Налог на убийство (сборник)

К тому же никто еще не запретил возить в багажнике охотничьи ружья.

Вот носить под мышкой в ременной петельке по культурному парку – другое дело. Но Скотч надеялся управиться меньше чем в минуту. В карман он положил четыре патрона. Два с картечью – «по мясу», два пулевых с изготовленными по его спецзаказу жаканами, – для техники, шьют навылет даже легкую броню. Ну, это на крайний случай.

Улыбнувшись молодой мамаше, катившей коляску в том же направлении, куда шел и он, Скотч быстро зашагал по расчищенной от снега аллее. Надо же, кто-то еще рожает уродов на свою голову. Себе на шею! Впрочем, в отношении этой мамаши у Скотча появились определенные планы. Нужно только не терять ее из виду, что просто – расчищены только несколько аллеей. По ним она и будет таскаться взад-вперед.

Как и предполгал Скотч, менты все еще кучковались у ларька Мамедова. Куда же им деться от богатой поживы? Двое в брониках с автоматами мирно сосали пиво у своей «синеглазки», к которой наручником был пристегнут Талгат Мамедов, и Скотч порадовался последнему обстоятельству. Когда ему придется отходить с позиции, беспечные гаврилы не сумеют быстро отстегнуть задержанного, чтобы организовать преследование на машине.

Прислонившись к холодному стволу клена, Скотч закурил. Когда-то он и сам был таким – молодым, глупым, беспечным. Теперь это время прошло. Он вспоминал об этом без сожаления, как об утраченной девственности. Теперь наступило время Паука – так его тоже иногда называли. Но только за глаза, зная, что он предпочитает иное прозвище – Скотч.

Хотя и в погоняле Паук не было ничего обидного. Скорее, наоборот – паук самое талантливое членистоногое. Какую замечательную, многофункциональную паутину он выпускает из своего брюшка, какие узоры из нее выплетает! Как крепко держит добычу, – не вырвется!

Есть пауки, которые обходятся без паутины. Скотч, в свободное от работы время любивший читать, а не пьянствовать, восхищался муравьиным львом. Как солдат на войне, он роет себе блиндаж. Занимая боевую позицию, обкладывает норку по периметру кварцевыми камешками. Кварц отменно передает звук, и муравьиный лев различает эти звуки – напев ветра, шум дождя. Но стоит лапке муравья коснуться камешка – других насекомых этот паук не трогает – как муравьиный лев делает стремительный бросок, и жертва оказывается в его нежных объятиях.

Один в один как та украинская снайперша Оксана, чьи черты он безуспешно ищет в каждой встречной женщине.

Оглянувшись, Скотч поманил девчонку-подростка, тащившуюся, судя по безрадостному выражению лица, из школы.

– Сгоняй для дяди вон в тот магазинчик, купи пивца – «Балтику», «трешку». А на сдачу – себе шоколадку, – сказал Скотч, протягивая ей тысячную – меньше в кармане не нашлось.

– Себе я лучше джин-тоник возьму, – просияла девица. – Можем вместе поколбаситься. А если мне всю сдачу оставишь, то…

– Бери что хочешь, – перебил Скотч лазутчицу. – Только вали быстрее, времени нет с тобой бакланить!

Через пять минут девчонка вернулась без пива и тоника, зато с ценной информацией: менты магазин шмонать закончили, опечатывают.

– …но возле метро таких точек вагон, я мигом обернусь!

– Не спеши, а то споткнешься, – остерег Скотч юное создание, хотя было понятно, что она уже давно идет по кривой дорожке.

Бог ей судья! И ему, Скотчу, тоже…

Глядя, как из распахнувшейся двери магазина вышли двое оперов – молодой и постарше, Скотч расстегнул дождевик, отточенным движением выхватил ОФ и прицелился. Два выстрела, бывших не громче выстрелов из пневматического ружья, – глушитель не подвел – почти слились в один. Первый уложил Талгата Мамедова: тот слишком много знал о нем. Второй, – «бритого кадета», молодого оперка. Ничего личного, как принято говорить в американских боевиках, просто тот мог запомнить фамилию в милицейском удостоверении Скотча, что было нежелательно.

