Лунная трилогия (№2) - Победоносец

Видя, что страх перед их прозванием, который до нынешнего дня заставлял людей сторониться крепости, без следа миновал, и усомнившись в победе, шерны предоставили выворотням защищать доступ на верхние этажи, а сами начали скапливаться на тесной площадке между тремя шпилями, выжидая подходящей минуты для бегства. Марк заметил их и понял, что они задумали на своих неуклюжих крыльях пробиться к морю над головами осаждающих, захватить корабли, оставленные под немногочисленной охраной людей, и, не опасаясь преследования, отплыть в родные края. Он крикнул Ерету, которого держал при себе как бы адъютантом, чтобы тот глаз не спускал с флотилии в бухте, а сам созвал лучших лучников и с их помощью принялся разить появляющихся на крыше шернов. По правде сказать, стрелы из луков, натянутых полудетскими руками здешних вояк, редко долетали до цели и почти не наносили шернам вреда, но зато огнестрельное оружие в руках Победоносца сеяло среди шернов ужасную гибель. И вскоре оставшиеся в живых покинули крышу. Видимо усомнившись в возможности бегства по воздуху, шерны искали спасения внутри стен.

Именно в этот миг вытесненные с верхнего этажа выворотни в смятении устремились на чердак, чтобы занять последний рубеж обороны у бронзовой решетки, которая перекрывала вход на крышу. Во мраке на лестнице столкнулись две волны, и взбешенные поражением шерны ударили сверху на выворотней, гоня их вниз, в гибельную атаку. Попав меж двух огней, выворотни обезумели. Подавляемая страхом и почитанием ненависть к господам, которые только и знали что помыкать верными рабами, полыхнула с непоборимой силой. И, не обращая внимания на оружие в руках людей, несущее смерть снизу, выворотни повернули фронт наверх в отчаянном нападении на своих отцов и поработителей.

Схватка была короткой. Не выдержав натиска, шерны снова оказались на крыше, открыв дорогу туда и выворотням. Но там их встретил убийственный огонь Победоносца. Рассвирепевшие, утратив всякую надежду на спасение, шерны взмыли в воздух и тучей громадных, безобразных грифов ринулись на Марка, положив выместить на этом ужасном великане хотя бы свою неминучую гибель.

Было их не больше десятка, но не ожидавший нападения Победоносец наверняка был бы сражен, если бы не лучники у его ног, которые с неслыханной сноровкой прошивали стрелами устремившихся на него убийц. И все же он получил несколько страшных ударов током от рук нападающих. А один шерн даже изловчился впиться Победоносцу в грудь и, задушенный рукой великана, висел на нем, удерживаясь мертвым зацепом когтей и клюва.

Ослабевший, обессиленный долгим сражением, Марк не устоял на ногах и сел, но тут с башни прозвучал торжествующий клич. Выворотни были перебиты, люди полностью овладели крепостью.

Продолжал отбиваться один только Нузар, былой подручный Авия с багровой отметиной на роже. Он вскарабкался на один из трех шпилей башни и оттуда швырял плитами черепицы в тех, кто пытался его достать. У сражавшихся в башне не было с собой ни луков, ни пращей, крикнули оставшимся внизу, чтобы доставили наверх оружие, но пожар, внезапно вспыхнувший на нижних этажах, вынудил победителей отступить с крыши.

Нузар остался один. После ухода людей он спустился со шпиля и сел на карниз, хладнокровно ожидая смерти. Победоносец снизу заприметил его и крикнул, что он будет цел и невредим, пусть спасается от пожара. Выворотень медлил, видимо не веря в обещание, но когда Марк повторил свои слова, вытащил из укрытия связку веревок, закрепил конец на карнизе и спустился с горящей башни в самую гущу толпы. Пока он висел в воздухе, несколько лучников натянули тетивы — уж больно была доступна цель, но Марк вовремя удержал стрелков, крича, чтобы строго блюли данное им слово.

— Этот выворотень — моя собственность! — громко крикнул Марк. — Кто его тронет, тот будет иметь дело со мной!

