Москва. МВД СССР

«Что ж, – думал Багаев, переговорив с Бизоном по телефону. – Самостоятельность почувствовали? Разжирели не в меру. Я устрою вам праздник, сами за помощью прибежите. В ногах валяться будете. А я, так уж и быть, вытащу вас из грязи…»

Проникнув однажды внутрь преступной группировки и завоевав доверие Бизона, Багаев искусно манипулировал деятельностью банды. А владение информацией позволило ему предотвратить ряд серьезных преступлений, не навлекая при этом подозрений на себя. Одних только наркотиков, следовавших в Россию из Средней Азии, перехвачено было десятки тонн. Один за другим попадались в руки правосудия наркокурьеры.

Он нажал кнопку на селекторе и вызвал к себе подчиненного. Тот возник на пороге спустя полминуты.

– Илюша, собирайся в дорогу…

– Есть, товарищ генерал, – с готовностью ответил майор Беловол. Он привык не задавать вопросов. При необходимости начальник сам скажет, куда и зачем нужно ехать. Генерал ценил это качество в своем приближенном.

Илья Алексеевич, прослужив в милиции около пятнадцати лет, выбрал для себя навсегда тактику блестящего исполнителя. Ни в коем случае не выступать перед начальством этаким умником-мыслителем, аналитиком или, упаси Боже, стратегом. Инициатива нынче наказуема. И не завидовал он тем остолопам, что всюду лезли с рацпредложениями и время от времени сворачивали себе шею. Скажут – сделает. А сам поперед батьки в пекло не полезет…

Предгорья Тянь-Шаня. Окрестности Проклятой равнины

Во всех горных селениях, прилегающих к Проклятой равнине, началась вакханалия. Потому что сегодня в каждый из них заехал крытый автофургон с водкой.

Если в Йигирме, поселке рабов, употребление производимого на плантациях не воспрещалось, то в окружных кишлаках и аулах за марихуану и опиум карачи строго. В прошлом году кореец от кого-то узнал, что Сардор, один из охранников, балуется анашой. Так вот, пропал Сардор бесследно. И по сей день неизвестно, что с ним стряслось.

Эти селения служили своеобразными кордонами на подступах к равнине. Все мужское население выполняло обязанности стражей. Водку же пить им не запрещали. Только где ее взять? В райцентр с гор спускались не чаще одного раза в месяц. Да и там можно было купить не более двух бутылок отвратительного денатуратного пойла (хоть на желтой металлической крышке с «козырьком» и стояло клеймо «Винпром УзССР») на одного взрослого человека. Особо-то, как ни крути, не разбежишься. А тут – хоть залейся!..

Кто-то где-то, говорят, грабанул вагон. Кажись, под Фрунзе, в Киргизии. И теперь грузовики с горячительным катались по горам в окрестностях Проклятой, сбывая ворованное за бесценок. Коран строго запрещает правоверным питие «огненной воды». Но то, что у русских называется халявой, туманит рассудок и заставляет временно позабыть о постулатах Священного Слова Аллаха и пророка Его Магомета. «Человек родился во грехе. Во грехе и умрет». Есть и в Библии такое, и в Коране. Магометанский серп не убережет душу, склонную к грехопадению, коим принято считать любое проявление человеческой слабости.

…Вакханалия достигла критической отметки. Те, кто поторопился залить глотки под завязку, валялись прямо перед своими хижинами, издавая громогласный храп и нечленораздельные мычания. Другие блажили с женщинами у всех на виду, презрев малейшие правила приличия и каноны шариата. Вот в порыве хмельной ярости выбежал из дома мужчина с охотничьим карабином в руке и выстрелил в воздух. На большее его не хватило – повалился прямо в дорожную пыль и уснул. Дети вовсю голосили, перепуганные происходящим насмерть. Женщины пытались спрятаться от своих и чужих мужей…

– Стой, мерзавка! – На заплетающихся ногах выбежал из-за угла каменной кибитки бородатый человек. Перед ним бежала совсем юная девушка. На вид ей можно было дать не более двенадцати лет. – Стой, тебе говорю!!! – кричал он в ярости. – Онейнисиз джаляп!..[88]

Продавец и он же водитель припаркованной неподалеку автолавки – толстопузый тридцатипятилетний киргиз в белой войлочной шапке, джинсах и клетчатой рубашке с закатанными рукавами, – ухмыляясь, наблюдал за происходящим.

