Немного отдышавшись, попыталась собрать воедино разбегающиеся мысли, представить себе в связном виде то, что случилось в ее присутствии. Но это не вмещалось в пределы ее представлений. Острая верхушка машины исчезла, тут сомнений быть не могло. Исчезла в одно мгновение, словно в мельчайшую пыль разлетелась. При этом так жутко грохнуло и так встряхнуло воздух, что ее, Неэм, сбило с ног. Она почти не сомневалась, что именно эта встряска стала причиной ужасной гибели озорников, которые забрались на самый верх машины, но больше ничего толкового в голову не приходило. Что все это означает? Почему случилось? Чего добивались? Почему добивались?

Все это были неразрешимые загадки, и Неэм снова пронял страх. Так или иначе, а случилось что-то такое, что не должно было случиться. Как знать, не она ли в этом виновата? Мысль о беглых караульных ее не посетила, не посетила и мысль, что, останься они на посту, может быть, удалось бы предотвратить озорство, с которым ей одной было не справиться. Но Неэм смутно догадывалась, что ее обманули — то ли обдуманно, то ли нечаянно сотворили что-то неладное и теперь уже не исправимое.

А как посмотрит на это Победоносец? Предчувствие говорило, что озоровали без его ведома и уж никак не по его приказу. А если он теперь прогневается? Ведь на нее прогневается, конечно же, на нее, не на кого-нибудь! Рядом была, а не шугнула, не оберегла. Может, надо пойти и покаяться? Или лучше спрятаться и чтобы никому ни звука? Даже Победоносцу?

Именно эта мысль зацепилась за что-то в голове у Неэм. Опять же, если Победоносец сам все видит, сам все знает, то незачем его уведомлять о случившемся, ему и так уже все известно, так что остается только бежать подальше от его гнева. А если он не всезнающий, то не лучше ли, чтобы он, при случае дознавшись, не догадался, что Неэм при сем присутствовала? Как ни посмотри, а не попадаться больше ему на глаза — оно всяко надежнее.

Приняв это решение и немного переведя дух, Неэм направилась извилистым ущельем на юг, надумав затем податься на запад, хоть в горные поселки на отшибе, лишь бы подальше от города на Теплых Прудах, где, несомненно, находится Победоносец.

Знать не знала Неэм, что в действительности Победоносец в эту минуту находится далеко за морем и воюет с шернами у противоположного полюса Луны…

А Марк, стоя на вершине перевала и поглядывая на Землю, туманным серпом обозначившуюся над горизонтом, не думал, не гадал, что его машина, запущенная двумя запершимися в ней Братьями Истины, в эту самую минуту мчится к его отчей звезде.

Дело шло к вечеру, и Марк ожидал, что вот-вот должен прибыть Ерет с подкреплением. Дела обстояли из рук вон плохо, перетрудившимся и невыспавшимся людям уже не хватало сил. По извечному закону войны они превратились из наступающих в обороняющихся. Уже никто не помышлял о том, чтобы уничтожить шернов в их собственном логове, речь шла только об удержании занятой позиции до прихода подкрепления. Вслух об отступлении не рассуждал никто, но большая часть воинов думала о нем как о неизбежности, откладываемой просто из-за слишком малых сил горсточки, которой грозит гибель во время трудной ретирады по разоренной стране. Люди ждали, тревожно и тоскливо высматривали, где там Ерет со свежими силами, поскорей бы с ним соединиться, чтобы не так опасно было идти назад к Великому морю.

Звезда Победоносца меркла.

Сам он молчал и ни с кем не делился планами. Отыскал более удобный путь снизу к снежному желобу, приказал доставить волоком на веревках брошенные при восхождении пушки, установил их на позициях, навел на дивный город шернов, и на том дело кончилось. Пушки молчали, потому что боеприпасы были на исходе, беспокоящие действия прекратились. Теперь шерны время от времени устраивали внезапные вылазки, их отбивали, усеивая окрестные скалы мертвыми телами врагов.

