Дети против волшебников (№1) - Дети против волшебников

— Хэй, что стоишь?! Тебя к декану зовут! — гаркнул кто-то на ухо и Ваня, опомнившись, послушно побежал к лифтам.

Зеркальная кабинка подбросила его на верхний этаж, Ванечка выскочил и побежал по зелёной ковровой дорожке, недоумевая, ради чего его вызвали к страшной женщине Карлотте ван Холль. С лёгким трепетом постучался в тяжёлую дверь приёмной…

— Кого ещё принесло? — донёсся жестяной голос.

Ваня заглянул и увидел, что первый заместитель декана факультета Гриммельсгаузен профессор Карлотта ван Холль бегает из угла в угол комнаты, точно бешеная тигрица по вольеру. Зыркнула холодными голубыми глазами исподлобья:

— Три тысячи проклятий! Вот он! Скорее!

Она прыгнула к мальчику, оскалив жёлтые мелкие зубы. Ваня уже приготовился отбиваться от жуткой тётки руками и ногами, как вдруг она остановилась в полуметре. Удивлённо показала пальцем:

— Где обувь? Почему без ботинок? Ваня растерялся только на миг.

— Закаляюсь, — улыбнулся он. — По методу древних сибирских йогов.

— Быстро, за мной! — крикнула безумная Карлотта и потащила его по коридорам, потом вниз, в подземный гараж… Страшный серебристый мотоцикл стоял наготове.

— Мальчик, в коляску, ну-ка! — прорычала Карлотта, запуская двигатель.

Мотоциклетка с треском сорвалась с места.

«Куда меня везёт эта страшная женщина?» — недоумевал Ванечка. Мотоцикл пронёсся по извилистой аллее парка Пиявок, распугивая студентов и мороженщиков, серебристой молнией нырнул в какую-то грязную подворотню, и вдруг… потёртая брусчатка сменилась чёрным асфальтом, и они вылетели на эстакаду, винтом закрученную вокруг нижних этажей высотного здания. Царицын задрал голову, чтобы разглядеть, что это за здание, — и прикусил губу.

Это была Рогатая башня — резиденция проректора академии.

Ивана затолкали в чёрный решетчатый лифт, кованая дверь с лязгом закрылась — кабина, глотая этажи, со скрежетом ринулась кверху. Вытолкали в коридор с канделябрами и тёмными картинами на стенах. На бегу Ваня заметил на одном из холстов смеющуюся девушку с мечом в руке, попиравшую обезглавленное мужское тело. Отрубленная бородатая голова валялась рядом. Картинка почему-то врезалась в память.

— Опаздываете?! Вы с ума сошли?! — выскочил навстречу бородатый охранник в плаще.

— Быстро, дерьмо мелкое! — железной лапой бородатый схватил Ивана за плечо и швырнул в раскрытую дверь. Царицын влетел щучкой — едва не пропахал носом древний полуистлевший ковёр с крылатыми ящерицами. Собаки, лежавшие на ковре, с визгом бросились врассыпную. Ваня поднял голову — и увидел человека, которого менее всего хотел бы наблюдать вблизи. И теперь, и вообще.

Под золотым гербом Моргнетиля, раскинув по краям кресла белые крылья рукавов, залитый по пояс грязной пеной собственной жидкой бороды, сидел великий белый маг Гендальфус Тампльдор.

— Здрассте, — неожиданно для самого себя сказал Ваня по-русски.

— Садись, садись скорее! — сбоку подбежал некто в золотом шёлке, мягко толкнул Ваню в багровую пасть зыбучего кресла. Царицын упал на подушки, вцепился в подлокотники из чёрного дерева — и только теперь огляделся.

К счастью, он был не единственным собеседником профессора Гендальфуса. Слева и справа от величайшего проректора в таких же, как у Вани, багровых креслах сидели, поджав ножки и взволнованно тараща глазки, ещё четверо детей.

Ваня сразу опознал кучерявую головёнку вездесущего Ариэля Ришбержье. Рядом с Ари сидел мальчик, имя которого Ваня не знал, — раньше он лишь пару раз встречался глаза ми с этим пухлым индусиком, и, честно говоря, оба раза Ваню передёргивало от какой-то особенной высокомерной холодности, сквозившей во взгляде подростка.

