Башня Драконьей Кости

      - Норр, давай я тебе лучше сам расскажу, кто такие эти твои "учителя"…
      Торговец стал меня слушать, и это уже было половиной победы. Фанатик, способный услышать чужие слова, имеет шансы на спасение, и я их тогда не упустил. Мне стало намного проще. Я хорошо помнил Беара, все его речи, помнил, на каких именно чувствах он любил играть, и за какие нити дергать. Яула представлял хуже, мы с ним встречались лишь раз, но тоже имел общее представление. Я догадался, что фанатизм Норра столь глубок, потому что чужие слова нашли отклик в его собственных мыслях. Я знал про случай с Хомарпом, ширай мне сам рассказал, что он едва не убил сынов Норра, выбивая информацию обо мне. Я фантазировал, местами говорил правду, часто лгал. Мне пришлось сделать из двух бывших магистров едва ли не каннибалов, которые каждое утро съедают по младенцу, но я должен был убить в Норре преклонение перед "учителями". Вместе с ним, я был уверен, исчезнет и слепая вера в заговор шираев. Потому что она держалась лишь на авторитете учителей, а не на логических подтвержденных фактах.
      Мне это удалось. В один прекрасный миг я увидел, воочию, как огонь, горящий в глазах Норра, погас. Это был переломный момент. Торговец сдался, и мне оставалось лишь его добить. Что я с успехом и сделал. Теперь я мог спокойно попросить его освободить всех заложников, а потом отдать в справедливые руки правосудия, но я этого не сделал. Я спросил:
      - Норр, расскажи, что происходит сейчас на севере Латакии?
      Норр рассказал. "Обидится север" - теперь я хорошо понял, что это за обида. Обида двух магистров, лишенных всего. Они не одумались, как надеялся Жан-Але. Они решили мстить, и избрали плацдармом для будущей мести север Латакии. Земли, сильно пострадавшие еще в прошлую зиму, были почти готовы к тому, чтоб услышать слова двух бывших шираев. Беар и Яул использовали старый, как мир, принцип - чем гнуснее ложь, тем охотнее люди в нее верят. Они бродили по селам, по городам, выбирали самых недовольных, и заводили с ними беседы. "Учили". "Открывали глаза на мир". Никто не видел врагов воочию? Значит, их не существует. Ширай тебя наказал за воровство, приговорив к отсечению "кравшей руки"? Конечно, ты ни в чем не виноват, ты лишь одолжил чужой кошель, а шираи каждый год отбирают треть всего полученного каждым человеком. Шираи, и их приспешники. Какие еще налоги, это воровство, и если за кошель человеку отсекают руку, то за такое им нужно отсекать голову. Вы голодаете? А вот не заплатили бы налоги, было бы у вас на половину больше еды, и никто бы не голодал.
      "Учителя" не пытались захватить власть себе, они лишь выискивали недовольных, обиженных, униженных. Тех, кто не мог сам о себе позаботиться, и винил в этом только других. Дрань, голь. Таким людям говорили, что достаточно сбросить ярмо власти шираев, их гнет и неподъемное бремя их власти, и сразу же самый униженный заживет так, как до этого жили только шираи. Завербованные бывшими магистрами люди вербовали новых приспешников, из таких же, как они сами. "Учение" ширилось все дальше, пока им не оказался захвачен весь север материка.
      Это все произошло еще поздней осенью. До того, как ударили лютые морозы. А когда пришел холод, сторонники "учения" начали действовать. Они, как правило ударом в спину, проникали в замки, и убивали шираев. Конечно, не во всех замках это удалось - кой-где стража сумела пленить заговорщиков, но очередная ошибка - их повесили. Беар и Яул, конечно же, не могли не использовать это в свою пользу, и так появились первые мученики за святое дело свободы. В самую лютую стужу, когда юг Латакии вымерзал, восток боролся с прорвавшими Границу врагами, север Страны Тысячи Замков оказался под властью двух бывших магистров. Они сумели организовать надежную патрульную службу, которая, начиная с весны, перехватывала всех перебежчиков с севера и ловила шпионов с юга. Все же и Беар, и Яул были великолепными стратегами и тактиками, и свои звания магистров они получили не за красивые глаза, а вполне заслужено.