Выворотень спустился на землю, но все еще не верил в свое спасение, жался к горящей башне, враждебно поглядывая на обступивших людей.

К нему подошел Элем:

— Ступай к Победоносцу, поганый пес!

Нузар заворчал, но двинулся за первосвященником сквозь толпу, которая расступалась, не скрывая ненависти и отвращения к выворотню.

Марк, все еще сидя на земле, сделал Нузару знак приблизиться.

— Владыка, он не связан: держи огненный бой наготове, — предупредил Элем.

Вернувшийся из гавани Ерет расхохотался.

— Так свяжем, — сказал он и метнул аркан, целясь накинуть петлю на шею выворотня.

Но опоздал. Отбив аркан левой рукой, Нузар выхватил правой нож из-за пазухи и молниеносным прыжком напал на Победоносца, метя в его незащищенную шею.

Марк уклонился от удара, схватил выворотня за руку с ножом и поднял высоко над головой. Нузар пустил в ход зубы, но дотянулся только до рукава Марковой куртки и впился в него клыками.

— Смерть ему! — раздались отовсюду ненавидящие голоса.

— Пусть живет, — ответил Марк. — Сгодится мне для зверинца. Дайте-ка чем связать.

Выворотень извивался в могучей хватке Марка, но звука не проронил и не противился, когда Марк накрепко стягивал ему руки за спиной.

Стянул и бросил конец веревки Ерету:

— Отведи его в собор, в тот чулан, где приковали шерна. И стереги. Когда буду возвращаться на Землю…

Не договорил — засмеялся, предвкушая, что за удивительные экземплярчики доставит домой.

На том битва и кончилась. Кроме пленного выворотня, не уцелел ни один из обитателей замка.

А тут стала стихать и гроза, которая бушевала все это время. Лишь к северу, вокруг высокого конуса Отеймора, еще ходили и клубились черные тучи, оттуда доносились раскаты удаляющегося грома, а над морем и над городом на бледном по-лунному небе уже ярко светило солнце.

Сопровождаемый праздничным шествием, Марк возвращался в собор. Смотрел на это солнце и дивился: оно еле добрело от восхода до зенита, а произошло уже столько событий. На рассвете он впервые увидел издали стены этого города, утром его приветствовали на паперти собора, и вот теперь провожают в этот собор, как домой, и славят как победителя в двух кровопролитных сражениях и как самодержавного властелина всея Луны.

Это было так непостижимо, так внезапно и в то же время так естественно проистекало одно из другого, что он невольно улыбался, воспринимая происшедшее как сон. В действительности-то от рассвета до этой минуты по земному счету прошло больше недели, это только в его владениях миновало полдня. И впрямь было бы похоже на волшебный сон, если бы не этот ликующий народ, который стелет ему под ноги зелень, и если бы не этот густой дым над развалинами и пепелищами, который мешается с грозовыми тучами на севере.

Поднявшись на паперть, Марк велел всем разойтись по домам. Но хотя он выразился прямо и недвусмысленно, никто не хотел расходиться, в его честь продолжали звучать здравицы, его называли спасителем, Победоносцем, возлюбленным и долгожданным даром Божиим, и укрыться ото всего этого он смог только за дверьми собора. Следом сунулся Элем во главе назначенной в услужение челяди, но Марк не пожелал никого видеть.

Душа просила одиночества. Хотелось поразмыслить, взять себя в руки, охватить мыслью шум стеснившихся событий. Было чувство, что разум захлебывается и настала пора дать ему очнуться, не то он перестанет поспевать за событиями и те пойдут вразнос.

Он очень устал, ему очень хотелось спать. Без малого две сотни часов миновало с рассвета, а он почти все это время не спал. А ведь он же не лунный карлик, который умеет выдерживать трехсотпятидесятичасовой день без длительных перерывов на сон. Полдневный зной и мерный, однообразный рокот моря после грозы валили Марка с ног.

