Жак Отважный из Сент-Антуанского предместья

Несмотря на неожиданно ласковую встречу дома и заботы о нем всех трех сестер, Жаку было не по себе. Прошло уже несколько дней, а ему все не удавалось остаться наедине с Бабеттой и поговорить с ней по душам, а ему так этого хотелось! К тому же после всего, что он видел там, на площади Бастилии, уютная квартирка тети Франсуазы, где все блестело чистотой, озабоченные домашними делами девушки, горка книг, которую он оставил неразобранной в столовой и которая словно ждала его возвращения, — все говорило о ничем не нарушаемой мирной жизни. Неужели все осталось так, как было? И буря, пронесшаяся над Бастилией, не коснулась этого дома и других? Ведь сегодня все должно не походить на то, что было вчера, а завтра — на то, что было сегодня. И эта улица, и дом, и квартира, и люди, живущие в ней…

Как-то вечером, когда Жак сидел у окна в столовой, ему удалось наконец остаться с Бабеттой наедине. Виолетта почему-то решила, что Жака следует напоить липовым чаем, и исчезла в кухню. Но разговор, которого так жаждал Жак, как-то не клеился.

Ему больше всего хотелось в эту минуту узнать, кто была та девушка с кувшином холодной воды. Если б это и в самом деле была Бабетта! И, словно угадав его мысли, Бабетта робко сказала:

— Матушка не выпускала нас из дома все эти дни. Они тянулись без тебя так долго. Но все-таки один раз я выбежала и…

— Это была ты, Бабетта, с кувшином? — перебил ее Жак.

Девушка заулыбалась, счастливая, что он угадал. Она полуоткрыла рот, желая что-то сказать, но не успела: Виолетта внесла чашку липового чая, от которой поднимался душистый пар.

«Милая! Милая!» — подумал Жак, но не о той, кто так заботливо поила его сейчас чаем, а о той, которая на улице поила водой разрушителей Бастилии.

Бабетта наклонилась к нему и ласково спросила:

— Братец, что бы тебе еще сделать приятное?

— Дай мне светильник со свечой, я буду ночью писать бабушке.

И, не зная, что бабушки уже нет в живых, Жак написал ей длинное письмо. Он сообщал ей, что теперь уже, наверное, Генеральные штаты, которые превратились сначала в Национальное, а затем и в Учредительное собрание, примут во внимание не только наказ Маргариты Пежо, но и все другие наказы из городов и деревень. Он сообщал ей и о том, что разрушена ненавистная крепость Бастилия, умолчав при этом о своем участии в этом деле. Жак не сомневался, что нашел такие слова, которые вдохнут надежду в старое сердце бабушки.

Ну, а вот отцу Полю он ничего радостного рассказать не мог. Жак старался как умел смягчить рассказ о страшном виде, в каком предстал перед ним замученный тюрьмой Фирмен. Но скрыть от отца Поля правду Жак не хотел и не имел права. Он не знал, послужит ли его наставнику утешением весть о смерти Робера. Сам Жак теперь больше чем когда-либо был убежден, что свой бесславный конец Пуайе заслужил.

С 14 июля прошло немного времени, и Постоянный комитет вынес постановление: срыть до основания то, что было крепостью, и превратить место, которое Бастилия занимала, в городскую площадь.

Жак дешево отделался. После того как его ушибло камнем, он только слегка прихрамывал, что не мешало ему свободно передвигаться. Узнав о постановлении, он вместе с Шарлем и десятками других парижан отправился на площадь. Вооруженные ломами и лопатами, они с песнями и шутками крушили развалины крепости.

Жак был немало удивлен, увидев среди зевак знакомую фигуру господина Горана. Ну уж он-то совсем не был похож на ротозея. Как же он здесь очутился? Увидев Жака, господин Горан с ним предупредительно раскланялся: ведь теперь в Сент-Антуанском квартале стало известно, что Жак был в числе тех, кто брал Бастилию.

— Каким ветром вас сюда занесло, господин Горан? — с любопытством спросил Жак.

Он оперся о лопату, на лбу и щеках блестели капли пота, ворот синей рабочей блузы был широко распахнут. Ветерок играл его длинными волосами. Утомительная работа не казалась трудной в этот радостный для парижан день.

— А я, мой юный друг, высматриваю, какие из камешков или железных украшений смогут пригодиться впоследствии. Пройдет немного времени, от Бастилии не останется и следа, и каждому будет приятно получить на память вот, например, такую вещицу.

Горан сначала подтолкнул ногой, а затем и поднял кусок разбитого бронзового канделябра.

— Обточить, подправить, вставить свечу — и получится чудесный подсвечник! А главную ценность ему придаст надпись: «Сделан из канделябра, найденного при разрушении Бастилии».