      Так мы получили нового врага. Врага активного - бывшие шираи не собирались отсиживаться на севере. Они пока не спешили, укрепляли свои позиции, выискивали "пособников шираев", проводя с ними изъяснительную работу, которая, как правило, заканчивалась петлей на шее. Голытьба, ставшая во главе над теми, кто их "унижал", верой и правдой служила "учению". Но опора бывших магистров была не только на них. И среди других людей находились те, кто принимал их учение и соглашался ему служить - например, Норр. Торговец, который злосчастной осенью оказался на севере, поверил Беару с первого слова, он был уже готов, чтоб возненавидеть шираев. Потом были долгие беседы с Яулом, и Норр согласился весной отправиться на юг, став не просто торговцем, а и разведчиком в стане врага. Он, и многие другие, должны были выведать как можно больше, следить за всем, что происходит в мире, возвращаться и докладывать об этом "учителям". Шпионская сеть, нечто совершенно новое для этого мира.
      Но эффективное. Норр не знал, что смогли выведать другие. Он не знал, кто они. Но зато когда старый торговец показал мне отчет, который он приготовил для Яула, я был потрясен. В нем детально, во всех подробностях, описывалась текущая ситуация. Беды с "озлобившимся югом", проблемы с "враждебными силами вокруг". Полная военная немощь Хонери, полутора миллионный город мог выставить не больше двадцати тысяч ополчения и пяти тысяч городской стражи, все остальные если и могли его защищать, то лишь с кухонными ножами в руках. Пустые запасы, беспомощность перед любой, грамотно организованной, осадой. Будь я на месте бывших магистров, я бы сразу по получении такого отчета отдал бы приказ - выступать на Хонери войной, и гори все синим пламенем!
      - Беар и Яул не думают о будущем Латакии. Они видят лишь несправедливую обиду, и мечтают лишь о мести, - таковы были мои завершающие слова в тот день на экстренном заседании Совета Латакии.
      Вся трагикомедия с захватом заложников закончилась ничем. Норр и его сыновья всех освободили, а сами сдались на нашу милость, причем их, по моему указанию, не стали даже сажать в тюрьму, а оставили в том же трактире под домашним арестом. До выяснения. Только оружие забрали. А сам я выступил перед остальными советниками, где пересказал все, что услышал сам. И показал бумаги. И высказал свое мнение.
      Воцарилось деятельное уныние. Никто не верил, что мы сможем справиться еще и с этой бедой. Но все понимали, что делать что-то надо. Не важно, что, главное делать. А не сидеть, сложа руки, и ждать, пока бывшие магистры с их "учением" придут сюда.
      В тот день я очень устал. У меня больше не было сил ни на что, и я пошел домой, чтоб отдохнуть, чтоб рассказать, наконец, все Хомарпу и Моше. Я думал, что они, может быть, смогут мне хоть чем-то помочь. Не особо на это надеялся, но все же.
      Но когда я пришел в особняк, там никого не было. Это было очень странно. Авьен часто выходила по делам, но Хомарп еще был слаб, он до сих пор не отошел полностью от своего зимнего подвига. Он разве что ходил по комнате, а на улицу за все это время еще ни разу не выходил. Я сначала ничего не заподозрил плохого, но потом на мои глаза попалась лежащая на столе записка. Она была написана почерком Авьен. Там были такие слова:
      "Моше! Я - неправильная даву. Я тебе больше не нужна, я так и не смогла раскрыть твой Дар. Ширай Хомарп признал, что он совершил ошибку, назначив меня твоей даву. Потому я ухожу. И он уходит вместе со мной. Не ищи нас. Ты - Советник, ты нужен Латакии. Делай то, что ты делаешь. Моше, наши пути расходятся, не пытайся изменить свою судьбу, свое предназначение. Если суждено - мы еще встретимся, хоть я в этом не уверена. Потому прощай.
      Твоя даву ок'Авьен.
      И еще. Моше, я тебе это никогда не говорила, но я люблю тебя".