Он вошел в собор и запер за собой кованые бронзовые двери. И словно нырнул в сумрак, расцвеченный во все цвета радуги оконными витражами. А из неведомых подземелий дохнуло прохладой.

Пустой собор представился громадным и таинственным. Но было в нем и что-то от живого существа, у которого вырвано сердце и отнят смысл жизни. Это был гигантский механизм, безостановочно трудившийся целые столетия, а с его, Марка, приходом, внезапно остановившийся. Марк смотрел на золотые символы и надписи, составленные из диковинно переплетенных литер, и думал: они были полны смысла, но с той минуты, как явился он и заповеданное ими обратил на себя, они онемели. Охватил почти суеверный страх. На рассвете почудилось, что неисповедимая судьба и впрямь избрала его в заветные избавители несчастного лунного народа, но здесь одолевала тревога, что он занял чужое место, по легкомыслию присвоил себе неведомо чьи слишком большие права, и теперь каждая непонятная золотая надпись с этих стен поглядывает на него зло и неприязненно, как на самозванца.

Безотчетно захотелось как можно скорей выбежать отсюда, созвать народ и крикнуть…

Марк усмехнулся.

— Устал и спать хочу, — громко сказал он сам себе. И припомнились слова, много сотен лет тому назад произнесенные одним великим земным мудрецом: «Граница человеческих прав совпадает с границей человеческих сил».

— Устал и спать хочу, — повторил он. — Оттого и раскис, оттого и теряю веру в свое право спасти этот народ.

Право спасти!

В глубине зала между колоннами ему приготовили постель, но как-то не хватало смелости вот просто так взять да и улечься спать посреди святого места.

Захотелось воздуха, захотелось простора. По крутой и неудобной для его громадного тела лесенке он взобрался наверх и во весь рост растянулся на солнце поперек плоской кровли.

Попытался охватить мыслью происходящее, дать себе отчет, какое ему до всего этого дело, чего ради он так ретиво впутался в ход событий, но длилось это недолго: разбежавшиеся мысли не пожелали подчиниться.

Сонливость медленно смежала отяжелевшие веки. Знойный, подрагивающий от солнечного пожара воздух обжигал легкие при каждом вдохе, голову пекло, но не было сил даже перебраться в тень.

«Чуть полежу и переберусь», — подумал он, засыпая, охваченный истомой усталости.

Море после грозы успокоилось, и когда он на секунду с усилием разлепил веки, оно ослепительно сверкнуло ему прямо в глаза — бескрайнее, полное света и простора зеркало, сверкнуло и слилось в его затуманенном сном разуме с памятными картинами Земли.

Он погружался в сон, и вдруг почудилось, что в лицо дохнуло упоительной и ароматной прохладой, почудилось, что кто-то позвал по имени, мелькнули золотые пряди волос на крохотной, так забавно крохотной, лилейной девичьей груди, мелькнули алые, шепчущие губы…

Имя, надо срочно припомнить чье-то имя…

Он уснул…

Когда он проснулся после долгого и крепкого сна, сперва показалось, что сон все еще длится. В нескольких шагах от него на разостланной белой шкуре сидела Ихазель в голубом расстегнутом халатике на голое тело, волосы убраны в два огромных узла над ушами, пряди, выпущенные на грудь, — словно золотая вышивка на лацканах. Сидела и с тихой улыбкой смотрела на него.

Некоторое время он не смел пошевелиться, чтобы нечаянно не спугнуть это видение, настолько оно было упоительно и сладостно. Почувствовал, что лежит не на голом камне, а на мягких, пушистых шкурах, а над головой сооружено подобие палатки, чтобы солнце не напекло.

— Ихазель, — невольно он произнес это тихо.

Она улыбнулась:

— Ты выспался, владыка?

Отвечать не хотелось. Почудилось, что снова спит и видит великолепный, упоительный сон.

И вдруг пришел в себя:

— Так я спал?

— Да, владыка. Двадцать с лишним часов.

