Башня Драконьей Кости

      Потом я перестал возвращаться домой. Было очень много работы, и я сначала одну ночь, потом другую остался в офисе, задремав на матрасе в углу. Авьен мне ничего не говорила, она мне все же была не жена, а даву, учительница. Ее долг - сделать так, чтоб я смог освоиться в этом мире, а не следить за тем, чтоб я ночевал дома.
      Сейчас я вспоминаю те дни, тот месяц, и мне становиться страшно. Я действительно едва не превратился в бездушную машину, в наркомана, готового убивать ради очередной порции кайфа. К счастью, это не произошло. Я смог вовремя остановиться. В этом мне помог Хомарп.
      Ширай вернулся в Хонери в первый день весны. То есть тут не было такого четкого понятия, как весна или осень - когда начинало теплеть, тогда местные и говорили: "пришла арhаш", то есть весна. А когда после жаркого лета начинали падать листья и идти холодные дожди, говорили: "наступила энhаш", то есть осень.
      Я уже настолько привык, что за окнами идет снег и стоит мороз, что даже не поверил, когда увидел солнечное небо. Мне казалось, что зима теперь будет вечно, и ледяной ветер, который дует сразу со всех сторон, никогда не утихнет. Но пришла весна, а вместе с ней, тем же утром, в наш дом зашел Хомарп. Вернее, в свой дом.
      Я его не сразу узнал. Этот человек ничего не имел общего с тем богатырем, что я когда-то повстречал на лесной дороге возле Фиеля, в свой первый день в этом мире. Тогда он, пожав мне руку, едва не переломал все кости, а теперь и сам, казалось, может в любой момент сломаться под собственным весом. Худой, изможденный, с новым шрамом на лице, со следами обморожения на руках, у Хомарпа даже не хватило сил подняться в свою комнату. Он упал на скамейку, и мы с Авьен вдвоем его за пол часа едва смогли дотащить до ближайшей кровати.
      В тот день я не пошел на работу. Я знал, что будут новые просители, мечтающие перед смертью насладиться обществом первой красавицы Хонери или получить себе гроб из чистого золота. Да, были и такие - их желания я исполнил очень просто, там ничего, кроме денег, больших денег, не понадобилось. Я знал, что вновь смогу получить силу чужой смерти - но сейчас мне было не до этого. Плохо было моему другу, шираю Хомарпу, и моим долгом было позаботится о нем. Мы с Авьен целый день провели у его постели. К сожалению, наша магия ничем ему помочь не могла. Во-первых, потому что все шираи имеют иммунитет не только к ядам, а и ко всей лечебной магии. А во-вторых Хомарп был не болен. Он был лишь изможден, истощен, изнурен до такого состояния, когда только желание жить может вытащить человека с того света.
      Днем мы смогли напоить его питательным бульоном, вечером он пришел в себя и смог поесть сам. Но заговорили мы только утром следующего дня. Ширай рассказывал о том, что происходит в Латакии, и его рассказ был страшен.
      Прошедшая зима забрала больше жизней, чем все прорывы врагов за исчислимую историю. Она лютовала повсюду, и на севере Латакии, где люди хоть и не были привычны к такому морозу, но имели где укрыться и что на себя надеть. И на юге. Это было страшно. Там, доселе где обычно температура никогда не падала ниже нуля, а снег был некой экзотикой, в эту зиму пришла настоящая стужа, холод вымораживал целые города. Спаслись только те, кто догадался укрыться в замках - но не все это сообразили, а из тех, что сообразили, успели не все. В самих же замках царил голод. Никто даже не думал, что придется содержать такое количество нежданных беженцев, запасы продовольствия таяли слишком быстро. Люди съели всех домашних животных, всех птиц, как в блокадном Ленинграде. Но то была война, а это все происходило в мирное время.
