Глава пятьдесят пятая

Бегемонтову определенно повезло. После того как он прослышал про дерзкую попытку Людоеда сбежать прямо из зала суда и его убийство, он на повторных судебных заседаниях с молчаливого согласия Узбека начал все сваливать на Людоеда и требовать с ним очной ставки.

Но тем не менее прокурор потребовал Бегемонтову высшую меру наказания, и судья вынес ему смертный приговор.

Бегемот написал яростную кассационную жалобу в высшую инстанцию, но приговор был оставлен без изменения. Оставалась последняя надежда — написать прошение о помиловании Председателю Президиума Верховного Суда СССР. Через несколько месяцев бессонных тягомотных ночей, когда Бегемот потерял сон и аппетит и страшно исхудал (выглядел он теперь, словно Геракл в засушенном виде), ему вдруг пришел ответ из высшей инстанции об отмене «вышки».

Но известие это было настолько неожиданным, настолько ошеломляющим, что он не в состоянии был даже радоваться. Он просто был ошарашен этим сообщением. Долгое время Бегемот панически боялся, что ему отменят помилование, и лишь когда очутился на лесной командировке, немного пришел в себя.

А когда пришел в себя, осмотрелся, огляделся, обшустрился и уверовал в то, что ему подарена жизнь, вновь обнаглел, огрубел и стал самим собой — беспощадным, жестоким и злым.

Он жадно насиловал молодых ребят, а одного, молодого, с длинными ушами, когда поймал его в небольшой мастерской, зажал его локаторы[141] в тиски, снял с малого трусы и стал глумиться над ним, а потом садистски, с животным наслаждением, изнасиловал его.

Все сходило с рук Бегемоту. В зоне почти все было пущено на самотек, и поэтому на такие «мелочи» администрация почти не обращала внимания, так как было слишком много ЧП. Много зэков исчезало или пропадало суровой зимой — кто уходил в побег и погибал в тайге от изголодавшихся зверей, голодной смерти или от пули настигшего конвоя.

Много трупов находили по весне на огромной многокилометровой по площади бирже. Разбухшие, с черными обезображенными или пухлыми лицами, они всплывали из-под талого снега или же их находили под огромными штабелями бревен.

Но, как говорится, зло всегда наказуемо. Не избежал этой участи и Бегемот. Обладая недюжинной силой, крепкими железными кулаками и звериной дерзостью, он имел «куриные мозги» и никого не признавал, посылая всех подряд на…

Однажды он публично оскорбил одного нацмена по имени Ахмед. Тот ничего ему в ответ не сказал, так как знал, что Бегемот тут же может пустить кулаки в ход, лишь скрипнул со злости зубами, в бессильной ярости сжав пальцы.

Ударить ножом его он сразу не решился, потому как, видимо, у него не было при себе оружия, да и убить такого верзилу наверняка не так-то было просто. К тому же Ахмеду до свободы оставались считанные месяцы. Воров в законе в зоне не было, и управы, следовательно, на махначей также не было. Приходилось наводить разборки самостоятельно, а суд вершить — самочинно.

Так или иначе, но Ахмед переборол в себе ярость.

Спустя некоторое время Бегемот оказался в зоновском лазарете — медсанчасти. Кто-то ночью, когда Бегемот находился в наркотическом состоянии, всадил ему под левую лопатку штырь. Проснулся он в луже крови. Его обуял панический страх. Он боялся, что ночью кто-нибудь придет и добьет его.

— Послушай, Миша, — обратился он к высокому пареньку, лежавшему невдалеке от него. — Я тебе буду безмерно благодарен, вот, возьми червонец и не спи, когда я буду спать. Если услышишь какой-нибудь шорох, сразу же толкай меня.

— Да никто не придет, Андрей, — успокаивал его Миша. — В санчасть не посмеют прийти. — А сам про себя подумал: «Знает кошка, чье мясо съела».

— Нет, смогут. Они обязательно придут добивать меня, — спокойно, как ни странно, говорил о себе Бегемот, словно о каком-нибудь поросенке. — Вот увидишь — придут. Но его счастье, что я спал. Я бы его сломал, паскуду, все руки бы ему переломал! — выдавил он. Лицо его было в этот момент страшным.