Жак искренне рассмеялся. Каков коммерсант! Ни самому Жаку, да, пожалуй, никому из его товарищей не пришло бы в голову назавтра после разрушения крепости пытаться сохранить на память что-нибудь из ее обломков. «Ну, за таким мужем Жанетта не пропадет!»

Однако желание смеяться тотчас исчезло у Жака. Ему вспомнились слова художника, который умер за то, чтобы Бастилию срыли с лица земли. Его последним желанием было, чтобы люди всей Франции топтали ногами камни, из которых была сложена Бастилия. А Горан даже из этих камней хочет извлечь наживу.

Между тем Горан, несколько задетый смехом Жака, продолжал:

— Вы, молодые люди, всегда считаете себя умнее других, а еще посмотрим, кто окажется прав.

Жак молчал. Почувствовав в его молчании скрытое неодобрение, Горан решил переменить тему:

— Мне пришла в голову хорошая мысль. Ведь, когда сроют Бастилию, в Париже станет одной площадью больше. Что, если на этой площади воздвигнуть колонну. А на ней написать: «Королю Людовику XVI, восстановившему свободу для народа!» Каково?! Я думаю обратиться с этим предложением в Постоянный комитет.

— Что ж, предложите! — сдержанно ответил Жак.

Он и не заметил, как к нему подошел Леблан, высокий мужчина в рабочей блузе и картузе. Жак видел за эти дни многих дравшихся вместе с ним у стен Бастилии, но Леблана запомнил особенно хорошо. Ведь это он первый назвал его Жаком Отважным.

— Я тебя искал, а ты вот где! — сказал Леблан. — Ну-ка, отойдем с тобой в сторонку, чтобы не мешать другим работать. Только я позабыл, ты Жак или Жан? Скажи, ведь это ты первый догадался взобраться на крышу дома парикмахера, вооружиться топором и сбивать засовы с моста?..

— Я…

— Это ты разобрал горящие телеги? Ты разбил знаменитые часы, которые неотступно напоминали узникам об их участи? — И, обращаясь не столько к Жаку, сколько к стоявшим кругом людям, продолжал: — Благодаря тебе мы смогли прорваться во двор Бастилии. Это был ты?

— Я… — Жак все еще не понимал, к чему он клонит. — Да ведь пушечное ядро сбило цепь второго моста, а без второго мы не справились бы!

— Все равно! Ты заслужил, чтобы твое имя было запечатлено на веки веков среди имен людей, сокрушивших Бастилию!

Тут уже Жак ничего не ответил.

— Получай! И отправляйся с этой вот бумажкой в Сент-Антуанскую мэрию. Там спросишь гражданина Прево.

Все еще не понимая, к чему идет дело, Жак взял из рук Леблана листок бумаги, на котором неуверенным, почти детским почерком было выведено: «Податель сей бумаги отличился при взятии Бастилии своей отвагой!» Следовал перечень заслуг Жака, причем не было забыто, что он «пролил кровь, атакуя Бастилию».

Жака удивило, что в бумаге было упомянуто все, кроме его имени и фамилии. Он уже готов был сказать, что Шарль неотступно следовал за ним, не трусил и шел прямо в огонь… Хотел сказать, но вдруг как будто что-то сообразил и улыбнулся. Он неумело поблагодарил Леблана и снова взялся за лопату. Шарль посмотрел на друга и подозрительно спросил:

— Чего это от тебя понадобилось Леблану?

— Да так, пустое, — ответил Жак.

Только когда стемнело и каменщик Палуа, которого Постоянный комитет пригласил руководить работой по расчистке двора Бастилии, объявил, что пора расходиться, Жак сказал другу:

— Идем!

Но, к удивлению Шарля, направились они не домой.

По шумным, все еще не успокоившимся улицам друзья шли, почти не разговаривая. В ряду других двух и трехэтажных строений стояло здание Сент-Антуанской мэрии.

Они вошли в мэрию, спросили гражданина Прево. Слово «гражданин» было еще внове. Оно впервые прозвучало на заседании Национального собрания 19 июня и так потрясло присутствовавших, что газета «Народный трибун» тут же отметила: «19 июня 1789 года мы получили из уст Национального собрания имя „граждане“! Да будет благословен месяц июнь!»

Шарль ничего не спрашивал и терпеливо ждал, пока Жак не объяснит ему, зачем они сюда пришли.

Гражданин Прево, старичок в черном сюртуке, с батистовым белым жабо и в седом парике, сидел за столом и разговаривал со стоявшей перед ним женщиной. Хотя Жаку она была видна со спины, он догадался, что женщина молодая.