      Хомарп говорил о страшных картинах мертвых, замерзших городов. О каннибализме, когда обезумившие матери если своих детей. Ширай сказал, что погибло не меньше половины населения южной Латакии, и еще неизвестно, сколько из выживших уцелеет. Начинались эпидемии. До этого их сдерживал лишь мороз, но теперь, когда пришла весна, и тела мертвых, пролежавшие всю зиму в снегу, начнут таять, следует ожидать прихода всех мыслимых и немыслимых хворей. Будут заражены реки и колодцы. Было рано радоваться приходу весны, потому что беды только начинались.
      А еще Хомарп говорил, что шираи паниковали. Люди, на которых до этого держался в Латакии весь порядок, просто не знали, что делать. Они прятались по своим замковым покоям, скрываясь от своих подданных, потому что им нечего было сказать. Они не могли объяснить, откуда пришли такие морозы, и почему к ним Латакия оказалась не готова. Но и это не все, что рассказал Хомарп. Смерть людей - это страшно, это великое горе, но такое случалось и раньше. У шираев не было ответов на вопросы, и они не искали их, как сам Хомарп, а хотели отмолчаться, не понимая, что этим лишь вызывают лишние подозрения. Все громче и громче среди людей звучали страшные слова: "кара небесная", "покаяние". Люди не понимали, за что пришли к ним такие муки, и обвиняли тех, кого до этого боготворили - шираев.
      В языке Латакии не было такого понятия, как "гражданская война". Было слово "бунт", и то, что сейчас созревает в умах еще не осознавших это людей, Хомарп так и назвал. "Бунт по всей Латакии". Голодные, лишенные всего люди хотели найти виновного в своих бедах. Они уже не могли думать логически, эмоции затмили разум, и над самим институтом шираев навис острый меч.
      Хомарп не успел закончить свой рассказ. Стены имеют уши, и эти уши передали тем, кому надо, то, что говорил ширай. За ним пришли. Вежливо попросили то же самое, что он только что рассказывал, повторить еще раз, только на этот раз уже не для наших с Авьен, а для других ушей. Хомарп был слишком слаб, чтоб идти сам, и его унесли. Куда - никто не говорил, но я это понимал и так. В Совет Латакии.
      Впрочем, тогда я был только рад этому. Когда ситуация столь сложная, должны быть люди, готовые взять на себя ответственность за принятие всех решений. Почему бы не советники?
      В тот день я тоже не пошел на работу - мои мысли витали далеко. Я до вечера просидел перед камином, осознавая, что мир Латакии - далеко не такая сказка, как я думал до этого. Циклопы, фавны, кентавры, хоббиты, йети, шестирукие великаны и девушки с волосами цвета вороного крыла; дома-башни с золотыми шпилями; драконы, обжигающие дорожную глину; маги; даже Башня Драконьей Кости - это реальный мир, где живут, любят, рожают, страдают и умирают люди.
      Авьен сидела рядом, и тоже молчала. На душе у нас было тяжело.
      А потом пришли за мной. Меня уже отвели в знакомое здание Совета, в знакомый подземный зал, где вновь, как и прежде, стоял круглый стол с одним свободным местом.
      - Шмон Моше, - начал без предисловий Председатель, - ты слышал рассказ ширая Хомарпа, ты представляешь, что сейчас происходит в Латакии. Ширай высказался о тебе весьма благосклонно, мы учли его мнение, сравнили его с нашим, и теперь хотим сделать тебе еще одно предложение. Признаюсь сразу, в свете последних событий Совет Латакии столкнулся с проблемами, решать которые нам еще не доводилось в своей истории, ты же показал, что обладаешь оригинальным свежим взглядом на многие вещи, что в данной ситуации может оказаться полезным. Потому, учитывая, что ты в свое время уже прошел ширай эрэц, что нам до сегодняшнего дня не было известно, и тебе выпали Ахтарил, Лихалим и Хайар-Бараллах, мы бы хотели предложить тебе должность полноправного советника, со всеми вытекающими правами и обязанностями.
