Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Жак Отважный из Сент-Антуанского предместья

ModernLib.Net / Исторические приключения / Яхнина Евгения / Жак Отважный из Сент-Антуанского предместья - Чтение (стр. 1)
Автор: Яхнина Евгения
Жанр: Исторические приключения

 

 


Евгения Яхнина

Жак Отважный из Сент-Антуанского предместья

Глава первая

НАКАЗ БАБУШКИ ПЕЖО

— Пиши! Пиши! Не зевай. Эдак мы и к завтрему не кончим! На чем это мы остановились?

Бабушка Пежо вскинула седую голову и, не дожидаясь ответа Жака, продолжала:

— Ну, пиши… «Все, чем мы владеем, — это участок земли в двенадцать арпанов [1]. Четверть его занимает огород, четверть — виноградник. Посудите сами, как мы богаты. Ведь это все, что у нас есть. Прошлым годом я со своей четвертушки собрала винограда ровно на четыре бочки вина и продала в Париже за четыре луидора. А для нашего милостивого короля я с каждой бочки отдала по шестьдесят шесть ливров, а всего получается двести шестьдесят четыре ливра.

А еще я плачу нашему милостивому королю ни много ни мало пятьдесят два ливра подушной подати да налога за то, что я родилась бедной и не принадлежу к сословию аристократов, да еще за то, что развожу виноград. Всего только пятьдесят два ливра! И то потому, что я старая. Мне, с вашего позволения, девяносто восемь лет! Говорят, что если я трачу на жизнь четыреста ливров в год, то должна уплатить милостивому нашему королю еще двести. Вот и выходит, как ни считай, что за свой участок я плачу в год двести шестьдесят четыре да пятьдесят два, да двести, всего пятьсот шестнадцать ливров. Считать-то я, слава богу, умею!»

Бабушка Пежо остановилась, чтобы перевести дыхание. Жак воспользовался этим и расправил затекшие пальцы. Но бабушка Пежо была неутомима.

— «Я уже и не жалуюсь на то, что соль, табак, башмаки, чепчики — все, что я покупаю, на откупе его величества. Но почему, хотелось бы мне спросить у его величества, в соль, которую мне продают, кладут всякий мусор?

Есть у меня еще другая беда, господа представители Генеральных штатов. На мое несчастье, я живу рядом с большим сеньором. Чего только у него нет! Есть у него и красивое, проворное животное. Называется оно не то косуля, не то олень. И ему, видите ли, в парке сеньора не хватает места. Вот косуля и повадилась ломать мою изгородь, пожирать мою капусту и мой виноград, объедать кусты! А я ее и не тронь! Правда, господин судья объясняет, что это так и положено! Ведь косуле надо гулять? Надо! А разве кому есть дело до того, что у меня шестеро детей, столько же невесток и зятьев, да внуки и внучки, а всего двадцать восемь душ! Прокормиться-то всем надо! Только не подумайте, что все мы размещаемся на моем участке. Если бы это было так, то курице не осталось бы места, где снести яйцо. Но кормушка у нас все равно одна. Вот двоих внуков у меня забрали в рекруты. На то, чтобы их выкупить, надо много денег — три тысячи ливров. А вся-то моя землица стоит сто пятьдесят. Откуда же их возьмешь!

Выслушайте же, что вам скажет старуха Пежо. Жить мне уже недолго, и я люблю родную страну и своего короля. Но если ничего не изменится, вот какой совет дам я своим детям и внукам, перед тем как переселиться в лучший мир. «Идите, — скажу я, — ищите себе другое солнце, другое отечество, где воздух чище, а люди добрее. Даже в той стране, где живут людоеды, нет такой жестокости, как у нас».

Вот все это я и высказала сборщику налогов, когда две недели назад он пришел, чтобы проверить, сколько вина налила я в свои бочки. А знаете, что он мне в ответ? Кстати, забыла вам сказать: меня зовут или, лучше сказать, звали, когда я была молода, Марго. Так вот, представьте себе, он прищелкнул пальцами и говорит: «Марго, что я вижу! — а потом вдруг как запоет:

Марго, малютка, ты шалишь,

Исчезло вдруг вино!