Прево говорил глухим, старческим голосом:

— Жермини Леблюе, вы занесены в число победителей, победительниц, — тут же поправился Прево, — Бастилии…

— Благодарю вас! — с чувством ответила женщина и обернулась.

Жак узнал в ней сестру Жерома, Жермини. Она тоже узнала Жака и улыбнулась.

— Рискуя жизнью, вы, Жермини, спасали раненых, вытаскивали их из-под обломков Бастилии. Об этом свидетельствуют двадцать граждан. Вот их подписи! — Прево ткнул пальцем в лежавшую перед ним бумагу, пестревшую фамилиями, написанными разными почерками. — Благодарное потомство не забудет вас!

— Право, я не заслужила такой чести… — конфузясь, говорила Жермини.

А Прево между тем взял из рук Жака листок, вытащил из огромного футляра очки, надел их и прочитал:

— Так! Так! Сколько же тебе лет, разрушитель Бастилии? — улыбнувшись неожиданно доброй улыбкой, спросил он.

— Семнадцать!

— Что ж, это хорошо! В семнадцать лет ты показал себя храбрецом, не испугался пуль, бесстрашно дрался, да еще сделал то, чего не догадались сделать другие, постарше тебя.

Юноша слушал молча.

— Ты вполне заслужил, чтобы твое имя было записано среди имен первых завоевателей Бастилии. Так как же тебя зовут?

— Шарль Гошар! — произнес без запинки Жак.

Шарль оцепенел от неожиданности, а потом крикнул:

— Ты с ума… — но не успел докончить. Пальцы Жака так впились в его руку, что он чуть не взвыл от боли.

— Шарль Гошар, твое имя будет внесено в список, куда наряду с твоим будут записаны имена лучших из лучших! — многозначительно сказал старичок.

А стоявший рядом с Прево человек в адвокатской мантии добавил:

— Поздравляю тебя, Шарль Гошар!

Жак торжественно поклонился, как подобало в такую минуту, и потащил за собой упиравшегося Шарля.

— Что ты наделал! Что ты наделал! — жалобно сказал Шарль, когда они вышли на улицу. — Ведь это непоправимо!

А Жак между тем почувствовал себя так, словно у него с души упал наконец тяжелый камень. Неужели же он заколебался в какую-то минуту? Нет! Он твердо знает, что слава для него не так важна, как сознание, что он доволен собой, — ведь он сделал то, что должен был сделать.

— Ну вот и хорошо! Теперь у Виолетты не будет оснований раздумывать! — Жак рассмеялся и дружески хлопнул Шарля по плечу. — Да чего ты сомневаешься? Разве мы не сражались вместе рука об руку? Разве ты хоть раз отступил? Просто мне повезло — я попал в число отмеченных счастливцев, а ты нет. Ведь нельзя же было в самом деле всех упомнить и всех наградить!

Шарль все еще не пришел в себя. Он круто остановился и спросил в упор:

— А Бабетта?

— Бабетта?! Бабетте нужно знать, что я не струсил перед пулями. Она поверит мне на слово, что я заслужил право называться Жаком Отважным. А ты… ты это подтвердишь, если понадобится, — добавил Жак и снова рассмеялся.

Были сумерки, когда Жак, взволнованный, радостный и немного смущенный, пришел домой. Какую из сестер он застанет дома?

Ему посчастливилось: Бабетта была одна.

Она стояла у комода в профиль к нему, разбирая стопку глаженого белья. В сумеречном освещении он увидел ее задумчиво склоненную голову, нежные черты лица, мягкие линии стройной фигуры.

— Это ты, Жак? — спросила она, сразу узнав его шаги, и повернула к нему лицо. Оно все светилось радостью.

Путаясь и перебивая сам себя, Жак рассказал ей, как пришел к тому, что должен отказаться от славы в пользу друга. И по мере того как он говорил, а Бабетта слушала, он понимал, что поступил так, как надо. Но ему хотелось услышать из уст Бабетты, что она его одобряет. И он спросил:

— Может, ты осуждаешь меня?

— Нет! Шарлю дорога слава. Без нее он не найдет пути к сердцу Виолетты. Мы же с тобой оба знаем правду, а она в том, что ты не отступил перед опасностью… и не отступишь! Для меня ты уже давно заслужил право называться Жаком Отважным.

И Бабетта подошла к нему, медленно закинула обе руки ему на плечи и, глядя в глаза, словно желая навеки запечатлеться в его зрачках, поцеловала Жака. Да, поцеловала! Что же можно было к этому еще прибавить?

Жак, не дыша, не смея пошевелиться, прошептал:

— Бабетта, я люблю тебя!..

…Прошло еще несколько дней, и от грозных башен Бастилии не осталось и следа. Мусор, щебень, обломки, камни, свезенные в кучи, — вот; чем была сейчас заполнена площадь, где недавно стояла страшная тюрьма.