      - Я должен подумать, - только и смог выговорить я.
      - У нас нет времени, - покачал головой Председатель, - ты должен прямо сейчас сказать свое решение. Чтоб облегчить твой выбор, позволь тебе кое что показать.
      Председатель поднялся со своего места, подошел к одной из стен, скрытой занавесом, и резким движением рванул его в сторону. Предо мною предстал настоящий пантеон - боги и богини, я их тогда не считал, но сразу понял, кто это такие. Тридцать шесть богов. Крайний - путник Ахтарил, где-то в середине притаился висельник Лихалим, а по самому центру, на троне, сидит император-чародей Хайар-Бараллах. Хоть до этого я видел богов только на картинках, но статуи были точно такие же. Совсем простые, образные. Они лишь давали намек, что это за бог. Лица как будто были скрыты туманом, а сами фигуры расплывчаты.
      Авьен бы сказала что-то о судьбе, а я просто согласился.
      - Хорошо. Я принимаю должность советника.
      Так я узнал, что вера в 36 богов не умирает. Мне потом рассказали, что действительно, эта вера просто ушла в подполье, став верой избранных, сказкой для обычных людей. Тридцати шести богам поклонялись сильные мира сего, у меня возникли определенные ассоциации с масонскими ложами, но это было совсем другое. Еще мне рассказали, что все без исключения советники обязательно проходили ширай эрэц, и у каждого их них были свои покровители. Потому и я, когда они узнали про ритуал, сразу же стал для них своим. Меня уже не в чем не подозревали, называли "брат" и интересовались моим мнением по самым разным вопросам.
      Это стало моей новой работой. Бэхэмм Гэлл меня очень быстро ввел в курс дела, ознакомил с правилами совета, которые на самом деле были очень просты. Все вопросы совместно обговаривались, а потом ставились на голосование, и тот, который набирал больше половины голосов, принимался. При этом каждый из советников отвечал за определенную отрасль, был советник по безопасности, советник по экономике, даже отдельный советник по шираям. Совет Латакии совмещал в себе законодательную и исполнительную власть, новых членов избирали по протекции старых, но убедившись, что они действительно достойны и могут принести пользу. Количество советников было не фиксировано, в одни времена их было всего пятеро, сейчас - двенадцать, я стал тринадцатым.
      Так как мне нужна была какая-то должность, меня назвали "советником по чрезвычайным ситуациям". Обтекаемая формулировка, которая скорее характеризовала нынешнее время, чем мои прямые обязанности. На самом же деле от меня хотели свежего взгляда на события, от меня ждали советов, до которых другие не могли сами дойти. Все признавали, что раз я пришел с той стороны, то могу знать то, что в Латакии еще долго не будет открыто.
      Дома я стал показываться еще реже. Авьен ухаживала за Хомарпом, который очень медленно набирал силы. Удивительным было вообще то, что он смог вернуться. Как потом рассказывал ширай, его конь пал почти в пятидесяти километрах от городских стен Хонери, и все это расстояние по снегу, в мороз, под лютым ветром Хомарп прошел сам. Его вел долг, а удерживала сила воли. Ширай не помнил ничего про этот путь, кроме того, что было очень холодно - в эти дни даже в городе мало кто рисковал на улицу выйти, а Хомарп должен был пройти огромное расстояние. Он шел весь день, и всю ночь, только под утро добравшись до городских ворот. Никто не думал, что в такой мороз и вьюгу кто-то способен прийти, и ширай долго стучал, прежде чем его, наконец, услышали. Поразив городскую стражу своим изможденным видом, он уже был в бессознательном состоянии, и не попросил о помощи. Его ноги сами отнесли туда, где всегда был его дом, и где мы с Авьен о ширае позаботились.