Второго опера, лысого, не стал убивать, потому что сам запомнил его фамилию, когда тот представлялся, дурашка: Толмаков или Толмачев.

Найти будет несложно. А найдя – вдумчиво расспросить, кто дал наколку на эту проверенную точку. Не то, чтобы Скотчу так уж жалко было денег и побрякушек, хотя и это тоже. Но – чтобы понять, можно ли впредь иметь дело с теми ребятами, которые дали ему наколку на саратовских артистов. Вот что было действительно важно.

Обо всем этом Скотч думал уже на ходу. Уже уходя – спокойно и с достоинством – в глубину парка под ручку с молодой мамашей, катившей коляску и словно заледеневшей под холодным, немигающим взглядом Скотча.

…Через пять минут на то место, где стоял Скотч, прибежала девчонка-тинейджер. Она прибежала с бутылкой пива и банкой шипучки, но никого не застала. Поэтому все пришлось выпить одной.

Появившаяся в парке полтора часа спустя служебно-розыскная собака Гром обнюхала банку джин-тоника и привела оперативников к подростковому клубу «Пламя».

Дальше след терялся.

Если служишь в силовых ведомствах, нельзя зацикливаться на мысли о смерти. Все служивые люди под Богом ходят, он их первый и последний куратор, и в конце пути подобьет бабки на итоговом совещании. Младшему оперуполномоченному Глебу Черных ввиду малого срока службы отчитываться будет проще.

А здесь, на грешной земле, за него пока остается капитан Токмаков. Он и спросит с того, кто разгуливает с удостоверением сотрудника милиции Водопьянова, и кто сегодня стрелял в Глеба и азербайджанца, на свою голову приехавшего в Северную столицу.

По почерку было видно мастера. Все произошло так быстро, что Вадим даже не успел испугаться, не успел понять, откуда стреляют.

Один из «черепашек-ниндзя», скинув с плеча короткоствольный АКСУ-74, целился в сторону парка. Вадим выхватил у него оружие: «За мной!», перебежал улицу под визг тормозов и мат водителей и заметался по парку, немноголюдному в этот час.

Конечно, стрелка и след простыл. Почему-то Вадим был уверен, что стрелял «глухонемой». Он не оставил ни гильз, ни следов на дорожках, аккуратно расчищенных от снега посланцами солнечного Таджикистана. Только по центральной аллее мирно катила коляску семейная пара.

Облом.

«Черепашка-ниндзя», догнав Вадима, отобрал автомат, буркнув: «Так и по кумполу недолго получить. Свой надо ствол иметь!»

«Извини, брат, башку снесло!»

А ствол у Токмакова был, «левый» ствол, но – в машине, надежно запрятан под сиденьем. Теперь, когда дело пошло всерьез, Вадим переложил маленький, казавшийся игрушечным пистолет в задний карман джинсов. Там он будет ждать встречи с «глухонемым», а когда та случится, Токмаков не станет тратить патрон на предупредительный выстрел. Хотя бы потому, что патроны к «Чешской зброевке» трудно доставать.

Но для «глухонемого» не пожалеет всей обоймы! Такое обещание капитан Токмаков дал лейтенанту Черных, коснувшись на прощание его руки. Спи спокойно, боевой товарищ!

Оставив Куцобина дожидаться следователя прокуратуры, Токмаков спрятал в папку несколько сшитых степлером листочков – протокол о привлечении к административной ответственности за незаконный оборот валюты. Хотя привлекать стало теперь некого – покойники штрафов не платят – материал все равно улучшит статистику Портового отдела за первый квартал: документы оформлены, доказательства изъяты по всей форме (за понятых сошли два бухарика, одаренных ящиком пива), а там хоть трава не расти!

Если хотите угробить спецслужбу – введите «палочную» систему, и результат не заставит долго ждать!