Третья по счёту — горбоносая с жидким жёлтым хвостом и восторженным взглядом бездонных глаз цвета ближневосточной нефти — Герти Гершвин. Четвёртого мальчика — жеманного и длиннокудрого, Ваня раньше не замечал в толпе однокурсников.

— Все по списку собраны, господин проректор, — промурлыкало нечто в золотом шёлке и бесшумно укатилось за ширму.

— Что у нас здесь? — хрипло произнёс, точно самого себя вопрошая, молодой старик Гендальфус. — Ариэль Ришбержье, Бхолал Чанг, Гертруда Гершвин, Клод Биеннале и Шушурун… Хорошо, что детки зашли ко мне, очень хорошо.

«Попробовали бы детки не зайти!» — подумал Ваня.

— Детки ошибочно приписаны к различным второстепенным факультетам, — прохрипел проректор, играя множеством морщин на высочайшем лбу — то собирая их в сложный иероглиф Книги Перемен, то вновь расслабляя, распуская в свободный хаос. — Между тем, уже ясно, что детки достаточно талантливы, чтобы учиться на факультете Моргнетиль. Деткам будет предложено перейти на факультет Моргнетиль…

— Но как же, господин проректор! — жалобно запищал Ари Ришбержье. — Мне ж таки мечталось уметь делать деньги, и мне страшно нравится профессор Кош со своей забавной алхимией…

— Мальчик Ришбержье сейчас успокоится, — сказал проректор. — На факультете Моргнетиль можно заработать в тысячу раз больше, чем позволяет алхимия Коша.

Ришбержье, поиграв бровями, поелозив в кресле, нехотя затих. Видно было, что он не шибко уверен в том, что перевод на Моргнетиль принесёт-таки реальную выгоду.

— Дорогой господин проректор, от лица моих однокурсников я бы хотела бы поблагодарить за огромную честь и доверие, — сладко промурлыкала Герти Гершвин. — Мы поистине счастливы стать студентами лучшего факультета нашей любимой академии…

— Детки должны будут много работать, чтобы оправдать доверие, — проректор с усталым видом прервал мурлыканье Герти. — Тем более, что детки сразу получают орден Звёздной лиги академии. Это будет аванс, а детки потом отработают.

Ваня даже пот со лба вытер. Старик Гендальфус нас заметил… Бот это да! С первых дней учёбы зачисляют в Звёздную лигу! В ту самую, членством которой так гордился Джордж Мерло… Обалдеть. С чего это Ваньке такая честь оказана? Неужели история с Бармаглотом убедила начальство в фантастической одарённости Шушуруна?

Из-за ширмы снова выкатилась безликая дама-колобок в золотом шёлке — и вложила в истощённые снежные руки проректора узкую чёрную коробочку. Коробочка была открыта. В коробочке был чёрный бархат, а на бархате в ряд горели пять рубиновых розеток: распахнутый шестилистник цветка Мандрагоры, и в середине — звезда Мерлина.

— Мы вручаем деткам орден лиги третьей степени, — медленно кивая, словно соглашаясь с самим собой, произнёс проректор. — Это колоссальная честь. Детки могут носить этот орден с гордостью. С сегодняшнего дня мы производим вас в рыцари Звёздной лиги. С завтрашнего дня вы начинаете отдавать нам этот долг. Вы начинаете работать на Орден.

После аудиенции у проректора новопосвящённых рыцарей Ордена Звёздной лиги повели на специальный мини-банкет. Ваня глядел, как вёрткие официанты с чёрными косицами заставляют стол перед ним тарелочками с дельфиньими языками, острыми крылышками бекасов и свежей ежевикой, потом глядел на свой орден, рубиновой искоркой горевший на груди и… размышлял. Дело в том, что в голову кадета Царицына внезапно, минут десять назад, пришла прелюбопытная идея.

А может быть, не стоит торопиться покидать замок?