      Хомарп был первым, кто принес в Хонери страшные новости о том, что происходит в стране. До него несколько месяцев город жил своей жизнью, закрытый от остального мира. На рассказ Хомарпа отреагировали соответствующие органы, все шираи, которые были в городе, проводили срочные совещания, мобилизовались тадапы. Но страшные слухи не дошли до простых людей, мы, в том числе совет, сделал все возможное и невозможное, чтоб предотвратить их распространение, и нам это удалось.
      Лишь через месяц, когда снег окончательно стаял и в город подались первые беженцы из провинции, люди узнали, что за ужас творился там этой зимой. Но мы уже были готовы. Были моментально выпущены заранее заготовленные манифесты, где признавались "значительные проблемы, возникшие за последнюю зиму на территории некоторых регионов южной Латакии". Но, помимо прочего, было объявлено о том, что уже закончена подготовка в ликвидации их последствий, и зачитывалось, что именно предстояло совершить. Общий дух послания предложил я - объяснить людям, что неофициальная столица Латакии, Хонери, город Башни Драконьей Кости, не оставит в беде жителей других регионов, а уже готов прийти им на помощь.
      Послание это мы писали и переписывали несколько бессонных ночей. Надо было не просто объявить людям правду, при этом скрыв истинные масштабы предстоящих бедствий, а и удержать на должном уровне их дух. В те дни я вообще дневал и ночевал в совете. Работы было очень много, мы действительно собирались послать на юг государства огромные караваны с продовольствием из не очень богатых городских запасов, отправить туда медиков, шаинов и аршаинов, а главное - туда должны были пойти шираи, которые будут не прятаться от простого люда, а делать то, что их клятва обязывала.
      Тогда это казалось самым удивительным. Как шираи так могли? Почему они оказались неспособны унять народные волнения и успокоить людей? Никаких вестей не было от Иссы, от его первой регулярной армии шираев. Не слышно было и про Жана-Але. Они были где-то на востоке, то ли в сердце Латакии, землях около Багряного храма, то ли еще дальше, в Пограничье. Никто не знал, как в тех краях пережили зиму, и почему они никак не дают о себе знать.
      Тем временем жизнь вокруг Хонери шла своим чередом. Весна пришла резко, и вошла в свои права раз и навсегда. Люди начали заниматься своими делами, пахать поля, рубить лес. Новые беженцы, поток которых шел нескончаемой чредой, стали привычным явлением. На них уже никто не обращал внимания, их жалели, но первоначальное чувство ужаса от произошедшего ушло. Мало кто понимал, что и без того огромный Хонери, на который работала вся западная часть полуострова Латакии, просто не в силах будет прокормить этих людей. Никто не знал, что Совет пустил на рынок все свои резервы, хранимые как раз на случай экстренной ситуации. Просто никто доселе не мог предвидеть ее масштабы. Мы делали все, чтоб беженцы не создавали социального напряжения, им отстраивали временное жилье за пределами города, оказывали медицинскую помощь.
      Но главное - мы пытались объяснить, что им не от чего было бежать. Что зима кончилась, больше не будет морозов, и им намного лучше вернуться по своим домам. Да, там, в мертвых городах, до сих пор лежали тела их родных и близких, хоть наши похоронные команды и двигались на юг, устраивая захоронения и проводя дезинфекцию. Но тут им просто не хватит места. Увы, люди не слушали голос разума. Вся их надежда была на Хонери, потому что все знали - этот город никогда не падет и любой человек в нем всегда может найти себе приют.
      Чем дальше продвигались на юг наши посланники, тем им становилось сложнее. Люди, которые там оставались, были крайне враждебны. Они говорили, что мы сознательно слишком поздно пришли с помощью. Начались неприятные инциденты, посланных из Хонери шираев обвиняли едва ли не в том, что по их вине зимой было холодно. То есть это говорилось не прямо. Но суть обвинений была именно такая - шираи накликали гнев богов, и боги навлекли кары небесные на всех, винных и невинных. Мы узнавали страшные подробности. Все замки на юге Латакии были захвачены простонародьем. Люди весною отказывались уходить в свои дома, где изгоняя, а где и уничтожая правивших замками шираев со всеми гарнизонами.