      Я не помню, что я тогда делал. Наверно, переживал. Может, бесился. Когда я опять контролировал себя, то стоял посреди улицы, держа в одной руке записку, а в другой - карту. Не знаю, каким образом она оказалась у меня.
      Я потерял то, что так и не стало моим, и только тогда осознал, насколько я был глуп все это время. Но было уже поздно. Я был один в этом мире.
      Но я вспомнил, что мне когда-то сказал араршаин Жан-Але. "Те, кого дороги судьбы свели вместе два раза, обязательно встретятся и в третий". Хомарп ушел с Авьен. Нас с ним судьба сводила дважды. Значит будет и третий раз. И Авьен я тоже увижу.
      И тогда я поднял глаза. И увидел вновь чудо из чудес - Башню Драконьей Кости.
      На душе моей сразу стало спокойно, потому что я, наконец, точно знал, что мне сейчас делать".

Тетрадь вторая.

 
      - Моше, тебе еще не надоело? Ты уже две дюжины сидишь за этим своим дневником, зачем оно тебе надо? Все равно его никто не прочитает, ты хотя бы по-нашему писал, а то рисуешь эти свои закорючки…
      - Гоб, я же тебе много раз говорил. Я хочу еще раз вспомнить все то, что произошло со мной с тех пор, как я попал в Латакию. Для себя. Пережить все это заново. Еще раз попробовать понять, что я делал не так.
      - А что, ты не так что-то делал?
      - Да я все делал не так! Начиная с того, что не нужно было хватать эту проклятую карту. Жил бы себе, не тужил. Так понесло же… А вот скажи, зачем я тогда, весной, рванул из Хонери? Что меня понесло на восток?
      - Моше, так если бы тебя не "понесло", мы бы с тобой не встретились!
      - Да, ты прав. Наверно, действительно, так было суждено…
 
      "Только что ко мне приходил Гоб. То есть это я его зову Гоб, на самом деле его по-другому зовут. Но так у нас повелось. Гоб, это сокращение от слова "гоблин", потому что Гоб больше всего на гоблина похож. Большой, страшный, с жуткими клыками, какой-то весь сгорбленный и перекошенный. А еще, Гоб - мой самый лучший друг. Я когда его в первый раз увидел, перепугался. Он даже по меркам Латакии весьма необычен. А его два ятагана кривых чего стоят! Я ни у кого больше тут кривых мечей не видел. Шираи тут пользуются чем угодно, от двуручников до чего-то такого восточного, типа катан. Простая стража вооружена, как правило, короткими, типа римских, мечами. Ополчение тадапов тоже. А у Гоба именно что ятаганы. Он мне как-то рассказал, что это его личное изобретение. Ни один кузнец не брался такое выковать, вот и пришлось моему гоблину самому кузнечное дело освоить, чтоб сделать себе оружие по руке.
      Он вообще уникум. Когда ему что-то не нравится, он берет, и делает лучше. У него все самодельное, от лука за спиной до ятаганов. Шлемов он не носит, потому что и так вся голова роговыми пластинами покрыта, ходит только босым, зато на поясе всегда дудка самодельная висит, а за спиной что-то типа гитары. Гоб с ней никогда не расстается, только перед боем иногда снимает. А еще у него за пазухой всегда фляжка с чем-то горячительным есть. Всегда полная, хоть я никогда не видел, чтоб он ее наполнял.
      Гоб хороший человек. Только слишком улыбчивый. А когда он улыбаются, все начинают думать, что он очень голодный и хочет их съесть. Но это я опять забегают вперед. Потому что тогда, тем весенним днем, я еще не знал никакого Гоба.
      Тогда я решил, что бездействие слишком затянулось. Я засиделся в Хонери, и Ахтарил, наверно, решил меня покарать, отобрав Авьен с Хомарпом. Я был уверен, что они не сами решили уйти, а это бог странствий их заставил, чтоб меня расшевелить. Потому я не стал медлить. Собравшись, я написал короткую записку в Совет, где буквально в двух словах объяснял, почему я уезжаю и что им без меня делать, после чего пошел на базар, купил коня и уехал.
