…Он (Эндерсон.– Ю. В.} покинул цирковую арену. Конечно, в этом решении большую роль сыграли… успехи Власова. Андерсон начал тренироваться и бросил вызов советскому чемпиону, который принял его. Встреча самых сильных людей должна была состояться на чемпионате мира в Херше. Были оговорены и условия поединка. Поскольку американец еще не получил статус любителя, он не мог выступать одновременно с Власовым. Американец должен был выйти после закрытия чемпионата и попытаться превысить результаты Власова. Но, как известно, соревнования пришлось перенести в Будапешт, ибо правительство США не гарантировало въездных виз спортсменам ряда стран.
"Перенесение чемпионата в Будапешт было для меня настоящим ударом,– сказал Андерсон корреспонденту ТАСС.– Мне очень хотелось встретиться с Юрием Власовым. Он прекрасный спортсмен и замечательный человек, к которому я питаю самое искреннее уважение".
…Юрий Власов не скрывает, что в нынешнем году надеется набрать в соревнованиях 570 кг. Его тренер С. Богдасаров считает, что эта сумма будет складываться из таких показателей: жим – 190 кг, рывок – 167,5, толчок-212,5".
Итак, я ошибался в оценке рывка Эндерсона. И все же наши килограммы были тяжелее. Мою уверенность подкрепило и отсутствие официальных доказательств. Эндерсон говорил, но нигде не показывал свои килограммы. Я свои все время утверждал публично, и на помостах разных стран. И уже не скрывал, был уверен в 570 кг. ! Теперь, после отмены чемпионата в США, силу можно было доказывать лишь в заочном поединке. Выступить в любой день – это никто не мог запретить.
Я свои результаты выкладывал: вот мои жим, толчок! Травмированный, но выступал весь май: Тбилиси, Париж, Оулу, Пори, Хяменлинна… Каждый раз открывал свою силу. В Хяменлинне утяжелил главный рекорд в толчке – 211 кг!
Ждал ответа Эндерсона. Ждал его выступления.
Ответ не приходил.
Ждал еще какое-то время, потом перестал. Понял: свое время Эндерсон упустил безвозвратно. Больше этот вопрос нас с тренером не интересовал.
До меня как-то не сразу дошли слова Боба Хоффмана. 7 июля 1961 года на матче сборных СССР– США я прихватил на грудь 210 кг, вес по тем временам неслыханный. Это была притирка к рекорду и встрече с Эндерсоном.
Боб Хоффман очень взволновался тогда, в Москве, 7 июля. "Мы были свидетелями исторического события! –заявил он.– Впервые человеку удалось взять на грудь… и подняться с таким весом. Никто до сих пор не мог даже мечтать об этом. Власов-пионер атлетического космоса. И если даже в этот раз он не мог толкнуть штангу, это удастся в следующий раз".
"Никто до сих пор не мог даже мечтать…" – и Эндерсон тоже. Значит, в толчке – этом главном упражнении, I доказывающем, кто на деле самый сильный,– я имею неоспоримое превосходство. Я взял лишь на грудь 210 кг –и это уже "историческое событие"! А теперь этот вес уже взят в Днепропетровске и будет через несколько недель после чемпионата СССР в Тбилиси улучшен на выступлении в Финляндии.
Итак, время и сила все расставили как надо. Всегда и везде надо верить лишь доказательствам делами, а не словами. Все верно: пусть слабейший отражает удары.
Так спор сам по себе и заглох.
Однако опрометчиво судить о силе Эндерсона лишь по упражнениям спортивного троеборья или двоеборья. Его ноги и спина впечатляюще мощны. В упражнениях на данные группы мышц ему нет равных – это тоже факт.
Запомнилась та весна и забавным происшествием. Я тренировался с гирей в 56 кг, отлитой по моему заказу из свинца. В марте эта гиря сгинула. Я был не столько раздосадован, сколько озадачен. Ведь в зале стояли "двойники" (гири по 32 кг) и другая заказная гиря – в 36 кг, а похититель на них не польстился, унес именно эту. Унести из зала, не выдав себя, 56 кг в одной руке – с удовольствием посмотрел бы я на такого молодца!
