8

Кейт смотрела на мужчину, сидящего по другую сторону стола. Джеки… ее младший братишка… хотя сейчас его трудно считать младшим. Ей пришло в голову, что теперь придется называть его Джеком.

Они заглянули в заведение, именовавшееся «Три короны», которое, как Джек сказал, должно их устроить. По правой стене тянулась пятидесятифутовая стойка бара, а по левой — ряд ниш с дубовыми панелями. Дуб был повсюду. Но народу было немного. В основном смесь любовных пар и геев самого разного возраста. Привычная картина для Челси. Мягкое освещение и приглушенный звук телевизора над стойкой. Они нашли пустую нишу в самом конце бара. Официантов не было, и Джек сам направился к стойке, откуда тут же вернулся с джин-тоником для нее и пинтой «Харпа» для себя.

Она быстро осушила свой стакан до половины, надеясь, что это поможет справиться с шоком и внутренней дрожью, которая продолжала сотрясать ее. Джеки! Из всех людей — именно он! И что хуже всего, она рассказала автоответчику и о «моей подруге», и о секте. Она не может позволить, чтобы он узнал о ней и о Жаннет. На это никто не имеет права. Пока еще.

Джеки… Джек. Какая-то часть Кейт хотела возненавидеть его за ту боль, которую он всем причинил. Ну, не всем. Том был слишком занят собой, чтобы беспокоиться о ком-то, кто хоть на дюйм отстоял от него. Но, черт возьми, они с отцом чуть с ума не сошли из-за Джека.

Тем не менее сейчас, когда она смотрела на него, ей страшно хотелось улыбнуться. Или громко рассмеяться. Она встретилась с ним в ужасное для себя время, но, несмотря на все, что случилось — строго говоря, еще не случилось — между ними, она не могла отрицать, что при виде его у нее сжимается сердце от радости. Джеки… она помогала кормить его и менять ему пеленки, когда он был младенцем, читала ему сказки и сидела с ним в детские годы. А сейчас она видит его перед собой. Господи, как он изменился. В последний раз, когда она видела его, он был мальчишкой — старшекурсник в колледже Рутгерса, остался всего один семестр. Но продолжал быть мальчишкой. После смерти матери он потемнел и помрачнел.

Она все еще чувствовала в нем какую-то сумрачность, но, похоже, ему было вполне комфортно в своем новом обличье. Подростком Джеки был худ и костляв, а сейчас она видела, как под тканью рубашки перекатывались упругие мускулы. Но вроде из-под волос через правый висок тянется заживший шрам? Да, точно. Ему недели четыре. Как он получил его?

Он сказал, что это его город, и она верила ему. Он был плоть от плоти здешних мест, легко и непринужденно чувствуя себя на улицах. Она не могла понять, то ли они приняли его, то ли он их. Но, как бы там ни было, казалось, что они предназначены друг для друга.

Но младший ли братишка или нет, она должна свести общение к минимуму. Один тоник, обещание не терять связи — и на выход. Поговорить о семье, о добрых старых временах, когда мама управляла их курятником, — но ни слова о Жаннет и о секте. Кейт найдет другой способ, без младшего брата, чтобы разобраться с ними.

Так они и разговаривали.

Кейт действительно вела себя именно так, как и наметила. Рассказывала в основном о Кевине и о Лиззи; коснулась — очень бегло — развода с Роном, поделилась кое-какими подробностями о своей работе педиатра… словом, выпустила пар.

— Часто видишься с Томом? — помолчав, спросил Джек.

Она покачала головой:

— Нет. Ты же знаешь, что он судья в Филадельфии.

— Слышал.

— С третьей женой. Мельком виделись с ним на Рождество. Когда ты был моложе, мне это как-то не бросалось в глаза, но вы с ним потрясающе похожи. Прибавить тебе десять лет и двадцать фунтов да еще немного седины в волосах — и вас можно считать близнецами.

— Мой старший брат, — нахмурившись, покачал головой Джек. — Надо же, стал судьей.

Удивившись разочарованному тону Джека, Кейт подняла стакан для очередного глотка, но обнаружила в нем только кубики льда.

— Время для еще одного, — сказал Джек, отбирая у нее стакан.

Прежде чем Кейт успела возразить, он поднялся и отошел от столика.

Двигается как кошка, подумала она, глядя ему вслед.

Время менять тему. До сих пор разговор напоминал улицу с односторонним движением. Пришел его черед.

— Итак, — сказала она, когда он поставил перед ней вторую порцию. — Хватит обо мне. Мне нужно получить ответы от тебя. Больше всего я хочу знать, почему ты просто взял и исчез из нашей жизни. Из-за того, что случилось с мамой?