Как бы там ни было, теперь Токмаков мог заняться настоящим делом – установкой по сохранению генофонда нации. До дела оперативного учета было еще далеко, но про себя он уже окрестил эту подборку «Сперматозавр». А что, прикольно, Глебу Черных понравилось бы…

Вадим посмотрел в сторону парка, откуда практически дуплетом ударили два негромких выстрела. Сначала все подумали – молодняк балует или покрышка лопнула. И только потом дошло, что стреляли из охотничьего ружья, скорее всего из обреза, картечью «девяткой». Каждый такой свинцовый шарик имеет калибр пули от «макаровского» патрона. А в патроне охотничьем таких «пулек» – девять…

Одна из них, кстати, пробила козырек суконной кепки Токмакова. Опять потрава… Никаких денег не хватит, ведь кепка была фирменной, о чем свидетельствовал зловещий рыбий скелет на лейбле.

Токмаков сел в застывшую машину и включил двигатель и печку – экзотический по нынешним временам «девайс». На колонке руля мелко подрагивал рычаг переключения скоростей. И вдруг эта дрожь передалась Вадиму, хотя он еще не взялся за рычаг. Сантиметр левее, полсантиметра ниже – и картечина угодила бы прямо в висок…

Да, ничего себе выдалась прогулочка! Называется, срубили «палку» по-легкому!

А пока, скорее в порт – к Олегу Байкалову и свежему ветру с моря, который чем-то полюбился Токмакову.

Телефонный звонок Олега настиг его уже в районе Лиговского проспекта.

– Алло, ты где?

– Лечу в порт на всех парусах.

– Обстановка изменилась. Держи курс на Васильевский остров. Морской вокзал знаешь? Там меня отыщешь.

– А твои девчата – они отыскали? Отыскали, что я просил?

– Отыскали, – голос Олега казался озабоченным, – на твою и мою голову. Только не знаю, чья полетит первой.

– Наверное, твоя, – ответил Вадим. – Мою сегодня уже пытались продырявить, на один день хватит.

– Шутишь?

– Если бы!

– Ладно, потом расскажешь. А теперь крепче держись за руль. По всему выходит, что штуковину, которую мы ищем, отправила в Венгрию… ФСО!

– Что? Федеральная служба охраны Президента? Шутишь! – Токмаков затормозил так резко, что в него едва не впилилась черная БМВ, разразившаяся серией негодующих сигналов. – Не может быть!

– Может быть – все! А компьютер врать не станет. Приезжай на Морвокзал, вместе будем разбираться, – сказал Байкалов. – Ох, и втравил ты меня в историю. Почище собаки-людоеда!

– Да, такие у нас с тобой шуточки веселые, – резюмировал Токмаков, погрозив кулаком нервному человеку в БМВ, который на этот раз почему-то не стал возмущаться. Возможно, потому, что вдобавок к кулаку Токмаков высунул в опущенное стекло свою физиономию, увенчанную надвинутой на глаза кепкой с простреленным козырьком.

Владельца БМВ было можно понять. Пробит был не только козырек. Пробитым на голову казался и сам мужик с красными от бессонной ночи глазами и рыжей щетиной на квадратном подбородке…

Наверное, он был и таким, – пробитым на всю голову!

Через пробки, по февральской грязи Токмаков гнал на Васильевский остров. Если в деле замешана всесильная ФСО, история получалась действительно интересная. Но зачем гадать? Уже сегодня это будет ясно.

Над Васильевским небо всегда было чище, чем в других районах города, и дожди здесь шли реже. Жаль, не увенчалась успехом идея Петра сделать город Северной Венецией. Вот только ездить на чем? На гондолах?

Токмаков представил Машу на борту гондолы. Вот наклоняется зачерпнуть воды узкой сильной ладонью.

Он представил ее такой, какой она была вчера в его небогатой вещами и квадратными метрами комнате на Измайловском, – веселой, с чертенятами в карих глазах.