Ведь ты, работая, не спишь,

А сухо в бочке дно.

Куда ж девался урожай,

Похитил кто его?

Ведь не земля у вас, а рай,

А в бочке — ничего!

Надеюсь, ты от моих слов аппетита не потеряешь, а, Марго?»

Видали вы такого нахала? Это он мне-то говорит об аппетите! А когда кто-нибудь из семьи Пежо не имел доброго, здорового аппетита? И разве в нем дело! Дайте вы, господа, хороший подзатыльник этому лоботрясу, чтобы он забыл дорогу в наш «рай»! Отомстите, пожалуйста, за бабушку Пежо всем этим лазалыцикам по бочкам, чтобы им неповадно было! Заставьте их взяться за дело! Пусть-ка они -как следует поработают руками, а то нынче у них руки не шевелятся, так их одолела господская болезнь — подагра. Тогда они и на желудки перестанут жаловаться, а то, видите ли, они пожирают все, а переварить ничего не могут: ни бульона, ни бисквитов, ни сахара, ничегошеньки из тех яств, что нам и не снятся! Срубите же эти бесполезные деревья, они годны только на дрова!

Был у меня намедни наш кюре — отец Поль, а он большой добряк и всегда за нас заступается. Вот он меня и спрашивает: «Как живешь, все ли идет хорошо?» — «Не очень, господин кюре, — отвечаю я. — Вы и сами знаете: у меня и у моих детей и внуков нет хлеба, хоть и трудимся мы все не покладая рук. Никак не заработаем и половины того, что нам нужно». — «Утешься, — ответил мне наш добрый пастырь. — Скоро соберутся Генеральные штаты, и все объедалы, все защитники соляного закона получат по рукам. Не будет больше ни чиновников, ни интендантов, ни подушной и иной подати, ни налога на виноделие, ни обязательных повинностей, ни алчных откупщиков. А если олень захочет полакомиться вашей капустой, вам не поставят в вину, если вы вместо этого полакомитесь оленьим мясом! Сам король, сам министр финансов — господин Неккер, парламент, аристократы, горожане, священники — все согласны с этим»…

Бабушка обвела взглядом свое скромное жилище. В узкие окна смотрели зеленые ветви густо разросшихся каштанов, отнимая у комнатки и без того скудно пробивавшийся в нее свет.

— «Но может ли быть, господин кюре, — спросила я, — что мне не придется платить налога на вино, капусту и бобы? Что соль и табак не будут обходиться нам так дорого?» — «Уверяю вас, бабушка Пежо, соль и табак будут свободны от налога». — «А как же наш милостивый король, господин кюре? Ведь я люблю короля и королеву да и господина Неккера, как самую себя, и наших добрых священников также. Я предпочитаю голодать сама, лишь бы только не видеть, что они недоедают. Лучше уж я продам свой дом и сад… „ — Бабушка и теперь улыбнулась, вспоминая, как хитро она ответила. — «Да ведь я уже сказал вам, бабуся, — говорит мне наш добрый кюре, — что при новом порядке король получит не меньше, а больше, чем прежде. Ведь это не долю короля надо сократить, а долю тех трутней и дармоедов, которые его окружают. И тогда народ останется не в обиде, и король получит, что ему надо — наши открытые кошельки и разверстые сердца!“

Как только ушел от меня господин кюре, я упала на колени, воздела руки к небу и воскликнула:

«Милосердный боже! Сделай так, чтобы господин кюре не оказался обманщиком!» Тут же позвала я своего внука — он у меня большой грамотей — и начала диктовать ему наказ. Да прочтут его не только господа члены Генеральных штатов, но и сам милостивый король! Пусть узнает он правду из уст бабушки Пежо!