Глава 123.
Я вернулся из Тбилиси злой: упустить рекорд в троеборье, схлопотать травмы… Из-за них терять наработанное? Все зимние и весенние тренировки насмарку? Не тренироваться? И тут еще непонятная болезнь…
Нет, выход один: переломить болезнь, продолжать выступления, не давать повода для подозрений, будто избегаю встречи с Эндерсоном. Наступать результатами. Переварю усталость, заглажу травму, освою новые веса (я как раз начал выходить на эти веса) – следовательно, непременно нужно оставаться в работе.
Это была грубая ошибка.
Я не отдавал себе отчета в том, что болезнь и травмы – свидетельство глубокой перетренированности, неспособности организма справляться с нагрузками, сносить их. Правда, я меньше всего страдал от травм. После нескольких недель досадной боли больше не обращал на них внимания. Но вот бессилие к тренировкам, невозможность отвечать волевыми напряжениями, угнетенность и устойчивая бессонница!.. Эта болезнь нова, непонятна. Как вести себя? Что со мной?
Однако вида я не подавал. Кроме тренера, о моих бедах никто не ведал.
Да, счастливы ищущие…
Об истинном характере травм, как и о своем состоянии вообще, я не подозревал. Именно поэтому через две недели после выступления в Тбилиси я выехал во Францию и Финляндию. И это с такими травмами и болезнью! Молодо-зелено…
Я выступил и провел показательные тренировки в Париже, Оулу, Пори, Хювинкя, Хяменлинне.
31 мая в Хяменлинне я продвинул мировой рекорд в толчке – 211 кг. И это при том, что целый месяц не тренировался, потерял почти 10 кг собственного веса и к тому же выступал с незалеченными травмами, на боли.
Когда спускался по трапу ИЛ-18 в Шереметьеве, пиджак на мне болтался. Я весил меньше 116 кг. И в таком состоянии я настиг в Хяменлинне новый рекорд – это ли не доказательство новой силы! Она поспевала в мышцах. Только бы сладить с болезнью…
Волей связать все чувства.
С юности я разделял убеждение, что физическая слабость, вялость и болезни – одно из самых больших оскорблений и унижений для человека. Сознание этого было одной из мощных побудительных причин для страстного увлечения спортом.
Я ценил красоту от спорта не за то превосходство, которым она наделяет по сравнению с другими людьми, а за радость, богатство чувств. Надо это испытать – мощь этих чувств и силу, с какой она привязывает к жизни. А поединки, победы, титулы – это уже прикладывалось само собой. Мучили мысли о нашем времени: дух, закованный в объятия скелета…
Глава 124.
Молодо-зелено…
Конечно, преступлением против природы и настоящего спортивного режима и результатов была моя жизнь в 1960-1963 годах. Ни для одного дня я не делал послабления. Я возвращался с тренировки около девяти-десяти часов, ужинал, отдыхал до полуночи, а в полночь садился за письменный стол, рядом стоял кофейник с крепчайшим черным кофе. Обычно я работал до четырех-пяти утра. Эта работа над словом пришлась на главные годы тренировок и рекордов.
Я ложился и спал до девяти-десяти утра, а там завтрак и куча разных дел, после обеда – сборы на новую тренировку.
Последствия такого "режима" я очень скоро ощутил. Разве жестокий нервный срыв накануне чемпионата в Тбилиси не был им подготовлен? И это ведь при условии, что сами тренировки обходились огромным расходом нервной энергии, постоянными волевыми напряжениями, а чемпионаты, рекорды – это же потрясение организма до самых основ…
Да-а-а, молодо-зелено…
Но и то правда, что вести себя иначе я не мог. Никто не дал бы мне времени на литературное учение. Тут или спорт, или учение. А я очень хотел писать – огромная работа ждала меня. Я мечтал писать хорошо, а главное – своим голосом. Я не щадил себя – и… спорт. Я ни во что не ставил спорт. Он был только средством в моем освоении литературы, ему доставалось от меня то, что не брала литература.