Они договорились созвониться ближе к вечеру.

Морской вокзал подпирал небо восьмидесятиметровым титановым шпилем, по недосмотру мафии металлистов еще не сданным в палатку по приему лома за ближайшим углом.

Байкалов ждал перед входом, вышагивая на ветру в куцей курточке на рыбьем меху.

– У меня такое ощущение, будто со вчерашнего дня мы скованы одной цепью, – мрачно сказал сокурсник.

– Гляди, накаркаешь, скует нас ФСО одними наручниками.

– Тьфу на тебя, – Байкалов сплюнул через левое плечо.

За его плечом с двумя большими звездами открывался горизонт, – та самая воображаемая линия, где встречаются море и небо. Чем настойчивее к нему плывешь, тем дальше отодвигается. Токмаков явственно ощутил аналогию со своей работой: всю ее никогда не переделаешь.

Ледокольный буксир выводил на фарватер какое-то судно под иностранным флагом.

– Отсюда начинаются паромные линии до Киля, Роттердама, Оксельзунда, – сказал Байкалов, перехватив его взгляд. – Наша установка ушла на пароме в Роттердам.

– Ага, уже «наша»! Еще утром говорил, помнится, – «твоя».

– На лавры не претендую. Но моя догадка была правильной: в документах эта штука черным по белому записана как установка по сохранению генофонда нации.

– Если там и в самом деле ФСО замазана, они могли вывезти под своим флагом хоть ядерный реактор!

– Мы бы не пропустили!

– Свежо предание…

– Напротив, это предание старой закалки, – возразил Байкалов, увлекая Токмакова в здание вокзала. – У нас в Федеральной пограничной службе дури, конечно, хватает, маразма чисто армейского. Но! Но зато и дисциплина кой-какая сохранилась, принципы сохранились, поэтому и доверие к нам тоже пока наличествует. Взять хоть наш отряд. Вся охрана государственной границы по морской линии от Питера до Выборга. Отдел пограничного контроля. А теперь вот и проверка грузоотправлений. Сейчас познакомлю тебя с одной отличницей боевой и политической подготовки. Через нее установочка шла…

Друзья прошли в Отдел пограничного контроля, где был свободный кабинет.

– Разрешите?.. Товарищ подполковник, прапорщик Сорокина по вашему приказанию прибыла!

Байкалов кивнул, и в дверь вошла рослая девица комсомольского возраста. Давно Токмаков не встречал людей, так соответствующих своей фамилии. Валентина Сорокина была брюнеткой, расчесанные на пробор темные пряди лежали волосок к волоску, и даже белая рубашка в вырезе аккуратного кителя напоминала грудку птицы.

Когда Сорокина заговорила, сходство еще более усилилось. Токмаков не понял, как это у нее получалось, только каждое слово прапорщика пограничной службы сопровождалось движением бедер, будто сорока хвостом подрагивала.

Учитывая, что слова с ее острого язычка срывались со скоростью ста в секунду, то выглядела Сорокина даже слишком эротично для прапорщика погранслужбы.

Она сразу вспомнила это грузоотправление, хотя прошло уже несколько месяцев.

– Интересно все же было, что за установка такая – нацию сохранять. Ведь на наших-то мужичков надежда слабая: им лучше пиво в руке, чем девушка вдалеке. Вот они и лакают это пойло. А кто не пьет, тот у жены под каблуком, и на сторону – ни шагу! А в семье больше одного ребенка теперь не бывает разве что у богатеньких. Вот я и подумала, вдруг там что-нибудь вроде мужика с вибратором, ведь баб-то резиновых понаделали…

– Это язык у тебя как вибратор! И еще… гм… кое-что!

– Я и не отрицаю, – несколько раз призывно вильнула бедрами прапорщик Сорокина. – А ваш товарищ, он, случайно, не холостой?

– Отставить, – сказал Байкалов. – С моим товарищем шутки плохи, он из… В общем… оттуда! Расследует дело государственной важности. Так что вы можете нам сказать о том грузоотправлении?

