Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Степан Разин - Остров Буян

ModernLib.Net / Историческая проза / Злобин Степан Павлович / Остров Буян - Чтение (стр. 45)
Автор: Злобин Степан Павлович
Жанр: Историческая проза
Серия: Степан Разин

 

 


Хотя разговор с Федюнькой был прерван известием о несчастье, но Гурке все было ясно: он не мог потерять семью в тот самый миг, как нашел ее после долгих лет… Случись с Иванкой такая беда вчера или месяцем раньше, Гурка так же скакал бы на помощь… Он так же летел бы на выручку Кузе, если была бы вовремя подана весть, но сознание того, что в беду попал его родной брат, так чудесно найденный в людском море, жгло и гнало его все сильней… Никакая скорость коня не могла угодить ему. Он поминутно со свистом взмахивал плеткой, стараясь ускорить бег…

– …Людей бы у нас и хватило, да без ватамана не сладить… вразброд!.. – сквозь топот и свист встречного ветра выкрикивал Власик, гнавшийся вслед за Гуркой.

– Далеко еще? – нетерпеливо спросил Гурка.

На пригорке замаячил темным пятном помещичий дом.

– По той березине обушком надо вдарить, – сказал Власик, указав на белевший среди елок толстый высокий ствол в стороне от дороги.

– Пошто ее вдарить?

– Галочьи гнезда на ней: закрачут и весть дадут нашим.

Власик отъехал с дороги. Тотчас же в морозной тиши послышался галочий и вороний грай.

Гурка слышал позади себя хлест кнутов по лошадиным бокам и спинам, конское фырканье и визг санных полозьев.

Не доезжая двора, вся ватага спрянула на ходу с саней и побежала к воротам.

В темноте заскрипели доски забора под тяжестью перелезавших людей. Гурка ждал схватки, криков и выстрелов. Он кинулся в ворота, сжимая пистоль, но ворота были отворены… Перебежав двор, с толпою товарищей он вбежал на крыльцо. Дверь в сени стояла распахнутой… Сердце Гурки замерло…

– Огня! – крикнул он.

Сразу в трех местах в темноте забряцали кресала, посыпались искры… Через несколько мгновений почуялся запах пенькового дыма и вспыхнуло смоляное пламя. Оно осветило покинутое жилье…

– Братцы! В погоню!..

– Куды во тьме гнаться! – воскликнул Власик.

– А зажегчи дворянское гнездо, то и путь осветит! Пали дом! А мы, братцы, на кони!.. Скорей! – крикнул Гурка.

Он первым выбежал и вскочил в седло. Ватага вся завалилась на сани. Гаркнули ездовые и засвистали кнуты… Вдруг в ворота дворянского дома въехал целый обоз с криком и гамом.

– Стой! Кто?! – крикнул Гурка.

– Свои, дядя Гурей. Стрельцов половили. Начальников сразу двоих.

– А Иванка?!

– Нет ватамана с ними…

Сноп огня вырвался в этот миг из-под стены дворянского дома, освещая широкий двор, несколько саней и всадников.

– Избу пошто жегчи?! Как тебя величать-то, не ведаю, ватаманушко, пошто жегчи избу?! – крикнул один из пленников, лежавших в санях.

– Молчи, дьявол! – злобно остановил его второй пленник.

Гурка взглянул на них. Кричавшего «пошто жегчи избу» он не узнал, но угадал в нем хозяина. Зато второй был знаком – это был псковский изменник, пятидесятник Ульян Фадеев.

– Где Иванка? – грозно спросил его скоморох.

Ульянка со страхом взглянул в лицо земского палача, но тут же взял себя в руки.

– Припоздал, скоморох! – нагло сказал он.

– Убили?! – выкрикнул Гурка.

Богатырским рывком Гурка бросил пятидесятника оземь…

– Ватаман! Вели потушить избу!.. – причитал помещик, ухитрившись связанными руками вцепиться в полу Гуркиного тулупа.

– Уйди ты, дерьмо дворянско! – воскликнул Гурка, ткнув его сапогом в бок.

Гурка узнал второго изменника – Невольку.

– Где Иван? – спросил он.

– Где был, там нет! – ответил Неволька.