Может быть, отправить на «Иоанна Кронштадтского» Петрушу с Надинькой и с ними передать дневник для Савенкова. А самому остаться учиться в Мерлине? Тогда через несколько лет Ваня Царицын станет как Штирлиц. Он сделает в колдовской академии карьеру, он будет высокопоставленным сотрудником Мерлина — но при этом продолжит работать на ФСБ. Таким образом у Москвы появится суперценный агент в руководстве Лиги колдунов!

Ваня размечтался, как он будет блестяще учиться, как он будет продвигаться в рейтинге и когда-нибудь станет профессором, доверенным лицом Гендальфуса. Тогда он сможет сообщать в Москву все самые секретные сведения о планах волшебников. Он будет настоящим резидентом в Мерлине. «Наш человек на Лох-Хорроге» — так будут называть его на Лубянке. Кодовое имя — Шаман.

И Ваня отчётливо представил себе: вот он идёт по Церемониальному залу в белом клубящемся плаще. У него небольшая борода, златые перстни и золотой волшебный жезл, инкрустированный чёрными сапфирами. Сзади грохочут ботинками два бородача с зонтиками, его личная охрана. У Вани на груди горит орден Звёздной лиги первой степени и ещё орден Крылатого сфинкса на огненной ленте. Он — профессор академии. Он идёт на секретное совещание у старика Гендальфуса. А после совещания он выходит на балкон и отправляет в Москву шифрограмму.

И ведь начало уже положено: он зачислен в Звёздную лигу, его перевели на факультет Моргнетиль! У Иванушки блестящая легенда, его действительно принимают за ученика алтайского шамана. Через полгода последние подозрения улетучатся даже у рыжей Сарры. И — будет жить в Мерлине, работая на Москву, великий разведчик Иван Царицын. Когда-нибудь он вернётся на Родину. Еропкина и Савенкова уже не будет в живых. Царицына встретит президент России, он лично приедет в аэропорт пожать руку тому, кого все считали великим магом, а на самом деле он был просто великим разведчиком.

Ваня ещё раз покосился на свой орден. Вдруг — тянущая боль в плече напомнила о суровом старце с жердиной в руках. И тут Царицын поморщился. Ему почудилось, что в сегодняшнем сне он видел тот самый орден, который теперь искрится у него на груди.

— Геронда специально мне приснился, — вдруг понял Царицын. Ноги его ослабели, он присел на край каменной клумбы. — Он прислал мне сигнал. Он хотел предупредить…

В твердыне Сухого потока стучали молотом в раскачивающуюся на цепях доску из певучего дерева. Лёгкое светлое облачко ещё лежало на голубоватой вершине, когда отец Арсений, покряхтывая, выполз из каливы на травку и, бодрясь, босиком побежал с бидоном наверх по тропинке.

Отец Ириней захлопнул тяжёлую старую книгу, с поклоном поцеловал загорелую руку старца. Геронда напомнил ему про новые чётки, про заболевшего старичка из соседней каливы, про сухари и закупку картошки — и, пригибаясь под низкую притолоку, вышел из белого домика под кипарисы.

Телегин лежал на завалинке в тельняшке и тренировочных штанах, пожертвованных отцом Арсением. Подложив под голову железные ручищи, глядел на гору. Геронда подошёл, с улыбкой подмигнул русскому «орнитологу».

— Как дела? — старец присел рядом на пенёчек.

— Очень даже прилично, товарищ Геронда! — доложил подполковник. — Только вот подташнивает мальца.

— Это потому, что ты думаешь про курево, — вздохнул Геронда.

— Знаете, я даже рад, что не могу курить, — вдруг сказал раненый. — Честно говоря, раньше, как только брал сигарету… очень часто вспоминал этого парня… ну которого я ударил тогда. Прямо из головы он у меня не вытряхивался. Перед глазами точно вставало лицо зарёванное, просто достал он меня! И хорошо, что сейчас без этого живу.

— Вот давай мы договоримся, — сказал старец. — У тебя теперь появилось свободное время, так? Ну, вместо курения? Давай условимся, что это самое время ты будешь посвящать молитве Богу. По рукам?

— Погоди, дед, я чего-то не понял, — нахмурился подполковник. — Что нужно делать-то?