В звериной и бессильной ярости он заскрежетал зубами.

Через некоторое время Бегемонтов благополучно выписался из санчасти.

Рана оказалась не очень серьезной. Легкое задето не было, поэтому ее просто-напросто заклеили пластырем.

Беспредельничатъ он перестал, но окружил себя телохранителями, преданными и надежными, как ему казалось, кентами.

Но когда пришли убивать его ночью во второй раз, кенты его то ли спали, то ли от страха не посмели и пальцем пошевелить, чтобы спасти своего пахана.

Мститель или наемник по заказу вырядился в ку-клукс-клановское белое одеяние из простыни. Лишь в том месте, где находились глаза, были проделаны прорези.

В обеих руках куклуксклановца были зажаты две остро отточенные пики[142].

Когда он подошел к постели Бегемота, тот вскочил. Кто-то из его окружения закричал, но не более.

Бегемот успел схватиться за нож в правой руке, тогда «мститель» нанес ему удар ножом, который находился у него в левой руке, в правый бок. Андрей потерял сознание. Его на «скорой» увезли в областную больницу ОИТУ УВД.

— Допрыгался, — резюмировал начальник оперчасти колонии. — Придется отправить его на другую зону, иначе заколбасят змея. Зачем нам лишний труп?

В областной больнице Бегемонтову вырезали правую почку.

Найти покушавшихся на жизнь Бегемонтова так и не удалось. Скорей всего и не искали. А зачем?

Глава пятьдесят шестая

Из изолятора Осинин вышел сильно исхудавшим и обросшим. В жилой секции его уже ждали кенты, друзья и знакомые. Все знали о том, что Виктор пострадал ни за что — ведь администрация колонии «прессанула» его, потому что он помогал людям.

Его встретили с распростертыми объятиями, словно великомученика, пострадавшего за святое дело. В проходе между шконками был накрыт хороший по зэковским меркам стол. Народу было много, поэтому не всем желающим хватило места на шконках, и люди стояли В проходах.

— Ну, как там, бедолага, в трюме дуборно? — с участием спросил его кент Гиви, здоровый малый из Кутаиси, работавший на лесоповале.

Рассказывали, что у него были настолько крепкие руки, что он ломал стальные наручники, когда ему надевали их в изоляторе.

Виктору было приятно внимание людей, их забота и чуткая доброжелательность.

Все это выглядело очень трогательно и немного даже забавно. Ему стало как-то неловко от чрезмерного внимания. Вокруг него хлопотали, словно он был их кумиром.

На следующий день Осинин почувствовал слабость и недомогание. На работу он не пошел, а направился в санчасть. Там ему измерили давление, оно было ниже нормы, и дали освобождение на два дня.

— Гипотония, — констатировала добродушная женщина-врач, исполнявшая обязанности начальника медсанчасти. — Вам нельзя работать на тяжелой работе, — заявила она. — Хотя бы в течение нескольких месяцев. У вас явный упадок сил. Вам необходим легкий труд.

Она кому-то позвонила, и Осинин оказался в «дурбригаде», состоявшей в основном из инвалидов и придурков. Работа здесь была действительно легкой. Надо было в течение дня загрузить два-три трактора отходами от обтесанных деревьев, небольшими ветками и сучками да чурками. Вот и вся недолга, а в промежутке между погрузкой можно было читать книги, играть в карты или просто спать и отдыхать, но, как и в любом деле, здесь была своя отрицательная сторона — денег за работу не платили, все высчитывалось за питание и одежду.

Вначале этот труд нравился Осинину. Что может быть лучше работы «не бей лежачего»? Но когда он окреп и почувствовал в себе прилив сил и энергии (Гиви и другой его кент Москва, изготавливающий выкидные ножи, наборные ручки и всякие безделушки, заплатили поварам, и его кормили теперь почти на убой), работа эта ему осточертела, и он перестал вообще грузить трактора, перепоручив свои обязанности одному из собригадников или «петуху» за плату в виде заварки чая или нескольких пачек махорки.