– А, сучья кровь, так-то?! Робята, обоих в огонь, пусть горят живьем! – приказал своим Гурка. – Да с ними и дворянина!..

– Ватаман, вели избу тушить!.. Там Иванка! – выкрикнул в страхе и отчаянии дворянин. – Там в подполье Иванка!..

Гурка остолбенел… Тушить избу было поздно: сухие бревна трещали в жарком огне, дом горел, как костер, освещая окрестность… Наступая вдоль стен, пламя уже лизало дощатые сенцы…

Гурка схватил дворянина за ворот и вмиг обрезал с него веревку.

– Веди в подвал!

Дворянин рванулся к крыльцу, но отшатнулся, закрыв лицо рукавом от жара, и отступил. Гурка ударил его пинком в поясницу.

– Веди, дьявол!

Волоча помещика за шиворот, Гурка сам шагнул в горящие сени и скрылся в дыму. Четверо смелых ребят кинулись вслед за ним в пламя.

Дым слепил и душил Гурку. Кожа лица трескалась от близости пламени.

– Тут, тут вот, пусти меня, тут!.. – стонал дворянин, кашляя и давясь дымом.

Овчинные тулупы спасали их от огня.

Дворянин потянул за кольцо творило подвала и, спасаясь от жара, первый скакнул в яму. Гурко спрыгнул за ним и вдохнул воздух. По сравнению с домом здесь было прохладно, и дым не успел набиться.

– Иванка, ты тут?! – крикнул Гурка.

Молчание.

– Иван!

– Тут он, тут… Кляпом глотку забили… – забормотал дворянин. – Вот он, голубчик! – воскликнул он, словно не Гурка, а он спасал брата.

Огонь начал уже освещать подвал. Дым спустился в подполье, но Гурка успел разглядеть в углу тело, корчившееся в бесплодных усилиях разорвать путы.

– Иванка! Братко! – крикнул Гурка. Он подхватил его на руки.

– Дядя Гурей, жив он? – послышалось сверху.

– Жив! – откликнулся Гурка.

– Скорее! От огня пропадаем…

Гурка поднял брата, как ребенка, над головой. Дружеские руки подхватили Иванку…

Гурка оперся руками о край подвала.

– Меня-то, меня подсади!.. – закричал отчаянно дворянин, вцепившись снизу в его тулуп.

– Э-э, дерьмо!.. Лезь, проклятый! – воскликнул Гурка, отступив от края, и выбросил его, как щенка, наверх. Быстрым броском он вскинул за дворянином свое тело, вдохнул раскаленный воздух, и в глазах его потемнело… Он вытянул вперед руки…

– Сюды! Сюды! – услыхал он крики.

Гурка приоткрыл глаза, успел увидеть окно и, качнувшись, шагнул к нему. Чья-то рука подхватила его.

Он услыхал грохот обвала и тотчас почувствовал на лице целительное прикосновение снега…

Иванка сидел с ним рядом, поодаль от пылающих развалин дворянского дома, и прикладывал снег ему к голове и лицу…

Гурка вобрал в грудь морозного свежего воздуха и сел на снегу, обведя глазами картину пожара, толпу людей, лошадей…

– Спасибо… выручил… Гурей… – тяжело ворочая языкам и затекшей от кляпа челюстью, выговорил Иванка.

Гурка поднялся на ноги.

– Слава богу, ты жив остался, – сказал он, любовно взглянув на Иванку. – Братишка ты мой! – Он обнял брата. – Мне Федька все рассказал.

– Чего он тебе рассказал? – переспросил, не поняв, Иванка.

– Дурак, ведь ты брат мне родной! Брат! Махонький мой!.. Иванка. Ведь мы одного отца-матки!..

Гурка снова сжал его в крепких объятиях.

– Федюнька! – воскликнул Иванка, сжимая в ответных объятиях скомороха…

9

Напуганная смертью Лукашки и Кузи, чувствуя на себе вину за обе смерти, только теперь поняла Аксюша, на что решилась, куда попала… Гурка, плясун, удалой весельчак и смелый мятежник, ради кого она мчалась сюда сломя голову, покинув мать, отказавшись от жениха, Гурка ее не любил. Он не шептал ей слов, о которых мечталось… Он был горяч, но не ласков…

Оставшись одна, девушка дала волю слезам… Не понимая причины ее слез, Федюнька попробовал утешать ее, но она отмахнулась от него, как от мухи…

«Ревет и беду накликает!» – со злостью подумал Федюнька.