И еще прошу вас, господа, скажите королю, что я готова без сожаления отдать ему двадцать ливров, если я и в самом деле смогу впредь свободно распоряжаться своим участком и убить этого противного тонконогого оленя с ветвистыми рогами или, может быть, косулю. До сих пор я платила двести двадцать, значит, я выгадаю двести ливров. В общем, подумайте, господа, о том, что пообещал мне господин кюре. Это совсем не так уж глупо!» Поставь точку, Жак. А сверху напиши: «Наказ». И не только господам членам Генеральных штатов, а и его величеству, милостивому нашему королю Людовику Шестнадцатому. «А писал в году от Рождества Христова тысяча семьсот восемьдесят восьмом, в месяце апреле под диктовку Маргариты-Симоны Пежо внук ее от дочери Анны-Марии Жак Менье… « Теперь, Жак, собирайся в путь!

В путь так в путь! Мысленно Жак уже давно подготовился к далекому и трудному путешествию в Париж.

Как только в деревню Таверни, где жили Пежо-Менье, докатилась весть о том, что наконец, по прошествии ста семидесяти пяти лет, вновь созываются Генеральные штаты, а значит, появились надежды на лучшую жизнь, бабушка Пежо стала словно одержимая. Одновременно с избранием депутатов населению предложили вручать им наказы о своих жалобах и нуждах. В деревне только и говорили, что о наказах, и хотя было объявлено, чтобы их составляли по приходам и по провинциям, бабушка задумала написать депутатам свой личный наказ. Вдобавок, она решила, что ее наказ должен прочитать сам король. Это было ни с чем не сообразно, но кто возьмется переубедить заупрямившуюся старуху!

Не случись большого события в семье Пежо, бабушка, быть может, только грозилась бы, да так и не написала бы свой наказ. Но то, что произошло, изменило всю жизнь этой крестьянской семьи.

Старший сын Маргариты Пежо, Жюльен, уже давно жил в столице и мало-помалу совсем забыл о родной деревне. Изредка доходили вести, что он живет припеваючи, купил книжную лавку, женился на парижанке, вдове с тремя дочерьми — Жанеттой, Бабеттой и Виолеттой, которых он удочерил. Вдруг пришло письмо. Жюльен скончался, и его вдова, Франсуаза, просит прислать к ней в Париж Жака. Без мужчины ей в лавке невозможно, посторонним доверять нельзя, а дочери когда еще станут на ноги… Впрочем, как знать, старшей, Жанетте, скоро исполнится восемнадцать, того и гляди выйдет замуж. И все равно, зять в семье не то, что племянник мужа, — как ни прикидывай, не своя, а чужая кровь… А Жаку, если только он окажется смышленым, нечего и мечтать о лучшей доле. Он многому может научиться, особенно если хорошо грамотен. Ни он, ни его родители не пожалеют о том, что вверили его судьбу тете Франсуазе.

И вот начались волнения и споры в семье Жака. Бабушка сразу решила, что это — подходящее предложение, а раз бабушка решила, ее зятю Андре — отцу Жака — оставалось только подтвердить ее слова. Так уж было заведено. Слабохарактерный Андре Менье безропотно покорялся воле тещи и жены, унаследовавшей строптивый характер бабушки Маргариты. Но тут произошло неожиданное: поездке Жака воспротивилась его мать Мари, и вот с ней-то и пришлось повоевать бабушке и внуку, потому что Жаку не терпелось вырваться из родного Таверни в далекий, манящий, казавшийся сказочным Париж. Мари упрямилась. Ее доводы были вески: брат оставил семью в тяжелое время; Маргариту, свою мать, не поддерживал, хотя устроился в Париже хорошо. Собственного сына не завел, а о племяннике ни он, ни его жена Франсуаза не вспоминали. А как приспичило — подавай ей Жака!

Но бабушка была такой человек: раз что задумала — не отступится. Хотя ей ох как не хотелось расставаться с любимым внуком! Частенько она его бранила, а между тем втайне сознавала, что он унаследовал ее характер и похож на нее упрямством и горячим, порой несдержанным нравом.

Так прошла зима, а когда весной снова начались разговоры, что с созывом Генеральных штатов больше тянуть не будут, бабушка решила, что мешкать уже нельзя, кстати и ее наказ Жак отвезет в Париж. Летом и дорога будет не так трудна, и к чужим людям и к городу легче привыкнуть.

