Глава 7

«10 мая 1832 года.

Рок-Ривер

Армейская жизнь – это испытание на прочность и тяжкий труд, и в то же время жизнь эта предоставляет человеку возможность в течение долгих часов сидеть и размышлять. О чем я думаю, вы спрашиваете? О мыле! Я скучаю по мягкой постели, горячей пище, ровным дорогам и одежде, от которой не чешется все тело. Мои боевые соратники – храбрые воины и хорошие друзья. Однако люди они грубые, и я тоскую по обществу хорошеньких девушек в очаровательных платьях и шляпках, пахнущих дорогими духами. Представляю, как вы смеетесь, матушка, читая эти строки. И в самом деле смешно! Мы, мужчины, считаем себя властителями вселенной, однако без представительниц слабого пола, с их тягой к оборочкам, рюшечкам и драгоценностям, мы ничего не стоим».

Из письма Льюиса Хадсона своей матери Августине

Нельзя сказать, что перила крыльца – то самое место, где Рик хотел бы очутиться в два часа ночи, однако лучше уж сидеть здесь, чем ворочаться с боку на бок в постели, проклиная всех и вся. Да и как здесь заснешь, когда сначала Хизер вывела из себя своим брюзжанием, потом Энни навеяла грусть-тоску своим пением. Рик попытался поработать на компьютере, однако пение Энни никак не давало ему сосредоточиться. Промучившись, Рик отказался от попытки заняться делами.

Кроме того, спать было слишком жарко. Даже вентилятор, включенный на полную мощность, не приносил желаемой прохлады. Сделав из банки содовой большой глоток, Рик запрокинул голову и посмотрел на звезды.

Вот черт! На небе ни облачка. Значит, дождя опять не будет.

В Холлоу тоже стояла сушь. Маленький ручеек, протекавший внизу, превратился в тоненькую струйку. Рик заметил это сразу же после того, как они с Энни и Хизер вечером приехали в Холлоу – позднее он уже не замечал никого и ничего, кроме Энни.

Он очень скоро понял, что она любит свою работу. Это было видно по ее глазам, по тому восторгу, с которым она объясняла, что при съемке необходимо соблюдать пропорции и что фотографии должны не только запечатлевать красоту, но и быть правдивыми. Даже на Хизер эти слова произвели впечатление, хотя она и попыталась это скрыть.

«Посмотрите через видоискатель, – попросила его Энни, – и скажите мне, что вы видите».

Рик ничего не увидел, кроме полей, деревьев и близлежащих ферм.

«Взгляните еще раз, – с улыбкой проговорила Энни. – Обратите внимание на цвета и линии. Видите, как коричневые треугольные поля сужаются и ведут ваш взгляд к следующему полю, а потом еще дальше, к голубому небу и зеленому горизонту? Как в песочных часах. Непреходящая красота, правда?»

Рик взглянул и согласился.

Сегодня он на все смотрел глазами Энни и увидел свою землю такой, какой никогда ее прежде не представлял. И увидел Энни в совершенно ином свете.

Скрип открываемой двери прервал его мысли, и Рик отвел глаза от неба. На крыльцо ступила окутанная мраком фигура: длинные ноги, вьющиеся темные волосы. Рик замер. Энни его не заметила. Вообще-то нужно бы дать ей знать, что она не одна, но девушка была так хороша, что он не мог даже пошевелиться. На Энни были коротенькие шорты и топик из какой-то тоненькой материи, льнувшей к телу при каждом дуновении ветерка.

Освещенная зыбким лунным светом, Энни вскинула руки над головой, выгнув спину, потянулась, и тотчас же ее упругие груди подались вперед.

Лунный свет освещал каждый изгиб ее тела, даже форму соска. У нее были потрясающе красивые ноги и аппетитная округлая попка. О Господи, как же давно он не видел хорошенькой женщины!

Тело отреагировало мгновенно, и Рик поспешно прикрылся банкой. Решив, что довольно прятаться, он стукнул ногой по стойке крыльца.

Вскрикнув, Энни обернулась и прижала одну руку к горлу, а другую – к животу.

– Привет, Энни, – тихо проговорил Рик.

– Рик? О Господи, как вы меня напугали! Я вас не заметила. – И уже более холодным тоном осведомилась: – Что вы здесь делаете?

– Никак не могу заснуть.

Теплый ночной ветерок донес до Рика ее вздох.

– Я тоже. В голове бродят миллионы мыслей. Думала, может, книга поможет мне уснуть. Нет, ничего не получается.