      И те совершили грубейшую ошибку. Вместо того, чтоб покинуть замки и идти в нашу сторону, шираи решили отстоять свои права, силой подавив народные волнения. Конечно, у них ничего не вышло. Они лишь разогрели народный гнев, гнев людей, которым уже нечего было терять. И на одном из заседаний совета я встал, чтоб сказать слова, которые, кроме меня, никто бы не решился сказать:
      - Братья, мы должны признать - юг Латакии, пусть даже временно, для нас потерям. Мы больше не имеем над ним власти, и мы не должны рисковать, отправляя туда гуманитарную помощь.
      Увы, это была правда. На юге Латакии поднялось народное восстание против казавшейся незыблемой веками системы власти. У нас не было сил его придушить, а потому оставалось лишь ждать, пока оно само затихнет.
      Тогда я думал, что самое страшное уже произошло. Я ошибался. Когда пришли вести с востока, о юге все временно забыли.
      Этой зимой, в самый разгар холодов, враги прорвали Границу и вторглись в Пограничье. Все это время шли затяжные бои. Еще никогда нападение врагов не было столь многочисленным, и столь же неорганизованным. Как рассказывали свидетели тех событий, враги шли черной толпой, сотнями умирая на мечах шираев, тысячами погибая на копьях тадапов, а сколько погибло от магии шаинов и аршаинов - никто и не считал. Они, казалось, просто обезумили, стремясь любой ценой прорвать Пограничье и попасть в Латакию. Только героизм шираев и полководческий талант Иссы, магистра Воинов Пограничья, позволяли людям держаться.
      Там, в глубине материка, зима была не теплее, чем в других районах, но там люди к такому были привычны. Утепленные дома, в каждом из которых печь и запас дров на всю зиму, теплые меховые шкуры у каждого человека. Потому никто там не считал прошедшие морозы какой-то вселенской катастрофой, все думали, что тут, на западе, и тем более на вечно теплом юге зима бушевала не так сурово. Потому у нас требовали помощи. Даже не просили, а требовали. В послании так и говорилось: "я, ширай Исса, магистр Воинов Пограничья, магистр Багряной стражи Храма, требую немедленно объявить общую мобилизацию и прислать всех, способных держать оружие, в Пограничье, под мою власть". Это было первое предложение. Всего их было два. "Нас осталось слишком мало, мы обессилены, и если вы не поможете - Воины Пограничья не смогут удержать врагов", - говорилось во втором.
      Гонец, который и вез это послание, приехал так поздно потому, что он зачитывал его во всех замках и городах, встреченных на его пути. Он рассказал, что лишь немногие шираи соглашались послушаться такой приказ. Вся надежда была на Хонери, и мы не могли подвести. Уставшие отряды шираев, только что вернувшиеся с юга, были направлены на запад. Туда же мы отправили всех городских тадапов и половину городской стражи. А еще всех добровольцев. Их оказалось больше всего. В основном из беженцев. Люди, лишенные всего, не боялись брать в руки непривычное для них оружие и идти неизвестно куда. Мы попытались использовать прорыв врагов, пустив слухи, что зимние морозы - это как раз результат вражеского колдовства. Я бы не сказал, что это помогло. Но все же нашлись те, кто поверил и загорелся желанием отомстить. Грех было их порыв не использовать.
      Так мы смогли послать Иссе подмогу. Меньше, чем он, наверно, рассчитывал. Увы. Мы и так были слишком стеснены в средствах, и каждый раз приходилось делать тяжелый выбор. Помогая одним, мы обрекали на страдания других. Стабильная ситуация оставалась только в центральных, традиционно самых богатых регионах Латакии, все остальные бедствия обвалились одновременно, и ежедневно доводилось решать тысячи насущных проблем.