Чем больше Осинин размышлял над своим уголовным делом, тем больше он приходил к мысли, что единственный способ добиться cпpaведливости — это совершить побег, пробраться в Москву и попасть на прием к Председателю Президиума Верховного Совета СССР.

Но совершить побег не так-то просто.

Свалить из зоны без подготовки — равносильно обречь себя на верную погибель. К побегу надо заранее подготовиться, детально и тщательно все перепроверить и рассчитать, чтобы все было «на верочку», то есть наверняка.

Опять-таки, надо выбрать надежный или проверенный способ, лучше, конечно, какой-нибудь новый. Хотя, с другой стороны, «лучше карась на крючке, чем щука в омуте». Тайга ведь шуток и экспериментов не любит. Зимой это бескрайнее белоснежное поле с торчащими из-под снега глубиной в полметра голыми деревьями, вокруг которых бродили осатаневшие, голодные шатуны и волки, которые могут проглотить и косточек не оставить. А летом в тайге много непроходимых коварных болот, гнуса, мошкары, к тому же секретов, то есть военных постов всяких засекреченных разбросано здесь видимо-невидимо. Правда, предостаточно всякой лесной ягоды, да и замерзнуть нельзя, а вот заблудиться и сдохнуть от голодной смерти можно наверняка.

Из тысячи побегов, про которые слышал Осинин, лишь несколько увенчалось успехом.

Один раз ушел в бега местный житель, так он тайгу знал назубок, как свои пять пальцев, но ушел он с концами. Во всяком случае, про его поимку никто не слышал. Обычно в тайгу пoдаются одиночки, безумцы или фуфлыжники, пытающиеся скрыться от долгов. Лучше всего, конечно, уходить в конце лета или начале осени. Тут и змеи уходят в спячку, и ягоды всякой в изобилии. «Убегать желательно группой в несколько человек, — размышлял Виктор, — запастись продуктами, водой и теплой одеждой на неделю-другую, но где найти желающих, надежных кентов?»

Своими мыслями он поделился с Гиви.

— Понимаешь, Ураган, мне понта нет сваливать, — заявил ему кент, — через два года у меня кончается срок.

— Базара не может быть, — ответил Осинин. — Тебе, конечно, это ни к чему. А мне во как надо, — он прикусил ноготь большого пальца и красноречиво провел им по горлу.

— Ну что, — задумчиво, после некоторой паузы проговорил Гиви. — Чего-нибудь придумаем. Лучше свалить с лесоповала, а тебя туда не пустят. У тебя случайно нет красной полосы в деле о склонности к побегу?

— Да нет вроде.

— Тогда легче. Вначале попробуй сам. Если не получится, то я попробую с самим хозяином переговорить.

Через некоторое время Осинин уже работал на повале. Воздух в лесу был прозрачным и целебным. Вокруг, куда ни глянь, возвышались почти одни золотистые кедры и сосны, от которых исходил тот неповторимый душистый запах, который присущ лишь таежным местам.

В лесу в это время уже народилось много всевозможных грибов, клюквы и брусники.

Было великолепное время года, райская благодать, если бы не назойливые агрессивные полчища комаров и мошкары. Их укусы очень досаждали и вызывали неприятное раздражение лица и тела.

— Весь кайф портят, — ворчали зэки. — Если бы не эти твари, лучше курорта не сыскать!

Бригада Гогоберидзе была многонациональной. Здесь удивительным образом уживались хохлы и кацапы, узбеки и туркмены, армяне и грузины, даже два еврея и один цыган был, что для лесоповала было поразительной роскошью. Бригаду эту так и прозвали — «международной».

Поварами здесь были, конечно же, два одесских еврея — оба растратчики и жулики, но милые мошенники. Они настолько искусно и вкусно готовили, что даже сам «хозяин» и зам. начальника по POP не гнушались отведать зэковской кухни, а уж про великолепные одесские анекдоты и говорить не приходилось. Они ими потчевали на десерт своих собригадников.

Через некоторое время Осинин перезнакомился со всеми. Больше всех его заинтересовал Кабанов Олег Петрович, по кличке Кабан, мужчина 42-х лет, в прошлом вор в законе, отбывающий наказание за ограбление магазина, и Сергеев Анатолий Ефимович, или Стропила, которому дали погоняло за его высокий рост. Срок у него был приличный — «червонец» за разбой. Обычно большесрочников на лесоповал не выпускали, но Стропила каким-то образом умудрился все же вырваться на повал.