Он глянул на солнце. Оно сияло на том же месте, как в тот миг, когда он уснул. «Ах, правда! — пришла мысль. — Ведь я же на Луне!» И снова глянул на девушку. Та потупилась:

— Я все это время оберегала твой сон, Победоносец.

— Как ты сюда попала? Ведь я запер за собой двери!

— Я здесь живу. Во дворце, который соединен с собором, там жил мой дед, первосвященник Крохабенна. Он ушел, а я осталась, я хотела быть рядом с тобой и служить тебе, владыка. Но если велишь, я тоже уйду.

— Останься. А где твой дед?

— Его нет. Может, в чистом поле, может, в синем море, может, за высокими горами на севере, вон там, за Отеймором. Его нет, как нет дня вчерашнего и всего, что было вчера. Есть только один ты, Победоносец и владыка.

Она говорила певуче, удивительно ликующим голосом, а тот переливался и вибрировал, словно силился выразить нечто большее, чем значили эти простые слова.

Марк медленно протянул руку и коснулся точеного плечика девушки. С невольным восхищением загляделся на нее и наконец спросил:

— Слушай! Ты действительно веришь, что я тот самый Победоносец, которого предсказывали ваши пророки?

Ихазель широко открыла глаза.

— Я не верю, я знаю, — ответила она.

— Откуда знаешь?

Она прижала ладони к груди и горячо сказала:

— Ты едва успел появиться, а все уста и руки уже тебя благословляют. Ты силен, как бог, в бою ты беспощаден к врагу, но мне рассказывали, что ты и милосердие творил, от этого слова у нас на Луне осталось одно название. И ты прекрасен, владыка, обилием и молодостью силы, ты прекрасней всего, что только видели мои глаза. Одна Земля, звезда пресветлая, святая, которую я однажды видела в Полярной стране, может сравниться с тобой по красоте. Но ведь ты же оттуда и пришел в нашу юдоль бедности, скорби и слез. О, как ты светел, как прекрасен, как божествен, владыка мой единственный!

— Будь рядом со мной, — тихо сказал Марк. — Будь рядом со мной. Я не таков, каким тебе кажусь, и Земля не так светла, как видится отсюда в небе рядом со звездами. Но будь рядом со мной, и тогда… Мне хотелось бы, уходя, оставить добрый след, чтобы вы меня помнили и благословляли…

Ихазель безотчетно прильнула к его коленям, подняв на него глаза, полные восхищения. Он улыбнулся и спрятал ее крохотные руки в своих ладонях.

— Мне хотелось бы, чтобы и ты помнила обо мне и благословила мое имя. Ты как цветок…

И тут же отстранил девушку и совсем другим голосом ни с того ни с сего строго спросил:

— Ты почему голая?

Густой румянец внезапно пошел у нее по всему телу, даже опаловые ногти порозовели. Быстрым, нервным движением она запахнула халатик.

— Не гневайся, владыка. У нас такой обычай, девушки всегда так ходят по дому. Я забыла, что я не у себя дома, а у тебя. Не сочти за обидную вольность.

И, со страхом глядя на Победоносца, еще плотнее запахнула халатик, хотя в этом уже не было нужды.

Марк пошевелил губами, словно хотел что-то сказать, помолчал, а потом безразличным тоном спросил, ежась от фальши в собственном голосе:

— И тебя… и вас так может видеть любой?

Ихазель внезапно поняла, о чем речь. Упоительная, обессиливающая судорога пронизала тело, ладони, которыми девушка придерживала на груди халатик, разжались, руки упали вдоль бедер. Она взглянула ему прямо в глаза:

— С этой минуты меня такой больше никто не увидит. Марк пожал плечами.

— Положим, мне все равно, — довольно неучтиво произнес он, глядя в сторону. — Если у вас такой обычай… Но… Я не о том, а о чем же? Ах да! Где твой дед? Мне надо бы его повидать.

Внучка первосвященника напряглась:

— Владыка, он ушел. Я тебе уже говорила. Теперь Элем… Но если ты прикажешь, объявят розыск.

— Да, да. Распорядись. Мне надо бы поговорить с ним о многих вещах.

