Дочурку завела неизвестно от кого, семьи у нее не было, работала она дизайнером. Самостоятельная, симпатичная, длинноногая молодая дама. Правда, именно сейчас у нее появился очередной ухажер, с которым, вроде бы, все складывалось очень серьезно. Кейти была влюблена в этого парня (изредка он залетал за ней на флаере – забрать с занятий), причем совершенно безумной влюбленностью. Мне это казалось идиотизмом – влюбиться в такое ничтожество в клетчатом пиджаке, с чубчиком (он был кем-то вроде бармена). Но отчасти я и завидовала Кейти, да и кому не хочется втрескаться по уши – без любви жизнь кажется такой пресной.

Сегодня бармен не собирался заходить за Кейти. Ну и хорошо… Мы одели детишек, всунули их в лямки нагрудных сумок. Распрощались с остальными и медленно двинулись вдоль аллеи. Золотые листья трепетали на ветру и медленно кружили, планируя, покрывая ковром землю.

– Мы с Ангиром хотим в Деместру слетать… Через две недели, наверное, – поделилась Кейти. Я улыбнулась.

– Ты была в Деместре?

– Да, конечно.

– Там, наверное, здорово…

– Да ну, – брякнула я, – провинция. Серость.

Кейти удивленно вытаращилась на меня. Ах, да… я же, по легенде, обычный легионер, вышедший в отставку. Ничего, кроме Белларона и Аудрана, видеть не могла.

– Я имею в виду, наш Серетан – это вообще провинция космическая. Говорят, на других мирах…

– Ну, на других, – протянула Кейти, – до них-то нам не добраться.

Я на несколько секунд погрузилась в прострацию. Как все-таки вертит мною жизнь… как все это странно. Ведь я ничем не отличаюсь на вид от Кейти, от всех этих мамаш в группе, обычных серетанских провинциалок… уже название моей профессии – легионер – вызывает у подруг по детской группе мгновенный шок. А ведь они еще моего звания не знают, и не интересуются. Кажется, я так всю жизнь и провела в этим мирке – косметика, парни, дешевые бары и кафе, провинциальная мода, мужья-свекрови-родители, хозяйство, ребенок… Мне интересно наблюдать за ними – неужели человек в самом деле может всю жизнь потратить только на это? Неужели не загнется от скуки? Но если бы они знали хоть десятую часть того, что стоит за мной…

Не знают. И не узнают.

– Тем более, – улыбнулась я, – ключевые слова здесь не «Деместра», а «с Ангиром», правильно?

Кейти смущенно захихикала.

– Где-то я тебе завидую, – задумчиво произнесла я, – эх, мне бы так влюбиться! Да старость не радость.

– А ты влюблялась, старушка? Тебе же всего двадцать шесть.

– Я… влюблялась. Да.

Не хочется только об этом говорить.

– Не повезло? – сочувственно спросила Кейти. Меня резануло воспоминание – Ильт, распластанный на сером покрытии, беспомощно разбросаны руки, кровь впитывается в гемопласт…

…– Да. Не повезло, – я постаралась вернуть лицу прежнее беззаботное выражение.

Кейти поняла меня по-своему.

– Знаешь, Синь, ты не обидишься, если я тебе что-то скажу?

– Да нет, я не обидчивая.

– Синь, знаешь, у тебя мало шансов с мужиками. Хотя ты красавица, и все такое. Понимаешь… Ангир вот тоже заметил.

– Это почему же? – я развеселилась.

– Понимаешь, мужчины, они любят, чтобы женщина немножко играла дурочку. Ты… ты очень сильная, правильная, целеустремленная. Умная. Ты гораздо умнее меня, например, на самом деле. Ты всегда знаешь, как надо поступать, у тебя все очень разумно в жизни устроено. Но понимаешь… красота – это еще не все. На красоту на улице мужики, конечно, пялятся, а вот жить… Чтобы с мужчиной ужиться, и вообще, чтобы его привлечь, надо быть немножко неправильной. Глупенькой. Понимаешь, чтобы он себя рядом с тобой почувствовал… ну как это сказать?