Джек кивнул:

— Косвенным образом.

Так я и знала! — подумала Кейт. Знала, знала, знала!

— Мы все были в полном отчаянии, Джек. Но почему?..

— Вас не было в машине, когда тот кусок шлакобетона врезался в ветровое стекло, Кейт. Вы не видели, как жизнь утекает из нее, как тускнеют ее глаза.

— О'кей. Меня там не было. Как и Тома. Но отец был, и он…

— Отец ничего не смог сделать. А я смог.

— Не понимаю, — растерянно сказала она. — Что — смог?

Он долго смотрел на нее, словно взвешивая важность решения, которое ему предстояло принять. Наконец он заговорил.

— Я нашел его, — мягко сказал он. — Это потребовало времени, но я нашел парня, который это сделал.

— Который что сделал?

— Уронил кусок шлакобетона на проезжающую машину.

Это признание пронзило ее. Джек уходил на поиски… он охотился… сам по себе?

— Почему ты никогда так и не рассказал? Ты сообщил полиции?

Он покачал головой:

— Нет. Я сам этим занялся.

— И что… что ты сделал?..

Вдруг с лица Джека словно сползла маска. Когда Кейт заглянула ему в глаза, ей показалось, что она смотрит в пропасть.

И голос его оставался тихим, ровным и холодным, как пропасть.

— Разобрался.

Маска вернулась на место, и в памяти Кейт замелькали давние воспоминания… газетная статья об убитом человеке, изуродованном до неузнаваемости, который вскоре после смерти матери был найден подвешенным за ноги рядом с тем самым переездом, и еще она вспомнила, как думала, тот ли это переезд, и если тот самый, его надо закрыть, потому что это место, должно быть, проклято.

Мог ли повешенный оказаться тем парнем, которого, по словам Джека, он выслеживал? Не поэтому ли его труп был подвешен над тем самым переездом?

Нет… только не Джеки… не ее младший братишка. Он никогда… он не мог убивать. Над переездом висел кто-то другой. А тот человек, которого он упоминал… Джек просто отлупил его.

Кейт очень хотелось верить в это, она заставила себя не думать о других вариантах этой ситуации, но та тяжелой тенью протянулась через стол.

— Ну и… что ты этим решил? Ты стал лучше чувствовать себя?

— Нет, — сказал он. — Я думал, что так и будет, я был в этом уверен, но, черт возьми, мне это ничего не дало. А потом я… словом, потом уже ничего не имело значения. Особенно бессмысленно стало учиться дальше в колледже. Я должен был уйти, а то бы просто взорвался. И я удрал, Кейт, — на волю. Провел годы в слепой ярости, и, хотя время от времени сбрасывал напряжение и загонял под спуд его остатки, к тому времени я сжег слишком много мостов, чтобы возвращаться.

— Может, ты сам себя убедил. Может, все было бы куда проще. Это же не было правдой.

— Было. И есть. Моя жизнь и твоя жизнь… это два разных мира. И ты этого не поймешь.

— Чего не пойму? Твои ремонтные работы? Что именно ты налаживаешь?

— Трудно объяснить. Скорее всего, ситуации.

— Не улавливаю.

— Порой у людей возникают проблемы или они попадают в ситуации, когда закон и система правосудия не могут помочь им. Или их втягивает во что-то непонятное, чего они никак не могут привести в систему. Они платят мне за то, что я все налаживаю.

Ее поразила жуткая мысль.

— Но ты же не из этих… не из наемных убийц?

Он рассмеялся — и смех был искренним, который невозможно подделать, — чем и успокоил ее. Немного.

— Нет. Ничего столь мелодраматичного.

— И тебе люди платят жалованье?

— Нет, я что-то вроде… трудно объяснить. Я занимаюсь не такими делами, о которых можно давать объявления на стендах.

— Это законно? Он пожал плечами:

— Иногда да, а иногда нет.

Откинувшись на спинку кресла, Кейт уставилась на него. Что за человек сидит напротив нее? Он говорит, что живет в другом мире, которого она никогда не сможет понять, и она уже начинала верить ему. Он был как пришелец с далекой планеты, и все же, вне всяких сомнений, продолжал оставаться ее младшим братишкой Джеки.

Сначала Жаннет, теперь Джек… ее собственный мир, в котором она и так последние несколько лет не очень уютно ощущала себя, окончательно распадался. Она чувствовала, что отплывает куда-то, а жизнь остается на берегу. Неужели не осталось ни одного, на кого она могла бы положиться?