Девушка впервые за время разговора замялась:

– Размером с холодильник, может, чуть больше. Или меньше. Я сейчас посмотрю, в компьютере габариты должны быть. Распечатать? Укупорка просто фирменная…

– Ладно про укупорку. По сути, Сорокина, по сути. Что находилось внутри.

– Я уже сказала. Шкаф типа холодильника.

– Ну а в нем?

Нижняя часть кузова прапорщика, обтянутая форменной юбкой, выразительно вильнула в сторону Токмакова: мол, выручай, за мной не заржавеет! Вадим понял, что на этом везение кончилось: в тот чертов шкаф Сорокина не заглянула. А если старый друг начнет терзучить прапорщицу, еще какая-то ниточка может оборваться.

– Погоди, Олег, то есть товарищ подполковник! Давай сначала документы на эту музыку посмотрим. Что там у вас – карточки, копии ГТД?[29]

– Документы никуда не денутся.

– Поверь моему опыту, как раз они-то исчезают в первую очередь. Особенно, если тут есть хвостик ФСО.

– Сорокина, принеси! – согласился Байкалов, и когда дверь захлопнулась, добавил: – Хороший работник, безотказный, только о мужиках слишком много думает.

– Это заметно невооруженным глазом!

Через несколько минут Токмаков убедился, что и первая часть характеристики прапорщика Сорокиной была объективной. В толстенном скоросшивателе все документы были подшиты столь же аккуратно, листок к листку, как волосы в ее прическе.

Токмаков впился в них глазами. За его правым плечом, заменяя ангела-хранителя, сопел подполковник Байкалов. К левому плечу, обычному месту демона-искусителя, как бы невзначай прижалась прапорщик Сорокина. Но ее тугое бедро волновало сейчас полицейского в последнюю очередь. В графе «грузоотправитель» черным по белому было отпечатано: ООО «ФСО», Санкт-Петербург, проспект Большевиков, 147.

Токмакову показалось, что за его спиной проткнули покрышку «КамАза»: таким глубоким был вздох облегчения подполковника:

– В главном компьютере не было этих чертовых ООО, вот я и подумал на «старшего брата». ФСО – Федеральная служба охраны!

– Вот и я! – тут же подхватилась Сорокина, демонстрируя отменную приспособляемость. – Я тоже так подумала, поэтому, честно признаюсь, не стала в тот дурацкий ящик заглядывать. Вдруг секретно!

– Тем более должна была заглянуть, – сказал подобревший Байкалов. У него явно отлегло от сердца. – Ладно, на первый раз… А сейчас быстренько ксерни все документы по этому грузу. Вадим, когда доберешься до этой ФСО, – врежь им по самое не хочу за переживания моей тонкой души!

– И за мои тоже, – сказала ему на ухо Сорокина, привычно сопровождая слова вращательным движением бедер, в результате чего Токмаков оказался в углу кабинета. – Я вам кое-что шепну по секрету от подполковника, только вы меня не выдавайте, ладно?

– Честное полицейское!

– Я в тот холодильник не заглянула, потому что он был опечатан. И на бирке всякие подписи и предупреждения, будто драгоценная их техника посыплется, если внутрь попадет свет. Я и плюнула. Это, конечно, против инструкции, но с коммерсантами связываться, только геморрой наживать.

– Знаю. Но связываюсь. И мне бы очень помогло, если бы я знал, что было в этом холодильнике.

– А это второй вопрос. Вы будете знать. Без кода ТНВД что-нибудь хитрое или оборонное за границу вывезти невозможно. Его присваивает торгово-промышленная палата. Или «ПетроэкспертЪ» – есть такая контора, вроде как государственное унитарное предприятие, за свой твердый знак держатся, упаси бог пропустить!

– Подозреваю, что в нашем случае это окажется именно «ПетроэкспертЪ»…

– В папочку с другими документами я положу все адреса и телефоны, – прочирикала Сорокина.