Ихазель поднялась, глядя ему в глаза уверенно и без робости, как бы чувствуя себя его исключительной собственностью, святой и неприкосновенной.

— Распорядись, — повторил он.

Она протянула руку:

— Владыка, дай мне знак, чтобы поверили, что я говорю от твоего имени, и я пошлю людей на розыск.

Марк помедлил, не зная, как поступить, но внезапно вспомнил о древнем и только по книгам известном земном обычае передавать власть. Улыбнулся, снял с пальца перстень и подал Ихазели.

Она взяла перстень и молча направилась к лестнице, ведущей вниз, в собор.

Прошла через неф и отворила боковую дверцу, которая вела в покои опустевшего дворца первосвященника…

Через некоторое время вновь появилась в соборе. Теперь на ней был парадный наряд — плотно закрытое темно-лиловое платье, на плечах золотистая меховая накидка, на шее пурпурные янтарные бусы, наследство пророчицы Ады. Подошла к запертым изнутри бронзовым дверям, отодвинула засовы и распахнула двери настежь.

Перед собором ждал народ. Именитые и старейшие во главе с Элемом собрались на паперти, терпеливо ожидая пробуждения Победоносца, чтобы учредить новый устав и восстановить порядок, нарушенный отречением высшего должностного лица, первосвященника Крохабенны. Неподалеку вместе с молодежью стоял Ерет, там обсуждали военные планы: поскорей бы выступить вместе с Победоносцем в поход на ту сторону Великого моря, чтобы застать шернов врасплох и прикончить в их собственных логовах.

А вокруг теснился народ. И те, кто сражался, и те, кто поглядывал издали, и те, кто принес прошения, и те, кто пришел с жалобами, и, наконец, те, кто явился из любопытства, просто поглазеть на великана с Земли. В сторонке стояли женщины, побаиваясь мужей и властелинов, но большей частью с горящими глазами и благословением на устах тому, кто переменит прежнее. Женщины-то знали, что любое новшество для них, скованных жестокими и строгими патриархальными нравами, может быть только к лучшему.

Людское море простиралось, куда только видит глаз, оно шумело и ходило волнами, подобно морю по другую сторону собора.

Когда двери храма распахнулись, все решили, что сейчас выйдет Победоносец, по толпе прошла огромная приливная волна, которая ударилась о паперть, словно о скалу на морском берегу.

Возглавлявший старшин Элем тоже сделал шаг вперед. Но увидев, что навстречу вышла одна Ихазель, пришел в ярость.

— Как смеешь шляться тут, когда мы ждем Победоносца? — выкрикнул он.

Ихазель не ответила. Неспешным твердым шагом направилась к возвышению на паперти справа, откуда по обычаю возвещали свою волю первосвященники, наследующие престол.

Элем схватил ее за рукав:

— Куда полезла? Шла бы ты вон из дворца, да побыстрей, теперь я там буду жить!

И на это не ответила Ихазель. Решительным движением освободясь от монаха, она ступила на возвышение и подняла над головой руку с перстнем.

— Слушайте, люди! — воскликнула она во весь голос. — Победоносец шлет вам через меня пожелание мира и доброго здравия!

— Уберите прочь эту полоумную! — крикнул Элем. — Она под подозрением в сношении с шерном Авием! Ей нельзя говорить с престола первосвященника!

При звуке ненавистного имени народ всколыхнулся, раздались грозные выкрики, толпа взревела.

Ерет бросился к возвышению:

— Ихазель, сойди! Сойди оттуда, если хочешь жить! Ты и впрямь с ума сошла!

Ихазель как не видела Ерета. Ее светлый, безмятежный взор, словно в колдовском сне, блуждал поверх волнующегося моря голов.

— Долой! Долой ее! — раздавались выкрики. — Говорить имеет право только Победоносец! И Элем, его слуга верный!

Ихазель еще выше вытянула руку — преломляя солнечные лучи, в ней сверкнул светлый камешек на перстне.