— Всё очень просто. Сколько времени уходило на то, чтобы выкурить одну сигарету? Минута или две, так? Вот как проснёшься, вместо того чтобы курить, две минуты повторяй про себя, только по совести: слава Тебе, Боже, что Ты избавил меня, недостойного, от греха курения! Прости мне и другие мои грехи, помилуй меня.

— Другие? Какие другие? У меня других нет, — рассмеялся Телегин. — Тут уж не подкопаетесь. Никого по собственной воле не убивал, если и случалось, то сугубо по приказу командования. Сроду ничего не крал, не обманывал. Девушек не насиловал, жене не изменял — потому что жены никогда не было, ха-ха!

— Ну ладно, — Геронда немного нахмурился. — Об этом мы позже поговорим. А пока — уговор: с утра две минуты молитвы и столько же вечером, перед сном.

— Уговор, — нехотя кивнул Телегин.

Внезапно в ясно-голубом небе что-то раскатисто ухнуло, точно гром среди ясного неба — и через миг, обложив диким ревом округу, пугающе низко пронеслись два тёмных востроносых чудища — на полной скорости ушли к востоку.

— Ух ты! — поразился Телегин. — Какие тут звери водятся!

— Турецкие самолёты, — горько сказал Геронда. — Они здесь часто летают.

— Что значит «часто»? — не понял раненый подполковник. — Это же воздушное пространство Греции. С какой стати греческие лётчики позволяют иностранным истребителям вторгаться в ваше небо?

Геронда ответил не сразу. Поковырял землю посохом, покряхтел немного. И произнёс, пряча глаза:

— Наши парни никак не успевают за турками. Турки каждый день по два-три раза нарушают границы. Они провоцируют наших ребят. Ну и, конечно, показывают, кто в воздухе хозяин… Ладно, давай пока не будем об этом! Повтори-ка, о чём мы договорились?

— Две минуты утром плюс две минуты вечером. Так?

— Так точно. Теперь — выполнять! — отчеканил старец. Телегин даже вздрогнул.

— Геронда, Вы… часом не воевали? — сощурился раненый.

— И воевал, и сейчас воюю помаленьку, — подмигнул Геронда. — И ты давай, подключайся к боевым действиям. Самое главное — за мальчишек своих молись. Молитва — она как Дальняя артиллерия! А мальчишкам сейчас нелегко. Самый ужас начинается, время испытаний.

Глава 19.

Урок полётов

Он схватил лежавшее на дороге по лено и начал им со всей силы коло тить старуху. Дикие вопли издала она…

Н. В. Гоголь. Вий

Надинька пробудилась от музыки. Будто гроздь колокольцев мягко пропела за окошком — девочка раскрыла глаза, но мелодия уже стихла. Не иначе, скользнул под окном порхающий гиппокрыл, который, как написано в книжках, облетает комнаты моргнетильцев, дабы разбудить их за час до начала занятий.

От ночных страхов, преследовавших Надиньку минувшей ночью, не осталось, казалось, и следа. Солнце посвечивало в небольшой витраж над кроватью, и розовые квадраты дрожали на обоях со змейками. В углу в маленькой нише сам собой включился и загудел чайник. Медленно, точно по волшебству, начали раздвигаться занавеси на окнах.

— Какое чудесное утро! — воскликнула Морковка, соскакивая с кровати прямо в мягкие тапочки. Немножко жаль, что рядом нет дедушки. Немножко хочется к маме. Но это не страшно, я только немного поучусь на волшебницу, стану знаменитой доброй феей — и сразу вернусь домой, чтобы защищать обиженных и слабых.

Так думала Надинька, брызгая в личико ледяной водицей из-под позеленевшего медного крана. Она подняла личико, и… увидела своё отражение в зеркале.

Осторожно подцепила краешек пластыря и оттянула вверх. Ну надо же, как долго не проходит проклятая ранка на лбу! И ссадинки какие-то дурацкие, как буковки корявые краснеют… Надинька не стала отдирать пластырь полностью — а вдруг снова начнёт кровоточить? Прилепила на место, вздохнула, прикрыла лоб светлой чёлочкой. Почти ничего не видно, ура!