      За всеми делами мы упустили, что народ - намного более наблюдательный, чем часто думают его правители. "Южане, наверно, обиделись на нас", - сказал, наверно, кто-то. "Они такие стали злые", - повторил кто-то другой. "Весь юг озлобился!", - добавил третий, а четвертый напел: "озлобиться юг". И всем как-то сразу стало ясно, что именно мятеж южных земель Латакии, восстание против законной власти, разгромленные замки и повешенные на деревьях шираи: именно об этом говориться в Предсказании. В самом первом стихе - "обидится север, озлобится юг, и силы враждебные станут вокруг". Юг уже озлобился. А силы врагов уже перешли Границу во многих местах сразу, по всему огромному периметру Латакии кипели схватки Воинов Пограничья с враждебными силами. Самые страшные, с основной ордой - на востоке, но можно было без преувеличения сказать, что враждебные силы действительно стали вокруг.
      Пока еще никто не знал, что скрывается под обидой севера. Мы сначала не обращали на него внимания, будучи уверенными, что отсутствие вестей, это хорошие вести. Но теперь, когда Предсказание сбывалось, все как-то сразу вспомнили, что за первую половину весны с севера Латакии в Хонери не пришел ни один человек. Как будто целый край исчез с карты Страны Тысячи Замков, со всем своим населением и городами. У нас почти не оставалось свободных сил, но туда были посланы несколько разведчиков, с задачей разобраться, что происходит. Не вернулся ни один. Тогда, впервые на моей памяти, Совет Латакии растерялся. У советников эмоции возобладали над разумом. Они бросали настолько безумные идеи, вроде эвакуации всего Хонери, неизвестно только куда, что их было смешно рассматривать. Все это понимали, но никто, включая меня, не мог предложить ничего дельного.
      А через несколько дней меня позвал Председатель, в свой кабинет, и спросил:
      - Моше, если я правильно помню твою историю, то ты когда-то был знаком с одним торговцем, он тебя из Фиеля вывез? Ты еще помнишь его?
      - Норра? - удивился я. - Конечно, помню! А что случилось?
      - А как ты думаешь, он еще помнит тебя?
      - Должен, - кивнул я, - еще не прошло четырех дюжин дюжин. Мы, конечно, с ним были всего несколько дней, но я не думал, что он нас с Авьен мог забыть.
      - Это очень хорошо, Моше. Тогда только ты можешь нам помочь. Идем. Мы должны спешить.
      - А в чем дело? - повторил я свой вопрос.
      Пока мы шли, Председатель рассказал, в чем дело. Оказывается, все же были люди, приходившие с севера. Но они молчали. Они никому не рассказывали, где провели зиму, и ни слова не говорили о том, что там сейчас происходит. Мы бы о них так и не узнали, если бы недавнее донесение, полученное советником по вопросам информации, по-простому - главой местной шпионской сети. Хоть таких слов, как "шпион", "разведчик" или "контрразведчик" в местном языке и не было. В донесении говорилось, что один человек опознал в старом караванщике, остановившимся на одном из постоялых дворов Хонери, торговца Норра. Который, как достоверно было известно этому человеку, еще осенью отправился на север, где уже вторую зиму подряд собирался сбывать закупленную заранее шерсть.
      Нужные люди тут же отреагировали на это донесение, обратившись к Норру с доверительной просьбой все рассказать. Не звучали никакие угрозы, Норру не грозили застенками и пыточными, тем более таких, официально, вроде и не существовало. Но реакция торговца была удивительной. Он, со своими сыновьями, прогнал этих людей прочь, после чего они все забаррикадировались в трактире и отказывались с кем-либо говорить. При этом еще и захватили заложников, и Норр угрожал их всех убить, если их не оставят в покое и не позволят уйти прочь из города. При этом старый торговец постоянно кричал, что он никому не верит, и отказывается с кем-либо вести переговоры.