– Альфа-самцом, – подсказала я.

– Ну… – Кейти смешалась, – а в принципе, почему нет. Все мы немножко животные. Женщины хотят защиты и ласки, мужчины – почувствовать себя крутыми. Так ты ему дай почувствовать себя таким! Ну пожертвуй немножко частью своего характера, ума… Будь проще!

– Ага. Будь проще, и мужики к тебе потянутся.

– Знаешь, народная мудрость на пустом месте не возникает.

Я вдруг вспомнила свое поведение на базе Белларона. А ведь все это я тогда знала… Кейти права. Я бессознательно именно так себя и вела – по крайней мере, с теми, кто мне был нужен. Вот с Элдженетом и Тангом я вела себя естественно, но… они и в самом деле были старше, умнее, сильнее меня. Только их теперь нет. Адоне, с тоской подумала я, почему лучшие мужчины погибают, а остается одна шваль… С которой надо корчить из себя дурочку.

– Да нет, Кейти, ты права. Я все это и так понимаю. Я только не понимаю, зачем мне такой мужик, который чувствует себя мужиком только рядом с дурочкой. Для которого надо играть.

– Но… Синь, это же так естественно! Это просто жизнь. Жизнь вообще игра.

– Знаешь, Кейти… я предпочитаю играть во что-нибудь другое.

Между тем отношения с Энди и его мамашей у меня развивались не лучшим образом.

Тулайн решила, что воспитывать моего ребенка – ее священный долг. А наши с ней представления о воспитании несколько разнились. Особенно ее не устраивало то, что Лус, если не спит, лежит в кроватке почти голышом, с наслаждением суча синеватыми пяточками. И еще окунание ребенка в холодную воду – с целью закаливания – доводило нашу бабусю почти до состояния ступора. Интересно, что Энди как-то попробовал назвать мамашу при всех бабушкой, и она смертельно оскорбилась. Я, мол, еще молодая женщина, а не бабушка.

А меня доставала привычка свекрови называть мою дочь именем, которое они ей решили дать без моего согласия – в честь ее же, любимой – Тулайн. Я это имя просто возненавидела, даже документы дочки не любила просматривать из-за этого. Энди выкрутился оригинально – в присутствии матери он называл дочь Тули, а когда той не было – Лус.

За первые же дни мы несколько раз полаялись с Тулайн на темы воспитания. Я, по мнению свекрови, делала не так абсолютно все. Например, мне не следовало кормить ребенка грудью, потому что у женщин, которые бывали в Космосе,молоко нездоровое. Бред, конечно, местные суеверия. Да и вообще – вот она, Тулайн, прекрасно выкормила сына смесями, и он ничем не хуже других вырос, и зачем здесь устраивать спектакли с грудным кормлением. Открытое окно в детской… буквы, которые я начала показывать ребенку уже с месячного возраста… любая купленная мной игрушка… ежедневная гимнастика… и главное – ужасное закаливание, эти воздушные и водные ванны! И еще присутствие в детской Беты. Все это приводило Тулайн в состояние ступора. И главное, выдержка мне изменила. Дело не в том, что мы с Тулайн ругались, это ерунда – дело в том, что у меня стало пропадать молоко. Каждый раз после очередного скандала количество его в груди явно уменьшалось. Да и Лус реагировала – спала беспокойно, капризничала. Я поняла, что дальше так дело не пойдет.

– Слушай, Энди, давай переезжать. Сил уже нет.

Энди долго мялся, а потом довольно четко объяснил, что переезжать мы никуда не будем. Это фамильный особняк, который он не собирается продавать. Отселить маму, к сожалению, тоже невозможно. Энди зарабатывает неплохо, но не так, чтобы в придачу к этому особняку (на него одних налогов сколько уходит) снимать еще и квартиру. Жилье в Кларите дорого.

– Тебе что дороже, здоровье мое и дочери или этот особняк? – спросила я, – я действительно здесь не выдержу долго. И Лус будет нервной.

Энди пожал плечами и усмехнулся.