– И вы решили немного посидеть на крыльце? Скажите, это поможет?

– Совершенно верно. А вам почему не спится? Как же, так он и скажет.

– Слишком много кофе выпил.

– А... – Последовало долгое молчание, потом Энни извинилась: – Простите за то, что наговорила, когда приехала Хизер. Ну, насчет ружья.

– Не стоит вспоминать.

Энни подошла ближе, ведя пальцем по перилам – она всегда к чему-нибудь прикасалась. Рик припомнил, как она ощупывала скалу в Холлоу в первый день их встречи, как вечно что-то теребила пальцами: то сухую соломинку, то шерсть Бака, то толстую, твердую кожу упряжки. Даже обои, которыми были оклеены стены комнат, и шершавые старые доски конюшни, словно они могли ей что-то сообщить.

– Хотите поговорить об этом? – тихо спросила она. Рик отвел взгляд от ее длинных пальцев.

– Нет. Наши с Карен отношения давно в прошлом, а я не вижу никакого смысла в том, чтобы его ворошить.

– Что ж, – Энни мило улыбнулась, – в таком случае не буду вам мешать, вернусь в дом.

Она уже почти дошла до двери, когда Рик произнес:

– Вам не обязательно уходить.

– Вы уверены?

Она остановилась, потом пошла обратно. На этот раз Энни подошла ближе. Так близко, что Рик почувствовал запах ее кожи и шампуня. Топик ее оказался застегнутым на многочисленные пуговки, жемчужно-белые и круглые, и Рик невольно задался вопросом, сколько времени потребуется, чтобы их расстегнуть.

Он еще крепче сжал холодную банку.

– Может быть, вы мне расскажете о тех местах, в которых вам довелось бывать? Похоже, ваше прошлое намного интереснее моего.

– Быть свободным художником просто замечательно. Людям почему-то кажется, что работа эта очень хорошо оплачивается, но на самом деле это не так... Впрочем, хоть я и люблю поговорить о своей работе, сейчас я не так одета, чтобы вести светские беседы. – И, секунду помолчав, заметила: – И вы тоже.

Рик бросил взгляд на свои шорты, сделанные из старых тренировочных брюк. Рубашку он не надел.

– Я выгляжу вполне прилично. – Если, конечно, не убирать банку, подумал он. – Да и вы тоже.

– Но вы же на меня смотрите.

И она прислонилась к колонне крыльца напротив Рика.

– Я ведь живой человек, Энни. – Рику понравилось, что она без стеснения выкладывала все начистоту. – Хотя вам, похоже, больше по душе мертвецы и привидения.

Энни резко выпрямилась:

– Простите, не расслышала, что вы сказали.

– Вы прекрасно меня слышали, – ухмыльнулся Рик. Вскинув брови, Энни бросила:

– И это говорит мужчина, который не любит, когда к нему прикасаются. Посмотрите лучше на себя, Рик, прежде чем бросать камень в других.

Ее резкие слова его задели.

– Я никогда не говорил, что не люблю, когда ко мне прикасаются, просто я к этому не привык.

– Это верно.

– Хотите подойти поближе и проверить?

Энни рассмеялась, и Рику показалось, что звук этот окутал его с головы до ног.

– Простите, но я никогда не завожу интрижки с объектами своих исследований.

– По-моему, объектом ваших исследований являюсь не я, а этот ваш Льюис.

– Это тоже верно.

Голос ее звучал не сердито и не оскорблено, и Рик не знал, что говорить дальше. Но вот что он знал точно, так это то, что его к ней тянет. Приятно было осознавать, что женщины ему еще не безразличны.

– Наверное, за вами уже. пытались ухаживать лунными вечерами?

– Пытались. – Энни откинула с лица волосы, но легкий ветерок снова швырнул их ей прямо в глаза. – И я им говорила то же самое, что и вам.

– И они слушались?

– В основном да. А вы будете слушаться?

– Подумаю.

Энни тихо рассмеялась.

– Я серьезно спрашиваю. Вы красивый мужчина, но, как только я закончу свою работу, я отсюда уеду. Нет никакого смысла развивать наши отношения.

– А что, всегда должен быть какой-то смысл? Можно ведь просто поразвлечься.

На мгновение он даже не понял, кто из них больше изумился этим словам – он сам или Энни.

Энни снова улыбнулась и покачала головой:

– Надо же, до чего мы дошли. Всего пару дней назад вы угрожали вышвырнуть меня отсюда.

– Ну и что, мое мнение изменилось.