Осинин прощупал их в беседе и скорее догадался, чем понял, что это как раз те пассажиры, с которыми можно рискнуть вырваться на волю.

Кабану оставалось сидеть четыре года, но у него, как понял Осинин, были какие-то личные дела на воле, и ему позарез нужно было кое-кого повидать, получить должок и за что-то с кем-то рассчитаться.

Что же касается Стропилы, то этот молодой, с цветущим здоровым лицом парняга так и рвался на свободу.

«Кому я нужен буду через 10 лет в свои 46? Ни семьи, ни кола, ни двора. Так хочется иметь свой очаг, чтобы женщина тепленькая была каждую ночь под боком, а то ведь сухостой замучил просто. Не трахать же ведь этих „петухов“ и СПИД зарабатывать. Сколько смогу — столько и погуляю, все равно жизнь загублена. Свалить бы куда-нибудь за кордон, чем в этом гадюшнике находиться. Кругом бедлам».

Так размышлял Анатолий и в таком духе разоткровенничался как-то после двух выпитых стаканов браги, которую изготовили из брусничного варенья.

Проанализировав поведение и высказывания Стропилы и Кабана, Осинин решил напрямую переговорить с ними.

Не знал Виктор, что Кабан с самого начала задумал побег и сам искал желающих свалить из зоны, давно присматривался к Урагану, как только тот пришел в бригаду, и когда Осинин очутился с ними на поляне, Кабан, прищурив правый глаз, спросил в упор: «Ну что, валим?»

Осинин, не ожидавший такого вопроса, опешил от неожиданности и на время растерялся, но вида не подал.

— В принципе можно, — овладев собой, медленно проговорил Ураган.

Позвали Стропилу, и они вместе, втроем, разработали тщательный план. Решили свалить под шумок, убив ярого кумовского работника, своего собригадника Сергея Почивалова, на котором, как говорится, пробы негде было ставить.

Ради условно-досрочного освобождения этот прохиндей готов был идти по трупам и сдавать всех подряд. Почивалов был зам. руководителя СВП зоны и мечтал о том дне, когда станет руководителем СВП. Рассказывали, что у него был знакомый из его родных мест, который работал контролером. Прапорщик носил Почивалову продукты и чай, словом, подогревал его, как «кровного земляка», но в конце концов Почивалов все-таки выдал и его администрации, когда тот нес ему десять пачек чая.

Когда к Почивалову в прошлом году приехала издалека на свидание старушка-мать и, сильно рискуя, пронесла с собой грелку со спиртом, он тут же позвонил дежурному: «Она притащила мне спирт. Заберите его!»

Мать Почивалова лишили свидания, оштрафовали, сделав строгое внушение.

Старушка горько зарыдала и со словами: «Господи, прости меня, грешную, я проклинаю себя и тот день, когда родила такого выродка. Я проклинаю тебя, Сергей, у меня нет больше сына!» — заковыляла к проходной.

Почивалов молча слушал эту тираду, и ни один мускул не дрогнул на его лице, наоборот, он злорадно ухмылялся, так как знал, что получит от хозяина благодарность.

Поступок Почивалова шокировал всех. Даже сотрудники администрации, которые, хотя и выдали ему денежную премию за «героический поступок», но с омерзением произносили его имя.

После беседы с Кабаном Осинин начал тщательно готовиться к побегу. Он решил вызвать Тоню на личное свидание, хотя это было не лишено опасности. Были случаи, когда приезжающих на свидание молодых жен и пожилых матерей насиловали и грабили поселенцы, а то и убивали.

Осинину надо было предупредить Тоню о побеге, чтобы она приготовила ему хороший костюм, паспорт на другое имя и деньги и ждала в условленном месте в каком-нибудь близлежащем городе.

Глава пятьдесят седьмая— Как ты планируешь убрать Почивалова? — спросил Осинин у Кабана.

— Это не твоя забота. Много будешь знать — состаришься, — полушутя-полугрубо произнес Олег.