      То есть это только так кажется, что все было так просто. Зимой, когда даже людям было нечем питаться, о скотине домашней и говорить нечего, половину коней тогда на мясо забили, а вторую сейчас забивали, чтоб хоть как-то беженцев прокормить. Оставляли только лучших, чтоб потом можно было опять популяцию восстановить. Но у меня еще с осенних времен куча денег осталось, а с золотом всегда будешь жить хорошо. Если знать, к кому обратиться.
      Поехал я куда глаза глядят, а глядели они на восток. И вот почему. Я рассудил, что на юге мне делать нечего - народное восстание озлобленного народа один человек никогда не подавит. На севере тоже, можно было бы рискнуть, но я не верил, что даже со всей своей накопленной магией смогу до "учителей" добраться. Потому я решил, что больше всего пользы от меня будет на востоке. Я тогда еще не знал, кто такие "враги", но с ними воевали мои старые знакомые, Исса и Жан-Але, которым могла понадобиться моя магическая помощь. Мой план тогда был примерно следующий: добраться до Границы, помочь Воинам Пограничья разбить врагов и отбросить их по ту сторону, после чего они уже сами как-нибудь придумают, что с обидевшимся севером и озлобившимся югом делать.
      Впервые за все время пребывания в Латакии я двигался куда-то один, и только теперь я понял, что совершенно не ориентируюсь, куда мне ехать. Тут не было никаких дорожных указателей, самая широкая дорога часто заводила в тупик, а люди если и знали, то только блажащие окрестности, да как до замка доехать. Я думал, что будет просто, следи за солнцем и двигайся на восток, но при этом то в болото попадал, то в какой-то бурелом. Приходилось поворачивать, петлять, а на каждой развилке по пол часа думать, в какую сторону поехать. В Латакии не было ни одной магистральной дороги, а переиначить фразу "все дорогие ведут в Хонери" я не мог, потому что мне как раз нужно было в обратную сторону.
      Наконец, через неделю плутаний, я созрел. Решил взять себе проводника. Я думал, это будет просто. Шираи, естественно, на такое не пойдут, хоть лучше них Латакию никто не знает. Но зато торговцы ее должны знать не хуже. Но оказалось не все так просто, как казалось. Все торговцы лишь отрицательно качали головой, отмахиваясь от денег, при этом смотрели на меня очень подозрительно. Думали, наверно, что я вражеский шпион, или даже не знаю кто. Еще бы. Один, но не ширай, богат, но не торговец, путешествует на боевом коне, а сам без оружия. Я действительно оружия с собой не брал. Я им вообще не умею пользоваться, пару раз в детстве мелкокалиберную винтовку в руках держал, и хватит. Меч мне в руки страшно брать, он тяжелый и острые, а местные руки у меня сил даже растянуть не хватит. Я ж не богатырь какой-то. Да и не нужно мне оно. Нападут бандиты - им же хуже, с той магией, что я накопил, с сотней справлюсь.
      Именно тогда я и повстречал Гоба. Я тогда срезал напрямик через какой-то лесок, там была тропинка неширокая, но для коня как раз. И вдруг навстречу идет какое-то чудо-юдо, страшное, как сама смерть. Скалится острыми гнилыми клыками. Я думал, уступит дорогу, мне до этого все уступали, а он нет. Остановился, стоит прямо на тропинке, не объедешь. Деревья вокруг. Мой конь тоже стоит, не знает, что делать. Стоим так друг напротив друга минут пять. Я уж начал думать, что это бандит какой. Их хоть шираи и давили, но всегда находились те, кому зарабатывать на жизнь не интересно, а интересней чужое отбирать.
      Первым я не выдержал. Спрыгнул с коня, спросил:
      - Может, уступишь дорогу? А то мне проехать надо, а конь, знаешь, задний ход не дает.
      - Вот и я думаю - может уступить тебе дорогу? - гоблин, а я его сразу гоблином обозвал, почесал своими когтистыми лапами затылок.
      - Ну и? - с нетерпением спросил я.
      - Ты парень, вроде, ничего. Жалко мне тебя. Хотя, грубоват, конечно. И не вежлив. Ни здрасте тебе, ни до свидания. Знаешь, наверно, действительно уступлю. Езжай, если так этого хочешь. Э-эх…
      Почесав другой рукой бок, гоблин отошел в сторону. И посмотрел на меня как-то так, по-особому - так только Гоб и умеет смотреть. Как будто и ухмыляется, и насквозь тебя видит. Меня сразу его поведение удивило, вроде он как бы и уступил дорогу, да сделал это не из одолжения, а назло мне.
      - Спасибо, - поблагодарил я, запрыгивая на коня, - кстати, не подскажешь, куда эта дорога ведет?
      - Эта-то? Хммм… - гоблин сделал вид, что задумался. - Да вроде как в болото - оно сразу за тем поворотом начинается. Туда местные за травами целебными ходят, только пешими, да и то налегке. Но ты езжай, езжай. Коня твоего, конечно, жалко, но если так спешишь…
      - Стоп! Болото? - переспросил я, останавливая коня. - Так чего ты сразу не сказал?
      - А смысл? - гоблин пожал плечами, - все равно у тебя конь, как ты говоришь, задний ход не дает. Не знаю, что ты в болоте забыл, но коли так - одна у тебя дорога.
      Я, конечно, сразу ему не поверил. Очень подозрительный тип. Доехал до поворота, спешился, прошел несколько метров. И точно - земля мокрая стала, а потом я сразу по колено в жижу провалился, пока ногу вытягивал, едва ботинок не потерял. Пришлось возвращаться. А гоблин стоит, наблюдает за мной, ухмыляется. Думал, наверно, что я опять к нему за помощью обратиться должен буду. Коня задом вести - ниже среднего удовольствие, а развернуться действительно негде.
      Но меня это задело, решил показать, что не лыком шит. Осмотрелся вокруг, нашел подходящий куст, и только к нему примерился, как…
      - Ты, господин маг, поосторожнее - а то начнешь сейчас огненными шарами кидаться, лошадку испугаешь, понесет, потонет. Жалко.
      - А чего ты решил, что я маг? - невольно поинтересовался я.
      - А кто же еще? Ничего не боишься, лезешь, куда не просят, советов умных не слушаешь. Шаин, наверно, до аршаина еще не дорос. Тот бы говорить со мной вообще не стал, пустил коня в галоп, да так и потоп бы, - гоблин потянулся, выпустив свои пятисантиметровые когти.
      - Ладно, извини - признаю, я был не прав. Но ты сам виноват - мог бы и сразу сказать, что тут болото, а не комедию ломать.
      На это гоблин ничего не ответил, только опять ухмыльнулся. Вывели мы тогда коня, ничего сложного, как оказалось. Без магии обошлись.
      - Слушай, - спросил я, когда мы уже выбрались из леса, - а ты вообще не знаешь, как на ту сторону быстрее всего попасть? А то я думал через этот лес срезать.
      - Чего ж не знаю, знаю, - сказал Гоб, и замолчал.
      - Ну и?
      - Что ну и?
      - Как мне на ту сторону проехать?
      - А что там ехать? - удивился Гоб. - Прямо, второй перекресток налево свернешь, потом прямо, не сворачивая, езжай, пока до высокого одинокого дерева не доберешься, там тропа будет небольшая в сторону сворачивать, по ней и езжай. Только зачем тебе оно надо…
      - А что? Там тоже болота? - уже начал сомневаться я.
      - Почему болото? Там тупик - поселок небольшой, десять домов стоит, а дальше река. Моста нет, а на лодку тебя с конем никто не рискнет взять. Все равно возвращаться придется.
      - Да… - я задумался, - слушай, а ты вообще эти места хорошо знаешь?
      - Да вроде как представляю в общих чертах, - Гоб улыбнулся.
      - А не согласишься проводником поработать?
      - Проводником, говоришь? Хммм… Это, парень, смотря куда тебе надо. Ты хоть сам это знаешь?
      - Вообще-то, нет, - признался я. - Но я знаю, к кому. Я своих знакомых ищу, они сейчас где-то в Пограничье воюют…
      - О, парень, далеко тебя понесло! - Гоб задумался. - Впрочем, дело благородное, когда с врагами воюешь, шаины всегда пригодиться могут. Значит, знакомых, говоришь? В Пограничье воюют? Ладно, поможем. Грех святому делу не помочь. А ну слезай.
      - Зачем? - не понял я.
      - А что, ты думал, я тебя пешедралом вести буду? Слезай давай, и седло снимай, на него вдвоем не сядем. Так и быть, покажу, как правильно верхом ездить надо. А про деньги свои даже не заикайся! Не возьму. Все равно я тоже в ту сторону собирался, так вдвоем и быстрее, и веселее будет! Ты парень потешный, с тобой скучать не придется. Как звать-то тебя, паря?
      - Моше. А тебя?
      - А как хочешь, так и зови! Не, я серьезно, имя, что папка-мамка дали, уже и позабыл давно, а люди как хотят, так и кличут. Мне все равно, как будешь звать - так и отзываться буду.
      - Говоришь, как хочу… Ладно. Будешь гоблином. Или не, слишком долго. Пусть будет Гоб. Устроит?
      - Гоб? А чего, устроит, конечно. Гоб, так Гоб. Ты, паря, в 36 богов веришь, видать, - заметил Гоб, отстегивая седло. - Или они в тебя верят, один черт.
      - Чего ты так решил? - удивился я.
      - Так одного из них в народе Гобом как раз и звали. Не слышал? Вижу, что не слышал - был такой, его еще по-другому "Грустным Весельчаком" кликали. Хороший он бог, правильный. Ладно, Моше, давай, запрыгивай - поедем в твое Пограничье, знакомых искать…
      Так началось мое знакомство с Гобом.
      С ним путешествие пошло намного быстрее. Сначала без седла было неудобно, я себе весь зад за первый день в одну большую кровавую мозоль превратил. А еще думал, что люди могут неправильно понять, два мужчины в обнимку на одном коне едут, я спереди, в гриву вцепился, Гоб сзади, вообще не держится. Круп лошадиный своими кривыми ногами обхватил, а руками то затылок чешет, то в клыках ковыряется. Но настоящего, боевого коня тут негде купить было, а на кляче какой-то, дряхлой и тощей, ни Гоб, ни я скакать не хотели. Вот и пришлось весь путь вдвоем проехать.
      Тут до шпор еще не додумались, как и до узды. Крестьяне своих лошадок просто подгоняют, те сами знают, куда идти надо, а боевые кони вышколены, им голосом приказы отдают. В галоп там перейти, рысь, или повернуть - это не сложно совсем, а кони тут умные, умнее земных, голоса хорошо узнают, кого хозяином признали - только того и слушаются. Так Гоб и тут выдал. Сидит, себе, сидит, и вдруг бросит: "эй, лошадка, тут направо сверни, хорошо?". И лошадка сворачивает. Я спрашивал у него, в чем тут дело - не ответил. Только ухмыляется, клыки свои, острые и гнилые, демонстрирует.
      Я уже тогда понял, дурные вопросы Гобу лучше не задавать. Если он считает, что я и сам догадаться смогу, никогда не ответит. С лошадью я понял, на самом деле он не голосом, а ногами правил. А все эти свои фирменные "лошадка, притормози, тут мост старый, трухлявый, осторожней надо", не лошадке, а мне предназначались.
      А еще он на привалах всегда играл. Снимет со спины свою гитару, одной рукой на ней играет, а другой на флейте. Причем часто две разные мелодии, причем мелодично, без фальши. Мог часами играть, и ни разу не повториться. Я вообще сначала думал, что это все импровизация. Он только потом признался, что композитор из него никакой, просто память хорошая, и слух. Стоило Гобу хоть раз мелодию где-то услышать интересную, все, она тут же в его репертуаре появлялась. Ему бы бродячим менестрелем быть. Но нет, ни за деньги, ни просто на публику ни разу Гоб не играл. Только для друзей, или даже просто так, для себя. Я когда на привалах с Гобом уходил куда-то, в лес, дрова собирать, или "поохотится", никогда не боялся заблудиться. Всегда знал, что назад выйти смогу, на одну музыку ориентируясь.