      Тогда и вспомнили обо мне. Вот уж действительно, мир тесен. Меня попросили разобраться, в чем тут дело, попробовать освободить заложников и, если получиться, все же узнать, что происходит на севере Латакии. Полномочий дополнительных мне никто не давал, потому что я и так был советником. Более полномочного переговорщика, чем я, просто сложно придумать.
      Трактир был окружен городской стражей. Простых людей к нему не подпускали, говоря, что там шаин-неудачник что-то не то наколдовал, и пока компетентные органы не разберуться, подходить ближе опасно. Слово "заложник" не звучало. Кстати, тут такого слова тоже не было - дословно выражение звучало как "человек, временно, волей другого человека, лишенный свободы не по своей инициативе". Кстати, уже по этому определению видно, что к идее "добровольных заложников", когда один человек соглашается заменить другого, тут еще не пришли.
      Когда мы подошли совсем близко, я услышал знакомый голос:
      - Убирайтесь! Я не верю вам, вы все лжете! Я знаю правду! Не подходите!
      Это был, без сомнения, Норр. Но хоть его голос изменился не сильно, в нем звучали новые нотки, которых раньше я за старым торговцем не замечал. Паника. Гнев. Смятение. Страх.
      - Норр, - крикнул тот, кто вел переговоры с нашей стороны, - с тобой хочет говорить советник по чрезвычайным ситуациям, позволь ему зайти.
      - Нет! Никто сюда не зайдет, пока у нас не будут гарантии, что мы сможем покинуть этот город! Убирайтесь, я не хочу никого слушать.
      - Даже меня, Норр? - крикнул я. - Или ты меня уже не помнишь? Фиель, черноволосая девушка и длинноносый парень, которого вела прочь сама судьба? Неужели ты меня забыл, Норр? Или со мной тоже не хочешь говорить?
      - Моше? - последовало удивленное восклицание. - Но что ты тут делаешь? Как ты сюда попал? Они тебя хотят использовать? Они тебя захватили в плен? Моше, беги - Совет Латакии - страшные люди, а шираи на самом деле все до единого злодеи, мечтающие лишь о больше власти!
      - Норр, никто меня не захватывал. Тебе же сказали, что я - советник по чрезвычайным ситуациям, я пришел сюда, чтоб разобраться в случившемся. Позволь мне зайти и поговорить с тобой.
      - Ты стал советником? - последовало после длительного молчания, - Ты один из Совета Латакии?
      - Да, Норр. Мне можно зайти?
      - Заходи, - решился, наконец, старый торговец, - тебе я верю.
      На этот раз в его голосе не было ничего, кроме страшной, смертельной усталости.
      Когда я пролез через освобожденную для меня щель в завалившей двери баррикаде, то увидел Норра. Он остался таким же. Те же острые уши, эльфийские, как я их для себя называл. Те же три пальца на каждой руке, та же седина… Но Норр был и совсем другим тоже. Это был больше не импозантный, уверенный в себе торговец, думающий не только о завтрашнем дне, а и на годы вперед. Это был старик, уставший и совершенно измотанный, в глазах которого была только смертельная усталость. Поникшие плечи, мешки под глазами, всклокоченные волосы - весь внешний вид Норра свидетельствовал, что на старости лет его жизнь пошла под откос.
      Но мне он обрадовался.
      - Моше, это действительно ты! Возмужал… А где Авьен? Она все еще с тобой?
      - Она сейчас дома. С Хомарпом.
      - Шираем? - в глазах Норра загорелся огонь, - Моше, беги, спасай ее! Шираи не такие, как мы всегда думали! Они сами предали Латакию, предали ее давно! Они мечтают лишь о власти, они травят ядом человеческие мозги! Все, что они говорят, ложь! Я столько лет заблуждался, но теперь я, наконец, понял правду! Моше, спасай свою даву, Авьен не должна попасть в хищные щупальца проклятого ширая!