— Я хочу вызвать жену на свидание.

— Зачем? Нам надо скорее сваливать, пока холода не наступили.

— Да, но у нас нет деревянных, да и ксива мне нужна.

— Резонно, тогда поскорее отправь своей суженой письмишко, пусть она побыстрее приезжает. Пиши все, что надо. Объясни, как затарить бабки и все прочее.

— Она все знает. Ученая.

— А гонец у тебя есть?

— Есть, но не знаю, надежный или нет.

— Тогда пиши ксиву прямо сейчас. Я ее отправлю. У меня курвер в порядке. Пиши все в открытую, что хочешь.

Через некоторое время приехала Тоня. За несколько дней до свидания Осинин попросил Гиви оставить его в зоне, чтобы отъесться и отоспаться, словом, набраться сил и не ударить лицом в грязь, дабы не уронить мужского достоинства.

У Осинина было ложное представление о сексуальных взаимоотношениях, и он так же, как и многие зэки, придерживался превратного мнения, что мужчина во время свидания со своей супругой должен быть в течение двух-трех дней в боевом состоянии.

Личные свидания давались один раз в год, и каждый мужчина пытался наверстать упущенное время, да еще жаждал удовлетворить свои физиологические потребности впрок.

Это существенно отражалось на нервной системе и психике зэков.

Обычно вышедшие с личного свидания мужчины еле передвигали ноги от сексуальной перегрузки, но зато с гордостью похвалялись своими «подвигами» на спальном ложе.

Тоня приехала неожиданно быстро, быстрее письма, которое она отправила. Она прилетела на самолете вместе со своим «телохранителем», двоюродным братом Володей, в областной центр, а оттуда на мотовозе по узкоколейке добралась до зоны.

Антонина привезла много всякой снеди, тем более что груз тащили на пару. Как только смешной и неуклюжий Володя тактично оставил их одних, Тоня кинулась Виктору на шею. Поцелуй их был затяжным и опьяняющим для обоих.

— Милый, милый, — гладила она его лицо трогательно-нежно, с каким-то состраданием своими тонкими пальцами. — Как ты исхудал!

— А ты?! Посмотри на себя. Ты что, болела? — заботливо спросил он, гладя ее по голове.

И вдруг он понял: она курит! От нее исходил едва уловимый запах табака.

— Ты куришь? — Он нащупал в ее платье начатую пачку сигарет и спички. — Что с тобой? Ведь ты же врач.

Тоня залилась слезами.

— Одно спасение, — произнесла она, потупившись. — Хоть как-то спасает, а то бы сошла с ума.

— Ты себе это внушила, Тонечка! Ведь ты же слабенькая. Постарайся бросить, я умоляю тебя. У нас дети, пожалей хотя бы их. Ты должна быть совершенно здорова. К тому же я не люблю курящих женщин.

— Ладно, милый, я попробую.

Она снова улыбнулась своей неповторимой улыбкой, которая так нравилась и возбуждала его.

— Ну что, — нетерпеливо сказал Виктор, — давай разденемся, а то жарко..

— Может, покушаем вначале.

— Потом, потом, вначале я тебя хочу отведать.

Со свидания Виктор вышел, еле волоча ноги, но со счастливым, умиротворенным лицом.

— Ну что, натрахался? — подзадоривали его контролеры в то время, как тщательно ошмонали его.

— Да просто не спал долго.

— Рассказывай, — загоготал один из контролеров. — Вся комната ходуном ходила.

У выхода из вахты[143] его уже поджидал Кабан.

— Ну что, все путем? — настороженно и приглушенно спросил он.

— Как будто бы, — ответил Ураган, отдавая ему тяжелую авоську с продуктами, куревом и чаем. — Забери к себе в барак и приходи быстрей ко мне. Я буду в умывальнике.

— Зачем?

— Я «бабки» заглотил.

— Понятно.

Барак был пустой, все были на работе, кроме шныря, который мыл полы.

Виктор прошел в умывальник и выпил несколько стаканов воды.

— Постой на стреме, — обратился он к подошедшему Олегу.

