели таинственно, словно и впрямь в них обитали фавны, как говорит народное поверье. Луперки ходили молча, прислушиваясь к звукам ночи. Если боги благоволят к какому-нибудь жрецу, непременно пошлют ему этой ночью видение или наградят даром прорицания.

Может, кого-нибудь и посетило божественное видение. Большинство луперков не дождалось такой милости. Зато в священную рощу проникли отчаявшиеся женщины. Распустив волосы, они бродили от дерева к дереву, похожие на заманчивых дриад.

— Излечи меня от бесплодия, луперк, — тихо звали жрецов бездетные.

И луперки лечили. Если не ударами плетей из кожи жертвенных козлов, то иным способом.

Подходили к концу Луперкалии — пятнадцатый день до мартовских календ. На востоке розово брезжил рассвет.

— На следующий год мы встретимся в этот же день, — прощаясь, сказал Калигула Квинту Цецилию.

— Обязательно! — отозвался юный патриций.

В следующем году Гаю Калигуле уже не довелось повеселиться в день Луперкалий. Император Тиберий назначил внука жрецом в храме Юпитера.

LI

Прошёл положенный срок помолвки и наконец наступил день, в который Калигула должен был ввести в свой дом Юнию Клавдиллу.

Ночь накануне свадьбы он провёл в лупанаре в компании неизменного Макрона.

— Завтра я женюсь и стану порядочным, скучным отцом семейства! — кричал он, обнимая потными руками двух полуголых шлюх. — Сегодня — моя последняя вольная ночь, и я проведу её так, чтобы помнить всю жизнь!

— Ведь ты не забудешь нас, благородный Гай? — кокетливо ластилась к нему рыжая гетера.

— Нет! Никогда! — пьяно возмутился он. — Я вернусь к вам. Послезавтра. Завтра пересплю в другом месте!

— Скажи, Гай! — перегнувшись через стол, весело кричала растрёпанная блондинка. — Каких женщин ты предпочитаешь: гетер или патрицианок?

— Патрицианок, ведущих себя как гетеры! — выкрикнул он, вызвав всеобщий хохот. И сам смеялся, широко открыв рот и уподобившись маске смеха из греческого театра.

— Идём, благородный Гай, — положил ему на плечо руку пьяный, но по-прежнему рассудительный Макрон. — Иначе проспишь собственную свадьбу.

— Ты прав, — послушно согласился Калигула. — Мне нужно хорошо выспаться к завтрашнему дню. Может быть, она придёт на праздник…

Макрон пытливо посмотрел на Калигулу, от души желая, чтобы он проговорился. Хоть одно слово, по которому Макрон догадался бы, кто «она». Но Калигула молчал. И префект поразился светлой грусти, отразившейся на лице Гая. У него было удивительное лицо, которое выглядело и красивым, и уродливым — в зависимости от того, какие чувства владели Калигулой.

* * *

Ясное, янтарно-розовое утро свадьбы не предвещало непогоды. Жрец Юпитера предсказал счастье свершающемуся браку. Калигула, в сопровождении друзей, отправился в дом невесты.

Шумная толпа собиралась на его пути. Взрослые и дети, старухи с дрожащими руками и солдаты с изрубленными лицами — все они приветствовали Гая Калигулу, желали ему счастья. Девушки сыпали розовые лепестки ему под ноги.

Гай понимал, что горячая любовь народа вызвана не ним самим, а памятью о покойном Германике. И все же, радовался, сравнивая восторженную любовь, выпавшую на его долю, и ненависть, окружающую Тиберия.

Он подошёл к дому Силана и всеобщее ликование провожало его.

Вывели невесту, одетую в жёлто-красный свадебный наряд. Юния Клавдилла улыбалась, потупив взгляд. Жёлто-красное покрывало прикрывало лоб, опускаясь до густых темно-каштановых бровей. Гладкие блестящие волосы — основное достоинство Юнии — были скрыты под покрывалом, отчего её миловидное лицо выглядело простоватым.