Наперерез бородатому бросился худощавый мальчуган. Он был братом девушки, ее одногодком. Попытка сбить с ног взрослого мужчину, разогретого и одурманенного алкоголем, не увенчалась успехом. Бородач, остановившись лишь на мгновение, без замаха ударил пацана кулаком в лицо, и того отбросило в сторону на несколько метров. С воем бессилия и обиды, утирая залитое кровью лицо, мальчуган поднялся на ноги и бросился бежать к горам, прочь из кишлака.

Продавец уже выполнил свою работу. Весь привезенный в это селение товар был распродан. На борту оставались не более десяти бутылок водки. Значит, раскупили двадцать ящиков! Что и требовалось. Убедившись в том, что практически все мужское население испробовало «огненной воды», продавец довольно почесал свой выдающийся живот и спрыгнул на землю, чтобы закрыть обитую металлическим листом будку грузовика, а затем усесться за руль.

– …А-а-а!!! – кричала настигнутая пьяным бородачом девушка.

Киргиз оглянулся на крик. Мужчина завалил жертву под невысоким деревцем и уже содрал с нее всю одежду. Та сопротивлялась из последних сил, но наконец ослабела и безвольно обмякла под железными руками насильника.

– Шакалы! – выругался продавец и потянул на себя дверцу кабины. – Так вам и надо. Да простит меня Аллах…

Тот, кто свалился у своего дома с охотничьим карабином, вдруг поднялся на колени, мутным взглядом посмотрел в сторону затарахтевшего мотором грузовика. Непослушными руками медленно поднял ствол и, почти не целясь, выстрелил. Пуля ударила в стекло с левой стороны кабины и угодила прямо в висок водителю. Стрелявший был назначен корейцем старшим в этом селении. И отвечал головой за безопасность одного из участков, примыкающих к плантациям. На какое-то мгновение опьяненный мозг сработал в нужном направлении: неспроста появился здесь этот грузовичок. Жаль, что поздно осенила его эта догадка… Так и не успев захлопнуть за собой дверцу, продавец водки вывалился из кабины на пыльную землю кишлака.

Ленинград – Ташкент. Транзит

Самолет шел на высоте одиннадцать тысяч метров. Монахов, расположившийся в кресле у иллюминатора, без особого интереса посматривал за борт. Растрепанным ватным покровом простирались под крылом плотные светло-серые облака. А выше синело совершенно безоблачное небо. Мерный рев двигателей убаюкивал своей монотонностью, и Иннокентий Всеволодович хотел было уже прикрыть глаза, когда услышал голос соседа справа:

– Красотища какая, правда?

Он невольно повернул голову и согласно кивнул. А тот продолжил:

– Никогда бы не подумал, что на такой высоте голуби летают…

Выделенное интонацией слово «голуби» резануло слух и заставило вздрогнуть. Глаза сами собой расширились, а ладони неприятно увлажнились от нахлынувшего волнения.

– Ну что ж вы на меня смотрите, как, простите, незабвенный Ильич на проклятую мировую буржуазию? – Незнакомец едва заметно усмехнулся. – Вам привет от Ивана Ивановича…

– Вы, вероятно, ошиблись, – вымученно улыбнулся Монахов. – Среди моих знакомых никакого Ивана Ивановича нет.

– Если и ошибся, то только в том, что на такой высоте летают голуби, – ответил сидящий справа. – Это о пернатых. А вы – птица другого полета. Так, Иннокентий Всеволодович? Извините, не пристало обращаться к вам по оперативному псевдониму. Мы ведь интеллигентные люди. И объединяет нас с вами в данном случае одно дело.

– Какое еще дело? – нервно спросил Монахов, хотя уже прекрасно понял: ошибки быть не могло. Подсаженный к нему сосед – человек генерала Багаева.

– Давайте прекратим ненужные пререкания. Они ни к чему хорошему не приведут. Не изображайте из себя недоумка. Слушайте, что вы должны сделать. По прилете в Ташкент вас загребут прямо в аэропорту «Ташкент». На выходе из здания. До автостоянки не дойдете.