Когда Кабан встал у дверей, Осинин еще раз оглянулся на дверь: всунул два пальца в рот и вызвал рвоту, вместе с водой выскочило несколько шариков. Быстро промыв их водой, он воровато оглянулся и спрятал их в носок.

— Все ничтяк? — спросил Олег, когда Ураган подошел к нему.

— Вроде да. Ну что, завтра на работе все обсудим.

— Ты давай отдыхай, завтра мы за тебя отработаем, а то я смотрю, ты совсем выдохся, — усмехнулся Олег.

— А Гиви и Стропила где? Ведь нам надо посидеть, чифирнуть, угоститься вольными деликатесами.

— Вечером давай, а сейчас иди отсыпайся, — похлопал его по плечу Кабан.

Глава пятьдесят восьмая

На следующий день Осинин улегся спать раньше отбоя, в 8 часов вечера, и проснулся бодрым и энергичным в половине шестого. Быстро размялся, отжался раз двадцать, помылся до пояса под умывальником, заправил койку и улегся поверх нее, обдумывая дальнейший план действий.

Неожиданно он увидел в проеме барака Кабана. Тот направлялся к нему.

— Ты уже встал? Сегодня валим, — шепнул он ему на ухо.

— Так быстро? А что мне делать? — растерянно проговорил Ураган.

— Собирай все, что тебе надо, цепляй всю мазуту[144] с собой на лесоповал.

Участок леса, который пилила и вырубала бригада Гогоберидзе Гиви, находился в десяти — двенадцати километрах от жилой зоны, и туда ездили на грузовиках с охраной — автоматчиками и злющими овчарками.

Утром, когда все еще чифирили, Кабан подозвал к себе Урагана.

— Возьми бензопилу.

— Зачем?

— Так надо.

Небо было наглухо затянуто сизыми тучами, собирался дождь, и Осинину хотелось чифирнуть, чтобы полностью разогнать утреннюю скованность и избавиться от ломоты в костях, которую он испытывал в непогоду.

Отойдя метров на двести от бригады, Олег сказал Урагану:

— Пили это дерево. Только не до конца, чтобы оно не свалилось.

Ничего не понимая, Виктор молча надпилил дерево до половины.

— Теперь пили эту сосну, — указал он на следующее дерево.

— Что за дела? — удивился Осинин.

— Потом все объясню. А теперь вот это дерево, короче, ты должен подпилить одиннадцать деревьев.

Страшная догадка пронзила мозг Осинина, словно электрическим током. Он является соучастником убийства! Кабан решил повязать его кровью, но зачем?

— Все, пошли, — сказал ему Олег, когда Осинин подпилил все деревья. — Никому ни о чем, понял?

— Конечно…

Когда они подошли к собригадникам, те уже заканчивали чифирить.

— А вы где были? — спросил их Гиви.

— Да по нужде, — засмеялся Кабан. — Вчера ведь объелись вольного сала.

— Вот, чифирните, — поставил Гиви перед Виктором недопитый чифирбак.

Кабан подошел к Гиви и что-то прошептал ему на ухо. Тот сделал большие глаза, но ничего не сказал, а лишь угрюмо кивнул.

— Так, всем разойтись по участкам, — скомандовал Гиви. — Почивалов и Осинин пойдут на просеку.

— А что мы там будем делать? — спросил Почивалов.

— Балдеть, — спокойно сказал Гиви. — Сучки обрубать. Сегодня отдохнешь.

— Годится, — улыбнулся Почивалов, и его лицо исказила гримаса. Он молча повернулся и, довольный, направился к просеке.

«Охренеть надо, — подумал Виктор. — Это ведь как раз то место, где подпилены сосны».

Он решил было пойти за Почиваловым, но сомнения глодали его. Сделав несколько шагов, он остановился и обернулся. Кабан и Гиви в упор смотрели на него.

Осинин все понял. Он подошел к ним и спросил:

— Мне там долго быть?

— У тебя есть часы? — Да.

— Ровно через десять минут уйдешь под любым предлогом с просеки. Почивалов должен обязательно находиться там. Иначе все сорвется.

Осинин понимал, что он является соучастником убийства, но не знал, как поступить.