– Это ты-то? Не выдержишь? Синь, я считал, что ты легионер, а не нервная дамочка.

Я осеклась. Интересный подход…

Короче говоря, понятно, что переезжать Энди не собирается. И вообще выслушивать о моих проблемах с его мамой он ничего не хочет. Каждый раз обрывает меня, едва я попытаюсь заговорить с ним об этом. Мол, это ваши, женские дела, и решайте их сами, мне не до того, у меня работы полно.

О работе он мало рассказывал – понятное дело, секретность.

Вся проблема, поняла я, в том, что мало денег. Было бы достаточно – можно снять квартиру и либо мамашу отселить, либо самим уйти (я уже предпочла бы второе, в этом особняке все провоняло Тулайн). Но неужели я не смогу достать денег?

Я начала интенсивный поиск работы. Но не тут-то было… В Кларите безработица держалась на восьми процентах. Женщин старались не брать на работу вообще. На бирже труда мне сказали сразу, что шансов у меня нет. И действительно, неимоверными усилиями я нашла несколько мест, но везде, услышав, что у меня грудной ребенок, отказывали сразу.

Был еще вариант – открыть свою фирму. Я продумала план – это будет фирма воздушных перевозок, надо просто арендовать аэробус и несколько флаеров. Все это вполне реально, взять небольшой кредит, быстро расплатиться. Но все остановилось на моей попытке зарегистрировать предприятие. Оказывается, я числилась здесь иностранкой (ведь я все же из Савойса), а таковым запрещено быть предпринимателями. Патриоты змеевы…

Попыталась поговорить с девчонками в детской группе – может, открыть предприятие на чье-нибудь имя, но никто не согласился.

Я начала понемногу впадать в отчаяние. Абсолютная беспомощность. Ты ничего не можешь сделать для того, чтобы улучшить положение. И деньги… как это ужасно, когда у тебя нет своих денег, кто-то ими распоряжается – кто-то, кто… назовем вещи своими именами – не любит тебя.

Потому что «любит по-своему» – это уже значит «не любит».

Я кормила Лус и продумывала криминальные варианты. Только это и остается.

Но и это очень сомнительно.

Можно ограбить, скажем, банкомат. Думаю, я смогу его взломать. Или просто в банк проникнуть. Все это можно сделать (я уже продумывала, как). Проблема в отходе – как потом лечь на дно? Я вынуждена оставаться здесь, жить на виду. Жить в постоянном страхе разоблачения? Не хотелось бы. И представляю, какие неприятности будут у Энди, если меня посадят. Хотя на него мне плевать, сам нарвался.

Лус наелась, выглядела сытой и довольной. Я положила ее на плечо, выпустить газики. Потом отнесла в кроватку. По идее, она должна скоро заснуть. Я приучала ее засыпать в одиночестве – иначе потом проблем не оберешься. Бета просунула черный мокрый нос между прутьями кроватки. Лус лениво похлопала ручонкой по носу пантеры.

– Пойдем, Бета – я оставила дверь в детскую открытой. Хотела к себе в спальню, почитать что-нибудь, но вспомнила, что хотела просмотреть сегодняшнюю газету, вдруг будут вакансии. Можно еще пойти учиться, думала я, спускаясь по лестнице. Смешно с моей квалификацией, но… Приобрести ходовую специальность, сейчас, например, несложно найти место озеленителя-садовника. Во время учебы тоже будут немного платить, это можно потратить на съем квартиры, а так Энди, конечно, меня обеспечит…

Я взяла газету и прямо внизу ее просмотрела. Вакансий не было. Заодно я перекусила, кусочек савойского острого сыра с оливками, чай. После кормления есть хочется зверски. К счастью, я не толстею, да впрочем, я уже и начала понемногу восстанавливать тело упражнениями.

Нет, не везет мне в жизни… Я стала подниматься наверх. Ускорила шаги, услышав какую-то возню… Кто там может быть? Тулайн вроде не было слышно. Больше в доме нет никого. Бета опередила меня, прыгая почти через весь лестничный пролет.