И Мари, которую всю зиму не оставляли в покое ни мать, ни сын, была вынуждена дать согласие.

Из восьми детей Мари выжило только четверо. И Жак был старший. Но хотя он любил родителей, бабушку, братьев, сестру, землю Шампани и свой виноградник, — мысль о предстоящей разлуке не вызывала у него грусти. Жак хотел учиться, хотел видеть, как живут люди за пределами Таверни.

К тому же он испытывал и некоторую гордость. Ведь он уезжал в Париж не только для того, чтобы зарабатывать деньги и помогать своим. Бабушка сочла его достойным отвезти ее наказ Генеральным штатам. Это поручение не казалось Жаку трудным. Но вот как быть с королем? Бабушка, как всегда, сказала тоном, не допускающим возражений:

— Надо, чтобы мой наказ прочел и наш милостивый король. Пусть-ка и он узнает, что мы думаем здесь, в Таверни!

Упоминание о короле смутило Жака. Как к нему попасть? Как передать бабушкино послание?

Король в представлении Жака был существом особенным, посаженным на трон самим богом. Министры и придворные — дело другое, те могут быть хуже или лучше. Все беды от них. И новые налоги, и то, что не хватает хлеба, и то, что сеньор дает волю своему крутому нраву. Правда, судя по тому, что пишут книги, и короли бывают добрые и жестокие. Но об этом узнают только после их смерти. «Ах, как хорошо было при старом короле!» — говорят люди. Или: «Ох, как лютовал прежний властитель!» Но о том короле, который правит, никто не смеет слова сказать. Никто не говорит, значит, и Жаку не надо. Но думать он может… Как же ему не думать, когда у него есть такой хороший учитель, советчик и друг — деревенский кюре, господин Поль! У него Жак научился сперва грамоте, а потом и любви и уважению к книге. Много страниц одолел Жак за годы учения у кюре. И мать и бабушка не мешали мальчику углубляться в чтение, когда он улучал для этого свободную минутку. «Ведь это наш добрый кюре велел ему прочитать все эти книги!» А о чем они, духовного ли, иного ли содержания, им было невдомек.

И хотя матери и бабушке всегда было недосуг и они не понимали по-латыни, обе охотно слушали, как Жак наизусть отхватывает целые страницы Библии, и без устали им восхищались. При этом они не забывали воздать хвалу и доброму кюре за его милости, что он так хорошо обучил их Жака.

Глава вторая

ЖАК-ЗАДИРА

Все лучшие воспоминания детства были связаны у Жака с отцом Полем. И не потому, что Жак любил его больше, чем родных. Но жизнь дома была одинаково тяжелой для всех его обитателей: для детей, как и для взрослых. Всех — кого больше, кого меньше — снедала забота о куске хлеба. Приходя к отцу Полю, Жак как бы оказывался в другом мире.

Отец Поль был тоже не из богатых. Он не походил на других деревенских священников, которые тянули со своих прихожан сколько могли: и за свадьбы, и за крестины, и за похороны. Казалось, только одному отцу Полю не придет в голову потребовать с прихожан, чтобы они поработали в его саду, присмотрели за его птицей. А ведь и такие поборы считаются во французском королевстве законными.

Скромнее скромного жил отец Поль л сам вместе со своей старой служанкой Кристиной Грийе, подоткнув полы сутаны, возился у себя на огороде и в саду. А когда паства призывала отца Поля совершить ту или иную требу, господин Поль никогда сам не назначал цены — каждый давал сколько мог. Отец Поль думал не только о насущном хлебе: у него была цель в жизни — делать людям добро, облегчать их страдания. И только одну слабость знали прихожане за отцом Полем: он так любил книги, что они заменяли ему все житейские радости — и обильную, изысканную пищу, и сон, и покой.

Ну, а в книжном шкафу господина Поля стояло столько книг, что, пожалуй, самому владетельному сеньору было впору позавидовать. И каких книг! Только очень ученый человек мог прочесть хотя бы половину из них.