«Хотя Почивалов и был ярой сукой, но все же это человек. Хотя разве это человек? Одно только название. Может, предупредить Почивалова? Тогда мне тоже хана. Мне этого не простят, да и побег сорвется, ведь Кабан хорошо знает тайгу, почти местный житель, — натужно размышлял про себя Осинин. А, может, Почивалов выживет или спасется», — подумал Виктор.

— Ты чего это такой угрюмый? — осклабился Почивалов. — Жена не удовлетворила?

Эти слова вывели Виктора из размышления, и он бегло взглянул на часы. Прошло уже более 13 минут.

— Живот замучил. Я сейчас приду.

— Чифирнуть лучше принеси.

— Хорошо, я сейчас мигом, — и Ураган быстро отошел от опасного места.

Через несколько секунд он услышал страшный шум падающих сосен. Одна из ветвей слегка все же задела его. Сквозь кусты он увидел, как Почивалов дико вскочил. В глазах его был животный страх. В последнее мгновение он, видимо, все понял, но не успел пробежать и двух шагов, как тяжелая сосна накрыла его, раздавив, словно мышь.

Осинину стало жутко. Он подбежал к тому первому дереву, которое подпиливал по указке, и увидел Кабана, уходящего с багром, которым валят и толкают плохо подпиленные деревья.

Нагнав его, спросил:

— Ты что наделал?!

— Все правильно, — процедил сквозь зубы Кабан. — Сейчас мы свалим.

— Так ведь нас сразу же хватятся.

— Вот именно, не сразу хватятся. Часов эдак через шесть-семь. Не раньше, пока хипиш не уляжется.

— Так ЧП ведь произошло, убийство!

— Всего лишь навсего несчастный случай. Это недоказуемо. Ты все взял с собой? Рюкзак ведь надо взять с продуктами.

— Я уже все перетащил.

— А Стропила где?

— Он ждет уже нас с вещами.

Через несколько дней беглецы были уже далеко от зоны. Они пробирались на запад. В Белоруссии, как говорил Кабан, у него есть надежные места. У него была карта, и он уверенно ориентировался по ней.

Шли преимущественно ночью, а днем, выбрав уютное место, отсыпались. Все было бы хорошо, если бы не непредвиденный случай.

На шестой день, когда все спали, словно убитые, какой-то зверек утащил у них небольшую сумку с шоколадом, сигаретами, чаем и картой!

Все были в страшном унынии, особенно Кабан, который казнил и проклинал себя за то, что положил карту в карманчик сумки.

— Зачем мне это надо было? — ворчал Олег. — Ведь всю дорогу держал в кармане, а тут, на тебе, стоило положить в сумку — сперли. Закон подлости! Не столько жалко чая и сигарет, как карты. Что нам теперь делать?!

Осинин предложил на первое время делать трубки на деревьях, чтобы снова не возвращаться к ним, а идти уже днем на свой страх и риск, ориентируясь по солнцу.

Шли дни, продукты уже почти кончились, а никакого населенного пункта все еще не было видно.

Еще через несколько дней, когда уже совсем кончилась мазута, стали питаться лесными ягодами.

Однажды Стропила чуть не плюхнулся в болото, он резко прыгнул в сторону и подвернул ногу. Теперь он еле волочился, что вызывало сильное раздражение у Кабана.

Олег стал незаслуженно придираться к Толику, тот беззлобно огрызался, но вот эта-то беззубость, как ни странно, больше всего и бесила Кабана.

Но Виктор не вмешивался и молчал, экономя силы. «Чему быть — того не миновать», — философски размышлял он.

Проснулся он перед рассветом от дикого крика, который жутким эхом разнесся по тайге. Виктор ошалело раскрыл глаза, и его взору предстала страшная картина: в кустах, забрызганных кровью, лежал с перерезанным горлом, жадно хватая воздух ртом, Стропила. Из раны фонтаном била алая кровь.

Он что-то пытался сказать Урагану, показывая пальцем на Кабана, который с ножом в руках угрюмо сидел на пеньке.

Через несколько секунд, так и не сказав ни слова, он безвольно запрокинул голову. Ураган подбежал к нему, пытаясь перевязать рану, но Стропила приказал долго жить.