— Теперь ты понимаешь, — сказал Джек, — почему я решил, что лучше для всех, если я буду держаться сам по себе?

— Не знаю. — В начале вечера Кейт сказала бы «нет» — ничего ты не смог сделать, чтобы изменить то, что мы чувствовали друг к другу. Но сейчас она больше не испытывала такой уверенности. — Может быть.

— Я думаю, отец подозревал, будто я что-то скрываю. Знаешь, о чем он спросил меня, когда мы в последний раз разговаривали с ним? — Джек усмехнулся. — Он хотел узнать, не гей ли я.

У Кейт перехватило дыхание. Тут она уже ничего не могла сделать. Ей показалось, будто ей в лицо выплеснули ведро холодной воды.

— Все это не так плохо, — сказал Джек, видя потрясенное выражение Кейт.

Его это просто интересовало. Как педиатру, ей приходилось беседовать с подростками, которые думали, знали или боялись, что они могут стать геями. Может, Кейт продолжает прислушиваться к мнению своего мира «белых воротничков», горожан среднего класса. А здесь это никого не волновало.

— Он прямо вот так взял и спросил тебя? — спросила она, продолжая сидеть с вытаращенными глазами. — Просто вот так? Когда?

— Пару месяцев назад. Когда он планировал, вернувшись из Флориды, навестить тебя и Тома. А я старался уговорить его, чтобы он не тащил меня в этот путь.

— Так что он сказал? Дословно.

Джека удивила ее внезапная настойчивость.

— Что-то вроде того, мол, он понимает, могут быть какие-то аспекты моей жизни, о которых я не хочу ему сообщать — в чем он был чертовски прав, — а потом сказал, что если я гей… — тут Джек не мог не улыбнуться. — Он с трудом выдавил из себя это слово. По сути он сказал, что если я гей «или что-то вроде», — он никак не мог уяснить смысл этого «что-то вроде» — то все равно о'кей.

— Он так и сказал… о'кей? — Кейт не могла поверить своим ушам. — Мы в самом деле говорим о нашем отце, убежденном стороннике республиканца Рейгана, поклоннике строгих нравов? И он сказал, что все о'кей?

— Ага. Он сказал мне: «Я могу это принять. Ты остаешься моим сыном. Разве он киллер?»

Это ровно ничего не изменило. Если отец еще мог принять сына-гея, он бы никогда не согласился с тем, как Джек зарабатывает себе на жизнь.

Он увидел слезы на глазах сестры и спросил:

— Что-то не так?

Кейт быстро смахнула их.

— Странно, как некоторые люди могут страшно удивлять тебя. — Глаза высохли, и она посмотрела на него. — Ну так кто ты?

— Что?

— Ты гей?

— Нет. Убежденный гетеросексуал.

— Но ты так никогда и не женился.

— Когда я был помоложе, то вволю погулял, но теперь у меня тесная связь с одной женщиной.

— Очень тесная?

— Ну, это я так считаю, но у нее есть кое-какие претензии к моей работе. А как ты? Держу пари, что после развода вокруг тебя крутилась куча мужиков. Встречаешься с кем-нибудь?

— Да. — Легкий кивок, легкая, но очень теплая улыбка. — С непростым человеком.

— Значит, нам еще доведется услышать свадебный перезвон?

Теперь она погрустнела.

— Нет.

Странный ответ. Нет и следа сомнений. Словно она встречается с женатым геем. Это как-то не совмещается со строгими взглядами Кейт, какой он ее помнил, но ведь она сама только что сказала: люди могут страшно удивлять тебя.

Он никогда не воспринимал свою сестру с сексуальной точки зрения; она всегда была просто… Кейт.

Но жизнь могла ее изменить вплоть до брака с женатым геем… хорошее средство от страданий. Оставалось надеяться, она знает, что делает.

— Наконец-то мы дошли и до секса, — сказал он. — Думаю, порой его бывает многовато.

— Как это?

— Я хочу сказать, что секс — это часть жизни, воистину прекрасная часть жизни, но не вся жизнь. Есть работа, развлечения, вкусная еда, мысли, жизнь духа — да много вещей. Но скажу тебе, что встречал много людей, которые определяли себя по своей сексуальной ориентации.

— Так много?

— Давай скажем, что мне встречалось не так много членов среднего класса и практически не было членов высшего общества. И многие из тех, кого я знаю, понятия не имеют о том, что называется «нормальным образом жизни».

— «Нормальные» создания лишь с двумя стандартными отклонениями от золотой середины?

— Конечно, почему бы и нет. Все имеет свои плавные изгибы и отклонения, так? Я говорю о людях, которые встречаются на каждом повороте таких изгибов.