Вся эта жизнь строилась мной на волевом преодолении себя, насилии. Но правда и то, что у меня не было другого выхода.
Но как же я был счастлив, когда писал! Как я любил эти часы за рукописями!
Молодо-зелено…
Глава 125.
Поездка в Париж вызвала печатные отклики, любопытные преданностью Шарлю Ригуло. Франция хранила память о своем самом сильном атлете. Что бы ни печатали обо мне, непременно вспоминали и Ригуло. Характерен очерк Жоржа Праделя в "Miroir-sprint":
"Юрий Власов есть продукт работы, знаний и культуры… Раз это возможно, он заставил себя стать целью… О себе Юрий Власов смог бы сказать старой французской притчей: он тот кузнец, который сам себя выковал. Год за годом он упражнялся все с большими тяжестями. Он начал в 1954 году, а в 1960-м –он олимпийский чемпион, в 1962-м – рекордсмен во всех трех классических упражнениях троеборья. И он допускает без какого-либо хвастовства, что показанные результаты не конец их длинного свитка.
В двадцать лет Шарль Ригуло стал олимпийским чемпионом. А в двадцать лет Юрия Власова никто не знал в мире. Двадцати семи лет француз оставил спорт, а в этом возрасте советский атлет полон сил, думает о чемпионате мира, о будущих Олимпийских играх… Юрий Власов выше француза? Быть может, нет. Потому что его сила – это результат методов тренировки, которые решительно изменились за четверть века. Знать – это мочь.
Мы спрашиваем себя: откуда у Власова такой аллюр в избранном спорте? Может быть, оттого, что он занимался не только тяжелой атлетикой? Ведь он занимался борьбой, боксом, легкой атлетикой… База по-хорошему верная и солидная. Безукоризненное распределение структуры. Логическая раскладка мускульной мощи.
Власов анализирует свои способности. Изучает спорт. Это позволяет свести два конца: возможности и требования. Чтобы получить результат, который в свое время "убил" такого атлета, как Ригуло, нужен не столько опыт, сколько отказ от распыления усилий – следствия множества упражнений.
Ригуло, который тоже был сильнейшим человеком в мире, часто проделывал десять – двенадцать упражнений. И каждое из них противоречило друг другу. В частности, тренировка одной руки вызывала утрату мускульной гармонии и препятствовала прогрессу упражнений для двух рук.
Юрий Власов, как и все современные тяжелоатлеты, придерживается трех классических упражнений для двух рук: жим, рывок, толчок. Однако он их так изучил, наработал такой выход, что каждое из движений не мешает другому…
С тех пор как Власов занялся штангой в 1954 году, он ведет журнал – "записную книжку штангиста". В ней за длинные месяцы – реакция организма на тренировки и соревнования. Это позволяет ему вносить поправки в методику, одновременно упорствовать, упрямиться и прогрессировать. Методы Власова вдохновляются простейшим принципом: все эволюционирует. Разумеется, когда эволюция нормальная, когда она не принуждение и не дань ложным представлениям. Власов обрабатывает спорт как науку, подчиняет принципы тяжелой атлетики как в главном так и в частном, себе – своей морфологии, нервной системе, крепости своего позвоночное столба мускульным особенностям. Было бы ГЛУПОСТЬЮ считать, что советский атлет лишь утверждает себя на престоле физической силы. Нет, это успех гуманный, общий. Открытие это равно некоему новому направлению в методике. Направление, которое он ожесточенно продолжает исследовать с этой ударной идеей: все новое позволит совершить еще шаг вперед.
Этот спортсмен доказывает, что физическое могущество человека неограниченно, как и блеск разума. Все – вопрос поиска, открытия, культуры и мужества. Понять его – все равно что познать книгу под названием "Тяжелая атлетика для силы, дерзания всех!"