– ???

– Да, да. На глазах у тех людей, которые приедут вас встречать.

– Но…

– Так надо. И поместят в изолятор временного содержания. Главное: на предварительном следствии не даете никаких показаний. От всего на свете отказываетесь. «Дипломат» с деньгами, говорите, не ваш. Вам, мол, его подкинули. И так далее. Мы позаботимся, чтобы вас там продержали недолго.

– Но кто же мне поверит, если задержат с этим чертовым саквояжем? Наверняка и понятые будут, и видеосъемка задержания…

– Правильно. Не поверят.

– Тогда зачем меня сажать?!

– Не сажать. Задерживать. Временно. Для того чтобы затем успешно… выпустить на свободу.

– Ерунда какая-то…

– Думайте все, что вам угодно. Но делать будете так, как вам сказано. Иначе Иван Иванович будет вами крайне недоволен. Вы меня поняли?.. Да! – словно вспомнил незнакомец. – После освобождения тем, к кому летите, скажете, что деньги везли в Ташкент для сбыта. Получили их от некоего Шапарина в Ленинграде. Знаете такого?

Монахов кивнул. Василий Шапарин был достаточно известным на Северо-Западе фальшивомонетчиком. Известным, понятно, среди своих.

– О том, что деньги Серегина, говорить ни кому не нужно. Бизон должен быть ни при чем. Он вам за это благодарен будет. За Шапарина не переживайте. – Незнакомец взглянул на часы. – Сейчас двадцать один восемнадцать. Ровно два часа восемнадцать… О! Уже девятнадцать минут назад, с ним произошел несчастный случай. Царство ему небесное. Хороший, говорят, был человек. Вот так бывает. Все под одним небом ходим. Желаю удачи. – И он сделал вид, что моментально уснул.

Разговор можно было считать оконченным. А Монахов словно ощутил на себе металлический «строгий» ошейник, накинутый Багаевым. И – не дернуться, не освободиться. Чуть потянешь – острые шипы тут же вонзятся в кожу, а петля-удавка перетянет горло. Остается лишь одно: ходить ровно и не делать резких движений.

Предгорья Тянь-Шаня. Окрестности Проклятой равнины

В горах темнеет рано. Ночь здесь вязкая, суровая и холодная. Каждый скальный выступ, любое ущелье или пропасть таят в себе множество неожиданностей. Но самую большую угрозу всегда несли с собой люди.

…А люди подходили к аулу, где совсем недавно утихли жуткая пьянка и оргии, со всех сторон. Бесшумно и скрытно. Собственно, они могли и не маскироваться. Женщины, старики и дети никакой опасности не представляли, а мужчины пребывали в состоянии глубокого и тяжелого алкогольного сна.

Нечто похожее бывало в этих горах в годы, Гражданской войны, когда здесь щедро сеяли смерть кавалеристы легендарного красного командира Семена Михайловича Буденного. Разве что крадущиеся в селение люди были одеты не в краснозвездные папахи, а в традиционные национальные чалмы и стеганые ватные халаты – чапаны. Каждый из них в руке держал нож.

Без суеты и неразберихи незваные гости разошлись по жилищам. Сделано это было так быстро и споро, что можно было без труда предположить четкую организацию их действий и тщательную предварительную договоренность.

Спустя какие-то пять-шесть минут те же ночные пришельцы по-прежнему молча и бесшумно покинули пределы горного селения, растворившись в густой и непроглядной темени тянь-шаньских предгорий.

Все взрослые мужчины аула так и остались лежать в своих хижинах с перерезанными глотками. В воздухе поплыл солоновато-сладкий запах свежей, не успевшей еще остыть крови. Напавшие действовали в высшей степени хладнокровно и профессионально.

То же самое в это время происходило во всех кишлаках и аулах, прилегающих к Проклятой равнине – плантациям опиумного мака и конопли, принадлежащим корейцу Киму. Теперь они остались без окружной охраны, кордоны были умело ликвидированы неизвестными. Внизу, на равнине, остались лишь немощные, обезумевшие от наркотиков сборщики урожая и немногочисленная охрана поселка Йигирма. Но и их ждала беда.