Видя, как тяжело приходится семье Пежо, кюре решил помочь чем может. Грамотному человеку всегда легче выйти в люди, и потому хорошо бы заняться обучением старшего внука, Жака. Сказано — сделано. И отец Поль начал учить мальчика. Жаку как раз исполнилось тогда девять лет. Но как быстро стал он складывать буквы в слоги, слоги в слова!

Отец Поль знал, что Жак, как и другие внуки Маргариты Пежо, никогда не наедается досыта, и старался всегда после урока чем-нибудь угостить мальчика.

Католическая церковь обязывает своих служителей не жениться, не обзаводиться семьей. А отец Поль нежно любил детей, и сына ему заменил племянник Фирмен, которого сестра отдала кюре на воспитание. Деревенские старожилы еще помнили рослого, веселого мальчика, который сначала жил у дяди, а потом стал наезжать к нему только летом. Наводя строжайшую экономию в своем скудном хозяйстве, отец Поль из года в год посылал сестре в Париж деньги, требуя, чтобы Фирмена обучали лучшие учителя. Летом отец Поль получал ни с чем не сравнимое удовольствие, когда, проверяя успехи Фирмена, убеждался, что мальчик способный и много, не по возрасту, знает. Потом… потом мать Фирмена умерла, а дядя продолжал ему помогать, чтобы он осуществил свою мечту — стал студентом медицинского факультета.

Жак много слышал от отца Поля о его племяннике Фирмене Одри. Кюре говорил о нем, пожалуй, с не меньшим уважением, чем о греческих и римских героях, которых ставил в пример своему ученику.

Из Парижа, где он жил, учась на последнем курсе медицинского факультета, Фирмен Одри поехал путешествовать и пропал без вести. О необыкновенных способностях, свободолюбии и справедливости Фирмена кюре Поль мог рассказывать часами, и говорил при этом так увлекательно, что никогда не надоедало его слушать.

На стене скромно обставленного кабинета кюре висел обрамленный засохшими цветами портрет Фирмена, сделанный рукой неизвестного и малоопытного художника. И хоть краски и были положены неумело, а черты лица расплывчаты, Жак читал в них то, что не укрылось и от взгляда художника: человек, изображенный на портрете, был горд и неукротим духом; несмотря на это, весь его облик дышал добротой.

Куда бы ни пересаживался Жак в кабинете кюре, он не мог уйти от взгляда этих темных, глубоких глаз. Слушая рассказы кюре, Жак не раз обещал себе подражать во всем Фирмену. Он знал много случаев из его жизни: вот Фирмен бросается в воду и спасает молодую женщину, которая хотела покончить самоубийством. Узнав, что она одинока и бедствует, он берет на себя заботу о ее судьбе, устраивает ее швеей к известной портнихе. В университете Фирмен — любимец студентов; одного из них, Малэна, решают исключить за то, что он плохо учится. Фирмен узнаёт причину: Клод Малэн очень нуждается, на его руках большая семья. Он пропускает лекции, потому что для оплаты их нанялся носильщиком в почтовую контору и таскает на себе багаж пассажиров. После тяжелой физической работы наука не идет ему в голову. Фирмен добивается, чтобы Клоду разрешили экзаменоваться среди года, сам готовит его к экзамену, и — о чудо! — Клод блестяще отвечает на все вопросы. Хозяйка, госпожа Филипп, у которой Фирмен снимает комнату-чуланчик, становится жертвой уличной катастрофы: на нее наехал экипаж богача Ленотра, у женщины поврежден позвоночник. Одинокая, она лежит без помощи. Помощь приходит в лице Фирмена Одри. Он сам накладывает ей повязку, готовит лекарства. Ведь он кончает медицинский факультет и не сегодня-завтра станет врачом. Выходить больную — это его дело, но разве можно оставить безнаказанным виновника беды Ленотра?