Но для Жака и Шарля так много было связано с этой площадью, что теперь свидания друг другу они назначали именно здесь.

Как-то раз они пришли сюда под вечер, как только спал жар душного июльского дня.

К их радости, они увидели Огюста Адора. Адвокат шел им навстречу. Под мышкой он держал большую папку, из которой торчали опаленные, надорванные бумаги.

— Господин Адора! Наконец-то я вас вижу! Вы совсем перестали заходить в наш кабинет. Я даже справлялся о вас в конторе господина Карно. И мне сказали, что вы теперь дни и ночи проводите в мэрии, разбирая эти бумаги. — Жак указал на папку, которую держал Адора.

— Ты угадал, Малыш! Много интересного рассказали нам спасенные из огня бумаги. Говорил я, чтобы их не жгли, да, к сожалению, немного опоздал. Вот и эту папку с важными свидетельствами злодеяний, творившихся в Бастилии, я нашел в бывшем подземелье. Сейчас трудно что-нибудь отыскать в груде камней. Папку совсем было засыпало землей, но я ее все-таки откопал!

— Господин Адора! Расскажите нам последние новости. Вы ведь знаете больше нашего.

— Новости! Увы, я ничем не могу вас порадовать. Как бы я хотел сообщить вам, что народные представители вняли просьбам, изложенным в многочисленных крестьянских наказах, в том числе в наказе твоей бабушки. Но прошло уже больше двух месяцев с тех пор, как начали заседать Штаты, а потом Национальное и Учредительное собрание, а все осталось, как было. И повинности крестьяне несут те же и так же тяжело живут.

— Так о чем же говорят представители народа на своих заседаниях?

— О чем? Сначала депутаты занимались вопросом о том, как вести заседания, о том, как голосовать. Затем перешли к вопросу о выработке Конституции.

— А король? — с нетерпением спросил Шарль.

— Король? Пока все остается по-прежнему, власть его ничем не ограничена. Пятнадцатого июля он вышел к представителям Собрания и милостиво прикрепил к своей груди трехцветную кокарду, дарованную ему народом. К двухцветной кокарде прибавили белую полоску — цвет короля. И народ ликовал, видя такое расположение монарха… Вот пока и все!

— Так что же будет дальше? — вырвалось у Жака.

— Уж очень ты прыткий, Малыш! — сказал с улыбкой Адора. — Я этого не знаю. Знаю одно — остаться так как было, не может!

— Конечно! — радостно подхватил Жак. — Прежнее ведь не может повториться. Когда-то здесь стояла страшная тюрьма, в ней страдали, гибли люди… Народ разрушил ее. Не для того же, чтобы все осталось по-прежнему! Нет, пусть никогда здесь не будут литься слезы…

Жак отбежал в сторону, схватил брошенный кем-то кусок картона и углем написал на нем:

ЗДЕСЬ БУДУТ ТАНЦЕВАТЬ!..

Шарль бросился ему на подмогу, и вдвоем они укрепили катон так, чтобы ему, по крайней мере, первое время не были страшны ни ветер, ни дождь.

— «Здесь будут танцевать!.. « — прочел вслух Адора — Это неплохо. Значит, Малыш, ты хоть отчасти знаешь, что будет

— Я так хотел бы это знать!

Во Франции начиналась революция.

Примечания

1

Арпан — земельная мера, равная 30-51 арам. Один ар равен 100 кв. метрам.

2

Гракх Кай (153-121 гг. до н. э. ).

3

Гракх Тиберий (163-133 гг. до н. э. ).

4

Так дворяне презрительно называли крестьян.

5

Эразм Роттердамский (1465-1536 гг.) — известный гуманист эпохи Возрождения, автор сатиры «Похвала глупости».

6

Шамфор Себастьян (1740-1794) — французский писатель.

7

Даламбер Жан Лерон (1717-1783) — французский математик и философ.

8

Дидро Дени (1713-1784) — знаменитый французский ученый, философ, писатель. Создатель «Энциклопедии».

9

Вольтер Франсуа Мари Аруэ (1694-1778) — выдающийся французский писатель, один из крупнейших деятелей французского просвещения XVIII века.

10

Фенелон Франсуа (1651-1715) — французский писатель.

11

Руссо Жан-Жак (1712-1778) — один из виднейших деятелей «века Просвещения»; философ, писатель.

12

Робеспьер Максимильен-Мари-Изидор (1758-1794) — выдающийся деятель Великой французской революции.

13

Франклин Вениамин (1706-1790) — видный американский политический деятель и ученый.

14

Флери Андре (1653-1743) — кардинал, государственный деятель Франции. Воспитатель Людовика XV.

15

Колет — короткий мундир.