…Рассвет только начал растекаться по горам. Рабы вышли в поле и приступили к выполнению своей ежедневной работы, когда со стороны горных гряд послышался нарастающий гул. На слух казалось, что сюда приближается в бешеной скачке табун диких лошадей, готовый снести на своем пути все живое. Но кони были оседланы и несли на себе всадников.

Вооруженные джигиты стремительным галопом двигались к плантациям опиумного мака, раскинувшимся на Проклятой равнине. Черной тучей. И веяло от них смертью. С гиканьем, привстав на стременах и размахивая над головами кто – шашкой, кто – пикой, они надвигались с противоположной стороны гор. Казалось, ничто не удержит их, никакая сила не остановит.

…На плантациях гнули спины невольники. Кетмени[89] в их руках долбили ссохшуюся в камень глинистую почву, вырывая неглубокие канавки, по которым вскоре пойдет вода. По участкам разъезжали верховые надсмотрщики с плетями и охотничьими карабинами. Они-то и заметили первыми приближающуюся опасность.

Надсмотрщиков было человек десять. Надвигающихся всадников – не менее сотни. Надсмотрщики заметались в панике, беспорядочно выкрикивая команды рабам, в которых и сами бы не разобрались. Всадники шли на них ровно, стремительно и неотвратимо.

Рабы, увидев наконец подступающую опасность, кинулись врассыпную. Их примеру последовали и надсмотрщики, не сделав ни одного выстрела.

Люди с плантаций бежали к горам в надежде укрыться. Но старания их оказались тщетны. Несущаяся во весь опор сотня, подчиненная чьей-то холодной воле, рассредоточилась, отсекла их от спасительных гор и принялась рубить шашками и колоть пиками направо и налево. Истошные крики о помощи летели над Проклятой равниной.

Тех, кто спотыкался и падал, затаптывали копытами коней. Бегущих быстро настигали, и тогда клинки рассекали тощие, опаленные солнцем тела от плеча до пояса, а пики пронзали насквозь, вырывая зубчатыми наконечниками куски мяса.

По выдолбленным сухим глинистым канавкам обильно потекла горячая, парящая на жарком солнце и чернеющая на глазах кровь.

Вскоре все было кончено. На плантации и в поселке Йигирма не осталось ни одного живого обитателя, за исключением детей и древнего старика, вышедшего на крики да так и оставшегося стоять возле своей хибары.

Напавшие сбили детей в кучу, поддавая им плетями и не обращая никакого внимания на вопли и слезы. Старика пока не трогали.

Среди всадников выделялся один. Он восседал на Низкорослом и лохматом киргизском скакуне. Голову его покрывала ослепительно белая чалма, а на плечи был наброшен вышитый золотом чапан нежно-бирюзового цвета. Руки украшали золотые перстни, а на ногах были сапожки-ичиги из тонко выделанной кожи.

Он посмотрел на детей и коротко бросил:

– Убрать!

«Убрать» означало уничтожить. Несколько всадников принялись тут же загонять детей в один из домов. Другие старательно обложили каменное строение сухой соломой, напихав ее и внутрь жилища. И вот уже вспыхнуло пламя, и тотчас раздались душераздирающие крики. Все, кто был загнан в дом, горели заживо.

– Ну подойди сюда, Карамор! – приказал обладатель золотых перстней и белоснежной чалмы. – Узнаешь меня?

– Как не узнать, Миркузий-ака! – заискивающе ответил старик, стараясь перекричать вопли пожираемых огнем детей.

Да, человек в белой чалме был не кто иной, как Миркузий Мирвалиевич Султанов.

– Хорошо, что узнаешь. Как видишь, я жив. А вас всех уже давно заждались на небесах! Ха-ха-ха!

Его смех был поддержан хохотом сотни головорезов.

– И ты, продажная Собака, слуга белоухих[90], примешь от меня смерть. Наше время пришло. И корейца твоего я достану. И всех, кто с ним. Ибо такова воля Аллаха! – торжественно произнес Султанов.

Его слова и особенно упоминание Всевышнего были приняты одобрительными возгласами.

– Проклятая равнина теперь принадлежит мне! Я здесь хозяин! И я хозяин в этих горах!

Окончив свою короткую речь, Султанов жестом указал, чтобы убрали и старика. Уже через три минуты немощное его тело было насажено на толстый, вбитый в землю кол.

Плантации корейца перестали существовать.

Ленинград

Лев Исаакович Краманский-Горлов, любитель предметов старины, страстный коллекционер живописи и благородных камней, еще неделю назад пригласил к себе в гости давнего приятеля. Обговорил время встречи заранее, зная, что тот – человек занятой и каждый час его жизни расписан по минутам.

Они познакомились на одной из выставок современных художников. Незнакомец подошел к Льву Исааковичу в тот момент, когда он глубокомысленно замер перед холстом Андрея Щелкунина, на котором автор изобразил полуобнаженную диву с мечом и розой, бесстрашно вставшую на пути огнедышащего дракона.

– Великолепно проработан крупный план! – услышал Лев Исаакович голос за спиной. – А вот задник в правой верхней части пустоват. Вам не кажется?

Оглянувшись, увидел рядом импозантного, преклонных лет мужчину, одетого в роскошный светло-серый шерстяной пиджак и шерстяные черные брюки. Опирался незнакомец на трость красного дерева, украшенную массивным бронзовым набалдашником.

– Знаете, я, пожалуй, соглашусь с вами! – торопливо ответил Краманский-Горлов. Он почему-то смутился, как будто его застали подглядывающим в замочную скважину. Благообразный же вид пожилого человека успокоил его.

– Хотите что-то приобрести? – мягко поинтересовался незнакомец, элегантно поигрывая тростью.

– К сожалению, не вижу ничего подходящего. Уровень мельчает…

– Отчего же! – удивился тот. – Меня лично тот же Щелкунин порадовал двумя потрясающими работами. Дороговато пришлось заплатить. Но всяческие сожаления покинули меня при более детальном рассмотрении произведений. Мне кажется, за Андреем Витальевичем вскорости будет первое слово. Поверьте, у него большое и славное будущее.

– Как? Вы уже купили его картины? Но ведь он и не выставлялся по большому счету. Как вам это удалось?

– Мы давние друзья с мастером.

– Ах вот как, – понимающе закивал Лев Исаакович. – Тогда конечно. Но, я думаю, лучших-то картин он вам не продал. Знатоки поговаривают, что «Столп мироздания» и «Мальчика в солнечных лучах» он как зеницу ока бережет для международной выставки.

– Именно эти работы я у него и купил, – ошарашил Краманского-Горлова импозантный старик.

– Да что вы говорите!..

– Хотите взглянуть? – благодушно поинтересовался тот.

Лев Исаакович замялся. Ему очень хотелось не только посмотреть на эти работы, но и попытать счастья перекупить их.

– Право, мне неловко напрашиваться, – пробормотал он. В среде истинных знатоков и почитателей искусства живописи, а тем более коллекционеров не принято проявлять излишнюю назойливость.

– Кхе-кхе! – довольно хохотнул старик. – Я далек от мысли, что вы наведете на меня порчу или вздумаете меня… кхе… ограбить. У вас, знаете ли, взгляд подлинного ценителя. Не тушуйтесь. Я приглашаю вас. И не принимаю никаких отговорок. Вы мне нравитесь, молодой человек.

Лев Исаакович действительно был моложе своего собеседника как минимум лет на двадцать. А приглашение, прозвучавшее вот так запросто, не давало ему никакой возможности отказаться. К тому же отказываться не хотелось. Тут пахло большой удачей.

Через минуту они уже познакомились, обменявшись визитками. А спустя два с половиной часа пили кофе в тарховском доме Игоря Ивановича Серегина. Первая их встреча завершилась предварительной договоренностью о покупке одной из картин модного художника Андрея Щелкунина. Бизон уступил своему новому приятелю «Мальчика в солнечных лучах», поимев на этой сделке восемьдесят процентов чистой прибыли.

Потом они еще много раз встречались при различных обстоятельствах. И всегда были друг о друге самого хорошего мнения. Однажды Лев Исаакович, зная могущественные связи Серегина, попросил его об одной услуге. Помочь переправить в Германию бронзовую статуэтку восемнадцатого века. Тот отнесся к его просьбе легко и просто. Так же просто и легко статуэтка величиной с пол-литровую кефирную бутылку оказалась в Мюнхене по адресу, указанному Краманским-Горловым. С тех пор Игорь Иванович стал для Льва Исааковича подобием божества.