Энни прислонилась спиной к стойке, и груди ее слегка дрогнули. Рик с такой силой сжал алюминиевую банку, что та хрустнула.

– Оставим в покое первобытную похоть, – сухо проговорила Энни. – За те два дня, что я у вас прожила, я успела понять, что вы не способны на скоропалительную интрижку. Вы человек основательный, и это наверняка распространяется и на ваши отношения с женщинами.

Рик с трудом оторвал взгляд от ее груди.

– А вам, как я уже упоминал, нравятся мужчины совершенно другого типа.

Оттолкнувшись от стойки, Энни подошла к нему совсем близко: руку протяни – коснешься.

– Пойдемте со мной. Я хочу вам кое-что показать.

Подняв брови, Рик снова окинул взглядом ее топик с многочисленными пуговками, мягкая ткань которого прилипла к телу. Вряд ли это то приглашение, о котором он мечтает, хотя как знать.

– Что «кое-что»?

– Оставьте ваши гнусные намеки, Магнуссон. Ну же, пойдемте. – И Энни поманила его пальцем.

Рик не двинулся с места. Ведь, если он это сделает, придется убрать руку с банкой от паха и Энни тотчас же заметит, как он возбужден.

– Пойдемте. Обещаю, я не буду кусаться.

А, была не была! Она уже большая девочка! И Рик спрыгнул с перил. Интересно, что сейчас будет? К его удивлению, взгляд Энни не остановился на его груди, а скользнул ниже, к тому месту, которое он так старательно прикрывал банкой, после чего поднялся вверх, к его лицу. Рик выпрямился, радуясь тому, что в темноте не видно, как сильно он покраснел.

– Ну что, нравится вам то, что вы видите?

– Я твердо придерживаюсь того убеждения, что женщины, равно как и мужчины, имеют право смотреть туда, куда им хочется. Да, мне нравится то, что я вижу. – Она улыбнулась. – Я ведь всегда могу смотреть, даже если не могу потрогать.

И, резко повернувшись, зашлепала босыми ногами к двери. Возле нее она остановилась и, обернувшись, взглянула на Рика. Он едва не расхохотался. О Господи! Почему бы ей еще не помахать перед ним красной тряпкой?

– Так вы идете или нет? – спокойно спросила Энни. Вздохнув, Рик последовал за ней, держась на приличном расстоянии. Света из ее комнаты было достаточно, чтобы видеть, как Энни поднимается по лестнице, покачивая бедрами. И Рик был уверен, что покачивает она ими сильнее обычного. А может, ему это только кажется? Но так или иначе, не заснуть ему сегодня, это уж наверняка.

Очутившись в комнате Энни, Рик с любопытством огляделся. Энни направилась к столу, заваленному папками и бумагами. На нем стоял ее компьютер, лежали пара объективов и потрепанный фотоаппарат, с которым, как казалось Рику, Энни никогда не расстается.

Она протянула ему лист бумаги с портретом. Рик молча взял его. Сначала он ничего не понял, пока не заметил, что изображенный на портрете юноша в старомодной одежде.

– Это ваш солдат? – спросил он. Энни кивнула:

– Это копия с миниатюры, единственная, которая осталась. Здесь Льюису двадцать лет.

Тон, которым Энни произнесла эти слова, Рику не понравился: таким тоном обычно говорят о близком человеке. А может, она этого и добивалась?

– Вы это мне хотели показать?

– Частично. Вы когда-нибудь задавали себе вопрос, как я узнала о Льюисе Хадсоне?

– Нет, но, бьюсь об заклад, вы собираетесь мне рассказать.

Улыбнувшись, Энни села на кровать и закинула ногу на ногу.

– Когда мне было девятнадцать лет, я решила проследить свою родословную. Я обнаружила, что являюсь родственницей некой миссис Дэвид Перро, жившей в огромном старом доме в Толидо.

Рик вытащил стул и уселся на него лицом к спинке, облокотившись о нее руками и стараясь не смотреть на белоснежные бедра Энни, видневшиеся из-под коротеньких шорт.

– Мне повезло. Правда, сама дама, к сожалению, умерла, но я приехала как раз к распродаже ее имущества. Старая миссис Перро оказалась из тех людей, которые не любят ничего выбрасывать, и за двадцать пять долларов я купила чудесный сундук со старыми бумагами и письмами.

– А при чем тут эта старуха? Улыбка Энни стала шире.

– Она была праправнучкой Шарлотты Хадсон, младшей сестры Льюиса, которой было всего десять лет, когда он исчез. Шарлотта дожила до преклонного возраста, до девяноста семи лет, и умерла в своей постели в 1919 году.