Самый сильный человек мира! Ему уже присвоен титул "самый сильный человек мира", как некогда Шарлю Ригуло. Власов первый не поверил этому. Власов прекрасно знает, что помимо него в мире существуют люди, способные поднять более тяжелые веса, и может быть, даже с меньшими напряжениями, но эти люди сами не ведают о своих способностях. Однако и сама по себе работа – пусть это даже золотой дар – не сможет, а в ряде случаев и не смогла, развить естественные способности этих людей, ибо в такой работе отсутствует подлинно научный подход.
Но олимпийский чемпион, рекордсмен мира – разве это само по себе не замечательно?! У этого спокойного богатыря отвращение к похвальбам смельчаков-хвастунов, провокациям бывшего олимпийского чемпиона. Пол Эндерсон – эта гора плоти и жира – выходит на поединок… Толкуют даже о матче Власов – Эндерсон. Предвидят его после чемпионата мира, который будет в Соединенных Штатах; Эндерсон, без сомнения, изучит советского атлета своими убытками…
Есть еще и соперник Власову. Соперник, который только карабкается на первую ступень известности, но его шансы кажутся вполне серьезными: молодой толкатель ядра Гэри Губнер. Ему девятнадцать лет, рост – 189 см, вес-118 кг. Результат в тяжелоатлетическом троеборье – 490-500 кг…
Очевидно лишь одно – будущие чемпионаты мира позволят Власову сделать новый скачок вперед… Он хочет побеждать, он хочет бить рекорды. Но он, как я убедился, совершенно лишен интереса ко всему, что сопутствует славе ("второстепенное"-говорит он): лавры, почтение публики, газетная известность и пр…" (Miroir-sprint, 1962, 21 мая. С. 4-5).
Жорж Прадель основательно проследил мои тренировки в Париже и вообще каждый мой шаг. Я опустил в переводе его мнение о роли собственного веса для силы. А он издевается над этим направлением в большом спорте. Направление, которое, по выражению Праделя, полагается на фортуну, путая последнюю с искусством… "жрать". Прадель задает вопрос: "Власов – феномен, монстр?" И отвечает: "…Его ошеломляющие достижения прежде всего результат разумного отношения к тренировкам, своего рода выход от общей культуры, если угодно – мудрость".
Я привел очерк Праделя не для похвальбы. Спортивной славы я, что называется, хлебнул полным ртом. Мне дорого это подтверждение: да, существуют иные пути постижения силы. Это – знание, поиск. Никакие препараты (так называемые восстановители силы), хотя они и нагоняют в мышцы силу, не заменят работу разума. Большой спорт на пути сближения с наукой, искусством. Кто поймет это, а поняв, превратит в действие, тот откроет настоящие победы. Болезненное ожирение, подлоги силы, химические препараты – всего лишь уродства. И как уродствам им нет жизни.
Спорт – не только победа. Точнее, не всякая победа есть… победа. И спорт это с жестокостью доказывает, доводя отклонения от его сути до уродливых крайностей.
И еще: не след быть в услужении у славы и достатка. Тот, кто мечтает о победах, не должен мечтать о довольстве. Иначе он станет придатком спорта, но не его хозяином. И непременно предаст свои же цели. Цели и прекрасное существуют независимо от минутного торжества уродств. Человечество в муках и ошибках с неизменным постоянством пробивается к прекрасному. Оно не может отказаться от этой борьбы по сути своей, по природе. И это закон всеобщий, имеющий силу и для спорта. Все, что делает спортсмен, это в конечном итоге для всех. Человечество отрицает все, что не имеет такой ценности.
Всем опытом, всем своим прошлым в спорте я пытался доказать: есть главный путь – постижение закономерностей организма, освоение возможностей, зашифрованных природой в нас. Именно с этого и начался спорт. Вот путь, который должно укреплять человечество и который должен оберегаться человечеством.