— Вот знак — перстень Победоносца! Я, внучка первосвященника, шерна Авия победительница, я, как пророчица Ада, мужа не знающая, я, служанка Тому, чье имя да будет благословенно во веки вечные, говорю от Его имени! Он меня из ваших рук вырвал, когда вы мне, невинной, казнью грозили, Он велел мне выйти к вам и послужить устами Его, благодать источающими!

— Да лжет она! — крикнул Элем. — А перстень украла! Эй! Люди! А ну подать ее сюда!

Но никто этих слов не расслышал. Могучая здравица в честь Победоносца грянула над площадью и отразилась от стен собора. Народ прихлынул к девушке, радостно приветствуя благую весть, которую она принесла. Тогда Элем выступил вперед, обеими руками приподнял над головой клобук первосвященника и воскликнул:

— Зрите! Вот камень с руки Старого Человека, он у меня на челе! Я один имею право говорить от имени Победоносца, только я, который первым встретил его и приветствовал!

Толпа разделилась. Одни, видя клобук со священным камнем в руках былого приора Братьев в Ожидании, теснились к нему и требовали прогнать Ихазель, а другие, огромное большинство, приняли ее сторону.

— С какой стати клобук у Элема? — раздались крики. — Крохабенна поверг его к ногам Победоносца, а Победоносец никому не отдал, Элем его присвоил!

Даже те, кто утром требовал, чтобы Элем отобрал клобук у Крохабенны, теперь громко кричали, что Элем — самозванец и только Ихазель, которая показала перстень Победоносца, имеет право говорить с народом от имени владыки. Позабылись оскорбления, которыми осыпали прежнего первосвященника, когда тот встретил посланца Земли непонятными речами. Чуть ли не сожалели о старике, который отрекся и неведомо куда делся. Поэтому, когда Ихазель объявила, что Победоносец желает найти Крохабенну и приблизить к своей особе, прокатился радостный крик и нашлось множество охотников тут же обшарить весь шар лунный и разыскать старика.

Услышав это, Элем побледнел. Взглянул на толпу, взглянул на солдат неподалеку, которыми теперь распоряжался именем первосвященника, но явно не решился на пробу сил по соседству с Победоносцем. Кивком подозвал городских старшин и торопливо направился в собор. Не найдя там Марка, вместе со свитой поспешил к лестнице, ведущей на кровлю…

А Марк, отослав Ихазель с поручением и после долгого сна все никак не чувствуя в себе воли к действию, присел на каменный парапет со стороны моря, высматривал далекие острова, разбросанные по водной глади, и не прислушивался к сваре, которая разыгрывалась по другую сторону собора. Короткий разговор с золотоволосой девушкой и ее странноватое поведение несколько выбили из колеи, и он был рад, что в эту минуту никто не покушается на его одиночество. Завидя Элема в сопровождении старшин, Марк неприязненно поморщился.

— Разве Ихазель не сказала вам, что я ни в чьем обществе сейчас не нуждаюсь? — не дал он им рассыпаться в приветствиях и поклонах.

Элем задрожал:

— Владыка, мы поняли так, что ты сказал это, желая избавиться от назойливой девки, которая не иначе как докучала тебе просьбами помиловать ее деда, который поутру осмелился держать предосудительные речи.

Марк пожал плечами:

— Нет. Это вы мне докучаете, придя без спроса.

— Владыка, тебя ждет народ, есть неотложные дела.

— Укажи нам, как дальше быть, — хором отозвались старшины, отвешивая низкие поклоны.

— А кто вам раньше указывал?

Воцарилось молчание. Наконец кто-то из старшин произнес:

— Первосвященник Крохабенна, но ведь он…

— Исчез. Знаю. Я приказал разыскать его. Как только разыщут, я от него дознаюсь обо всем, что нужно, и приму решения. Из того, что он сказал мне при встрече, видно, что он тут у вас самый умный.

— Твой первосвященник — это я, — сказал Элем.

Марк почувствовал раздражение.

— И на здоровье, дорогой. Когда ты мне понадобишься, я тебя кликну.