В детской. Я ворвалась туда. Мгновенное облегчение – это всего лишь Тулайн – сменилось яростью.

Бабуся стояла у кроватки и держа на руках мою малышку, интенсивно трясла ее, видимо, изображая укачивание. Мало того, Лус теперь была тепло одета, и на ножках – мною же связанные шерстяные пинетки. Не привыкшая к такой тряске Лус похныкивала.

Просветление наступило у меня мгновенно (в жизни был один похожий момент, на Нейаме, когда я решилась бежать). Я в долю секунды оказалась рядом с Тулайн, осторожно выхватила младенца из ее рук – она попыталась зажать ребенка, но я быстро пнула ее по голени, и воля к сопротивлению была утрачена. Тулайн взвыла. Думаю, ей в жизни не приходилось получать таких ударов, хоть этот был, на мой взгляд, и слабеньким. Я осторожно положила девочку в кроватку. Потом повернулась к свекрови, которая все еще нагибалась и выла, пытаясь схватиться за больную ногу.

Бета подошла сзади и пристально смотрела на всю эту картину.

Я взяла Тулайн за горло, отшвырнула к стене. Подошла еще раз, снова взяла левой рукой под двойной подбородок, правой хлестко ударила по щеке.

– Вот что, – сказала я, глядя ей в глаза, – мое терпение лопнуло. Надоело. Если ты еще не поняла до конца – я пять лет занималась пиратством. Я шибаг. Я терпела тебя довольно долго, но теперь уже хватит. Переорать меня ты можешь, я не сильна в базарных склоках. Но больше ты орать не будешь. Я запрещаю. Я запрещаю тебе высказывать любое твое мнение по поводу нашей жизни и воспитания ребенка. Я запрещаю тебе прикасаться к ребенку, если я или Энди тебя об этом не попросим. Ты поняла?

– Я… все… скажу… сыну… – просипела Тулайн. Я усмехнулась.

– Ага, и он проучит жену вожжами. Сейчас. Да говори на здоровье. Можешь еще полицию вызвать. Но я тебе не советую этого делать, потому что в этом случае ты действительно вылетишь из дома, как пробка.

Я еще раз объяснила Тулайн мои требования. Очень простые. Никогда не высказывать никаких мнений ни по какому поводу. Молчать в моем присутствии. Вообще желательно не показываться на глаза. Ребенка не трогать – его я буду воспитывать без участия бабушки. Если она будет вести себя хорошо, через некоторое время я позволю ей общаться с внучкой. Если начнет нарушать эти требования, пусть пеняет на себя. Кстати, устраивать спектакли с повышенным артериальным давлением тоже не стоит – мне они глубоко безразличны. Даже если она сдохнет, меня это нисколько не расстроит.

После этого я буквально вышвырнула Тулайн из комнаты и закрыла дверь. Лус уже спала крепким сном.

Как водится, стоило мне применить физическую силу, в жизни все стало резко налаживаться. Тулайн в этот же день нашла в газете объявление о сдаче внаем небольшой квартиры и собрала свои вещи. Оказывается, ее вдовьей пенсии превосходно хватает на оплату собственного жилья, еще и на жизнь остается.

Что характерно, она не посмела ничего рассказать Энди. Мой муженек устроился очень неумно. Он ведь не только со мной навсегда испортил отношения, попытавшись наехать из-за мамочки. Он и с ней эти отношения испортил, поскольку ей заявлял то же самое – ваши, мол, бабьи дела, вы и разбирайтесь. Мамочка была уверена, что сын обязан защищать ее от «этой стервы». Но видимо, уже поняла, что Энди вообще никого защищать не намерен. В результате, она и на него воспылала жуткой затаенной обидой.

Ну что ж – для меня все просто, если никто не собирается меня защищать, я справлюсь с этим и сама.

Тулайн неделю не показывалась мне на глаза, даже в уборную прошмыгивала, как мышка. А потом приехал большой мебельный фургон и перевез мамочку вместе со всем барахлом в ее собственную квартиру. Энди понял все же, что мы поссорились, но известие о переезде мамы принял равнодушно. Ему было, в общем, все равно. Он и дома-то редко бывал. Энди даже предложил добавлять маме на жизнь ежемесячно небольшую сумму – все же остатка вдовьей пенсии хватало лишь на очень скромные расходы. А нам эта сумма не смертельна.