– Так, значит, вы родственница Хадсона? – спросил Рик. Энни кивнула, и Рик нахмурился. Почему же она не упомянула об этом раньше? – И Шарлотта сохранила все вещи брата?

– Это сделала ее мать. – Энни поднялась с кровати и протянула Рику еще один листок бумаги – неясный рисунок женщины в черном. – Августина Хадсон в течение тридцати лет пыталась восстановить доброе имя своего сына. Когда она умерла, все письма и бумаги Льюиса перешли к Шарлотте. Насколько я могу судить, Шарлотта поставила этот сундук на чердак и забыла о нем.

– Так вот как все это началось.

Рик никак не мог понять, чего добивалась Энни. Простой интерес был бы вполне объясним – женщины любят всякую романтическую чушь, но проводить расследование, даже если этот солдатик был ее родственником? Как-то в голове не укладывалось.

А Энни, не ведая о его мыслях, продолжала тараторить:

– Когда я познакомилась с письмами Льюиса, я твердо убедилась, что он никогда бы не дезертировал. – Указав на аккуратную стопку папок, Энни проговорила: – Всего было восемьдесят шесть писем, и каждое из них я снабдила аннотацией. Вон в той стопке – выписки из книг, из родословной и из армейских реестров. А вон там – письма из других коллекций, карты и многочисленные рисунки.

Рик был на сто процентов убежден, что далеко не все расследования современных преступлений проводились с такой тщательностью. Подумать только! Сколько времени и сил она посвятила парню, умершему более ста шестидесяти лет назад! А его бывшая женушка не смогла сохранить ему верность даже в течение десяти лет.

– Ну что? – спросила Энни, секунду помолчав. – Впечатляет? Теперь вы понимаете, почему я сюда приехала, почему хочу докопаться до истины и увидеть торжество справедливости? Хотя Льюиса уже давно нет в живых, я считаю, что его история имеет огромное значение.

– Для кого? Улыбка Энни погасла.

– Ну, естественно, для меня лично. – Она помолчала и, слегка нахмурив брови, продолжила: – И для всех, кто верит, что справедливость и правда должны торжествовать всегда, независимо от времени. Для всех тех, кто чувствовал себя беспомощным или потерянным, кто любил или мечтал о том, чтобы снова очутиться дома. Думаю, история Льюиса заинтересует многих людей.

Рик отложил на стол портрет Льюиса Хадсона и посмотрел на Энни:

– И над этим вы работаете уже десять лет? Энни резко вскинула голову:

– Да.

Рик поднялся и направился к двери, подальше от объекта ее исследования и от ее выжидающего, полного надежды взгляда. У двери он остановился, долго молча смотрел на нее, а потом сказал:

– Да, это действительно впечатляет, Энни. Но сдается мне, было бы лучше, если бы всю ту верность и преданность, которые вы отдаете человеку, умершему сто шестьдесят лет назад, вы потратили на того, кто ответил бы вам тем же.

Чувствуя, что глаза слезятся, а в голове туман, Энни облокотилась о подоконник, подперла подбородок обеими руками и уставилась на Холлоу. Было почти четыре часа утра, когда она наконец заснула, а уже в половине шестого ее разбудило хлопанье двери, выходящей на крыльцо. Она понятия не имела, зачем понадобилось Рику сидеть посреди ночи на крыльце. Разве что он, как и она сама, тоже не мог заснуть.

И все-таки почему ее так задело, что этот красавец мужчина такого невысокого мнения о ее работе? Какое ей дело до того, что он по этому поводу думает?

И вообще весь вчерашний день и прошлая ночь прошли из рук вон плохо. Взять хотя бы это неожиданное появление у дома Рика Оуэна Декера. Атмосфера во время встречи двух мужчин была такой накаленной, что, казалось, спичку поднеси – вспыхнет. Совершенно очевидно: эти двое ненавидят друг друга.

Нахмурившись, Энни посмотрела на блокнот, лежавший у нее на коленях. Вместо того чтобы сделать подпись под фотографией цветка цикория, она думает о какой-то ерунде.

Внизу послышались шаги, и Энни поспешно выпрямилась, хотя до этого момента, невзирая на ехидный внутренний голос, твердивший обратное, уже почти убедила себя, что не ждет Рика. В полумраке рассвета она увидела, как он знакомой легкой походкой выходит из дома, а по пятам за ним бежит собака.

Решительно отложив блокнот в сторону, Энни крикнула из окна: