Человек агрессивный (Истоки международного терроризма)

Кризис антропоцентризма окончательно разделил человечество на две большие группы – Запад и Восток. Западная цивилизация пошла по пути овладения материальной культурой и рациональным мышлением, достижения господства над внешней природой. Восточная цивилизация, вплоть до ХХ века, удерживалась в рамках духовно-религиозной культуры, мистического сознания, общинного уклада жизни. Человек постепенно из «меры сущего» превращается в «меру всех вещей». Утерянное «золотое время» в дальнейшем вспоминается в фантазиях, сказках, во сне. Сознание людей озабочено идеей спасения.

Родовой субъект не воспринимает себя творческим и целостным существом. Не случайно тема апокалипсиса, конца Вселенной, пронизывает все позднее мифотворчество, возвещая об антропологической катастрофе. Поздняя мифология полна примеров, когда человек обходит предписания богов, удовлетворяя свои потребности. Прометей помогает людям обмануть Зевса, похитив у него огонь и лучшие части жертвенного быка. Ложь, воровство, насилие стали выдаваться за культурные достижения во славу Рода. Эта тема является вечным плачем человека по утерянному в себе абсолютному началу: «Горы, оставленные Богом, дикими глазами смотрят на нас, одиноких». Родовой человек чувствует себя греховным существом, проникается идеей спасения.

У него не было еще четких моральных норм, ясного разделения добра и зла. В «Одиссее» и «Илиаде» нет общеобязательных и безусловных норм поведения. Они появились позднее, в «героический век античности», когда сквозь родовую оболочку духа проглянул будущий «долженствующий субъект». Гегель в «Философии истории» отмечал, что этот процесс начался во времена Сократа и сопровождался упадком, расстройством и непрерывными изменениями государственного строя. Зарождающийся социальный субъект вносил в жизнь иные правила игры, не совместимые с ценностями родового общества. Не зря судьи обвинили Сократа в «растлении молодежи» и приговорили к смерти. Он всего лишь выражал назревшие потребности – «ищу человека». Возникает конфликт между символическим и ценностным сознанием, базовыми ценностями культуры и новыми законодательными инициативами государства, добром и злом. Добро и зло еще сохраняли общечеловеческое содержание, скрывая под своей оболочкой будущие формы расхождения.

Размежевание добра и зла постепенно распространялось на все пространство родового сообщества. В Торе общечеловеческое понимание зла прописано через запрещающие действия: «не убий», «не прелюбодействуй». Добро выражено через положительные качества – «люби ближнего своего», «чти отца и мать». Отступление от добра трактуется уже злом. Зло проявляется в постепенном снижении идеала родового субъекта. Начавшись с отрицания «чужака», на которого не распространялись нормы общения, он ужесточает наказание за отступление от добра. Одновременно любуется собственным отражением, своемерием хочет «все сущее очеловечить».

Но добро все еще сильно и может перевесить чашу весов в борьбе со злом в свою пользу. В священной книге персов «Авесте» (III–IV вв. н. э.) зарождающаяся между ними борьба изображается как антагонизм света и тьмы, порядка и беспорядка, здоровья и болезни, благочестия и скверны, труда и разбоя, правды и лжи. Столкновение между «светом и тьмой» происходит в широчайшем диапазоне, во всех сферах жизни. Поэтому родовой субъект и чувствует приближающуюся катастрофу, не желая сдаваться наступающей тьме. Способствовать победе добра может не каждый, а только высоконравственный, искренний и правдивый человек. Из книги видно, что он пытается преодолеть зарождающееся своемерие. Основной закон Заратустры гласил: «Чистота мысли, слова и действия. Добро сильнее, чем зло» [17]. Поэтому единство Рода поддерживалось не столько борьбой со злом, сколько любовью, добродеянием, внутренней дисциплиной ума и чувств. Честь и достоинство считались выше сил зла и противопоставлялись разбою и неправде, что отразилось в появлении исторических типов НЕСТЯЖАТЕЛЯ (христианство), БРАХМАНА («великое молчание» – буддизм), еще веривших в возможность спасения от грехопадения.

Ценностное сознание обозначило жажду жизни, активный поиск резервов и возможностей человека, но одновременно и раскол нравственной природы – мир «лежит во зле». Нужно найти путь спасения. Желание «все сущее очеловечить» заключало в себе мировую трагедию: идею личного спасения (христианство, буддизм) или построение «справедливой, сугубо арабской цивилизации» (гуманистический ислам). Родовой эгоизм оборачивается расколом общинного уклада жизни и выделением из него отдельного человека, который считал себя нравственным, честным и правдивым (нестяжатель и индийский брахман, размышляющий о бытии); обособлением из человечества отдельных цивилизаций (арабский мир). Рождение мировых религий отодвинуло рост зла, но в дальнейшем распад человека продолжался и достижения меркли на фоне «плавания в океане страданий» (буддизм). Ни «великое молчание и праведное размышление», ни идея «личного спасения», ни «путь страданий и терпения» не помогли человечеству удержаться в границах ценностного сознания. Боги не смогли заменить людям утерянную мощь символического мышления, способность к творчеству.

Антропологическая катастрофа набирала темпы. На смену антропокосмизму приходит антропоцентризм. Отныне человеческий произвол будет главенствовать в истории. Целостный человек превращается в частичное существо, зависимое от Рода и Вещей, и как частичное существо будет находиться в интеллектуальном заблуждении, сложность вечных проблем сводить к простоте рациональных решений, теснить дух во имя плоти («нет правды на земле, но нет ее и выше»). Зло зарождается как ФЕНОМЕН, как отклонение от абсолютного добра в пользу произвола родового Я.

Трагедия родового субъекта в том, что, отчуждаясь от Космоса и потеряв его во внутреннем мире, он мечтает о тотальной власти над миром, опираясь на человеческое понимание добра. Оно не может утверждаться внешним проявлением чувств, без сердечных токов. К тому же земное понимание добра, распространенное на высокие сферы духа (символическую жизнь), оборачивается злодеянием. Космос своемерных игр с собой не признает. Зло порождается не свободой действий, не навязыванием добра, но отступлением от законов мироздания, нарушением союза Неба и Земли.

Родовой субъект впервые обнаружил раскол между натурой и культурой. Законы государства и мораль стали результатом договора между людьми, они в качестве искусственных построений не совпадали с естественной природой человека. Об этом говорил уже Платон: «Закон, мораль, властвуя над людьми, принуждают к тому, что противно человеческой природе» [18]. Новые правила лишь усиливали своемерие, принуждали к лицемерию. Идея наведения порядка, насильственного удержания единства с помощью государства была иллюзией, поразившей мышление нецелостного человека. Отныне он может удерживаться от греха лишь внешним образом, опираясь на «живое право» и «хорошие законы», предохраняющие общество от «войны всех против всех». Государство превратится в инструмент манипуливания, зомбирования поведения и мышления неорганизованных масс. Насилие сильных против слабых становится «повивальной бабкой истории», набирает темпы, проходя стадии культуроцида, этноцида, суицида во все возрастающих масштабах.

Желание жажды жизни, активный поиск резервов человеческой природы в утверждении добра («все сущее очеловечить») и есть образец ценностного сознания. Родовая целостность в широком смысле – все человечество, естественная природа которого – ценности культуры. Выпадение из этого культурного пространства означает умирание человечества, появление новых общностей и исторических типов человека. Культурные ценности могут рассматриваться целостной системой в отношении низших структур человеческой природы и нецелостной системой в отношении высших структур – символического сознания. Родовой субъект в лице мировых религий и философии оставил человечеству учение о единой (нравственной) природе: «Стремящийся к человеколюбию не совершит зла».

Выделим несколько уроков, оставленных родовым субъектом в наследство потомкам.

Урок первый. Зло не есть природа человека, а ее искажение. Природа не содержит в себе в чистом виде зла. Отступление от естественной натуры, духовной сущности, абсолютизация ложных форм жизни, нарушение иерархии «верха» и «низа» в погоне за сиюминутными успехами, жаждой необоснованной власти над миром ведут к страданиям и росту зла.

Урок второй. Зло преодолимо базовыми ценностями культуры, гуманистическим воспитанием, синтезом религии и культуры. Из них выросли все цивилизации, этносы, нормы, законы. Представления о порядочности, чести, общем благе выстраданы коллективным опытом поколений, сохраняются в культурном коде и исторической памяти человечества.

Урок третий. Значимый эффект в преодолении зла достигается при нахождении коллективной Меры воспитания: «кодексы чести», образцы «совершенного гражданина», исторические типы «благородного мужа», «добродетельного человека», «нестяжателя» скрепляли союз общества, стабилизировали жизнь. Мера не лишена исторической изменчивости, зависит от национальных особенностей, условий воспитания. Ее носителем была духовная элита: жрецы, знать, старейшины, мудрецы. Она была проводником между государством и народом, между управителями и подчиненными. Осуществляла защиту и комментирование важнейших религиозных, правовых и культурных документов эпохи.

Народы, цивилизации в разные эпохи обменивались образцами воспитания, учились друг у друга. В совместной учебе рождались необычные синтезы религий и культур, добра и зла, парадоксальные нормы нравственности и мышления, удивительные системы добродетели и воинственности, религии и антикультуры.

Нарушение Меры в соотношении натуры и культуры влечет за собой самоуничтожение жизни. Т. Манн в книге «Иосиф и его братья» воспроизводит религиозную притчу о «дурацкой земле египетской». Люди в Содоме и Гоморре были черны душой, надменными, похотливыми… Ходили нагишом, вступали в беспорядочные половые связи, не чураясь и скотоложества… Не было понятия греха и стыда… Не боялись ни Бога, ни себя. Бог (Космос) уничтожил всех, чтобы предотвратить еще больший грех на земле.

Урок четвертый. Существует индивидуальный путь борьбы со злом – естественные таланты и способности, скрепляющие противоречивый внутренний хор голосов в целостную систему. Эпоха Возрождения показала: зародившаяся индивидуальность («разносторонне развитый человек»), раскрывшиеся способности обеспечивают не только защиту от дурных намерений, но и содействуют росту интеллекта, воли, нравственности. Именно в это время была опробована ИНТЕГРАТИВНАЯ ФУНКЦИЯ КУЛЬТУРЫ, согласования общечеловеческих и индивидуальных ритмов деятельности, разума и сердца.

В генной памяти существует если не идеал гармонии духа и тела, то идея о синхронизации, саморегулировании жизнедеятельности. Человеческий организм есть аналог музыки небесных сфер (Гете, Шекспир). Естественный механизм обнаружения способностей заключен в сердце, изначально дан природой («заведенные Богом часы» – А. Гейлинкс). Добродеяние, способность к сопереживанию служит заводной пружиной этих часов, механизмом, приводящим в движение дисциплину ума и чувств.

Пренебрежение естественными склонностями и способностями, замена их «хорошими законами» (а в дальнейшей истории – идеологией, политикой, ложными формами культуры) обязательно разбудят в человеке Палача самому себе и обществу.

Глава 4

Социальный человек и социальное зло

Люди терпят всевозможные бедствия со стороны государства, сами избрав его. Они поставили закон выше нравственности.

Гиерокл, римский философ

Народы до создания государств имели веру и любовь. С их помощью утверждали жизнь в мифах, традициях, нравах. Теперь государства разрушают созданное народами и лгут о всеобщем благе, о добре и зле. Творчество сменилось разрушением. Народы умерли в холодных чудовищах – государствах.

Ф. Ницше

Социальный субъект есть вложенная система в родового человека, более низкая по своей значимости в иерархии космического универсума. Социальный субъект является продолжением микрокосма и родового субъекта. Он изменяется в собственных границах. Критерием служит не мироздание, не Бог, не благо, но он сам: «Мыслю, следовательно, существую». Всякая истина, знание производны от моего существования. Вместе с тем сознание становится несвободным, зависимым от целостного Социума. Самоотчуждением, своемерием вызываются к жизни бездушные социальные силы, закабалившие целостную натуру. На место культуры приходит ЦИВИЛИЗАЦИЯ с ее безличными связями и нормами. Жизнь превращается в игру сменяющих друг друга норм, статусов, функций, в мучительную жизнь без сердца. Всемогуществу власти национального государства могли бы позавидовать традиционные монархии. Человек превращается в «социального актера», не отвечающего за свое поведение. Социальные маски прирастают настолько, что люди как культурные существа неотличимы друг от друга. Они представляют собой носителей масок и личин, символизирующих изменчивые вкусы общества. Внутренняя дисциплина, самоконтроль увядают. Личные качества растворяются в Социуме, который часто наделяется фантомными свойствами, символизирующими былые свойства человека.

Если «космический человек» положил начало предыстории, «родовой человек» – истории человеческого существования и культуры, то «социальный человек» есть точка отсчета заката истории, разбившейся на отдельные цивилизации. Шпенглер насчитывает восемь цивилизаций. Они «не замечают» общности судьбы, непрозрачны друг для друга. Больше настроены на войну, чем на временные союзы. История получает не человеческое, а иное измерение. Она соотносится с безликими силами: научно-техническим прогрессом, глобальными мировыми проблемами, политическими союзами одних стран против других. Следы живых связей между людьми теряются. Внечеловеческое измерение цивилизаций началось с создания больших государств, империй и наций, а закончилось эпохой буржуазных революций, похоронивших Культуру.

Антропогенез сменяется социогенезом, который производен от космической и родовой сущности субъекта [19]. Родовой статус понижается до безродного Социума. Социогенез – история общества (общественного тела), а не личности. Впервые в истории случилась трансформация, перерождение человека. Он стал производным от общества и его институтов. Случилась мировоззренческая революция, зачеркнувшая антропоцентристское мироощущение: каково общество (обстоятельства, среда), таков и человек. Социум, двигаясь от свободы и творчества к общественному порядку, в конечном итоге приходит к разложению и умиранию. Навязанные человеку роли и статусы вытесняют едва зародившееся личностное начало, ценностное сознание. Вытесненные культурные ценности уходят в глубины бессознательного. На поверхности остается «социальный винтик», маленькая деталь большой социальной машины. Насилие и симуляция жизни становятся второй натурой. Бытие искажается вплоть до непристойностей (Ж. Бодрийяр). Это вторая антропологическая катастрофа.

Суть социоцентристского измерения выражается формулой: «Человек – совокупность общественных отношений». ЧЕЛОВЕК ЕСТЬ ОБЩЕСТВЕННОЕ СУЩЕСТВО, НЕ СОЗНАЮЩЕЕ В ПОЛНОЙ МЕРЕ СВОЕЙ ПРИРОДЫ И ОТРАЖАЮЩЕЕ В ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ОСОБЕННОСТИ СРЕДЫ. В качестве такового (внешний человек) противостоит родовой сущности (внутренний человек). Обнаруживает в мире не собственный образ, но массу противостоящих отчужденных сил в форме социальных институтов власти. Родовое именитство выродилось в безликую форму существования, не знающую теплоты отношений и ответственности. Внутреннее совершенствование переносится на социальную среду (властные структуры государства), от которой все ждут перемен, справедливых законов, образцов нравственного поведения. Без жестких механизмов управления человек превращается в беспомощное существо. Цивилизация расчеловечила человека, опутав его внутренний мир внешними нормами долженствования и заставив играть в «нравственные игры».

Главные сущностные характеристики – долг (деятельность) и норма. Они служат внутренней природой социального субъекта, той почвой, вне которой он не мыслит существования.

Социальный субъект – деятельностное существо. Разделение общественного труда, производительные силы обезличивают деятельность. Человек превращается в набор позиций, ролей, в частичное существо. Каждый выполняет свою работу и за совокупный продукт личной ответственности не несет. Он рассматривается «главной производительной силой» (К. Маркс), «рабочей машиной» (И. Ильин), «социальной вещью» (Э. Фромм), носителем «социального статуса» (Э. Шилз, Т. Парсонс). Как частичное существо с нормативно дозированным статусом выступает не целостным субъектом, а как социальное Я, социальная личина – производная от сложившихся общественных отношений. Из осколков дозированной деятельности, социальных позиций общество и собирает совокупный продукт. Само общество состоит не из людей, но из отношений, в которые они вступают, из набора позиций, профессиональной деятельности. После выполнения заданной роли функции выбрасываются за ненадобностью. Общество питается за счет совокупной энергетики частичных социальных личин. Имя ничего не значит. Функционируя в качестве социальной вещи, каждый субъект имеет профессиональную цену, социальное имя по выполняемому роду занятий.

Дозированная деятельность калечит, развивая односторонним образом, сокращает возможности развертывания способностей. Идет полным ходом деформация природных сил и способностей: воли, ума, чувств [20]. На человека стремительно надвигается Внешний мир, вытесняя его внутренний мир, собственные качества. К какой бы общности человек не принадлежал, требование к нему как к общественному существу одно – подчиняться социально-ролевой игре, в которую он включается долгом, обязанностью («твой долг», «ты обязан»). Категория «долг» выступает регулятором измерения отношений между нецелостными субъектами. Положение в обществе достигается не в соответствии со способностями, а согласно статусу, занимаемому в группе: присутствие при власти или исполнительная роль. Обычный вопрос при рассмотрении судьбы человека: «Кто за ним стоит?» Взаимодействуют не люди, но социальные роли. Выступая за предоставление личных прав и против общепринятых стандартов поведения, можно подвергнуться остракизму, потерять статус. Отсюда рождается конформизм, насилие над собственной природой в качестве реакции на внешнее принуждение и борьба за повышение статуса. Такое общество нестабильно, состоит из ПРАГМАТИКОВ, готовых взорваться, если произойдет даже незначительное изменение среды.

Зависимость от общества вынуждает подменять деятельность ИГРОЙ ПО ПРАВИЛАМ, ролевым стандартам. Игра помогает пережить трудности, сбрасывать (повышать) эмоциональное напряжение. Искусственные страсти возводятся в целях самовозвышения в ранг свободы (Сартр), культурных ценностей (Ортега-и-Гассет), творчества (Гадамер). Самообман становится нормой. Драматизм в том, что самообман осознается, но отказаться от театра абсурда актер не в силах – маски прирастают, становятся второй натурой. Жизнь превращается в «искусство ношения масок внутри навязанного сценария» (К. Берг). Приказы общества, навязанные идеологией, политикой, выполняет как собственные волеизъявления. Не может восстать против себя. Масса уловок избежать навязанных ролей не приводит к успеху. Индивид чувствует себя полицейским для самого себя, а в тяжелых случаях игра может закончиться и психическим расстройством.

Категория ДОЛГ означает принудительное (незаинтересованное) выражение обязательств перед обществом. Долженствование есть не свободное волеизъявление, как у родового субъекта, а законосообразное, насильственное вовлечение в совокупную деятельность общества. Человек превращается в «субъекта обязанностей», нравственное сознание исчезает, трансформируясь в психоэмоциональное напряжение, в переживание страха и ожидание репрессий. Творчество вырождается в надрывный труд, погоню за материальными благами и комфортом. Особенности сознания определяются не личной культурой, не совестью, но «социальным характером» (Э. Фромм) или требованиями правящей элиты. Личные свободы не поощряются.

Любимая игра социального актера – идея личной свободы, которую он пытается совместить с долгом. Но права и свободы – мифологема, желание возвыситься в собственных глазах и «урвать» побольше социальных гарантий для защиты от произвола чиновников. Это страховка от всяких неожиданностей со стороны государства. Человек не может освободить себя внешне. На подлинную свободу способен духовный индивид, творец самого себя. Внешнее освобождение подневольного человека приводит к злоупотреблению, превращается во внутреннюю несвободу, в ужасающее духовное рабство [21]. Принудительный долг, приказ не в силах возродить свободу и культуру.

Драма социального субъекта заключается в том, что социальная форма жизни воспринимается сущностью, способом воспроизведения своего Я. Не зря, например, в коммунистической России идеологи напоминали: «помни, ты – рабочий», «ты – коммунист». Профессия, статус в сознании вырастали до масштабов мировоззрения, заставляли самонасилием изменять внутренний мир, превращали в раба общественного прогресса. В социальной жизни вместо протагоровской формулы «человек есть мера вещей» принимается более низкая оценка: «социальное есть мера человеческого» [22]. Это пониженная самооценка, сведение универсальной сущности лишь к социальной жизни. Долг возводится над духом. И вот уже недоучившиеся идеологи открывают для себя истину: «Человек есть социальное существо», все его качества и свойства обусловлены социальной природой. Свои преобразовательные прожекты называют «социальными программами», «социальными реформами», «социально-экономическими планами развития». Они заставляют долженствующего субъекта играть дурную бесконечность социальных ролей, гордиться ими, а потом удивляются его нравственной и культурной деградации.

В НОРМАХ фиксируется целостность общества и нецелостность, частичность человека. Нормы цивилизации – усредненные стандарты поведения, принятые в данной общности. Их назначение – формирование социального характера, или инструмента достижения стабилизации жизни. Нормы поддерживаются принуждением. Их исполнение возвышает людей в собственных глазах, придает ощущение сопричастности к Системе. Вне норм, стандартов жизни нормативный субъект существовать не может. Если рушатся одни нормы, тотчас под видом реформ изобретаются другие. Уклонение от стереотипов поведения может обернуться обвинением в непатриотизме, в нелояльности государству, даже в «ползучем (тихом) терроризме». Со временем нормы затвердевают и уже сами воздействуют на поведение. Они заменяют былую порядочность и честь граждан. Жизнь, по Шекспиру, превращается в «игру, наряд и мишуру». Но изменить ничего невозможно, иначе будешь отторгнут в качестве чужака. Нереализованная жизненная потребность в общении оборачивается одиночеством и неврозами.

Одиночество в «социальном муравейнике» формально компенсируется системой массовых коммуникаций и выборами, создающими иллюзию личной сопричастности к внеслужебной сфере. За пределами массовых коммуникаций человек как культурное существо, вне рамок производственной деятельности, никому не интересен. Цивилизация убила нравственные потребности, заменив их игрой в гуманизм, в нормативистику, подготовив Нормативного Хитреца к взрыву, который непременно произойдет в соответствующее время.

Драму расчеловеченного человека, очутившегося между родовой культурой и новыми социальными ценностями, хорошо ощущали уже представители Возрождения – Леонардо да Винчи, Микеланджело. В картине «Всемирный потоп» Микеланджело воспроизводит трагедию одиночества: «Усталые матери сидят на земле. Их окружают дети и мужья. Лица напряжены, люди отчуждены друг от друга. Неподвижный, пустой взгляд, обреченность одиночества. Это погибшие поколения, – пишет А. Лосев, – когда трагедия человека обретает космические масштабы» [23]. Это плач по умирающему гуманизму, умолкающей песне остывающего сердца.

Современный нормативный Хитрец, променявший свободу на несвободу, и сам понимает призрачность жизни, но вырваться из социального плена нет сил, ибо он превратился в хорошо прирученный, накормленный и одетый автомат.

Нормативное сознание насаждается идеологией, политикой, вещественным миром. У человека постоянное чувство, что сверху есть Некто, управляющий судьбой. Некто – это «социальный характер», нормы и правила общества. Противодействовать Системе можно игрой в индивидуальность. Она поможет дистанцироваться хотя бы на время, скрыть одиночество и пустоту. Выдать собственное ничтожество за Нечто. Нормативный Хитрец – виртуоз игр с Системой. Двойная и тройная бухгалтерия в сведении счетов с Социумом, многообразие ужимок, умелая игра в поддавки вместо старой и доброй нравственности, угроза забастовками, гражданским неповиновением, переменчивостью нравов электората, вплоть до асоциальных форм поведения, – далеко не полный перечень гражданских «прав» и «свобод», вырванных у государства. Такое многообразие средств воздействия на властные структуры сбивает с толку многоопытных политиков и идеологов, которые затрудняются прогнозировать «реакцию улицы», предсказать ее поведение даже на небольшой срок.