Подполковник Байкалов обернулся на звук сочного поцелуя. Прапорщик Сорокина провиляла мимо него с независимым видом. Капитан Токмаков выбирался из угла с глуповатым выражением лица.

– Ну и что это было? – строго спросил Байкалов.

– Неучтенный поцелуй без кода ТНВД.

Токмаков вышел из здания Морского вокзала в четверть шестого. Синие февральские сумерки задели в душе полицейского лирическую струнку. Хотя, возможно, это были не сумерки, а упругие бедра прапорщика Сорокиной, продолжавшие свой волнующий танец перед мысленным взглядом Токмакова. Как бы то ни было, он позвонил Маше – сначала домой.

На удивление, его пассия действительно оказалась там, куда он завез ее утром. Вчерашняя прогулка по набережной не прошла для Маши даром – она застудилась. И на предложение вместе провести вечер ответила сварливым тоном, что такая встреча никому не доставит радости.

Она просто не может. Не имеет физической возможности. Несколько дней им придется подождать, а там как врач скажет.

– Ты же знаешь, для меня это не главное, – слегка покривил душой Токмаков.

– Расскажи кому-нибудь другому. Вчера мы даже поболтать толком не успели.

– Ну ты же знаешь, я всегда честно выполняю свой долг перед партнером, – притворно вздохнул Токмаков.

– Ах паразит! Так это было чувство долга, когда ты… – Маша осеклась, чутко уловив, что параллельный телефон взяла мать, – когда ты… всю дорогу читал мне стихи!

Токмаков имел не менее изощренный слух, а уж возможности телефонной техники знал гораздо лучше Маши. Поэтому он тут же ей подыграл:

– Естественно, ведь главное в наших отношениях – духовная составляющая. Всего остального мне хватает на работе.

– То есть как это на работе? У вас же там одни мужики! – взвилась Маша, забыв об аудиоконтроле со стороны старшего поколения.

– А что может быть выше мужской дружбы, мужской верности! – с пафосом ответил Токмаков, напротив, никогда не забывавший о возможности контроля, даже в том случае, если звонил любимой девушке.

Деликатную тему верности – мужской, женской, и даже лебединой – Маша предпочитала не поднимать. Поэтому перешла в наступление:

– Вот уж никогда бы не заподозрила тебя в нетрадиционной ориентации!

– А кто меня убеждал, что традиции в наше время – такая же условность, как все остальное? Это когда я говорил, что не хотел бы тебя видеть в юбке размером с носовой платок, – подпустил шпильку Токмаков. Он подзабыл, что Машу невозможно переспорить.

– Вчера ты хотел меня видеть вообще без юбки!

– Э-э, послушай… прислушайся, – старался Токмаков намекнуть, что Груздевой-старшей такие подробности ни к чему. Да и вообще, по собственной же легенде, вчера Маша была еще в Будапеште.

Но Маша была увлекающейся натурой. Плюнув на конспирацию, она взялась за перечисление:

– И без колготок!

– Маша!

– И без панталон! – мстительно сообщила дама его сердца, хотя Токмаков и сам отлично помнил это. Только не рискнул бы назвать панталонами те несколько тесемочек с треугольником кружев, с которыми она без сожаления рассталась на набережной Кутузова.

Итог шутливого поначалу разговора оказался для Токмакова неожиданным.

– Поэтому теперь я сижу дома, а ты развлекаешься неизвестно с кем! – сказала Маша и повесила трубку.

Но даже это не испортило настроение Токмакова. Ближе к вечеру он звякнет ей на мобильный, а то и подъедет с цветами и тортом. Ведь не зря дробина просвистела у виска – это стоило отметить.

А пока… Просматривая в машине документы, аккуратно подшитые Сорокиной, Вадим заметил, что «ПетроэкспертЪ» находится недалеко от морвокзала – на Весельной улице. Обнаружилась и фамилия специалиста, присвоившего установке по сохранению генофонда нации код ТНВД – Сытенький В. П.