Так миновал еще один день, бесконечно долгий по-лунному. Под вечер обычно невозмутимый Победоносец начал проявлять признаки тревоги. Стоя на вершине перевала в окружении горсточки телохранителей, он то и дело осматривал в бинокль окрестности, не сводя глаз с направления, откуда ожидал подхода подкрепления. И хмурился, не обнаруживая в той стороне среди ущелий и осыпей признаков приближения новых сил. До заката оставалось не более полусотни часов.

Он уже собирался дать своим людям команду возвращаться на внутренний склон горного кольца, где находился лагерь главных сил, как вдруг заметил, что шерны, ранее, подобно стае пуганых ворон, кружившие поодаль от его отряда, разом потянулись куда-то вниз. Зашевелилась догадка: это близится Ерет, шерны хотят помешать его подходу. И вместо того, чтобы возвращаться в лагерь, Победоносец поспешил присоединиться к отряду, который охранял дорогу на перевал с наружной стороны кольца, и приказал сию же минуту открыть огонь, не жалея оставшихся патронов.

Лязгнули затворы, и началась стрельба по туче шернов, висящих над дорогой у линии вечных снегов. И как божественная музыка, прозвучала в ушах Победоносца ответная стрельба откуда-то снизу. Это приближался Ерет.

Через два часа отряд, с боем поднимающийся вверх по желобу, стал виден невооруженным глазом. Ерет шел медленно, людям приходилось отбиваться от наседающих шернов и заодно волочь ящики с оружием и патронами. Марк выслал на подмогу часть своего отряда.

На крутом снежном склоне отряды соединились, шерны попрятались в расщелинах, оставив множество убитых, и Ерет, взмокший от пота и перемазанный кровью, подошел к Победоносцу, чтобы доложить об исполнении поручения. Но Марк не стал слушать.

— Это подождет, — перебил он Ерета. — С тобой все, кто прибыл?

— Я оставил за морем Анну. Возможно, завтра он приведет еще кое-кого, если сумеет пробиться.

— Добро. Сейчас не время отдыхать. Принимай команду надо всеми, кто здесь есть, и веди за мной на ту сторону, в лагерь.

— А может, лучше вызвать сюда тех, кто остался в лагере? — спросил с мыслью об отступлении один из подчиненных Марка, командир охраны перевала.

Но Марк не ответил и спешно направился в лагерь.

Соединенный отряд одолел перевал и спустился на луг между утесами, где располагался лагерь главных сил. Вновь прибывшие громко приветствовали ветеранов, а те встречали пополнение радостными возгласами, уверенные, что его приход означает скорый возврат на родину. О присутствии еще недавно обожаемого Победоносца чуть вообще не позабыли, пеняя лишь на скорое наступление ночи, которую придется пережидать здесь.

А Победоносец распорядился кончать разговоры и, к полному удивлению войска, приказал немедленно раздать боеприпасы и занять места в строю. Солдаты по привычке подчинились, но вполголоса недовольно заворчали. Кое-кто в открытую заговорил о том, что мочи больше нет, что, мол, весь поход — одно безумие и пустая трата сил.

Марк расслышал и, словно в ответ, приказал Ерету поставить расчеты к пушкам. Взглянул на клонящееся к закату солнце и обратился к войску:

— До захода солнца осталось сорок часов. Хватит. Ночевать будем в городе шернов.

Эта краткая и неожиданная речь поразила солдат как гром с ясного неба. Минуту длилось изумленное молчание, а потом раздался громкий крик восторга. Колеблющиеся, смирившиеся с мыслью о постыдном отступлении, даже о бегстве, люди почувствовали, что ими командует истинный Победоносец, который ведет их в решительный бой.

Марк не дал утихнуть воодушевлению и не оставил солдатам времени на раздумье Ударили пушки, и под их прикрытием начался спуск беглым шагом в долину.

Не иначе как шерны к такой яростной атаке не были готовы, тем более что день шел к концу. Организованного сопротивления не было. Со всех сторон налетали беспорядочные стаи, беспомощно кружили над головами идущих на приступ и гибли тучами, не в силах противостоять штурму. Победа, которая, казалось, осталась далеко позади, на равнине, снова шла впереди, как в доброе, старое время.