Он выскользнул из избы, оставив одну Аксюшу, и выбежал на соседний двор к Максиму Рогозе. Максим в это время спал, но его отец, дед Рогоза, сидел у огня.

Федюнька поведал ему обо всем, что случилось.

– Сколь соколу ни летать в облаках, а на землю сести! – сказал дед Рогоза. – Навоевал Иван, ему и пропасть не в досаду. Удал был малый!..

Дед Мартемьян сказал «был», и только теперь понял Федюнька, что поспешный отъезд Гурки с ватагой вовсе не означает, что им удастся выручить брата. Тоска охватила его.

– А може, деда… а може, Гурка поспеет?..

– Чего не бывает… Бывает, медведь летает! – сказал старик. – Ты богу молись, чтобы Гурка назад воротился. Тебя господь от сиротства пасет: один брат пропал, вишь, – другой нашелся!..

Федюнька задумался. Они сидели молча, слушая треск лучины на очаге, когда с дороги в морозном воздухе донесся топот коней.

– Едут! – крикнул Федюнька и выскочил из избы.

Всадники приближались: уже слышались юс голоса. И вдруг, уже подбежав им навстречу, Федюнька увидел, что это были стрельцы.

– Стрельцы наскочили, – крикнул он, опрометью вбежавши назад к Максиму…

Трое стрельцов тотчас вошли в избу, где одна в слезах горевала в растерянности всеми оставленная Аксюша.

Она встрепенулась и подняла заплаканное лицо.

– Кто там наехал, Федюнька? – спросила она.

– Слуги царские, слышь, хозяйка! – ответил один из стрельцов.

Аксюша похолодела. Она не знала, где Гурка. Может быть, их всех перевешали, а теперь и ее схватят здесь как шишовку, любовницу ватамана, и станут пытать да мучить и тоже повесят…

– Федюнька!.. – окликнула Аксюша в растерянности и страхе.

Стрелец в темноте ударил огнивом…

Раздувая огонь в очаге, Аксюша присматривалась ко внезапным гостям.

– Хозяин-то где, молодуха?

– Во Псков капусту повез, – неожиданно выдумала она и сама услыхала, что голос ее дрожит…

– Ой ли! Во Псков, а не к Иванке в ватагу? – спросил стрелец.

Но Аксюша уже успела освоиться с тем, что она одна в избе с троими стрельцами.

– Мы тихо живем, на что нам Иванка!.. – возразила она. – У нас, бог миловал, одни добрые люди!

– Хорошо, молода, а то быть бы тебе вдовой, – сказал стрелец. – Иванку завтра повесят, а там и иных переловят.

– Повесят?!

– Поймают – куды же девать! И повесят, – спокойно сказал стрелец. – Ну, сказывай, где вино?

– В сенцах вино, – ответил, входя, Федюнька.

– Какое вино! Нет вина! – с неожиданной злостью воскликнула Аксюша. Она подумала, что, не найдя у нее вина, стрельцы оставят ее и уйдут в другую избу.

– А такое вино! – упрямо ответил Федюнька.

– Не скупись, молода, – сказал старший стрелец, – нам по чарочке только. Тащи-ка, малый!

К досаде Аксюши, Федя внес в избу жбан.

– К нам его привозить далеко. Приедет мужик и побьет за то, что дала, – притворно сказала Аксюша.

– Когда побьет, а ты нам пожалься! – пошутил стрелец. – Угощай, хозяйка!

Стрельцы вышли, прошлись по дворам и возвратились к пригожей хозяйке. Аксюша по-бабьи хлопотала у стола, нарезая хлеб, нашла в избе луку, сала, а сама все время боялась, что за ней наблюдают и она может чем-нибудь себя выдать… Старший из стрельцов просил ее хоть пригубить вина, но она отказалась и села в угол…

– Вы бы еще где-нибудь заночевали. Не один двор в деревне! Совестно мне вас на ночь оставить, не то, что ли, я уйду, – сказала Аксюша.