Фирмен пробивается к богачу сквозь толпу слуг. Сначала он пробует усовестить его, но, когда видит, что это бесполезно, пускает в ход последнее средство: напоминает ему, что бедный люд в квартале, где живет госпожа Филипп, терпелив, но… только до поры, до времени. Уже был когда-то в их квартале похожий случай. Карета винодела Мино сбила с ног торговку каштанами. Мино не пожелал ничем помочь пострадавшей. А через некоторое время карета Мино перевернулась на полном ходу. На этот раз сломал ногу сам ее владелец. Оказалось, что кто-то подпилил ось у колеса. Полиция так и не дозналась, кто виновник происшествия. Перепуганный Ленотр, услышав этот рассказ, торопливо вручает Фирмену луидор, в счет ежемесячной пенсии, которую богач обязался выплачивать госпоже Филипп.

И еще, и еще рассказы о великодушии, самоотверженности, находчивости, смелости Фирмена.

А дальше? Дальше судьба Фирмена загадочно обрывается.

Почему Фирмен поехал путешествовать, не успев закончить университет, где так блестяще учился? Вероятно ли, что он пропал без вести? Неужели никто не пытался его разыскать? Может быть, он попал к людоедам, и поэтому доброму отцу Полю тяжело об этом рассказывать? Так или иначе, но словоохотливый кюре умолкает, как только речь заходит о загадочной гибели Фирмена. Жак понимает, что отцу Полю слишком тяжело об этом вспоминать, и не настаивает.

Деревенские старожилы, к которым обращался с расспросами Жак, тоже не могли пролить свет на таинственную судьбу Фирмена. Они могли только добавить, что, потеряв племянника, отец Поль сразу состарился, поседел, на какое-то время стал неразговорчивым и угрюмым. Потом понемногу пришел в себя и еще больше полюбил деревенских ребятишек, принимая горячее участие в их судьбе.

У отца Поля за его долгую жизнь в Таверни было немало учеников, но ни одним он так не гордился, как Жаком Менье. Он полюбил Жака словно родного сына. У Жака после работы в поле и в саду оставалось немного времени. Но мальчик хотел все узнать, всему научиться и так успевал в науках, что отец Поль только диву давался.

С первого же раза, как Жак увидел в шкафу у священника книги совсем тоненькие и толстенные, маленькие и большие, он убежденно сказал:

— Я хочу все их прочесть!

Отец Поль посмеялся над детским желанием своего воспитанника. Но время шло, и Жак с таким успехом черпал всё новые познания из книг, что священник только покачивал головой и говорил:

— Ну, Жак, ты скоро меня обгонишь, и тебе нечему будет у меня учиться!

Отец Поль умел пробуждать мысль мальчика. Если он учил его священной истории — а изучению Библии он посвящал немало времени, — он подчеркивал моральную сторону притчи. И, захлопывая книгу, Жак делал вывод, подсказанный ему учителем: надо быть стойким, верным, честным!

Если это была история Древней Греции и Рима, в ней Жак находил те же образцы стойкости, верности и честности. И еще образцы гражданского мужества. Затаив дыхание слушал Жак, что рассказывает отец Поль о Солоне, Гракхах, Бруте и других героях древности.

Когда Жак уходил домой, то не переставал думать о том, что его взволновало на уроке. «Почему, — думал он, — еще в Афинах мудрый законодатель Солон сложил земельные и денежные долги с бедняков? А трибун Кай Гракх [2] в Риме требовал, чтобы хлеб продавался по доступной для всех цене? Его брат Тиберий [3], тоже трибун, провел в жизнь закон, ограничивающий частную земельную собственность. А земли, которые после этого остались свободными, Тиберий предложил разделить между безземельными гражданами. Почему в таком случае королю Людовику XVI не додуматься до похожих законов? Ведь и он, поди, изучал историю Греции и Рима. Почему же он не хочет облегчить жизнь, которая стала тяжкой для крестьян, почему не снимет непосильных налогов?»

И свои недоуменные вопросы Жак обращал все к тому же отцу Полю:

— Почему аристократы освобождены от налогов? Почему крестьянин, кроме прямых налогов — одной десятой и одной двадцатой, которые взимаются в пользу сеньора, — платит еще и талью — налог с имущества? Почему французы должны вносить особый сбор при перевозке товаров по дорогам, рекам и мостам, словно они живут во вражеской стране? Почему королю надо платить за то, что пьешь вино из собственного виноградника? Почему крестьянин обязан платить ежегодно соляной налог, даже если он совсем обходится без соли?..