За несколько часов одним неудержимым натиском Марк завладел большей частью долины, наполнив кровью и мертвыми телами сапфирные пруды среди зеленых лугов. Попадавшиеся по пути поселки не долго думая разрушали ручными гранатами и рвались вперед, к городу, стоящему на скалистой центральной горе. Следом подтягивалась артиллерия и через головы наступающих все более чувствительно била по шатающимся стенам.

Ерет смотрел на Победоносца восторженными глазами. Молчал, но весь его вид говорил, что он видит светлого бога, воистину ниспосланного Луне на страх супостату, что, на время усомнившись в этом боге, он тем жарче теперь обожает своего идола.

А тот, подведя ряды атакующих к самому подножию горы со стороны, где между башен находились городские ворота, не останавливаясь, указал рукой на неприступные утесы:

— Вперед! Вперед! Еще есть время!

Приказать было легко, исполнить куда труднее. Солдаты падали от усталости, им хотелось пить, у них тряслись руки, от вспышек выстрелов в глазах шли круги, так что дороги было не разобрать.

— Владыка, может, объявим привал? — робко спросил Ерет.

Но Марк отрицательно покачал головой.

— Ни на час, — сказал он. — Упустим солнце, и шерны могут опомниться.

— Половину людей потеряем.

— Пусть! Зато половина окажется там!

И Марк указал на башни, сверкающие на солнце, полускрытом гребнем горного кольца.

Ударили пушки, и начался подъем по крутому склону под градом камней, сыпавшихся со стен.

Неизвестно, чем кончился бы этот неистовый штурм, если бы не счастливый случай. В ту самую минуту, когда строй начал ломаться и пятиться и вот-вот готова была вспыхнуть губительная паника, быстроглазый Нузар, шедший нога в ногу с Победоносцем, заметил под козырьком скалы вход в пещеру, а в глубине — ведущие вверх каменные ступени. Видимо, этим лазом жители пользовались, когда сильный ветер или усталость заставляли идти ногами, а не взмывать на крыльях.

В эту темную нору, оберегавшую от сыпавшихся сверху камней и стрел, Марк не долго думая послал лучших из лучших. Попавшуюся по пути кованую дверь взорвали и полезли наверх, вслепую паля из ружей, чтобы расчистить дорогу.

Наконец вырубленный в скале коридор кончился и воины оказались на просторной лужайке, расположенной на пологом склоне под самыми стенами. Снизу ее не было видно, а с лужайки не было видно тех, кто остался внизу возле пушек. Но было слышно, как оттуда палят по стенам, до которых осталось несколько сотен шагов. Марк приказал дать тройной ружейный залп, таков был условный знак прекратить обстрел снизу, и через пролом в стене ворвался в город.

Шернов охватила паника. Такого оборота событий они явно не ожидали. Отчаявшись защитить город, они взвились над ним стаей спугнутых хищных птиц и ринулись вниз…

Солнце заходило, когда Марк, приказав поднять снизу на веревках оставленные пушки, укрепился на ночь во взятом городе. Повсюду разожгли костры и расставили караулы, опасаясь ночного нападения. Караульная смена с оружием наизготовку зорко следила, не мелькнет ли над головой слабо светящийся лоб подлетающего шерна, чтобы метким выстрелом сбить лазутчика.

С наступлением темноты Марк заперся вдвоем с Еретом в огромном сводчатом здании, которое, казалось, еле держится от ветхости и недавней пушечной пальбы.