Очерк Праделя помогает избежать некоторых объяснений – ив этом одна из причин обращения к нему. К тому же автор верно схватил смысл моего отношения к такому явлению, как тренировка. Он дает понятие о ней как о неограниченном в кажущейся ограниченности.
Очерк связывает прошлое и настоящее тяжелой атлетики, переход от пятиборья к троеборью. И в очерке – гордость за великого Ригуло. Несколько болезненная гордость, так как сквозит желание убедить всех, что "наш Ригуло не хуже". Конечно, Прадель прав: совершенствуется методика, а знания и есть новая сила…
Я мог выступать долго. Мог иметь больше рекордов. Но в этом таилось и уничтожение меня как спортсмена. Я искал силу. Никогда не эксплуатировал ее ради выгод. Считал назначением атлета отнюдь не только победы, а бросок вперед, овладение новым. Победы – лишь свидетельство движения. Каждый раз рекорды до конца исчерпывали мою силу, и я поневоле должен был начинать поиск. Но разве это не замечательно? Разве знание законов, по которым складываются сила и физический облик, не есть победа над ограниченным в жизни, не есть отрицание ограниченности вообще, право на свободный разум, гордость разума, независимость достоинства познания, невозможность препятствовать познанию, тщетность любого ограничения?!
И отсюда совершенно иной взгляд на спорт. Это ведь не сборник анекдотов, кто сколько поднял, как выиграл, пробежал, и не хронология чемпионатов. Именно в подобном подходе – подавляющее большинство всех провалов в исторических исследованиях спорта. Вместо исследований – поминальник. Нет духа времени, нет судеб и качественного анализа вклада того или иного атлета. Не количество рекордов определяет место того или иного чемпиона в истории спорта. Есть люди – и они по-разному прикладывают свое сердце к дням жизни…
Спорт лишь тогда обретает истинный смысл, когда его рассматривают в общем потоке развития человечества. Нельзя его выхватывать, оценивать обособленно – убогость такого подхода и сказывалась на всей литературе о спорте и от спорта. Нельзя понять спорт вне общего движения человечества. Нельзя корить спорт его недостатками и болезнями. Недостатки спорта и его болезни – прежде всего пороки и нездоровье самого общества. В едином целом все неразрывно связано. И одно лишь доказывает другое. Издеваясь над уродствами явления, мы издеваемся над самим обществом.
Образно определил назначение культуры (одно из назначений) Борис Пильняк: "Искусство всегда та "крыса", по которой моряки узнают, как течет корабль" (Пильняк Б. Камни и корни. М., Советская литература, 1934).
Но ведь искусство – элемент культуры, элемент общественного сознания, как и спорт. Только под таким углом зрения должно оценивать такое явление, как большой спорт.
Глава 126.
Свою силу Пол Эндерсон утвердил не в упражнениях классического троеборья – жиме, рывке, толчке. Он доказывал ее в специальных упражнениях.
В одну демонстрацию ему удаются полное приседание (и, естественно, вставание) с весом 544 кг, жим лежа – 284 кг, тяга штанги выше колен – 371 кг (это соревнования по так называемому силовому троеборью, широко практикуемому на Западе). Все эти результаты перекрыты. И, наконец, он устанавливает и поныне непобиваемый рекорд – отрывает плечами от стоек 2844 кг. Представительнице слабого пола Джозефине Блатт удается исполнить толчковую тягу с лямками на весе 1616 кг– тоже более чем внушительное достижение.
Нельзя не восхищаться мощью Эндерсона и других могучих людей, славных подобными рекордами силы. Мы, атлеты, знаем цену этих напряжений. Они требуют не только огромной подготовительной работы – годы такой работы,– но и таланта силы, физической одаренности высшего порядка, своего рода исключительности.
Но, в свою очередь, смею предложить испробовать свои способности в классических упражнениях. Покажите совершенство силы в рывке и толчке – здесь физическая мощь есть совокупность всех качеств, а не какое-то одно. Для классических упражнений необходимы сила, скорость, координация плюс самообладание и мужество.