За желанием «быть ряженым» вскрывается потребность нормативного субъекта в идолопоклонстве «культурным призракам», от которых невозможно скрыться в «социальном муравейнике» и в пространствах собственной безликости. Под маской индивидуальности скрывается механическое копирование норм поведения ушедших поколений, бледный отблеск былого героического поведения, «кодексов чести», «благородного гражданина». Это иллюзия индивидуальности, выпускания пара недовольства ради возвышения в собственных глазах. А. Камю в «Бунтующем человеке» разоблачает выверты сознания, характеризуя их «замаскированным страданием, смехом сквозь слезы». Способность к мимикрии, социально-ролевым играм – признаки умирания «человеческого в человеке». Из иллюзии индивидуальности не создать «общества с человеческим лицом», даже гражданского общества, живущего без потрясений. Все имеет свою цену: права и свободы, участие в митингах, демонстрация индивидуальности, продвижение по службе. Деньги, угроза наказанием (увольнением) укротят активность, выходящую «из рамок», превратят непослушных в инертную социомассу.

Люди с ментальностью социального субъекта есть на всех континентах, во всех странах мира независимо от того, идет ли речь об исламском фундаментализме, русском шовинизме, особом еврейском самосознании, немецком национализме. Их объединяет в Суперцивилизацию почти абсолютная зависимость от среды, всеядность потребления, нравственная пустота. Посредством умелой пропаганды можно «включать» в ту или иную идеологему или «выключать» из нее одной лишь командой: «Целесообразно ради высших интересов общества». Глядишь, и человек-масса славно воюет. «Моральный индивидуалист» (М. Вебер) не расколдовывает мир, но несет угрозу мирозданию, навязывая ему вместо творчества и свободы социальную целесообразность, социальный хаос, в котором гаснут любые реформы [24]. И уже непонятно, кто виноват: правительство или социомасса. Она живет, питаясь остатками «былой упорядоченности мира», проедает духовное наследие отцов – основателей цивилизации.

Дозированная деятельность, принудительный долг убивают в человеке добро, разрушают живые нити, соединяющие людей в целостное сообщество. Они становятся безразличными к своим обязанностям. Долг перед Социумом безликого существа служит только прикрытием безразличия и эгоизма. «Общество и государство, – пишет В. Соловьев, – признают человека за преходящий момент, с которым можно не считаться во имя общего интереса. Но – что это за общество, состоящее из безличных тварей, из нравственных нулей? В чем будет заключаться свобода, достоинство, добро и какою силою они будут держаться? Не ясно ли, что это печальная химера» [25]. Внеличностное измерение добра и зла есть равнодушие и лицемерие, открывающее многочисленные лазейки социального зла.

Впервые добро и зло резко отделяются друг от друга. Добро есть принудительный долг, а зло – уклонение от него. Добро и зло наполняются безразличием к общей судьбе. В полной мере безразличие демонстрирует бюрократия, функционирующая как «бездушная социальная машина, социальная форма личностного одичания» (Э. Фромм). Она подменяет живые человеческие связи законами и инструкциями (подзаконными актами), сводящими выполнение обязанностей к формальной активности. С ним согласен К. Поппер: «Инструкции вне истины или лжи оценивают не факты, но некие ориентиры действия. В них нет личностных моментов. Важны действия, но не мотивы и чувства. Это искусственные нормы, игра по правилам, устанавливаемым чиновниками. Они выхолащивают духовную культуру. Мерой отношений служит уже не человек, но необходимость сохранения искусственных норм и правил. К тому же многие элементарные функции вполне могут заменить машины» [26]. Действия вне мотивов и чувств сродни работе механического аппарата. Это омертвление жизни. Общение с чиновником для посетителей оборачивается формальным делом. Растет взаимное отчуждение.

В своих бедах человек-масса склонен обвинять «бездушную бюрократию», а чиновники – хитреца-просителя. Кого обвинять в том, что государственная машина работает с трудом? Мы полагаем, что при извращении человеческих потребностей уже не важно, кто на кого влияет: общество в лице чиновников на человека или наоборот. Наступает общая деградация, борьба всех против всех, скрываемая «социальной целесообразностью», или безразличием. Оно служит причиной многих преступлений, может спровоцировать немотивированную агрессию, когда недовольство общим течением жизни может обратиться на первого встречного. Правоведы и психологи говорят о росте «немотивированных преступлений» в обществе, семье.