— Ты приказал разыскать Крохабенну, владыка…

— Да.

Элем сделал шажок вперед. Голос у него дрогнул от затаенной ярости, в нем прозвучала едва ли не угроза.

— Владыка, я первым приветствовал тебя, я тебя сюда привел, я объявил тебя на всю Луну Победоносцем, которого мы ждали, а теперь…

— А теперь пошел отсюда, покуда цел! — крикнул Марк и так топнул ногой, что весь собор сотрясся. — Я здесь теперь владыка! И не по твоему желанию, а по своему! Понял?

Перепуганный Элем смиренно поклонился, но в потупленном взоре затлела ядовитая злоба.

— Воля твоя превыше всего, владыка, — сказал он. — Мы всего-навсего твои слуги. Если я осмелился не вовремя прийти, то потому лишь, что твоих повелении жаждет народ, который зрит в тебе пастыря и властелина.

Марк усмехнулся.

— Не сердись, первосвященник, — сказал он, с нажимом произнеся титул. — Но сейчас ты и вправду не ко времени. Пришли-ка лучше повара, чтобы меня накормили, а то я чертовски есть хочу. А с вами я поговорю потом.

Элем молча откланялся. С угрюмым видом зашагал вниз по винтовой лестничке, не иначе как строя в уме какие-то новые планы.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Глава I

Весть о пришествии Победоносца и страшном поражении шернов быстро разошлась по стране, и когда настал час вечерней молитвы, огромная площадь перед собором не могла вместить народные толпы, которые стеклись туда из самых разных мест. Кроме жителей Теплых Прудов и окрестных поселков, кроме тех, кто пришел в поселок вместе с Марком, пришли охотники, живущие в джунглях на пологих склонах Отеймора, пришли искатели жемчуга и янтаря, пришли крестьяне, умельцы разводить здешние мясистые съедобные растения, и полудикари с дальнего Перешейка между двумя морями, закаленные в неустанных, кровопролитных стычках с выворотнями, и люд из цветущих деревень поближе, привыкший к роскоши и всевозможным удобствам.

У самого собора раскинули свой товар местные торговцы, нахваливая пришлому народу рыбацкие сети и разную утварь, на которую простолюдины из дальних мест поглядывали с изумлением, не имея понятия, как ею пользоваться. В торговом ряду бурлило. А на тенистой стороне площади, где было не так жарко, вокруг нескольких братчиков сбились кучки любопытствующих послушать о пришествии Победоносца, который сперва предстал перед братией, как было заповедано испокон веков, а теперь несет мир и благодать всему народу лунному. Были и те, кто теснился вокруг солдат первосвященника и ополченцев Ерета и, затаив дыхание, с восторгом слушал рассказы о битве, которая закончилась полным разгромом шернов. Всплескивали руками, славили рост и силу Победоносца и охотно покупали шкуры убитых шернов, отсчитывая точеные янтарные бусины. Шкуры шли с аукциона: воякам нужны были денежки на азартную игру и на хмельной сок «нои», так называлось здесь соответствующее зелье.

А некоторые шли к морю, где прямо на лестнице большого здания устроился торговец рабынями. В зависимости от возраста и красоты цена за душу колебалась от двух до шести горстей янтарных бусин. Сетовали, что нынче дорогонько, но торговля шла. Уж слишком велик был наплыв, и хватало желающих заодно прикупить светловолосую работницу на свою дальнюю усадьбу.

Звучали вопли зазывал, смех и ругань на всех наречиях. Сквозь открытые настежь двери харчевен слышно было, как горланят песни успевшие хлебнуть охотники до крепчайшей «ноевки». И время от времени все перекрывал хор монахов, в набожном рвении ожидающих выхода Победоносца.

И вот он вышел, предстал во весь свой огромный рост на паперти собора. Как раз в ту самую пору, когда вот уже несколько сот лет первосвященник, по обычаю, выходит приветствовать народ возгласом «Он придет!».