Надинька совсем не была копушей, она собралась быстренько. Портфель был готов еще с вечера, оставалось только привести себя в порядок, накинуть стильный тёмно-вишнёвый плащик с гербом Моргнетиля, повязать на шее платочек гербовых цветов — и вперёд: получать одни пятёрки!

Сегодня по расписанию значился самый долгожданный, самый интересный урок на свете — полёты на метле! Сколько раз Надинька читала об этих полётах в книжках про юных волшебников! И вот сегодня — неужели она сама впервые поднимется в воздух, как настоящая волшебница?

Весь первый курс, все тринадцать факультетов собрались у дверей, ведущих в таинственный Зал учебных полётов — и вот зазвучала тихая мелодия, двери раздвинулись, и дети толпой устремились внутрь…

Вот это да! Стены зала на добрых пять метров в высоту были уставлены витринами, а в них — тысячи, тысячи мётел! Почерневшие, полуистлевшие от времени и — современные, титановые. Тут были обычные, даже потёртые и — роскошные, из красного дерева, с резьбой да инкрустацией… Под каждой метлой виднелась табличка с именем. Надинька успела прочитать несколько: рядом с гнилой коротенькой и кривой метёлкой значилось: «Halga O'Bagnshi, 1476-1492», а ярусом выше серебристая красавица с лазерным высотомером была снабжена следующей надписью: «Ron Blister, Jr., 1996-2001».

Огромный зал весьма напоминал манеж для занятий конным спортом — пол устлан нечистой соломой, кое-где валяются рваные маты, под потолком на цепях раскачиваются кольца да перекладины.

— Привет! Ты как, нормально? — послышался сзади тоненький Петрушин голос.

— Привет! Страшно рада тебя видеть! — она едва не бросилась Тихогромову на шею, да вовремя одумалась. Сказала гораздо более спокойно и чинно:

— Выспалась замечательно. А где Шушурунчик?

— Сам не знаю, — Петруша уныло пожал огромными плечами. — Говорят, его к проректору вызвали. Ох… не было бы беды…

На середину зала лёгким шагом вышла подтянутая, страшно худая женщина в чёрном. Надинька с удивлением узнала профессора Мак-Нагайну — в лёгком шлеме, перчатках и со стеком в руке она была так непохожа на прежнюю Мак-Нагайну, более напоминавшую старуху, нежели наездницу.

— Здравствуйте, ученики Мерлина! — зычно возгласила профессор.

Дети возбуждённо переглядываясь, затихли. Все ждали, когда наконец начнутся главные чудеса — не верилось, что уже скоро они смогут оторваться от земли и взмыть под прозрачный купол…

— Сегодня исключительно важный день в вашей жизни, — торжественно произнесла профессор Мак-Нагайна, не спеша похаживая вдоль шеренги первокурсников и слегка похлопывая себя стеком по икре. — Каждая ведьма обязана уметь летать. В этом её превосходство над простыми людьми. И помните: тот из вас, кто не взлетит сегодня, не взлетит уже никогда.

Дети зашептались, кто-то уже начал бледнеть от волнения. Профессор ведовства возвысила голос и вопросительно оглядела студентов из-под тонкой брови:

— Вы, наверное, думали, что сегодня преподавать полёты вам будет профессор Карлота ван Холль? Запомните: профессор ван Холль будет обучать вас технике движения в воздушном потоке. Но прежде, чем маневрировать, нужно ухитриться приподняться над землёй.

Гадючье лицо Мак-Нагайны искривилось улыбкой:

— Поднять своё тело в воздух — вот самое главное. И самое сложное. Гораздо сложнее, чем выполнять разные фигуры в полёте!

— А как же метла? — спросил кто-то из детей. — Разве не она поднимает в воздух?

— Метла способна поднять только того, кто сделался достаточно лёгким, — профессор вскинула голову и заговорила, раздувая ноздри. — Сегодня я научу вас, как сделаться легче. Для этого нужно сбросить все весомые чувства, которые сейчас отягощают вашу душу. Запомните: сначала взлетает душа, и только потом за душою тянется в воздух ваше тело.