Выжив таким образом мамочку из дома (к счастью, Тулайн практически не появлялась у нас, общаясь лишь с Энди по телефону, интерес к внучке она тоже утратил), я успокоилась. Молоко вновь лилось рекой, Лус стала лучше спать. Я время от времени приглашала к ней няню, тщательно проверенную и наверняка выполнявшую все мои распоряжения (например, всегда открытое в детской окно). Это позволяло мне прогуляться в город, слетать в гости к Кейти, в бассейн, с Бетой в лес. Задумалась я и над перестройкой всего дома, ведь теперь здесь все принадлежало нам. Все эти нелепые маленькие комнатушки на первом этаже я планировала объединить и построить, скажем, небольшой спортзал – почему бы и нет?

Лус, тем временем, росла. Вся моя жизнь в то время была посвящена ей. Как-то между делом, в промежутках, я читала, смотрела фильмы, иногда прилетала Мика, и мы с ней развлекались в городе, шляясь по барам и дискотекам, Лус я оставляла с няней. С Кари мы так больше и не общались. Кейти, моя подруга по группе, зимой вышла замуж за своего бармена, я отгуляла на ее свадьбе.

К весне Лус начала уже ковылять по дому. Бета в ней души не чаяла, позволяла буквально все – Лус карабкалась на спину пантеры, пыталась попасть в ее глаз пальчиком, Бета лишь отворачивалась. Держась за черную блестящую шерсть зверя, Лус сделала первые шаги.

Энди по-прежнему был довольно равнодушен к дочери. У меня возникало ощущение, что вообще и я, и дочь нужны ему только «для порядка». Каждый порядочный мужчина должен иметь семью и детей – продолжить род. Кстати, я была бы не против рождения еще одного ребенка, но беременность пока не наступала.

Энди играл с Лус, брал ее на руки, но делал это настолько фальшиво и неумело, что хотелось сейчас же забрать дочку. Никаких чувств по отношению к нам он не проявлял.

В постели у нас все было очень плохо. Желание у меня было, но… с Энди все это получалось настолько пресно и тоскливо, что проще уж заниматься онанизмом. И здесь у нас будто роли поменялись. Я, словно мужчина, очень быстро достигала пика, и после этого мне хотелось только спать. Энди же требовались едва ли не часы, чтобы достичь необходимой разрядки. Иногда я раздраженно сбрасывала его с себя и засыпала. Утром Энди, конечно, был очень недоволен. Я лишь пожимала плечами – что я могу сделать? Я не могу научить его быть нежным и изобретательным. Для этого необходимо желание и терпение. Но пусть бы он был грубым мужланом, вроде Таффи, брал бы меня быстро и с силой, не обращая внимание на мои потребности – не очень приятно, но немного я могла бы потерпеть ради него. Однако и этого он не мог. В итоге раздражение накапливалось.

Не у меня. Мне-то было плевать, ну не можешь – и не надо. Никак не предполагала, что Эдди импотент. Теоретически, конечно, я должна была его «зажечь», и все такое. Но честно говоря, ужасно не хотелось, было лень даже думать об этом. По-моему, уж в этом мужчины и женщины должны отличаться друг от друга, и если мужчина слаб даже в этом, увы… я просто не собираюсь становиться активной стороной, брать инициативу. До сих пор меня все хвалили, как партнершу, я уж не знаю, чего Энди не хватало.

Иногда он срывался на меня – днем, конечно – но все, что он себе позволял – раздраженное или ехидное ворчание из-за какой-нибудь мелочи. Я чувствовала, что большую часть времени он дуется на меня, понимала, из-за чего – из-за своих сексуальных неудач. Но его настроение было мне совершенно безразлично. А портить настроение мне он не решался.