– Ничего, хозяйка, мы царские люди. Чего тебе нас не принять! – подбодряли стрельцы.

Стрельцы разморились теплом избы и вином. Один из них лег на скамью и заснул, второй вышел кормить коней, третий, самый молодой, оставшись наедине, вдруг повернулся к Аксюше.

– Окольничий с ног сбился, ищучи!

Она вздрогнула, но оправилась.

– Какой окольничий? Чего ищучи?

Стрелец покосился на спящего товарища.

– Знаю тебя, – тихо сказал он. – Таких-то красоток много ли в городе!

– Чего ты, чего?! Невдогад мне!.. – неестественно выкрикнула Аксюша.

– Не кричи, дура! – спокойно сказал стрелец. – Тебе бы скорее уехать. Не нынче-завтра наедут сюда стрельцы да всех словят! Беги домой, к матке!..

Спящий стрелец шевельнулся. Товарищ его умолк. Старший вошел со двора.

– Стужа! – сказал он. – Погреться! – Он налил себе кружку вина и выпил.

– Эх, и мне, что ли, еще! – поддержал молодой и налил себе кружку.

Аксюша сказала, что ляжет спать у соседки, и вышла. Федюнька свернулся на печке. Оба стрельца посидели еще, уговорились, чтоб выехать рано утром. Из их разговоров Федюнька понял, что они лазутчики и что их возвращения ждут.

Наконец оба уснули.

Тогда Федя скользнул с печи, собрал все три стрелецкие пищали и саблю и спрятал на печку. Тихо, чтобы не разбудить стрельцов, он снял с гвоздя вожжи, принес из сеней вторые, разрезал, связал одного за другим двоих стрельцов и принялся за третьего… Тот внезапно открыл глаза и глядел несколько мгновений, выпучив их и не моргая. Федюнька застыл. Стрелец повернулся и захрапел крепче прежнего. Переведя дух, Федюнька взялся за обрезок вожжей.

Когда стрельцы были связаны, он отошел, поглядел на них, сложа руки на груди, усмехнулся, достал с печи саблю, прицепил ее к кушаку, постоял, опершись на нее, полюбовался на дело своих рук и достал пищаль.

Старший стрелец потянулся во сне и, почувствовав путы, проснулся. Он увидел Федюньку с пищалью.

– Измена! – крикнул он во всю глотку.

От крика проснулись двое других стрельцов и начали рваться. Федя поднял тяжелую пищаль на прицел.

– Не орать! Я вас полонил, – сказал он голосом, дрожавшим от радости и волнения.

Стрельцы под дулом пищали умолкли и поглядели на Федю. Воинственный вид его их рассмешил.

– Пошто же ты нас полонил? – спросил старший стрелец.

– С воеводскими лазутчиками чего же делать! – важно ответил Федюнька. – Утре вешать вас буду, как вы Кузьму…

В этот миг по дороге промчались всадники.

– Наши приехали, малый. Теперь ты пропал! – сказал старший стрелец.

– Молчи! – остановил Федюнька. – Станут стучать в ворота, и молчите все, а не то пальну… – Он вздохнул. – А может, наши… – с надеждой сказал он, прислушиваясь. Он услыхал на дворе голоса обоих братьев… Значит, Иванка цел!..

– Ва-аши! – не выдержал он подразнить стрельца и крикнул во двор, стараясь, чтобы голос его казался грубым и взрослым: – Иван! Федор! Не бойтесь, идите сюда – я стрельцов полонил!..

Иван и Гурка вошли в избу обгорелые, внеся запах дыма.

– Здоровы, стрельцы! – сказал Гурка. – Как же вы такому парнишке дались?

– Напоил, шишонок, да пьяных связал, – признался старший.

– Молодец, Федор! – хлопнув брата по плечу, сказал Гурка.

– Ульянки Фадеева, что ли, полсотни? – спросил он стрельцов.

– Его, – подтвердил старший.

– Висит ваш Ульянка на том суку, где вы вешали Кузю, – сказал Иванка.

– Да с ним и Неволька-изменщик, – добавил Гурка.

– Помилуй! Да кто сказал, что мы вешали Кузьку? – взмолился старший стрелец. – Кузька сын Прохора, я его с эких лет знаю!..

– Нас не было там… – вмешался второй стрелец.

– Ладно, – прервал их Гурка. – Ты, Федя, их карауль, а мы с Иваном пойдем на часок к Максиму…

Они вышли в соседний двор.

– Что ж, робята, пятидесятников воевода не даст по деревьям вешать, – в раздумье сказал Максим, узнав обо всем происшедшем. – Теперь нагонят стрельцов по уезду – житья не станет… Видно, пора забаву кончать да идти на Дон. А там слушать в оба с Руси вестей: как где начнется в новых местах, так и всюду вновь подымать… Зови-ка сюда стрельцов, – обратился Максим к Иванке.

Стрельцов привели.

Иванка взглянул на них поближе и узнал молодого стрельца Павлика Тетерю.

– Я тебя видел во Пскове недели нет! – удивился Иванка.

– И я тебя видел с угольной рожей, да, вишь, не выдал! – ответил стрелец. – Послали еще нас, новую сотню, тебя ловить, да, сказывают, еще сотни две посылать хотят. До того, мол, уж дерзок! Извести все ватажки вышел указ…

– Вы нас пустите с миром, – просто сказал старший стрелец. – Мы вам зла не хотим.

Иванка спросил Максима, как с ними быть.

– На что тебе их? Пусти. Не дворяне. Время придет, и встанут с народом опять, – отозвался Максим.

Стрельцы поклонились ему.

– А что, робята, пойдете ли с нами к весне? – спросил Иванка.

– К весне не встанут стрельцы, – ответил старший. – Летом надо нам было еще держаться, а весной не поднять. Теперь долго силы копить.

– Да и вы бы смирились, – сказал Павлик Тетеря, – не ныне, так завтра найдут. Что за корысть, коль повесят?

– Один за всю землю не встанешь, – поддержал его старый стрелец. – Ну, будешь разбойничать, ну, дворян погубишь десяток, а толку что?! Без города, без стрельцов воевать на дворян не ходи: они дружны и ратное дело знают…

– А коль мы отобьем из съезжей избы Гаврилу с Михайлой, Томилу, Козу да иных, да учиним на дворян ополченье, как Минин-Пожарский на ляхов, да сызнова город подымем? – сказал Иванка и выжидающе поглядел на стрельцов.

– Не вздынешь, – твердо ответил старик. – Крестьяне жить привыкли погост от погоста семь верст… Ты их не собьешь в ополченье. Они – как грибы по кустам…

– А Минин?.. – запальчиво возразил Иванка.

Старый стрелец усмехнулся.

– Минин дело совсем не то, малый, – со снисхождением сказал он. – Когда враг из чужой земли лезет, тогда все встают. Уж куды – бояре, и то иные корысть свою забывают. На том и держится Русь, без того ей не быть… Ино дело, когда меж себя, – тут не единство, а рознь… Не было бы розни, и спору не быть… Эх ты, Ми-нин! – со вздохом закончил стрелец. – Не усидел на спине, на хвосте не удержишься!..

– Да и слух есть, робята, – сказал Павлик Тетеря, – сказывают – царь указал, чтобы заводчикам мятежа не бывать во Пскове, и их в Москву повезут…

– В Москву?! – подскочив, воскликнул Иванка. – Когда повезут?!

– Кто знает, когда… – ответил стрелец.

Гурка вышел, пока Максим и Иванка говорили со стрельцами.

– Федюнь, где Аксюша? – шепнул он, возвратясь.

– На печке, чай, спит, – сказал Федя.

– Да нет ее там.

Гурка кинулся по деревеньке ее искать. Во дворах ее не нашлось, даже не заходила. Он вышел с фонарем в конюшню. Стойло, где был жеребец Аксюши, теперь опустело…

– Уехала! Эх, девка, девка, спугнул я тебя, как голубку! – воскликнул Гурка. – Теперь бы нам и зажить!..

Братья, семья, все, чего ему не хватало в бродяжной, бездомной жизни, явилось само. Ему вдруг захотелось тепла и покоя… Жениться, уйти куда-нибудь на Дон, что ли, в далекие земли, зажить домом, не воевать, не драться, не подставлять головы…

– Уехала, – в раздумье и досаде повторил Гурка, сокрушенно качнув головой.

Он постоял в конюшне у опустелого стойла и молча вошел в избу.

– Нашел? – спросил Федюнька, уже возвратившийся от Максима.

– Не нашел. Домой ускакала, к матке…

– И умница, слава богу. Куды ей тут с нами! – одобрил поп Яков…

10

На пеньке у дороги, возле Пантелеймоновского монастыря, сидел старичок с топором и котомкой…

–Шерстобит со своим лучком и с ним монастырский служка по дороге на Псков поравнялись со старичком-плотником.

– Здоров, дед! – поклонясь, окликнул его Шерстобит.

– Заспались, молодые. Тут чуть не замерз, – сказал плотник, встав с места. – Пора, пора, – тихо добавил он. – Пистоли заряжены ль?

– Все припасено, отец Яков, – ответил Шерстобит.

– Ну, гляди, не зевать! Не схватили бы нашего молодца.

– Не дадим! – уверенно сказал Шерстобит.

Из снежной дали встали псковские стены и башни Великих ворот.

По дороге тянулись обозы по пять, по десять саней, шли пешеходы, редко – в валенках, чаще в лаптях, с узелками и с котомками, закинутыми за плечи…

Одетый плотником поп Яков, служка и Шерстобит шли вместе. По мере приближения к городским воротам все суровее и озабоченней делались их лица.

То отставая от них, то равняясь, то обгоняя, шли пешеходы – крестьяне, монахи, стрельцы, горожане по трое, по четверо вместе, и поп Яков значительно переглядывался с прохожими, но ни разу не скинул шапки, не поздоровался и не сказал никому ни слова…

У самых Великих ворот их нагнал обоз из пяти возов с бочками. У передней лошаденки распустилась супонь. Обоз почти обогнал их. Старик плотник крикнул хозяину:

– Эй! Супонь рассоплил, подбери, раззява!

– Спасибо, папаша, – кротко ответил тот, остановился и стал возиться у конской морды, затягивая хомут. Все воза с бочками остановились за ним, и пешеходы их обогнали, подходя к воротам…

На многих санях ехали в город к торгу крестьяне, везли продавать кто свиную тушу, кто битых гусей, кто сено. И воротные стрельцы у Великих ворот осматривали воза, чтобы не было какого-нибудь неуказанного «воровского» привоза.

Молодой стрелец Костя Волосяник стоял у ворот. Он вскакивал на воза, повертывал тушу, ворошил сено, протыкал его копьем и пропускал крестьян в ворота. Он подошел к возу с двумя бочками.

– Что у тебя?

– Квашеная капуста, не видишь? – развязно ответил хозяин.

Костя Волосяник вскочил на сани и скинул покрышку с бочки. Он открыл рот, да так и остался.

– Накрой скорее, дурак! – проворчала из бочки «капуста», направив на него пистоль.

Костя опомнился и накинул покрышку. Хозяин саней стоял белый как снег. В ожидании, когда проедут воза, застряла в воротах толпа пешеходов. Лица их были напряжены, руки всех были сунуты в пазухи…

– Чего встал!.. Чего встал посреди дороги? Пошел! – закричал на хозяина «капусты» Костя. Тот взмахнул кнутом так, что чуть ли не пересек пополам лошадь.

– Н-но-о! Ме-о-ортвая! – заорал хозяин, торопясь проехать в ворота…

Костя Волосяник скинул шапку и задумчиво почесал в затылке.

– У тебя чего? – спросил он следующего мужика.

– Вишь сам – капуста.

– Ступай живей! – огрызнулся Костя, даже не смея взглянуть на бочку…

Толпа пешеходов с дружным и облегченным вздохом двинулась в ворота за санями.

Но они запоздали…

11

«Чтобы Гаврилка с товарищи во Пскове, сидя за приставом, злого умысла не учинили и воровства и смуты не завели, отослал я их, по вашему, государь, указу…» – писал воевода, окольничий князь Львов к царю.

Под сильным конвоем дворян и казаков тронулась вереница саней. Было раннее утро, а город уже проснулся.

Увидев печальный поезд, две-три женщины крикнули:

– Повезли!

– Казнить повезли!

Одна запричитала, подхватила другая, и вдруг – как это вышло, что молва неслась быстрее коней, но только до Петровского конца города долетела она раньше, и, когда подъехал санный поезд, улица была уже вся запружена толпою народа.

– Дорогу! – выкрикнул пристав, боярский сын Марк Тимашев, тот самый, что охранял поезд Логина Нумменса при въезде его во Псков.

В другое время, в другом месте боярский сын не постеснялся бы огреть плетью двоих-троих ближе стоявших людей, но на этот раз его одолела робость. Правда, он не видал оружия ни у кого в руках, но толпа была так велика и густа, что могла просто так, руками разорвать в клочья стражу вместе с конями…

А народ притекал еще сзади. Отставшие догоняли поезд, на ходу натягивая шубейки и зипуны, женщины с ребятишками, ребята постарше – сами собой… Бежали посадские и стрельцы с криками, с плачем и бранью.

– Не велели во Пскове казнить, в Новгород повезли! – кричали в толпе.

– Эй, пристав, скажи там боярам, коли велят их казнить, и нам быть всем с ними в казни!

Пристав обернулся.

– Кому скажу? – спросил он. – Нас-то, сирот, и не пустят к боярам.

– А ты дойди! – крикнула крендельщица Хавронья. – Всем городом сказываем!

– Всем быть опять в татарыку, коль их казнят! – крикнул каменщик Прохор.

– Дядя Гавря! – окликнул Иванка, пробившись в толпе к саням, в которых ехал хлебник с семьей.

Хлебник оглянулся, и хотя Иванку было трудно узнать в лицо, он узнал его.

– Дядя Гавря, я всех вас отобью. Глянь, как город кипит! – сказал Иванка дрожащим от радости голосом.

При виде толпы, вышедшей провожать своих вожаков, он поверил в немедленное восстание города. Он видел волнение Пскова, такое же бурное, как в тот день, когда год назад в такой же толпе бежал по льду Великой, наперерез поезду Логина Нумменса…

– Уймись, Иван, – строго сказал Гаврила. – Вишь – люди плачут. Кто плачет, тот уж не воин!..

– Гаврила Левонтьич, как битва пойдет, так и слезы просохнут! – воскликнул Иванка.

– Уймись, говорю! Погубишь себя, и только.

– Да что я – один, что ли, в город прилез?! У меня ватага вокруг. Все на меня глядят. Только двину шапку, стрельцы и дворяне с коней упадут!..

Хлебник смолчал.

– Страшишься?! Своей головы бережешь! – воскликнул Иванка с упреком. – Аль крестное целование боишься нарушить и милости хошь заслужить смирением?!

– Эх, Ваня! – со вздохом сказал хлебник и ничего не прибавил.

– Поп Яков с нами и тоже ждет, – сказал Иванка, не отставая от саней хлебника.

– Скажи старому, чтобы тебя унял. Пора все кончать. Уходите подале – на Дон, что ли, али в Брянские леса… – тихо сказал Гаврила.

– А вы?! Вас на казнь отдать?

– За правду и смерть не страшна… А может, помилует царь – пошлет в ссылку, как знать!.. – ответил Гаврила.

Это был уже не тот человек, которому безраздельно верил и кого так жарко любил Иванка.

Борода Гаврилы свалялась и поседела. Голос его был глух, под глазами и на скулах отеки, взгляд поблек, и весь он был сгорбленный и прибитый. Железная цепь гремела у него на руках, как на собаке, от каждого движения.

Жена и дети расширенными и тревожными глазами глядели на хлебника, слушая его разговор с Иванкой и не вмешиваясь, даже не переводя своих любящих испуганных глаз от лица Гаврилы к лицу Иванки, словно его здесь и не было…

Слова Гаврилы нагнали отчаяние на Иванку. Но если хлебник отказывался от того, чтобы быть отбитым, то не откажется от задуманного Томила, и если не ради себя, так ради Аленки согласится, конечно, кузнец… Иванка глазами нашел впереди сани, в которых везли кузнеца, и, взглянув ему в спину, узнал с ним рядом в санях Аленку… Ее, ее тоже увозят!..