И отец Поль отвечал Жаку:

— Да, сын мой! В мире много несправедливости. Все люди равны по природе, а меж тем равенства в правах у них нет. И французские короли, увы, забывают порой, что не народы созданы для правителей, а правители для народа.

Среди учеников, которых было немало у отца Поля, был и Леон Бари, сын управляющего владениями сеньора. Прослышав, сколь образован священник и как хорошо учит детей, господин Бари вверил своего сына заботам отца Поля. Однако Леону, хоть он и был старше других мальчиков, ходивших на уроки к священнику, наука не давалась, и он доставлял много огорчений своему наставнику, который от души желал, чтобы все его воспитанники равно преуспевали в науках.

С Леоном Жак часто встречался во дворе или в саду у священника. Мальчики невзлюбили друг друга. Жак знал, что Леон туп и ленив, а Леона злило, что отец Поль всегда ставит ему в пример Жака — мужика, который держится так независимо, словно он, а не Леон, — сын управляющего.


Кличка «Задира» прочно укрепилась за Жаком с тех пор, как в тринадцать лет он затеял ссору с пятнадцатилетним Леоном.

Дело было к вечеру. Жак, у которого днем не было времени ходить к отцу Полю, возвращался с урока.

Дом священника был расположен на краю деревни. Свернув с дороги, Жак решил пойти домой самым коротким путем — мимо болота. К своему удивлению, он увидел сидящего на кочке у самой воды Леона, разодетого, как всегда, в нарядный новехонький костюм. У Жака уже готов был сорваться недоуменный вопрос: «Что ты здесь делаешь в такую пору?» Но тут он заметил, что Леон держит в руках лягушонка и старается вывернуть ему лапки. Лягушонок дергается, вырываясь из крепко зажавших его пальцев мальчика.

Жак возмутился. Он не мог спокойно видеть, как мучают животных. И ведь Леон не какой-нибудь несмышленый малыш, а великовозрастный детина!

Жак крикнул:

— Зачем мучаешь лягушонка? Брось сейчас же!

— Разве он твой собственный? — стараясь вложить в свой вопрос как можно больше яда, спросил Леон. — Не вижу на нем пометки.

— Брось, говорю тебе! У тебя что, другого дела нет! — крикнул Жак, все больше распаляясь.

Трусливый Леон послушно отбросил лягушонка. Но признать свое поражение не хотел и заносчиво возразил:

— Другие дела! А что, спрашивается, мне среди вас, деревенских, делать! Вот пошлет меня отец в Париж. Там он наймет мне дорогих учителей. Он обещал, что я буду учиться танцевать и фехтовать. Знаешь, что такое — фехтовать? Это — драться на рапирах.

— Я не хуже тебя знаю, что такое рапира. Но послушать тебя, так тебе только парижской науки не хватает. А здесь ты уже самый умный стал?

— А чему и впрямь можно научиться у деревенского священника! Разве это для меня учитель? Что он знает, твой отец Поль!

Жак вспыхнул.

— Как ты смеешь так отзываться об отце Поле! Вся деревня его уважает. Такого учителя, как он, и в Париже не сыщешь! Он столько знает и такой ученый…

— Много ты сам знаешь! Ведь ты дальше своего дома и носа не высовывал. А вот я слышал, что наш отец Поль только прикидывается таким смиренником, а на самом деле…

— Что? Что на самом деле?.. — грозно переспросил Жак, чувствуя, как сердце колотится у него в груди. У Жака с детства была одна особенность: когда он волновался или его охватывало смущение, он весь бледнел, а уши у него начинали гореть, да не просто гореть, а так, что это всем бросалось в глаза. И сейчас волнение Жака изобличали уши.

— Очень просто, его племянник, которым он нахвалиться не может, оказался не то вором, не то убийцей. В общем, каторжник!

В глазах у Жака потемнело: «Фирмен — вор! Фирмен — убийца!»

— Ты врешь! Врешь!

— А вот и не вру! Это твой Поль врун, а не я. Ведь потому, что его племянник — вор, о нем никто и не говорит, да и сам отец Поль не заикается…

Как на грех, в конце дороги показались мальчишки из деревни. Они шли стайкой; среди них Жак различил сына кузнеца и Мельникова сына.

Леон кивнул в их сторону и злобно произнес:

— Вот сейчас при них повторю! Пусть и они знают!

— Не повторишь!..

И, прежде чем Леон успел раскрыть рот, Жак столкнул его в болото.

У деревенских мальчишек Жак пользовался большим уважением. Все знали, что он хотя и сильный, но справедливый. Зря кулаки не пустит в ход. Слабого защитит, с сильным не побоится вступить в ссору. А Леон? Кто же его любил! Вот почему теперь они глядели на барахтавшегося в грязи Леона и дружно гоготали.

— Поделом тебе! — кричал сын мельника.

— Не скоро теперь обсохнешь! — радовался сын кузнеца.

— Вот тебе наука, не зазнавайся! — ликовал третий, коренастый крепыш.

— Почем фунт лягушек? — ехидно спрашивал четвертый мальчуган.

Гнев Жака быстро утих. Он считал, что достаточно проучил Леона. Великодушно протянув руку своему врагу, он помог ему выбраться из болота. Как ни злился Леон, как ни хотел поскорей отсюда убраться, он все-таки выудил из грязи свою великолепную широкополую шляпу. В ней он отличался от всех деревенских мальчишек и не снимал ее при любой погоде. Теперь она вся промокла, поля ее обвисли, и Леон судорожно разглаживал их грязной рукой. Он был до смешного жалок и походил на мокрую курицу. Потом он стал фыркать и отряхиваться; брызги грязи летели от него во все стороны.

— Ну, насмотрелись, а теперь марш отсюда! — решительно скомандовал Жак.

И мальчишки повиновались.

— Ты не собираешься меня бить? — испуганно спросил Леон.

Но Жак только рукой на него махнул.

— Пока не собираюсь, но…

— Я отцу пожалуюсь, — осмелел Леон, узнав, что Жак не намерен с ним расправиться. — Я расскажу ему, как ты ко мне пристал ни за что, ни про что. И еще лягушку хотел отнять…

— Жалуйся сколько хочешь, да и ври сколько вздумается. Только помни! Если ты когда-нибудь посмеешь повторить то, что сказал про отца Поля, тебе несдобровать.

Леон мрачно молчал.

— Дай слово ничего не говорить, и я тебя отпущу. — И, не удержавшись, насмешливо добавил: — Помни только, что твое слово — дворянское, не то что мое, мужицкое! Твое дорого стоит. Дашь его — так уж держись!

Леон оглядел своего противника с ног до головы. Конечно, силой он с ним помериться не мог. Мальчишки все до единого на стороне Жака. Если дойдет до драки, Леону, хоть он и сын управляющего, придется плохо. С другой стороны, отец Леона не позволит, чтобы сына обижал какой-то там крестьянский мальчишка. Но он не погладит и Леона по голове, узнав, что тот порочит отца Поля.

И Леон неохотно бросил:

— Ладно! Даю слово!


В ответе оказался один Жак. Он не захотел никому рассказывать о причине ссоры, не мог допустить, чтобы кто-нибудь повторил слова Леона, оскорбительные для отца Поля. Леон тоже не рассказал, почему вышла ссора, только объяснил, что зачинщиком был Жак.

Господин Бари вызвал к себе Андре Менье и имел с ним недолгий, но многозначительный разговор. Сын его Жак слишком много себе позволяет, дерзит, ввязывается в драки. Не в пользу ему, видно, идет учение у кюре. Управляющий мог бы расправиться с непокорной семьей Пежо, чтобы они надолго запомнили, как потакать мальчишке, но Андре — работяга, жена его Мари — тоже. Жалея их, Бари разрешает Андре самому проучить сына.

Конечно, управляющий смягчился не столько от обещаний и заверений Андре, сколько от даяния, которое тот поспешил ему вручить. Даяние было скромное — две курочки-несушки. И с ними нелегко было расстаться беднякам Пежо. Но… другого выхода не было.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13