— Дай пример.

Задумавшись на мгновение, он вспомнил Рея Бенсона.

— Я налаживал дела одного гея, который влетел в полную зависимость. Всегда ходил в черной коже, пояс у него был из наручников, по стенам висели изображения связанных рук и ног, мебель была склепана из хромированных цепей… и так далее и тому подобное. Когда ты сидел и разговаривал с ним, он постоянно завязывал и развязывал узлы на куске веревки, которую таскал с собой. Жизнь его была полностью занята лишь этим.

Она отпила свой джин с тоником и сказала:

— Куда, по-твоему, я свалилась с этого поворота?

— Ничего себе вопрос, который старшая сестра задает младшему брату. Никогда не думал об этом, но предполагаю, ты где-то в середине. То есть не могу тебя представить в черном виниле и с хлыстом в руках. Она рассмеялась — в первый раз за сегодняшний вечер совершенно искренне.

— Я тоже не могу. Но хочу понять, что можно считать «нормальным» на твоих виражах.

Джек пожал плечами, поскольку чувствовал себя не очень уверенно с людьми, которые стараются всему дать определение.

— Как мы вообще вышли на эту тему?

— Ты сам ее поднял.

— На самом деле поднял ее отец.

— Как ты себя чувствовал, когда он спросил, не гей ли ты?

Джек заметил, что она не сводит с него глаз, словно ответ был очень важен для нее.

— Помню, был даже как-то доволен, что он не поинтересовался — может, я насильник или педофил.

— Но мужчины тебя никогда не привлекали?

— Никогда. Геи меня интересуют не больше чем овцы, козы или цыплята. Иными словами, они меня никак не интересуют. Не возникает никакого химизма. Фактически идея нежничать с геем… тьфу на нее.

— Но ты не испытываешь ненависти к ним.

— Я считаю, что у каждого есть право жить, как ему нравится. У тебя нет ничего, кроме своей собственной жизни. Так что, если ты не учишь меня, как жить, я не буду учить тебя.

— Значит, у тебя не было проблем и в общении с лесбиянками?

— Лесбиянки — это здорово. — Он чуть прошепелявил «с», как Бивис. Или это был Батхед?[7] Они вечно приходили на ум.

— Вот как! — По губам Кейт скользнула веселая улыбка.

— Конечно. Ты только прикинь. У меня масса общего с лесбиянками: обоим нам нравятся женщины и никому из нас не интересен секс с мужчинами. Так что, если задуматься, у меня явные лесбийские наклонности.

— И ты многих из них знаешь?

— Кое-кого. Есть лесбийская пара, которая постоянно бывает в том баре, где я торчу. В этом месте собирается рабочая публика, и поначалу эту парочку не очень привечали, но парни не пытались их выставлять, так что они продолжали захаживать и теперь считаются частью семьи. Любой, кто затеет с ними ссору, столкнется с теми же парнями, которые поначалу устраивали им нелегкую жизнь. Кэрол и Хенни. Порой я посиживаю с ними. Они мне нравятся. Они мозговитые и забавные, и порой можешь, ну, не знаю… как-то расслабиться с ними.

— Расслабиться?

— Они знают, что я не собираюсь к ним приставать, а я знаю, что совершенно их не интересую. Если за столом зайдет разговор о сексе, то всем этим играм конец.

— То есть общение с ними — что-то вроде общения с геями.

— Не совсем. У геев совершенно иной набор игр. Он больше смахивает на… на общение с тобой.

Кейт вытаращила глаза.

— Со мной?

— Ну да. Мы можем обсуждать кучу семейных воспоминаний, но никому в голову не придет подъезжать к другому.

Она прищурилась и искоса глянула на него.

— Ты так в этом уверен?

— Эй, кончай нести ахинею, Кейт, — засмеялся Джек. — Я единственная странная личность в семье, и одного более чем достаточно.

— Ты так и не сказал мне, почему решил, что я оказалась на вираже.

— Но ты же не собираешься соскальзывать с него, не так ли?

— Нет, пока ты мне не объяснишь.

— О'кей. Разреши сначала задать тебе пару вопросов. Ты же можешь любить без секса и заниматься сексом без любви. Согласна?

— Конечно.

— А что, если тебе придется выбирать между ними? А что, если тебе придется прожить остаток жизни и без секса и без любви? Без любви — я имею в виду, что ты никого не будешь любить и никто не будет любить тебя. От чего бы ты отказалась?

— От секса, — без запинки ответила Кейт.

— Значит, с тобой все в порядке. Это нормально.

— То есть? Это твой единственный критерий нормальности?