Нет более объемного и справедливого выявления физических способностей, чем классические упражнения. Поднимите на вытянутые руки рекордный вес – и, если это в толчковом упражнении, вы по праву станете самым сильным человеком, ибо это упражнение требует самых разнообразных проявлений и качеств силы, помноженных на волю и мужество. Без воли и мужества невозможно загнать себя под рекордные тяжести: конечное положение всегда такое, из какого сложно вывернуться. Тут хочешь не хочешь, а рискуешь. Нужны выдержка и отвага, дабы поставить себя в это единственное клинящее положение, в котором тяжесть задвинута наверх прочно и несокрушимо. Именно здесь – высшая сила и высшее мужество.
Глава 127.
"Как же мне держаться с ним?" Я так и не успел решить. Лифт остановился. На звонок отворила миловидная женщина и провела нас в гостиную. Скромная комната с портретом привлекательной мулатки над диваном. Больше я не успел ничего заметить. Вошел приземистый мужчина, плотный, кряжистый и представился: "Ригуло".
Я сижу рядом с ним… человеком, чье имя отождествляется с силой. Сижу рядом и слушаю.
– Родился в начале века, в девятьсот третьем году. Моя профессия? Рабочий-литограф, после – профессиональный спортсмен. Спорт полюбился мне сразу…
Слушаю и думаю, что он очень болен. Воспаленные белки. Высохшее бледное лицо. Большое изможденное тело. Ключицы выпирают из-под халата…" – так я писал в газете "Известия" в октябре 1962 года.
Настоял на визите бывший рекордсмен России по штанге, потом профессиональный атлет и авторитетный французский тренер по боксу, а ныне репортер газеты "Русские новости" в Париже, основанной русским патриотом А. Ф. Ступницким в 1944 году, Александр Григорьевич Красовский.
Красовский старше Ригуло, а статен, подвижен, быстр на точное слово. Меня подавила болезненность Ригуло, хотя я был предупрежден о его нездоровье, смертельном нездоровье – необратимо слабнет сердце.
Ригуло рассеянно улыбнулся на мое восхищение его подвигами в спорте. Я замечаю, как дрожат у него пальцы и как исхудало-преувеличенны кисти. И как он весь зыбок – ему трудно сидеть, трудно противиться дрожи, трудно подыскивать слова. И руки нескладно-длинные, вроде не его. Под халатом могучий костяк, но мяса уже нет, съедено болезнью. Он никнет от слабости, однако не теряет улыбки. Она блуждает в бескровных губах. Тонкая пленка кожи хранит следы недавнего бритья. В глазах то вспыхивает, то гаснет любопытство. Слова редкие, без выражения…
Репортер сфотографировал нас – и уходит на цыпочках. И тут меня ударяет по сердцу вид комнаты. Она очень походит на все другие комнаты, в которых долго болеют и с болезнью нищают.
И я вспомнил восторженные слова Новака о встрече с Ригуло в 1937 году: "Сам среднего роста, кряжем. Грудь широченная, выправлена наковальней, такую не просто осадить. Любое "железо" примет. Атлет! Улыбается ясно, спокойно. А что за номер в цирке! На вытянутой руке очаровательная девушка. Держит на ладони, ухмыляется – забава! А она – одно упражнение за другим на гибкость. Что ты! А слава!.. Великий король спорта!.."
И рассказ Куценко. Он встречался с Ригуло дважды:
"Толстый, очень общительный и улыбчивый в 1950 году. За ним сохранялось звание сильнейшего в мире. Через четыре года я встретился с несколько другим человеком. Ригуло изрядно пил. Это не нравилось Жану Даму. И Жан Дам не скрывал…"
Как плясали буквы, когда Ригуло подписывал мне на память свою книгу и фотографию!