— Будем облегчать душу? Это что, как сеанс у психиатра? — удивилась Герти Гершвин. — А просто полетать не дадут?

— Смотрите внимательно, — прошипела Мак-Нагайна, рывком выставила вбок чёрную тощую руку и крикнула:

— Метла, а ну ко мне!

С грохотом и звоном распахнулась одна из витрин в конце зала, и тёмная кривая метла, обрывая гвозди креплений, бросилась наружу — со свистом пронеслась над головами ужаснувшихся учеников и прыгнула прямо в руки профессору.

— Это моя ученическая подруга, её зовут Рэйчел, — прошипела Мак-Нагайна, поглаживая и почёсывая метлу коготками. — На ней я училась летать, когда была такая же маленькая неумеха, как вы.

Она медленно закинула костлявую ногу, уселась на метлу верхом и едва слышно произнесла:

— Levitatio minor…

И вот дети увидели то, о чём мечтали не один год. То, чему никогда бы не поверил Иван Царицын. Метла задрожала, тощая фигура профессора покачнулась и… бесшумно, плавно поднялась вверх на полметра.

Надинька вытаращила глаза. Ещё минуту назад она готова была завизжать от радости, предвкушая то, что сейчас воочию видели её глаза. Но теперь… девочка почему-то ощутила, как ледяные мурашки поползли по спине. Надинька не понимала, почему долгожданное зрелище не только не вызывает у неё восторга, а скорее наоборот… Страх! Вот что почувствовала Надинька. Девочке показалось, будто метла поднимается не сама собой. Точно пара невидимых, проворных и злобных существ вцепились в метлу с двух сторон и — неслышно посмеиваясь, приподнимают её в воздух.

Что-то гадкое и очень-очень страшное было в этом. Не чудо, а… преступление закона природы.

— Все видят? — негромко спросила профессор Йенна Мак-Нагайна, мягко опускаясь обратно. Наконец каблуки её коснулись соломы на полу.

— Теперь вы видите, что рассказы о полётах — не выдумки. Но запомните: только свободный духом человек способен поднять себя в небо на волшебной метле.

Кто-то из детей поднял руку:

— Госпожа профессор! А как облегчить душу? Что нужно делать?

— Я для того и явилась сюда, чтобы рассказать вам об этом, — губы профессора снова растянулись в улыбке. — Всё очень просто. Нужно избавить душу от того, что привязывает её к земле. К той земле, где человек родился. Итак, запоминайте. Шаг в небо номер один: избавляемся от привязанностей.

Расхаживая вдоль шеренги притихших первокурсников, профессор фундаментального ведовства Йенна Мак-Нагайна доходчиво и ясно объяснила, о каких привязанностях идёт речь. Во-первых, привязанность к земле, на которой родился. Во-вторых, привязанность к людям, которые в этой земле похоронены: к дедам, бабушкам — и, вообще, — предкам. И наконец, в третьих, привязанность к людям, которые сейчас живут на этой земле и составляют с ней единое целое, — к родителям и друзьям из прошлой, доволшебной, жизни.

— К следующему уроку вы должны написать сочинение. Тема очень проста: «Почему я ненавижу свою родину».

Петруша крякнул и почесал затылок.

— Что она сказала? — прошептала Надинька, которая сразу решила, что лучше не верить своим ушам. — Я не расслышала…

— А чтобы вам было легче написать это сочинение, мы специально пригласили на это занятие вашего старшего товарища со второго курса. Можете использовать его рассказ в качестве образца того, как правильно избавляться от пристрастий.

С этими словами профессор Мак-Нагайна несколько раз хлопнула в ладоши и объявила выход гостя:

— Прошу встречать. Бенджамин Фенин, студент второго курса факультета Агациферус!

В зал танцующим шагом вошёл, улыбаясь и подмигивая детворе, мальчик лет пятнадцати с рыжими жёсткими волосами и смелыми глазками. Надинька и Петруша видели его впервые. Но… нечто до боли знакомое померещилось обоим в этой разбитной, вольготной походке.

— Привет, первокуры! — крикнул второкурсник, задорно поднимая над головой руки и приветственно размахивая растопыренными пальцами. — Дико счастлив вас видеть. Добро пожаловать в лучшую академию мира!