Иванка обогнал сани и протолкался к Мошницыным…

К ним протискивались соседи, знакомые, обнимали и целовали их. У всех отъезжающих на глазах стояли слезы умиления, благодарности и глубокой печали. Что бы ни ждало их впереди, но никогда не увидеть им больше родного города!..

– Михайла, здравствуй! – произнес Иванка над ухом Мошницына, улучив минутку…

Кузнец вздрогнул.

– Схватят тебя, – не оглянувшись, ответил он, сразу узнав Иванку. – Пошто ты сюда прилез?

– Дочку сватать к тебе прилез! Слышь, кузнец, пятьдесят сватов, пятьдесят пистолей. Кони ждут и невесту и тестя. Таких коней понабрал у дворян – никто не догонит.

Аленка слышала все и не смела поднять глаза.

– Слышь, Алена, – негромко сказал кузнец.

– Не мочно мне бачку покинуть, – ответила она. – Куды он один, без меня!

– И бачку твоего отобьем. Все готово: робята мои вокруг. Оглянись – все глядят на тебя, ждут согласья. Как окажешь, так враз и подхватят тебя из саней и дворян с коней мигом постащат, – говорил Иванка, идя за санями.

– Не балуй, Иван, – возразил кузнец. – Сколько крови прольешь в городу, и кровь та падет на Алену. Какое ей счастье будет? Сколь малых детишек, глянь!..

– Робята мои не попятятся, дойдем до ворот, там посадски отстанут, тогда отобьем. Аль не любишь больше? – спросил Иванка, склонившись к Аленке и заглянув ей в лицо, закутанное платком.

Она увидела усатого черномазого молодца, и, хоть было грустно и тяжело, она засмеялась – так был непохож усач на ее Иванку…

– За бачкой поеду, Ивушка, – тихо шепнула она. – Люблю я тебя, как Якуню любила. А бачку как кинуть?..

– Михайла, ты слышишь, пошто дочь свою губишь?! Слышь, отобьем вас обоих!.. – твердил Иванка с упорством.

– В чепях я, в колоде: сам бечь не могу, – возразил кузнец.

– Снесем на руках до коней, а поскачем что ветер! – твердил Иванка.

– Гаврила, Томила и Прохор да все – все поедут, а я убегу? Бесстыдник я буду! – ответил кузнец.

– Пропустите, посадские, дайте дорогу! – выкрикивал пристав.

Но его не слушали. Люди подходили к саням, совали деньги, лепешки, сало и яйца, обнимали и целовали уезжавших…

Целый час пробирался поезд через толпу к Петровским воротам, и сын боярский охрип и не мог больше кричать, и казаки не кричали, а только старались при первом случае каждый раз продвинуть хотя бы на шаг коней…

Иванка, не отставая, двигался за санями. Не стесняясь отца, он твердил Аленке, как будет ее любить и лелеять, что нет жизни ему без нее… Она опустила глаза и молчала.

Иванка в волнении перебежал к саням, в которых везли Козу и Томилу. Он обнялся с летописцем.

– Сын боярский глядит на тебя, – шепнул Томила, – бежал бы, рыбак.

– Уходи живей, баловень, двуголовый! – сказал Прохор Коза. – Где Кузьма? Тоже тут?..

– Кузьма в деревне вас ждет, – слукавил Иванка. – Я пришел за вами. Как уйду?! Да вы не бойтесь, нас не дадут в обиду: со мной ватага, всех отобьем…

– Иван, не балуй! Пропадешь и иных погубишь: старые стрельцы у ворот в караулах – на нас они злы, всех побьют вместе с семьями, и царь им спасибо за службу скажет, – строго заметил Прохор.

– Иди… Спасибо – пришел проводить. Рад, что вижу тебя напоследок, – ласково добавил Томила.

– Томила Иваныч, да как же тебе не срамно?! Что в сбитенной говорил, ты забыл?

– Другая неделя – другие думы, Ванюша. Уж поздно ныне!..

Вот уже рядом Петровские ворота, вот-вот кончится все…

Ватага Иванки сбилась толпой впереди коней, преграждая дорогу, оттягивая минуты, не зная, что делать дальше, не решаясь перемолвиться словом со своим атаманом, чтобы не выдать его…


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48