— Не мой. Твой.

— Я этого никогда не говорила.

— Ты предпочла сексу любовь, и твой выбор совершенно нормален, потому что ты одна из самых достойных, честных и нормальных личностей, которых я когда-либо знал.

— Не очень убедительное объяснение.

— Мне годится, миссис жена-мать-детский врач.

— Бывшая жена.

— Что в наши дни больше чем норма. И если я ошибаюсь, докажи.

Кейт открыла рот, словно собираясь что-то сказать, и снова закрыла его. Она посмотрела на часы:

— Мне надо идти.

— А что там с твоей подругой и сектой?

— Я разберусь.

Похоже, она боится. Чего? Что она скрывает?

— Твоя подруга впуталась во что-то незаконное? — Он не мог поверить, что Кейт способна иметь дело с человеком, который, но… ты же ничего не знаешь. — Все будет о'кей. Многие из тех, кого я знаю…

— Нет-нет, ничего подобного. Она оправляется после лечения рака и порой странно ведет себя. Проблема скорее психологическая.

— Некоторые из этих сект очень резко и грубо реагируют на вмешательство.

— Да ничего такого, Джеки… Джек. Правда. Когда звонила, я была очень взволнована, но теперь считаю, что реакция была чересчур бурной. Я не думаю, что тебе стоит вмешиваться.

— Так вмешай меня, — сказал он. — Я оказался здесь из-за тебя. — И прежде чем она успела снова отказать ему, он схватил салфетку и спросил: — У тебя есть ручка?

— Думаю, что да. — Из своей наплечной сумочки она выудила одну из них и протянула ему.

— Я пишу номер своего телефона и номера двух женщин, на которых недавно работал, — так уж получилось, что обе они врачи. Прежде чем ты спишешь меня со счета, позвони им и послушай, что они тебе скажут. Если ты все же не захочешь прибегать к моей помощи, мне это не понравится, но, по крайней мере, ты примешь осознанное решение.

Она взяла салфетку, но от обещания обязательно позвонить воздержалась.

— Идем, — сказал Джек. — Я провожу тебя до дома.

— Да я уже практически рядом с ним.

— Младший братишка не позволит своей старшей сестре по ночам в одиночку бродить по этим зловещим улицам.

— Джек…

— Я могу идти рядом с тобой или в шести футах сзади, но ты не можешь лишать меня права убедиться, что ты дома и в безопасности.

Кейт вздохнула и невольно улыбнулась.

— Тогда пошли.

Идя по Седьмой авеню, они говорили, что, пока Кейт в городе, им надо еще раз встретиться и вообще поддерживать связь, но тут внимание Джека привлекла неоновая реклама на одной из улиц — «ФИНИЛ ВИНИЛ». Он-то думал, что знает в городе все магазины подержанных грампластинок, но этот был новый. Почти час ночи, а он еще открыт. Джек просто не мог пройти мимо.

— Не против, если мы заскочим на секундочку? — спросил он.

— Нисколько.

Когда они вошли, на них из-за прилавка уставился бритоголовый парень с огромными бакенбардами.

— Минут через пятнадцать мы закрываемся.

— Нам нужно всего лишь одно из ваших названий, если вы в самом деле помните свой набор, — сказал ему Джек.

— Чего я не помню, подскажет этот малыш, — погладил он кожух «макинтоша» слева от него.

— Великолепно. Это сингл 1971 года. Запись «А&В». «Трудная попытка» в исполнении братьев Летающих Осликов.

Парень фыркнул.

— Ну да, точно. Голландия, на сорок пять оборотов? У меня на нее есть список желающих. Пока не поступало ни одного экземпляра.

Джек махнул рукой и повернулся к дверям:

— Все равно спасибо.

— Братья Летающие Ослики? — переспросила Кейт, когда они вернулись на улицу. — Они же из моего времени. Почему ты ими заинтересовался?

— Из-за тебя.

— Из-за меня?

— Конечно. У тебя же были все альбомы этих птичек.

— Ох, верно. Тогда я с ума сходила по лошадям. Они исполнили «Каштановую гриву», я прониклась к ним любовью и накупила все их старые пластинки. Но как ты?..

— Ты так часто гоняла их вещи, что и я стал фаном. Моей любимой птичкой был Джин Кларк. До сих пор люблю его песни. Так что пару недель назад, купив двусторонний лазерный диск, я решил записать всего Джина Кларка. Мне была нужна та версия «Трудной попытки», которую он исполняет с Осликами. Сложность в том, что она была выпущена только в Голландии, на сорок пять оборотов. И когда эта песня была записана в третьем альбоме группы, та распалась.