Новички завизжали, зааплодировали. Всем понравилось, что их назвали студентами лучшей в мире академии. Йенна Мак-Нагайна с одобрительной улыбкой постукивала стеком по икре, точно метроном, отбивающим такт музыканту.

— Меня пригласили показать вам пример того, как нужно отказываться от своих привязанностей, — рыжий мальчик сложил руки на груди. — В первую очередь, конечно, речь идёт о так называемой родине. Так вот, ребята, мне круто не повезло. Я родился в такой стране, что мало никому не покажется. Вы ужаснетесь, но я… родился в России.

Надинька ахнула, Тихогромов невольно покачнулся и сжал кулачищи. По рядам первокурсников пробежал шепоток.

— Не для кого не секрет, что моя родина — самая грязная, тупая и задолбанная страна на всём земном шарике. Мне всегда было жутко стыдно, что я родился в этой ублюдочной стране. Вы не поверите, как неприятно осознавать, что в твоих жилах течёт эта жиденькая кровь. Такая же, как у тупых забитых крестьян, моих предков. Такая же, как у жирных бородатых попов, которые веками дурачили народ. Ничего, кроме тухлой генетики алкоголиков, разбойников и мракобесов не содержится в этой поганой крови!

— Что он такое говорит? — Петруша обернул к Надиньке красное лицо с донельзя вытаращенными голубенькими глазами.

— Я не знаю, Петенька, я сама боюсь! — пролепетала Морковка.

— Мне стыдно за свой народ, за его историю, ведь она самая кровавая, подлая, глупая. Мне стыдно за своих предков. Мне стыдно за деда с бабкой, которых я не помню, но уверен, что они, подобно остальным русским, были предельно не образованными, дикими, злыми и жестокими. Мне стыдно за мою мать, которая была пьяная тварь, развратная и тупая самка, сдавшая меня в детский приют…

— Нет!

Кто-то крикнул из толпы детей так звонко, что мальчик осёкся. Йенна Мак-Нагайна дёрнулась и впилась в толпу детей жёлтыми глазами.

— Кто кричал?! Кто сейчас крикнул?! — взвизгнула профессор, прыгая вперёд.

— Я… это я кричала! — сказала Надинька, заливаясь румянцем точно аленький цветочек. — Нельзя так говорить про свою маму! Он просто бессовестный!

— Очень хорошо, девочка… — шипя, профессор фундаментального ведовства приблизилась и зависла над Морковкой, сгибая и разгибая в руках хлёсткий жокейский стек. — Хорошо, что ты подала голос… Значит, с тебя и начнём.

Мак-Нагайна больно взяла Надиньку за локоть и вывела на середину зала. Развернула лицом к толпе однокурсников.

— Дети, вот девочка Надейда из России. Сейчас она повторит за Беном Фениным всё то, что он сказал. Слово в слово. Итак, милочка, начинайте.

— Что начинать? — едва слышно спросила Надинька, которая под взглядами детей покраснела ещё больше, ну просто до изнеможения.

— Начинайте освобождаться от привязанностей, — бесцветным голосом произнесла профессор Мак-Нагайна. — Расскажите детям, какими гадкими и бессовестными были ваши предки. Как вы ненавидите вашу мать. Рассказывайте, иначе вы не сможете летать на метле!

— Я не буду, — твёрдо сказала Надинька. — Я очень люблю мою мамочку, она лучшая на свете!

Профессор Мак-Нагайна качнулась к ней, как кобра, — и вцепилась жёлтыми глазами:

— Послушай, милочка… ты ведь встречалась с Лео Рябиновским? Ведь это он прислал тебя сюда, не так ли?

Девочка безжизненно кивнула.

— А теперь вспомни, пожалуйста. Разве Лео не предупреждал тебя, что нужно от многого отказаться, чтобы стать великой волшебницей? Разве ты не поклялась ему, что волшебство будет для тебя важнее всего на свете?

Надинька подняла испуганные глаза.

— Ты ведь сказала Рябиновскому, что ради волшебства согласна пойти против воли родителей, учителей, священников… Это правда?