Он сидел на камне, похожем на древний алтарь, опершись подбородком на ладони и поставив локти на колени, и широко открытыми глазами смотрел на пламя в очаге. Ерет лежал рядом на разостланной шкуре. Камнем, брошенным со стены, Ерету зашибло ногу. Приподнявшись на локте и размахивая свободной рукой, он рассказывал Победоносцу о трудах минувшего дня. Рассказал, что от моря до самых гор шли по пустой равнине, попадались только остывшие пепелища времен начала войны. Но при входе в горный край встретили полчища шернов, пытавшихся силой преградить путь. И началась непрекращающаяся битва, в которой каждый следующий километр приходилось брать с боем. А от разгрома у подножия кольца отряд был спасен не иначе как своевременной помощью, посланной Марком навстречу.

Победоносец слушал, молчаливый, угрюмый и неподвижный. Лишь когда Ерет заговорил о том, как его встретили на Теплых Прудах и что за смута, что за происки там теперь затеваются, брови у Марка на краткий миг поднялись и голова дернулась враждебно и гордо.

Молодой воитель наконец умолк и вопросительно глянул Марку в лицо. Чувствовалось, что с губ у Ерета просится сдерживаемый почтительностью вопрос: «Что дальше?» Если и существовали в душе у Ерета хоть какие-то сомнения в предназначении и божественной мощи светлого пришельца с Земли, то после штурма и попросту непостижимой победы они отпали полностью, однако свет сердечной радости пригашали заботы о будущем. Он понимал, что если Победоносец вознамерится продолжать войну с прежним размахом, солдаты начнут гибнуть от перенапряжения и нехватки сил. Но Марк тоже понимал это. Здесь, в захваченном городе шернов, в этой заоблачной, неприступной и все-таки взятой западне, он яснее, чем когда-либо, видел, что об окончательном и бесповоротном покорении лунных первожителей не может быть и речи. На это нужны годы и гораздо большие силы, чем те, которыми на сегодняшний день располагает лунное человечество…

Невеселые думы были прерваны появлением нескольких караульных. Они вели пойманного по соседству, поседевшего от старости шерна. Шерн не защищался и не пытался бежать, поэтому его не убили, а помня наказ Победоносца брать пленных живьем для дознания, доставили к вождю целым и невредимым.

Шерн был одет в диковинный плащ, густо шитый драгоценными камнями, на руках и ногах у него были золотые чеканные браслеты. Поставленный перед Марком, он глядел на человека с интересом, но безо всякой тревоги.

Марк заговорил с ним, но шерн покачал головой, давая знать, что не понимает, и начал посвечивать тусклыми цветными пятнами на лбу. Среди присутствующих никто не разумел этого языка. Бросились искать Нузара и подчиненных ему двух выворотней, которые выросли в этой стране среди шернов и, вероятно, могли бы послужить переводчиками.

В ожидании, пока их найдут, Марк начал расспрашивать солдат, как им удалось поймать шерна. И услышал необыкновенный рассказ. Неподалеку от этого здания солдаты обнаружили круглую башню, решили поискать там ночлега и наверху наткнулись на запертую дверь.

Город был пуст и покинут. Ни один шерн никому на глаза не попался, и поэтому никто не рассчитывал на такую находку.

Однако дверь была заперта. Солдаты решили, что это сделано шернами, перед тем как упорхнуть через окно. И взялись ломать дверь просто так, ведь ночлег можно было найти где угодно.

— Устать-то мы устали, что правда то правда, — пояснял один из солдат. — Но сами знаете, как в драке разойдешься, так удержу нет, ноги еле носят, а руки чешутся, чего бы еще раздолбать. И башня чудная, интересно там. По стенам вдоль лестницы знаки разные, и снизу видно, что на верхушке какие-то штуки непонятные. Дверь толстенная была, крепкая, корячились долго, я первый туда вломился и вот товарищ со мной. Смотрим — шерн. Как точней сказать, не знаю, а первое, что я подумал, глядя на него, — он, должно, ненормальный. Сидит спиной к нам, ноль внимания, и камушки малюет.

— Что-что? — не понял Марк.

— Камушки, говорю, малюет. Мы вошли — он даже не шелохнулся, вся берлога этими камнями набита, кругляши такие, с кулак, и в разные цвета размалеваны. Полки по стенам, и они на полках лежат рядами. Я захватил один, вот гляньте.