Единственное, когда нам с Энди было хорошо – это те минуты, когда мы обсуждали его работу. О своем прошлом я предпочитала молчать – он многого так и не узнал до конца. А вот о его работе, иногда о политике Императора, мы все же говорили. Несмотря на секретность.

Однажды Энди стал расспрашивать меня обо всем, что я знаю о квиринской технике, о Квирине вообще. Меня это удивило. Ведь я уже все возможное рассказала нашим гралам, и даже «Авис» подарила. Да и вообще – с чего такой интерес?

Против ожидания, Энди ответил мне.

– Понимаешь, Синь, у нас есть предположения, что на Серетане действует квиринская агентурная сеть.

Тут я быстро сложила два и два – в газетах в последнее время стали очень много писать о Квирине и Федерации. Как обычно, в злобных тонах. Но больше, чем обычно.

НО что все это значит?

– Энди, я просто не понимаю, что квиринцам от нас может быть нужно?

Он усмехнулся.

– А что нам нужно от Белларона?

Я вдруг вспомнила Ильта. Привычная тоска, привычная уже боль.

– Энди, видишь ли, здесь все иначе. У Квирина нет колоний, вернее, они колонизируют только ненаселенные планеты.

– Ну да. Есть только планеты, чья экономика зависит от Федерации… другое название просто.

– Не зависит, а тесно связана. Энди, да даже не в этом дело. Квирин просто не станет захватывать Серетан. Если бы у них были достаточные силы, они в первую очередь разбили бы Глостию.

– Ну что ж, блажен, кто верует, – угрюмо сказал Энди. Я пожала плечами.

Но этот разговор запал мне в память. Что же это значит – ведь на самом деле не может быть так, чтобы Квирин нам угрожал? Нереально это. Значит… но противоположная мысль была уж слишком сумасшедшей.

В то время я начала интенсивно выяснять свое происхождение.

Меня это всегда волновало. Сирота – понятно, но ведь не из воздуха я самозародилась. Где-то должны быть следы моих родителей. Может, и живых родственников удастся найти.

Поиски в мировой сети ничего не дали. Вообще такой фамилии – Ледариэн – на Серетане не существовало. Я обратилась к Энди. Уж БИБ-то должен знать все…

Энди честно попытался мне помочь, но это было бесполезно – о моем происхождении ничего не знал даже и БИБ.

– Знаешь что, я бы на твоем месте поговорил с людьми, которые тебя принимали в школу. Они, по крайней мере, подскажут, в каком ты была приюте, а там должны знать все о твоем происхождении.

На прием к гралу Сабане пришлось записываться за месяц. Дочку я взяла с собой – ей уже исполнился год, но я продолжала кормить ее грудью. Чтобы не дергаться и не торопиться домой (да и вообще я предпочитала пореже оставлять ее с бабушкой). Поэтому в приемной я сидела с малышкой в подвеске – Лус уснула, и я надеялась, что разговоры не разбудят ее.

За окном тренировались уни. Полосу препятствий проходили. Я засмотрелась. Красивые, ладные парни. Умеют все. Водить большие и малые аэрокосмолеты, драться, стрелять из всех видов существующего на Серетане оружия, провести агентурную операцию, взломать сервер, оказать первую врачебную помощь… Уни.

Вот ведь загадка – а зачем, спрашивается, все это нужно?

У квиринцев примерно так же, но, объяснял Ильт, там совершенно другая система. Там нет таких вот дорогостоящих программ обучения, нет вообще школ. Все индивидуально, с наставником. Но все квиринцы в той или иной степени – уни. Конечно, те, кто вообще связан с космосом. Любой гражданский пилот способен в случае чего, например, дать отпор шибагам, как с помощью оружия, так и без него (хотя и не так эффективно, как профессионал-ско). Любой простой ско владеет азами навигации в сигма-пространстве. И так далее. И это оправданно, Космос – штука опасная.

Только вот с уни-легионерами я ничего не понимаю.