Калигула улыбнулся, скрывая досаду. Сейчас Юния Клавдилла нравилась ему меньше, нежели в первую встречу. Виною тому была не она сама, а нелепый, не идущий ей свадебный наряд.

«Не лучше ли сбежать пока не поздно?» — разочарованно подумал Гай. И сразу же оставил эту мысль: за невестой маячил довольный пузатый отец и полмиллиона сестерциев.

Начался обряд. Калигула взял нежную белую руку невесты и надел на безымянный палец железное обручальное кольцо. Он ласково улыбался, ощущая в глубине души скуку и разочарование. Старинный обряд, со всеми его традициями и суевериями, казался Калигуле смешным. А Юния Клавдилла, с наивной верой в счастье, воспринимала его всерьёз.

— Где ты — Гай, там я — Гайя! — шептала она, глядя на жениха влюблёнными глазами.

Калигула развеселился лишь тогда, когда гости осыпали жениха и невесту традиционными непристойными пожеланиями.

— Сделаю все это и даже больше! — смеясь, отвечал он в ответ на откровенные советы опытных мужчин.

Юния прикрывала ладонями покрасневшее от стыда лицо. Пожелания её смущали. Ответ жениха понравился. Ей казалось, что отвечать так Калигулу побуждает любовь. Неопытная доверчивая Юния не представляла, сколько женщин познал её двадцатилетний супруг за истёкшие три года.

После обильного угощения шумная толпа увлекла невесту в Палатинский дворец — дом жениха.

Калигула ждал Юнию у мраморной колоннады портика. Зараннее посмеивался, представляя себе, с какой серьёзностью она будет мазать вонючим волчьим салом дорогой жёлтый мрамор с бледно-розовыми прожилками.

Гай уловил нарастающий шум. Свадебная процессия приближалась. Впереди шла Юния Клавдилла, ведомая под руки двумя подростками. Позади — сотня возбуждённых красных лиц, знакомых и незнакомых.

Калигула приподнялся на цыпочках, выискивая кого-то в толпе. Издали казалось, что он с нетерпением смотрит на невесту.

Гай увидел Луция Кассия Лонгина. Он шёл, оживлённо разговаривая с Марком Виницием, наречённым женихом маленькой Ливиллы. Юлии Друзиллы не было рядом с мужем. Калигула облегчённо вздохнул. «Так даже лучше!» — подумал он.

— Хочешь быть моей женой и матерью семейства? — спросил Гай у приблизившейся невесты.

— Хочу! — ответила Юния, держа в руках горшок и шерстяные нитки так, словно это — бесценные сокровища. — А ты хочешь быть моим мужем и отцом семейства?

— Хочу, — косо улыбнувшись уголком рта, ответил Калигула. И вдруг улыбка его остекленела. В толпе гостей он заметил Юлию Друзиллу.

«Пришла!» — радостно стукнуло сердце.

Друзилла, радостно улыбаясь, приветствовала сестру Агриппину и её мужа, Гнея Домиция. И неуловимым движением поворачивалась к ступеням дворца, на которых Калигула принимал Юнию хозяйкою в свой дом. Тогда её улыбка слегка погасала, и трогательно мягким становилось медово-розовое лицо.

Калигула машинально следовал обряду, но не мог отвести глаз от Друзиллы. Вот она сделала несколько шагов и взяла под руку мужа. Почему Гая так волнует её походка? Точно так же ходят и другие женщины — переставляя мелкими шажками ноги, обутые в сандалии. Точно так же колышется подол любой столы и туники. Почему движения Друзиллы кажутся неуловимо прекрасными, а движения других женщин — обыкновенными? Почему синеватые тени под глазами и несколько веснушек на тонком носике Друзиллы выглядят милее, чем ослепительно-белая кожа изнеженных матрон? Загадка сфинкса, на которую не ответит даже мудрый Эдип.

* * *

Калигула и Юния Клавдилла остались наедине в жарко натопленной, душной опочивальне. К вечеру безмятежное небо затянулась тучами и пошёл дождь. Холодный, гнущий к земле привезённые из-за моря пальмы, декабрьский дождь.