Выезжая на Наличную улицу, Токмаков бросил взгляд на часы. Половина шестого, а в государственных предприятиях, каковым являлся «ПетроэкспертЪ», свято чтут распорядок дня.

Ничего. По крайней мере он хоть понюхает, чем пахнет воздух в этой конторе.

Судя по количеству иномарок на стоянке и солидной бронзовой доске на свежеоштукатуренном фасаде, «ПетроэкспертЪ» не бедствовал.

На вахте Токмаков спросил, в каком кабинете отправляет свою должность ведущий специалист Сытенький.

– Второй этаж, в конец по коридору, напротив туалета.

– А?..

– Не ошибетесь, он там один сидит, – ответил охранник, прежде чем Токмаков спросил. Или охранник был просто супер, или Сытенький – местной знаменитостью.

– А почему – один?

Парень в синей форменке ухмыльнулся и пожал плечами:

– Да так, соседи с ним не уживаются.

Толстый импортный линолеум скрадывал шаги. В двери с соответствующей табличкой торчал ключ. Токмаков вытащил ключ с казенной биркой и положил в карман. Машинально, в соответствии с укоренившимся за многие годы правилом: ключ от служебного кабинета должен быть либо в специальном тубусе, либо на кольце оперработника вместе с печатью и жетоном с личным номером.

Токмаков задержался у приоткрытой двери. В кабинете находились три стола. Два из них зияли нежилой чистотой, за третьим некто в бархатном пиджачке и пестром галстуке полировал ногти, поглядывая на часы в простенке. Это было солидное сооружение под старину, с маятником и медным циферблатом.

Табличка на столе подтверждала: за ним восседает именно В. П. Сытенький. Чем же он таким отличается, что никто не хочет делить с ним кабинет?

На вид парню было лет двадцать пять. Для ведущего специалиста молодой и какой-то …не такой. Возможно, дело было в галстуке немыслимой расцветки, возможно, и в прическе – длинные волосы плохо вязались с обстановкой казенного кабинета.

Решив не делать поспешных выводов, Токмаков постучал и вошел. До конца рабочего дня оставалось целых семь минут. Задумчивое выражение на лице Сытенького мгновенно сменилось важно-значительным. Но каким бы он ни был крутым, ему никуда не спрятать по-детски пухлые щеки, оставлявшие слишком мало жизненного пространства для маленького носика. Видимо, поэтому нос постоянно морщился, словно от резкого запаха.

А вот глаза были хорошие – большие, голубые, но и они предательски вильнули, когда Токмаков объяснил цель позднего визита.

– Направьте нам официальный запрос, и я посмотрю, что можно сделать.

– Я подскажу это прямо сейчас: отыщите в компьютере необходимый файл, или папочку, не знаю, и дайте мне взглянуть одним глазом. А запрос, конечно, будет.

– А вдруг у вас нет допуска к служебной информации?

– У меня есть допуски, какие вам и не снились, – ответил Токмаков, прикидывая, стоит ли переходить на «ты». Нет, еще рано, но зацепить его на этот вечер было бы неплохо: парень явно помнил об установке по генофонду. Блин, да что же это, интересно, такое?!

Но Сытенький не спешил посвящать неожиданного визитера в секреты своей конторы:

– Не могу… инструкция… строгий приказ руководства… начальника отдела…

Токмаков хотел похвастаться, что он и сам в некотором роде руководство, но тут в углу, сжалившись над Сытеньким, пробили часы.

Ведущего специалиста будто спрыснули живой водой. С лица сразу пропала скука:

– К тому же время… Меня ждут в одном месте. Пишите запрос!

– Выйдем вместе, тут у вас такие закоулки, боюсь заплутать, – соврал Томаков.

Сытенький не обратил внимания на неприкрытую ложь, – он искал ключи от кабинета.

Когда часы отбили четверть седьмого, он все еще продолжал это занятие, выдвинув все ящики стола, заглянув даже в мусорную корзину. Замочную скважину он обследовал несколько раз, и после третьей попытки без сил рухнул в кресло.