Ведь по сути мы – то же самое пушечное мясо. Десантников, пилотов, техников, связистов и прочих у нас готовят за 3-4 года, ограничиваясь рамками их специальности, как водится. Это нормально. Зачем тратиться на всесторонюю подготовку офицеров, из которых все равно процентов тридцать погибнет в первые же два года. Но ведь и нас, уни, гибнет не меньше. И суют нас в любые дырки – хоть роту в бой вести на Беллароне, хоть «Страгон» пилотировать. Некоторые, конечно, выполняют супер-задачи, но столько уни в любом случае не нужно.

Загадка… я и раньше об этом задумывалась, но не так серьезно. 14 лет обучения, с самого раннего возраста. Дорогостоящие тренажеры и преподаватели. Из нас разве что балерин не делали.

– Шени Ледариэн!

Я вошла в кабинет Сабаны.

Он сидел передо мной и не вызывал у меня ровным счетом никаких чувств. Мне он, как водится, сесть не предложил, но я и не спрашивала – спокойно выбрала стул и уселась сама.

Звание у нас одинаковое, так что пусть не дергается.

В лице Сабаны что-то изменилось, но он не посмел возразить.

Я разглядывала его в упор. Жирный боров. Он мало изменился за прошедшие годы, разве что еще погрузнел и постарел… что же он, интересно, никак в отставку не уйдет? Скрывается на работе от своей женушки, чтобы не проводить с ней все время? А что, вполне вероятная версия.

– Слушаю вас, – повторил грал. Я сообразила, что молчу слишком долго.

– Шен грал, около двадцати лет назад я поступила в вашу школу на отделение уни. Мне было пять лет. Меня взяли из приюта, поскольку я сирота. Сейчас я пытаюсь выяснить свое происхождение. Мне нужна ваша санкция на посещение архива школы.

Интересно, а помнит ли он меня? Грал спросил что-то еще, я ответила. Но мысли мои были далеко. Наверняка ведь – не помнит. Что ему какая-то обычная девчонка-уни. Да, он тогда обиделся, но ведь это на самом деле просто курсантская шалость. Нет, вряд ли запомнил. Конечно, девушек в школе и вообще немного, а уж выкинувших такой номер можно было запомнить на всю жизнь… но… Либо он хорошо делал вид, либо действительно не знал обо мне ничего.

Но я-то помнила все. И дисотсек прекрасно помнила, захлестывающее отчаяние. И боль от побоев сарта Кэр-Нардина, где-то он теперь, интересно. И особенно – сверкающий квадрат в центре каре, барабанный бой, нестерпимо палящее солнце. Ощущение, что на всю жизнь у меня теперь появился свой личный враг…

Вот он – враг, сидит передо мной, бубнит, тупо глядя в свои бумаги.

Я вдруг улыбнулась. Сабана словно осекся, посмотрел на меня… узнал?

Я не сводила с него глаз.

Если поставить цель, отомстить ему теперь несложно, конечно… Только вот зачем?

– Я могу выдать вам справку для архива, – сухо сказал он, – хотя это против правил…

Домой я возвращалась уставшая и расстроенная.

Многочасовые поиски в архиве – и в базе данных, и в бумагах – ничего не дали. Нет, «дело» мое там хранилось, конечно, скопированное в электронную форму – бумагу давно сожгли. Но оно состояло из разных записей моих курсантских лет – всякие там поощрения-наказания. А о поступлении в школу почти ничего не было. Небольшая справка – мол, Синагет Ледариэн, год рождения такой-то, родители неизвестны, происхождение – приют «Солнышко».

Название я узнала – хоть что-то… Но это мне ничего не дало. Я тут же выяснила номер и позвонила по указанному в справке адресу. Но выяснилось, что приют уже давно расформировали, даже здание, как аварийное, снесли, а на этом месте теперь ночной клуб. Девушка из архива посоветовала мне позвонить в главное управление по делам детей и юношества. А там сообщили, что при расформировании все архивы приюта были уничтожены.