      Вообще с ним было как-то странно путешествовать. Он не такой был, как все. Никогда на постоялых дворах не останавливался, или просто у людей. Вообще под крышей не любил ночевать, только на свежем воздухе. Я его однажды спросил:
      - Ты что, замкнутых помещений боишься? Чего внутри не хочешь останавливаться?
      - Я, Моше, до своего рожденья уже "внутри" насиделся, а как помру, так еще належусь а "замкнутом помещении".
      Ничего больше не сказал. Только на дудке своей заиграл, гитарой аккомпанируя - и так всю ночь, до утра. Я засыпал под его мелодии, проснулся - все еще играет. И на небо смотрит. На звезды. Мечтательно. А утром гитару за спину забросил, флейту на пояс, и уже не мечтатель предо мной, не бродяга, а самый настоящий злобный гоблин, таким только детей пугать.
      Мне иногда казалось, что он вообще не отсюда. Бродяга, он был совершенно не таким, как остальные жители Латакии. Те все правильные, "регламентированные" - крестьяне пашут и сеют, мастеровые ремеслами занимаются, аршаины колдуют, шираи за порядком следят, даву шмонов учат. Только один Гоб по всей Латакии шатается, бредет, куда глаза несут, нигде якорь не хочет бросать. Я даже подумал, что он шмон, как я. Прямо так и спросил. А он ответил:
      - Не, Моше, я под этим небом родился, под ним живу, и умирать, паря, тоже под ним, родимым, буду.
      - А не хочешь на той стороне побывать? - спросил тогда я. - Посмотреть, как шмоны живут? Там, наверно, тоже интересно.
      - Что там может быть интересное… Вот скажи, разве там небо не такое? Или деревья не вверх, а вниз растут, или дождь снизу вверх идет? Видел я этих шмонов, такие же они, как и мы, а значит и сторона их ничем от нашей не отличается. Так ведь?
      - Наверно… - задумчиво ответил я.
      Ехали мы какими-то дикими петлями, которые почему-то оказывались короче прямой. По самому сердцу Латакии, по центральным землям, самым богатым и густонаселенным. Тут все было спокойно, люди пережили зиму, нигде не поднимались народные бунты и не передавалось из уст в уста загадочное "учение". Рядом был Багряный Храм, один из оплотов власти шираев. Сейчас он был пуст, вся Багряная стража Храма воевала в Пограничье, но люди все равно отзывались о шираях уважительно. О том, что в других частях Латакии происходит, лишь смутные слухи ходили, но им никто особо не верил. "Враги, говорят, лютуют, так они того, вечно лютуют - сдюжат пограничники, им не впервой", - примерно так местные жители отмахивались от всех бед, занимаясь более важными делами. Огород вспахать, поле засеять, как-никак весна на дворе, кто озимыми осенью не озаботился, для того весна - самая жаркая пора. Разве что позднее лето еще жарче, когда все это убирать надо в срок.
      В целом же все было спокойно. Сюда не шли беженцы, они все, не сговариваясь, своей целью Хонери избрали. Хоть прошлое лето сухим было, а зима морозной, от голода тут тоже люди не страдали, у всех старые запасы имелись. Так что постепенно мои страхи столичных времен тускнели, а от общения с Гобом вообще легко на душе становилось. Уже и враги не такими страшными виделись, казалось приеду на границу - и все их полчища одним заклинанием смету. И магистры бывшие, Яул и Беар, стали лишь мелкой неприятностью, которую Исса с Жаном-Але как только освободятся, так сразу и решат. А бунт южных земель и сам, наверно, как-нибудь утихнет, и Пророчество тоже ничего не предвещает страшного, сказано же "сподобиться мира отсрочить конец" - значит все будет хорошо.