С этими словами солдат протянул Победоносцу шар, точенный из камня и покрытый от полюса до полюса тесной спиральной линией из разноцветных точек. Марк взял шар, долго рассматривал, а потом бросил взгляд на шерна. Пленник дрожал всем телом, не сводя глаз с рук Марка. Победоносец несколько раз подбросил шар — глаза шерна так и ходили за камнем, ловя каждое его движение в воздухе.

Доложили, что прибыл Нузар с товарищами. Выворотни вошли, увидели шерна и пришли в такое возбуждение, что позабыли отвесить Победоносцу обычный поклон. Как бы онемев от испуга, уставились на старое чудище, с явным изумлением глядя на сыромятной кожи ремни, которыми были опутаны его руки на запястьях возле блестящих золотых браслетов. А Нузар, увидев в руках у Марка каменный шар, воздел руки и распластался ничком на полу перед Победоносцем.

— Ты властелин, ты величайший из великих! — воскликнул Нузар. — Ты поймал самого Великого шерна, мы о нем слышали, но видеть — не видели никогда! И вот мы глядим на него, а он стоит перед тобой, о хозяин, как твой пленник, и на руках у него прочные узы!

Двое других выворотней тоже ткнулись лбами в пол, бормоча что-то бессвязное. Прошло довольно много времени, прежде чем Марк сумел добиться от них вразумительного рассказа.

Мол, среди шернов издавна идет молва, что в одном неприступном городе живет всезнающий старец. Его называют Великим шерном, он хранитель тайн, которые испокон веков пишутся цветным письмом на круглых камнях. Он свят, и никто не смеет его коснуться, хотя он не правит и никому ничего не приказывает. Сами шерны ничего не хотят знать, они считают, что это лишняя тягота и превыше всего ценят забвение, но Великий шерн знает все на свете, а когда чует, что близится смерть, сам выбирает себе наследника и посвящает во все тайны мира, не иначе как чтобы знание сохранялось.

Великий шерн записывает все важные события. Это ему поручено. Выворотни узнали его по плащу и золотым браслетам, а также по круглому камню — таких камней никому из шернов, кроме Великого, под страхом смерти расписывать красками нельзя.

Марк с удивлением слушал этот рассказ, не без любопытства разглядывая шерна. А потом спросил выворотней, могут ли они объясниться с шерном.

Нузар призадумался.

— Если он что-нибудь захочет сказать цветным лбом, худо-бедно, может, и поймем, — ответил он, — но голос для него ничего не значит, если он никогда не бывал среди людей. Между собой шерны пользуются голосом так, как люди, когда кивают или руками машут, по поводу самых простых вещей, если почему-то не получается смотреть друг дружке на лбы. Так что сказать ему что-то мы вряд ли сможем.

И все-таки Победоносец потребовал, чтобы они спросили у шерна, почему он не убежал вместе с остальными. Нузар оказался не в счет, поскольку не в состоянии был перевести вопрос. Двое других выворотней принялись издавать пронзительные, визгливые звуки, приседая и размахивая руками. Шерн презрительно посмотрел на них и посветил лбом. Выворотни примолкли и сосредоточенно уставились на мелькающие проблески.

— Что он говорит? — нетерпеливо спросил Марк.

— Он говорит, что так ему было угодно, — без особой уверенности ответил Нузар.

— То есть как это? И больше ничего?

— Ничего, хозяин. Говорит, что так ему было угодно. Марк встал и подошел к неподвижно стоящему шерну.

Жуткое лицо первожителя продолжало хранить бесстрастное, слегка презрительное выражение даже при виде великана вдвое выше ростом, чем любой из шернов и людей. Не угадывалось ни малейшего следа страха или замешательства. Разве что искра любопытства промелькнула в глубине четверки тусклых, налитых кровью глаз.

— Скажите ему, — обратился Марк к выворотням. — Он будет жив и свободен, если согласится ответить на мои вопросы.