Оставался еще вариант – искать кого-то, кто в те времена работал в приюте, расспрашивать…

Но это и вовсе невероятно. Я пробыла там недолго ведь. Я помню своих родителей, значит, потеряла их вовсе не в младенческом возрасте. Может, я всего год в приюте была. И было это 20 лет назад. Если уже Сабана меня плохо помнит, то что может помнить нянечка – одну из сотен белокурых девчушек, ничем особенным не выделявшуюся, да и пробывшую в приюте недолго.

Короче говоря, надежды разыскать родственников у меня не осталось.

Отношения с Энди становились все хуже. Он все реже бывал дома, и это меня устраивало. Но совершенно не устраивали его возвращения.

Мне стала неприятна постель. Никогда такого не было. А тут – мне каждый раз приходилось делать над собой усилие. Причем нельзя сказать, что мне не хотелось – очень даже тянуло, ведь и других мужчин не было у меня. Но каждый раз это оканчивалось разочарованием. Энди был слишком неласков, невнимателен. Бывают грубые мужчины, с которыми все же приятно, но он и грубым-то не был. Так – погруженный в себя, дежурно выполняющий свой супружеский долг.

Лус он тоже мало интересовался. Да и она к нему не тянулась. Вроде бы и смышленая для своих полутора лет – она уже многое начала говорить – к папе она никогда не стремилась.

Однажды Энди позвонил по дискону и в очередной раз сообщил, что задерживается на работе до завтра. До завтрашнего вечера. А может быть, послезавтрашнего утра.

Я мило улыбнулась. Конечно, дорогой, я понимаю, что у тебя очень ответственная работа. Отключила экран. Задумалась.

Меня вдруг охватила тоска. Что делать? Еще один день… или полтора дня с малышкой наедине. И с Бетой. Да, я люблю их. Да, надо заниматься дальше перестройкой дома – я что-то потеряла к этому интерес. Какая разница, как и где жить? Скучно самой отдавать распоряжения, продумывать дизайн. Добро еще не своими руками монтировать и красить.

Да, можно пойти в город и развлечься… только чем? Все здесь давно осточертело.

Мика на учениях на другом материке. А больше, кроме нее и Энди, у меня никого здесь нет.

Я решительно поднялась. Не знаю уж, какой порыв, что меня подхлестнуло в этот вечер, но я твердо решила найти Энди. Позвонила няне, та обещала прийти через полчаса. Пока я занялась одеванием и макияжем. Вскоре Лин появилась, и я смогла уйти из дома. Бету взяла с собой – она повсюду меня сопровождала, а Лин побаивалась оставаться с моей зверюгой один на один. И правильно, кстати, побаивалась.

Управление БИ находилось на другом конце города. Я поставила машину на стоянку. Оглядела себя в зеркальной колонне у входа. Ничего так, полная боевая раскраска, глаза – огромные, на пол-лица, кожа идеально чистая, волосы золотым облачком вокруг лица. Мини-юбка и кожаный топ с очень широкими бретельками. Грудь закрыта, руки открыты полностью. По здешним меркам, конечно, излишне мускулистые руки, но ничего, даже экстравагантно.

– Вы к кому, сэни? – поинтересовался охранник у входа.

Улыбка.

– Я жена Энди Даргела. Только прошу вас, – заговорщический взгляд, – не сообщайте ему, пожалуйста, я пройду незаметно.

– Это не положено, – отрезал охранник. Рука его потянулась к селектору. Я отреагировала сразу – рубанула по руке сверху, и пока парень открывал рот и выпучивал глаза (не то заорать от боли в парализованной кисти, не то поднять тревогу), треснула его еще и по шее. А потом нажала на сонные артерии. Парень со стуком уронил голову на стол.

Вот ведь проклятие… Я вовсе не собиралась никого бить. Это вышло чисто случайно. Ну встал он у меня на пути… Можно было договориться как-то, взятку сунуть. Хотя понимаю, что выглядит подозрительно – такая девушка, как я, ломится в управление БИ, да еще требует ничего о себе не сообщать…

Ладно, четверть часа он должен пролежать, мне этого хватит. А не хватит – пусть Энди отдувается потом. Хорошо бы сейчас ему снотворное вкатить, но ведь нету у меня с собой. Я взбежала по лестнице.