И, едва он вышел, кончилась торговля, стихли шум и песни — и тысячи голосов восславили его имя, благословляя день и час, когда он прибыл на Луну, а особо час, когда он перешагнул порог храма сего, и час, когда его мощная десница поразила шернов, извечных ворогов народа лунного.

Он стоял среди всеобщего ликования на том самом месте, где обычно стояли первосвященники в парадном убранстве, стоял в будничной одежде под расстегнутой кожаной курткой, но от его высокой молодой фигуры исходили такой свет и такая сила, что не только те, кто видел его впервые, но и жители Теплых Прудов, знакомые с ним с утра, глаз не могли отвести от него, начисто позабыв об Элеме, жавшемся к его ногам.

Марк поднял руку в знак, что хочет говорить. Но прежде чем смог начать, не опасаясь, что его голоса не расслышат сквозь общий шум, прошло некоторое время. Там и сям по краю площади кто-то пел, кто-то доругивался, но ближе к собору стеснились желающие слушать, с обожанием и любопытством ждавшие, каково будет первое обращение Победоносца к народу.

Марк окинул площадь ясным взглядом и отбросил назад прядь волос с виска.

— Братья! — начал он. — Я прибыл сюда с дальней Земли, но зову вас братьями, потому что и вы ведете свой род оттуда, пусть и через забытых отцов. Я не ведал, кем окажусь среди вас, не предугадывал трудов, которые меня здесь ждали и за которые берусь. Так сложилось, что прежде обстоятельного разговора с вами мне довелось взяться за ратный труд. И во благо. Если бы я начал этот долгий день, который вот-вот закончится, с бесед с вами, мне пришлось бы со многим не согласиться и, может быть, развеять многие ваши надежды. Но день прошел в общем кровопролитном сражении. Я увидел ваших врагов и понял, насколько они ужасны. Понял ваши горести и ваши беды. Отчасти вы сами в них повинны, но это не умаляет ваших страданий. Мне рассказали об этом ваши жалобы и книги, которые вы почитаете святыми. Я прочел их все, отдыхая после битвы, которая стоила вам большой крови и многих жизней. Но битва еще не завершена, вы сами об этом знаете. Враг силен и коварен, и добить его можно только в его собственном логове… Еще до того, как я во всех подробностях прочел об этом в ваших книгах, я узнал, что вы ожидаете с родной Земли победоносца и освободителя. И вот перед вами я, пришелец оттуда, который хочет вам помочь. Я научу вас всему, что знаю. Вы видели у меня в руках огнестрельное оружие — я научу вас изготовлять его, а с помощью ваших лучших вождей я научу пользоваться им то отборное войско, с которым мы переправимся через Великое море, чтобы навсегда сломить черную силу шернов…

Раздался общий крик радости. Марк выждал, покуда он стихнет, и продолжил:

— Но это всего лишь первая часть того, что необходимо сделать. Вслед за тем я хотел бы искоренить зло, которое свило себе гнездо среди вас самих. Я вижу среди вас господ и рабов, вижу бедных и богатых, вижу притеснителей и притесненных. Вижу несправедливые, дурные законы, вижу предрассудки и жестокость, вижу потачку тем, кто в состоянии купить себе безнаказанность. Ваши женщины угнетены, а мужья считают, что исполнили свой долг, едва избавив жен от голодной смерти. Когда-то так было и на Земле, но там мы это преодолели, и я верю, что с моей помощью вы тоже научитесь жить иначе.

Вновь раздался общий крик, но не такой дружный. Кое-кто из именитых людей и купцов побогаче начал перешептываться в страхе перед новшествами, которые намерен затеять пришелец с Земли. Но перечить вслух не посмел никто — лишь друг другу на ухо говорили, что порядки на Луне завещаны от праотцов и святы и притеснений никто никому не чинит, уж бедноту-то никто не трогает, у кого нет ничего, с того и взять нечего. Богатым-де тяжелее. Мало того, что богатство трудами достается, так еще и покою нет — вдруг, неровен час, ограбят или положения лишишься.