Выворотни снова принялись завывать, лаять, приседать, размахивать руками и, когда через некоторое время шерн что-то ответил им проблесками, обратили к Победоносцу тупые лица со смущенным выражением.

— Он говорит: если бы ему жизнь была дорога, он ушел бы вместе со всеми. Но он хотел посмотреть…

Выворотень осекся.

— На Победоносца! — торопливо подсказал Нузар.

— Он действительно так сказал?

— Он сказал иначе, но не дерзну…

— Говори!

— Глянуть хотел на глупого жирного пса, — со стеснительной ухмылкой произнес выворотень.

Дальнейшие попытки добиться толку от разговора с шерном так ни к чему и не привели. Казалось, ему было безразлично, что его ждет и как с ним поступят. Ни угрозами, ни обещаниями его не удавалась склонить к ответам на вопросы. Лишь когда Победоносец спросил, о чем написано в каменных книгах, которыми он ведает, шерн гордо усмехнулся и ответил:

— Ступай и прочти.

После этих слов он замолк окончательно, то есть пригасил свой говорящий лоб.

Марк приказал отвести шерна обратно в помещение на башне и выставить у дверей караул. А сам отослал выворотней и Ерета и вышел наружу чуть-чуть подышать свежим морозным воздухом.

Чистое небо искрилось звездами. Снегопад еще на начался, но обильный иней уже покрыл толстым слоем улицы и плоские кровли домов. Освещая путь фонарем, Марк отыскал полуразрушенную лестницу, ведущую к обители шерна, и медленно зашагал наверх. Каменные стены узкой лестничной шахты еще дышали теплом, накопленным в течение жаркого дня, при неверном свете фонаря на них повсюду проступали остатки каких-то рельефов и фресок, не иначе как начавших облезать много столетий тому назад, да так и оставленных гибнуть в небрежении. В том месте, где лестничная площадка образовала подобие низкой округлой ниши, Победоносца заинтересовала странная фреска, составленная из цепочки соприкасающихся кругов. Он поднял фонарь и стал разглядывать выцветшую стенопись.

— Ошибки быть не может, — пробормотал он сам себе. — Однако это очень странно! Очень!

Круги оказались не чем иным, как картами земных полушарий с разных сторон. Рисунок выкрошился, большей части деталей было не различить, но в свое время карты были достаточно подробны. Очертания материков, морей и горных хребтов были обозначены без ошибок, хотя и толстыми линиями. А над цепочкой кругов на фоне черной волнистой полосы угадывался ряд кирпично-желтых зубцов. «Может быть, на цветном языке шернов это означает проклятие ненавистной звезде?» — подумал Марк и зашагал выше.

Десятка через два шагов попалась еще одна такая же ниша с такими же фресками, но намного постарше, почти не различимыми на сером камне. Сомневаться не приходилось: это тоже были изображения Земли, но иного вида, чем привычные для глаза. На одном из кругов можно было разглядеть что-то похожее на Европу, но Средиземное море выглядело узким замкнутым озером, а с севера до самых Карпатских гор в пределы суши врезался морской залив.

Странное чувство возникло. Бесспорно, перед ним была карта отчей планеты в те незапамятные времена, когда, быть может, и людей-то еще не существовало. А глаза шернов уже всматривались в звезду, висящую в черном небе над пустыней.

Мороз пошел по коже. Марк ускорил шаг, чтобы выбраться из этой духоты на верхушку башни.

Когда он оказался на самом верху, на небольшой смотровой площадке, вокруг была непроглядная по-лунному ночь. Город, долина и окружающее горное кольцо тонули в густой тьме, не различить было даже белизны привершинных снегов. Только в южной стороне над зубчатым черным гребнем едва брезжило серебристое свечение, и Победоносец понял, что это свет далекой Земли, прячущейся под самой чертой горизонта.

И, охваченный беспредельной тоской, простер к ней руки. И утешился мыслью о том, что недалек гот долгий по-лунному день, когда он в своей сверкающей машине ринется туда, домой, через небесные бездны, безо всякого сожаления навсегда покинув этот чуждый и жестокий мир.