      - Подожди, подожди, Норр! - успокоил я торговца. - Ширай Хомарп этой зимой совершил подвиг, он сейчас тяжело болен, и Авьен ухаживает за ним. И он мой друг. Ты лучше расскажи, почему ты решил, что шираи - враги? Это ведь они сторожат Границу, они отражают атаки врагов…
      - Это все ложь, Моше! Нет никакой границы, я раньше этого не понимал, а потом мне раскрыли глаза! Ты видел когда-нибудь врагов? Нет, и никто их не видел! Все видели лишь стену, и шираев, которые там, якобы, несут свою стражу! На самом деле они лишь кровопийцы, они пьют кровь из трудового народа! Не существует никаких врагов, шираи - вот настоящие враги! Ты должен это хорошо знать, ты - шмон, а шираи всегда использовали шмонов, как вещи! Пойми, они…
      - Достаточно, Норр! - остановил торговца я. - То, что ты говоришь, это ведь не твои слова. Кто тебе все это сказал? Про то, что нет врагов за Границей, про то, что враги - шираи?
      - Мне открыли глаза! Я теперь знаю всю правду! И я тебе скажу ее, Моше…
      Это был очень тяжелый разговор. Норр просто не слышал меня, он даже себя не слышал. У него в голове стояли слова, и он их повторял раз за разом, убеждая себя, что это правда. Я с такими людьми уже встречался дома. На земле. Там их называли одним словом - фанатики. Это были зомбированные люди, лишенные своего мнения. Сектанты, полностью подчиненные словам своего духовного гуру. К сожалению, я никогда с такими не работал. Я просто не знал, как достучаться до "внутреннего я" Норра, как убедить его раскрыться. Потому приходилось фантазировать. Я попробовал его переубедить, привести контраргументы. Бесполезно. Он просто не слышал все то, что не укладывалось в его новую картину мира. Он мне десятки раз повторял, что я под влиянием лжи шираев, любой аргумент, который не вписывался в его картину мира, торговец просто отбрасывал.
      Тогда я пошел на хитрость. Я не соглашался с ним, но попросил уточнить его теорию про "всемирный заговор шираев". На это Норр отреагировал. Он с радостью стал мне рассказывать про все то зло, что они совершили, про весь обман, про то, как Хомарп едва не убил всех его сынов. Он говорил про две клятвы шираев: первую, формальную, где они клялись "якобы защищать" Латакию, и вторую, где они клялись в взаимовыручке, круговой поруке и том, что сделают все для захвата власти над миром. А потом у Норра промелькнула фраза, которая тут же вывела меня на уточняющий вопрос:
      - Так ты говоришь, что шираи уничтожают всех тех, кто знает про их страшные дела? Так откуда же ты это узнал?
      - Они тоже совершают ошибки! О да, шираи - эти злодеи - среди них тоже встречаются, случайно, достойные! Как правило они их уничтожают, но были двое, которым чудом удалось спастись из их адских клешней! Они рассказали людям всю правду, они мне открыли глаза!
      - Беар и Яул! - со всей силы ударил я себя по голове, и мысленно обозвал всеми нехорошими словами, которые только знал.
      - Ты знаешь имена Учителей? - восхищенно удивился Норр. - Ты тоже слышал их Истину? Но откуда? Они говорят, что лишь мы, избранные, были ее удостоены, и нам только предстоит открыть глаза людям Латакии?
      - Истину, Норр? Беар и Яул сами предатели, они самые страшные лжецы из всех, что я когда-либо встречал! Ты говоришь, чудом спастись? Норр, очнись! Я видел своими глазами, как эти два магистра с позором были лишены звания ширая! Раскрой глаза! Эти два заговорщика мечтали о том, чтоб самим захватить власть над Латакией, а когда их планы раскрыли, вынуждены были бежать, куда глаза глядят! Норр, если бы это были слухи - я видел это сам, и Авьен тоже это видела. Хочешь, я приведу ее, и она повторит слово в слово все мои слова?
      - Этого не может быть, Моше! Учителя мудры, они уже открыли глаза нам, и скоро ты поймешь…