Неуверенно, всем телом он поворачивался к нам. Я знал эту печальную особенность бывалых атлетов – сращение шейных позвонков от бесчисленных повреждений и перегрузок. И Ригуло не мог повернуть голову – поворачивался всем туловищем. Он хрупок, нетверд в повадках, будто боится ошибиться, не то сделать. Напряженно принимает слова, пропуская и не пытаясь даже ответить на вопросы. В глазах навыкате – усталость и пустота…
Красовский не грассирует, речь у него интонационно не французская, но владеет языком безукоризненно. При нем я избегаю говорить по-французски. Неловко за себя.
Я испытал облегчение на улице. Даже поймал себя на том, что заговорил громко, часто. Старался отгородиться от чужой беды. Конечно, жить, жить! Все здесь радостно! Так славны встречные женщины, улыбчивы дома, город, небо за листвой!..
– Нагрузки сделали свое и еще вино, много вина,– сказал Красовский, расправляя плечи. И завел рассказ о своем знаменитом ученике – чемпионе Европы среди профессионалов по боксу: –…Бабник из записных. Как унять? На тренировках выжеванный. И сколько ни убеждаю – без толку. Я его, голубчика, на экскурсию в больницу…– Александр Григорьевич называет больницу, район, там служил знакомый врач-венеролог.-…Мы его за собой по палатам, потом на осмотр, перевязки, процедуры. Вышли, а он – блевать… Что ты! Шарахался от юбок!..
Я знаю: в молодости Красовский держал один из рекордов в дореволюционной России. И это все. Но о его французском статусе уже наслышан. Здесь он начал выступать как профессиональный боксер. Дипломы тренера физической культуры и бокса ему выданы после экзаменов на специальном отделении при Парижском университете и Национальной федерации бокса. За свою жизнь Красовский тренировал несколько сот спортсменов. Среди них – "король ринга" легковес Клето Локателли, о котором писали, что он побеждал во всех столицах Европы. Потом Локателли стал звездой в Нью-Йорке.
Среди воспитанников были чемпионы Европы итальянцы Мерло Пресизо (полутяжелый вес) и Энрико Урбинатти (вес "мухи"), чемпион Италии средневес Тино Роландо, чехи Якш, Мюллер, Гампахер и Прохазка – все чемпионы Чехословакии. Труд Красовского отмечен высшей наградой Национальной федерации бокса Франции.
Александр Григорьевич вытаскивает у меня из-под руки книгу и фотографию, подаренные Ригуло. Щурясь, разглядывает. Мы отпустили машину и теперь идем к метро.
– Наверное, последний автограф,– медленно, в своей манере выговаривает слова Александр Григорьевич.– Сердце износилось…
"Вино, конечно, доконает любого,-думаю я.-Но одно ли вино? Как это легко – сбросить ответственность ссылкой на вино. Все сразу понятно, никаких тревог. . А нагрузки?! Ведь его изменили нагрузки: выкладывай силу на тренировках, удивляй на сцене! Рекорды. Почтение… А потом гонки – велосипедные, автомобильные. Потом борьба. Не такая, не с правилами – кетч. И на все – одно сердце…"
Александр Григорьевич, тонкогубо улыбаясь, развлекает парижскими историями. Это он устроил встречу с Ригуло. Ему, репортеру, этот визит – отличный газетный материал.