Надинька не умела лгать. Не слыша собственного голоса, она произнесла:

— Правда…

— Итак, ты уже вступила на этот путь, — улыбнулась жёлтыми губами профессор Мак-Нагайна. — Отрекись от привязанностей. Прокляни свою страну, своих родителей и тех, кто тебя воспитывал раньше. Освободи свою душу от этих связей, которые приковывают тебя к земле, на которой ты выросла, девочка. Пора тебе подниматься в воздух…

Тут она протянула руку и указала на маленькую, очень красивую метлу, которая невесть откуда появилась перед Надинькой и теперь стояла вертикально, чуть пританцовывая и точно ожидая счастливого мига, когда юная хозяйка наконец оседлает её.

Сбоку тихо подошёл Бенджамин Фенин. Присел на корточки, взял Надиньку двумя пальцами за дрогнувший локоть и сказал улыбаясь:

— Повторяй за мной, девочка: «Мне. Стыдно. За мою. Мать».

Надинька посмотрела на рыжего как на дурачка.

— Да Вы что, с ума сошли? Я мамочку очень люблю, — пробормотала Надинька. — И никогда её не предам, вот!

Толпа первокурсников напряжённо загудела. Видно было, что некоторых детей Надинькины слова вывели из дурного оцепенения. «Я тоже люблю мою маму», — произнесла незнакомая девочка в первом ряду. «А почему должно быть стыдно за родителей?» — переглядываясь, гудели мальчишки. Особенно шумно удивлялся симпатичный Томми Дакаргулиа, о котором шептались, что он племянник грузинского президента. Мак-Нагайна тревожно покосилась на толпу первокурсников, злобно зыркнула на Томми — и заговорила жёстче, быстрее:

— Бесполезно отпираться, Надейда. Ты обещала Лео, что пожертвуешь всем ради волшебной науки. Теперь эта клятва связывает тебя по рукам и ногам… Ты должна быть честной, ты должна идти до конца. Отрекись от семьи, скорее! Отрекись от своей никчёмной родины! И тогда ты станешь великой доброй ведьмой!

— Враки это всё! — Надинька отважно шагнула вперёд. — Лео меня обманул! Он обещал мне кое-что, и не выполнил обещания…

— Какого обещания? — быстро заморгала Мак-Нагайна.

— Он обещал, что все люди будут улыбаться, глядя на меня! — крикнула Надинька со слезами. — А вместо этого все становились грустными! Лео обманул! А значит, моё обещание тоже не считается! И ничем я не буду жертвовать ради вашего гадкого волшебства, понятно!

— Ах вот как? — ведунья Мак-Нагайна расхохоталась ещё громче. — Ну что ж, девочка. Сейчас ты запоёшь по-иному.

Она отступила на шаг, запрокинула голову… медленно, по слогам, произнесла какое-то длинное заклинание — и, едва высказав последний слог, взмахнула в воздухе рукой, точно улавливая за хвост невидимую змею.

Надинька попятилась. Бенджамин Фенин грубо схватил её за плечи.

— Я держу её, госпожа профессор, — торопливо сказал он.

— Она в нашей власти, — профессор опустила на Надиньку торжествующий взгляд. — Я говорила с духом Мерлина. Дух сказал, что девочка поклялась служить волшебству. И больше того. Девочка сняла свой нательный… знак. А значит, она уже почти отреклась от Него. Она почти отреклась от Его защиты. Девочке негде искать помощи, она наша.

Надинька замотала головой:

— Нет, я не ваша! Я дедушкина, бабушкина, и мамина, и папина! Я их люблю! И не предам никогда-никогда, так и знайте!

Мак-Нагайна согнулась ещё ниже и протянула к Надиньке костлявую длинную руку в чёрной коже.

— А это мы сейчас посмотрим, — произнесла она и сухо щёлкнула когтистыми пальцами.

В тот же миг Надиньке обожгло лоб: маленький пластырь словно невидимыми когтями сорвало с переносицы! И тут же, как назло, затхлым ветром ударило в лицо, разбрасывая в стороны волосы, обнажая Надинькин лоб, — чтобы все увидели кровавую ранку, похабную печать…