– Мне кажется, ключ лежит в стаканчике с карандашами, – сказал, наконец, Токмаков, молча наблюдавший за усилиями Сытенького.

– Не может быть. Я там уже смотрел.

– Значит, смотрел невнимательно, – сказал Токмаков, незаметно подложивший ключ минуту назад.

Сытенький перевернул стаканчик:

– Ну слава богу! Вы спасли меня от этих держиморд.

– В смысле?

– Да от этого вахтера! Мне, конечно, все они по барабану, но это был бы, кажется, третий ключ на моей совести. Большое… нет, просто огромное вам спасибо.

– Не за что, – вежливо сказал Токмаков, постаравшись не испугать собеседника своей улыбкой. Обычно он применял ее, чтобы получить у клиента чистосердечное признание. Однако на Сытенького улыбка произвела необычное действие.

– У вас всегда такой имидж?

– В смысле?

– Ну, под мачо. Эта небритость…

– Нет, утром я выгляжу немного лучше.

– Вы и сейчас выглядите прекрасно, – сказал он, неожиданно покраснев. – В своем роде, конечно. Знаете, в английской драматургии еще недавно существовало правило – негодяй должен быть небритым.

Токмаков исподлобья поглядел на пухлого красавца. Хочешь мачо – будет тебе мачо, желание клиента – закон для нашей конторы.

А конторе в лице Токмакова очень желательно было найти к собеседнику ключик, как только что тот искал ключ от кабинета. На худой конец – подобрать отмычку, чтобы, пошарив по закоулкам его памяти, выудить все, что касалось грузоотправления в маленький венгерский городок Надькерёш.

– Даже в Голливуде придерживались этого принципа, – продолжил тему Сытенький. – Годов где-то до тридцатых…

– Так я, по-вашему, негодяй? – спросил Токмаков, подумав: «Интересно, откуда этот тип выкопал такое залежалое словечко?»

Все объяснилось достаточно просто. Сытенький недавно окончил филфак университета. А в государственное предприятие «ПетроэкспертЪ» его определил папаша, считавший, что ребенок должен вначале понять, как работают винтики государственной машины, а уже потом включаться в семейный бизнес.

Судя по тому, как Сытенький мариновал Токмакова, не спеша с ответом по простейшему делу, было видно, что он успешно осваивает методику работы госструктуры.

Но куда правдоподобнее казалось другое объяснение: ему перепало в клюв от экспортеров, что тоже было фирменным стилем госчиновников экономической эпохи «РОЗ» – «распил, откат, занос».

Некий мыслительный процесс в это же время осуществлялся в напомаженной головенке Сытенького.

– Наверное, вы пьете текилу? – неожиданно спросил он Токмакова.

– Пью, поскольку грызть ее нельзя, – интерпретировал Вадим старый армейский анекдот. – А что, есть предложение?

Сытенький в армии, естественно, не служил, – от этой госструктуры папаша его отмазал, – и в знак одобрения пошлепал пухлыми ладошками-ластами.

– Очень остроумно, очень! Сегодня же я выдам этот прикол моим друзьям. Или… Да, вы сами его и расскажите! Я знаю одно уютное местечко… Будет очень интересно, если только вы… Впрочем, ерунда!

Токмаков понял, что правильным оказалось второе предположение: Сытенький взял на лапу, и в кабаке предложит поделиться.

– Поехали, – согласился Токмаков. – Я на колесах. Кстати, меня зовут Вадим.

– Да, как глупо, мы еще не познакомились… Вова!

– Брось, Вова, мы не то что познакомились, а уже почти что подружились!

– Я бы этого очень, очень хотел…

От стоянки «Петроэксперта» в романтический синий вечер стартовали одна за другой две машины. Первой была маленькая красная БМВ, на каких обычно гоняют продвинутые бизнесвумен. Второй шла солидная черная «Волга», поблескивая акульим оскалом решетки.