"Вино, конечно, зло – думаю я.– Но сначала от этого человека взяли всё. Выгребли все, что могли. Поди сыщи чемпиона по кетчу в пятьдесят лет, а Ригуло им был… Качает головой: здорово пил. А что выгребали из него все – ни слова, будто так и нужно. Что сосали всем миром силу – ни слова… Вся жизнь – череда надрывных испытаний, общая жажда новых рекордов. Он сжигал себя. Не проматывал, а сжигал, ибо работал нечеловечески. Не алкоголь ли обманчиво выдергивает из такой устали? А потом, разве не все ли равно, каким будет "потом"? Вряд ли лучше, чем эта чернота усталостей И "раздергивал" ее алкоголем, доканчивая разрушение, сработанное профессиональным спортом. Все эти люди награждены славой, но не ее пониманием. Ведь сила, превращенная в профессию, убивает. Не может быть иначе, хоть обставляй все эти спектакли самыми "человеколюбивыми" правилами…"
Я размышлял о результатах, о том, что их нужно все время продвигать, а потом наступит день – и ты не нужен большому спорту, хотя всей жизнью прикипел к нему и другой жизни не надо. А тебя поучают: преодоление препятствий не есть исключительные свойства большого спорта, в любой области талантливый человек, идущий к далекой цели, должен обладать силой воли…
Я впервые задумался над тем, что значит дорасти до понимания сущности событий. Что значит – верить правде, видеть правду? И верят ли правде, если она не обеспечивает сытостью?..
Ригуло потряс меня. Ведь ему нет и шестидесяти.
Я вспомнил, как этот бывший атлет выходил из комнаты. Он наотрез отказался фотографироваться в халате. Вернулся в черном пиджаке, белая рубашка без галстука, воротник расстегнут. Сел подле меня, протянул руку с книгой, позируя. Дышал прерывисто, громко. Робко, даже виновато улыбался…
Красовский вспоминает посещение училища при выпуске прапорщиков императрицей Александрой Федоровной и наследником-цесаревичем Алексеем. Это я спросил. Пережитое Красовским из смуты тех дней – материал, который я по крохам добываю для будущей книги.
– Ренненкампф? Каков собой, где встречались? – это мой вопрос.
– В Симферополе. Он уже был в отставке за отказ выручить Самсонова и предательство под Лодзью. На его совести гибель второй армии генерала Самсонова. Ходили слухи, будто он с японской войны зуб имел на Самсонова. Да и под Лодзью в ноябре четырнадцатого выпустил немцев из мешка… Любил сидеть в сквере у гостиницы, где жил. Мы в ресторане пообедаем – и в сквер: Карловича "заводить". Его звали Павел Карлович. И вокруг колесом. Он должен на честь отвечать, а нам конца нет. Как только сядет, так пошел следующий. Он поднимается, руку к фуражке, а сам от злобы белее известки. Усы дрожат. Они у него стрелками в стороны, длинные… Его в марте восемнадцатого расстреляли в Таганроге, или, как тогда говорили, "в штаб к Духонину отправили"…
Думал, гадал ли я, что игра в силу заведет меня в дом к тому, чье имя если не священно, то почетно для каждого, кто любит силу. Его уже забывают. Вне Франции его знают лишь такие одержимые силой, как я. Старый, добрый Беранже, его "Барабаны" отбивают ритмы. Слушаю этого русского, что прожил на чужбине и ничуть не состарился в тоске по России, а в памяти озорство строф:
Прекратите, барабаны,
Музыку свою;
Вы спокойствие верните
Моему жилью!
Красовский всегда с портфелем. Что значит "всегда"? Я знаком с ним утро и день. Но у него славный портфель. Он щелкает замками и достает книжицу – шаляпинские воспоминания. Ласкаю рукой мягкий переплет.
Прибавляем шаг. Столько сегодня дел! И подальше от чужой беды, подальше…
Глава 128.
Я навестил Ригуло 18 мая 1962 года, а 20 августа он умер…
Для Франции он был не просто самый сильный в мире, но продолжение славных традиций. Силовой спорт чрезвычайно развит во Франции с конца XIX и начала XX столетия. В этом смысле явление "Ригуло" не случайно.
Вместе с его славой и французская тяжелая атлетика переживает триумф. Из шести золотых медалей, разыгрываемых на Олимпийских играх 1924 года в Париже, две – у французов Дэкотиньи и Ригуло. На Играх 1928 года в Амстердаме (Ригуло уже профессионал и не выступает на Олимпиаде) у французов золотая, серебряная и бронзовая медали. А ведь тогда было всего пять весовых категорий.