      Но по мере приближения к Пограничью тревога вновь все отчетливее давала о себе знать. Опять появились беженцы. Только их уже не зима, а солдаты из родных домов погнали - это были бывшие жители Пограничья, которых, после прорыва врагом границы, отослали куда подальше. Помочь они ничем не могли, такое ополчение с вилами против врага не поставишь, только ряды настоящих воинов спутают. А рисковать их жизнями смысла нет. Исса понимал клятву "защищать Латакию", как клятву "защищать жизнь каждого из жителей Латакии", вот и приказал им уходить, пока по их домам фронт боевых действий не прокатился. Но эти беженцы не роптали. Наоборот. Они были благодарны армии, которая сейчас где-то там, еще дальше, их селения отстаивает, и сами в бой рвались. Только и держало, что данное лично Иссе, главнокомандующему, слово - пока враги за Границу не будут отброшены, не возвращаться.
      - Да уж, дела у них, видать, не сладко идут, - заметил Гоб. - Хорошо, что мы сюда приехали - помочь твоим приятелям надо, видать, не справляются они.
      - Поможем, - согласился я, и мы въехали в Пограничье.
      То есть это раньше было Пограничье. Тут блокпосты стояли, ров перекопанный, шлагбаум (то есть почти шлагбаум, идея та же, воплощение намного более монументальное). А сейчас пусто, ни одного человека - как будто вымерли все. С людьми понятно, они ушли отсюда, но куда военные делись? Я задумался, а Гоб пустил коня в галоп, да так резко, что я чуть не свалился.
      - Что-то случилось? Ты чего так резво взял?
      - Да ничего особого, - отмахнулся Гоб, уже выхвативший в каждую руку по сабле, - ты, если не хочешь, можешь слезать, а мне интересно досмотреть, как враги наших добивать будут.
      А потом и я услышал. То есть Гоб услышал первым, у него вообще слух отличный, и тонкий, не фальшивит никогда, и чуткий, такой комара за пол километра услышит. А на этот раз даже не комар был, а звуки самой настоящей битвы - крики, стоны, лязг и звон оружия, ржание коней. Только мы до последнего момента не могли рассмотреть, что же именно там происходит - холм скрывал, а как только поднялись, так сразу все поле боя и встало перед глазами.
      Тут мне поплохело немного. То есть я мертвых не боюсь, я их немало в своей жизни повидал, пока благотворительностью занимался, только с одними трупами, по сути, и общался. И зимой их тоже немало, замерзших насмерть, по улицам Хонери валялось. Но они были как-то… совсем мертвые. То есть это были или тяжело больные люди, или старые, или я их уже видел через большое промежуток времени. Тут же они как бы был не совсем мертвые. То есть только вот был парень, здоровый, розовощекий блондин, настоящий русский богатырь, хоть и рогатый, и вдруг его уже не стало. Как-то так быстро, прямо у меня на глазах - клинок в грудь вошел, и вот его уже нет. Я все же некромант, я смерть всегда могу почувствовать, она "пахнет" по другому, чем любая, даже самая тяжелая, рана.
      А уже через секунду вдруг оказалось, что я уже на земле стою, и меня рвет. Гоб потом рассказал, что это он меня ссадил, да так, что я этого даже не заметил. Тогда я об этом даже не думал. Мне плохо было. А когда я пришел в себя, ни гоблина, ни моего коня рядом уже не было. Только гитара рядом лежала на земле. Зато в самой гуще схватки знакомый голос напевал что-то боевое. Типа "гэ-гэй гэй гэй, гэ-гэй гэй гэй" - смысла никакого, зато такое звучит, особенно в исполнении Гоба, всегда очень задорно.
      Не знаю, что на меня нашло. Наверно, все сразу. Я тогда плохо соображал, просто мне захотелось, чтоб все закончилось. Чтоб люди больше не гибли, чтоб Гоб вернулся целым и невредимым, чтоб не звучали эти душераздирающие стоны погибающих. Если бы я просто начал огненными арами кидаться, или ураган закрутил, то это бы ничего не дало. Вообще. Я же не мог прицельно по каждому врагу прицельно стрелять. Да и мне бы не дал никто это делать. Меня и так уже заметили, и двигались в мою сторону, явно не с самыми добрыми намерениями. Но тогда ни о чем подобном не думал. Я просто очень захотел, чтоб врагов не стало. Очень захотел.
      И врагов не стало. Только после этого я понял слова Ахима: "магия не в словах или жестах, магия в человеке". И всегда приговаривал, что "только тот, кто верит в свои силы, может стать магом".