Сегодня же Лев Исаакович ждал у себя Серегина с трепетом. С его помощью он рассчитывал провернуть довольно опасную операцию по вывозу из страны очередной партии товара. Что именно за товар, Краманский-Горлов Игорю Ивановичу пока не говорил. Да и договаривались о встрече они по телефону. Всего не скажешь. Теперь предстояло убедить Серегина в крайней необходимости и обоюдной выгоде этой сделки.

Бизон, в свою очередь, весьма и весьма дорожил отношениями с Краманским-Горловым. Тот, сам того не подозревая, снабжал его информацией о коллекционерах города и выставляемых на подпольные торги шедеврах.

Во всем предельно аккуратный, Игорь Иванович прибыл в гости вовремя, минута в минуту, лишний раз подчеркнув свою пунктуальность и уважение к хозяину дома. Для его супруги, Миры Иосифовны, не забыл прихватить по дороге крупную розу на длинном изящном стебле.

Как и принято в деловых кругах при ведении серьезных переговоров, обошлись без обильного застолья, уединившись в рабочем кабинете Льва Исааковича. Хозяин предложил напитки, и Игорь Иванович позволил себе лишь бокал сухого «Mapтини» со льдом. Краманский-Горлов налил себе тридцать граммов шотландского виски и закурил.

– Видите ли, Игорь Иванович, передо мной встала проблема, которую без вашей помощи ни как не решить.

– Все, что в моих силах… – пообещал Бизон.

– С давних пор – вот уже лет пятнадцать – меня живо интересуют камни. Это, понимаете ли, страсть на всю жизнь. Стоит лишь раз соприкоснуться.

– Так-так-так. – Бизон насторожился.

– Из всех камней, так уж повелось испокон веков, в первую очередь заслуживают уважения алмазы. И я, признаюсь, грешен. Ну не могу устоять перед красотой! – картинно всплеснул руками Лев Исаакович.

Бизон понимал, что его партнер осторожничает, заходит издалека. Но не торопил его, дал возможность высказаться. Сам же принял позу внимательного слушателя, преисполненного желанием оказать ближнему посильную помощь.

– Если б вы только знали, во что мне обходится эта моя привязанность! – наигранно-обреченно выдохнул Краманский-Горлов. – Вы, Игорь Иванович, единственный человек, которому я могу довериться. Картины, антиквариат – чепуха. Главное же в моей бренной жизни – камушки.

– Не сомневаюсь, что вы знаток в этой области, – «подогрел» Бизон.

– Еще бы! – оживился более прежнего ЛевИсаакович. – Только представьте себе: человек узнал этот твердый, блестящий, играющий всеми цветами радуги камень еще на ранних стадиях развития цивилизации! – Глаза Краманского-Горлова загорелись фанатичным огнем. – Человек стал искать этот камень, собирать его, любоваться им, украшать им свою одежду и оружие, использовать при изготовлении религиозно-культовых предметов и символов власти! Алмаз, превращенный посредством огранки в бриллиант, – вот истинная ценность и единственная непреходящая власть над человечеством!..

«Так чего ж тебе нужно, – думал Бизон, слушая собеседника. – Богатства или власти… над человечеством? Хотя,, из первого вытекает, как правило, второе».

Похоже, Лев Исаакович уловил что-то из потаенных мыслей Бизона, потому что вдруг резко прервал пылкую речь и устало склонил голову:

– А я что? Я – маленький, ничтожный человек, часто не в силах совладать с эмоциями и тягой к прекрасному…

– Так в чем же все-таки проблема? – спросил Серегин исключительно для порядка. Он уже наверняка знал, с какой просьбой обратится к нему Краманский-Горлов.

– Вы – человек со связями. К тому же не раз помогали мне, – ответил Лев Исаакович. – Помогите же и в этот раз. Пропадут ведь камни в этой стране! – Он уже не скрывал отчаяния.

– Вы имеете в виду вывоз камней за границу?

– Да! – излишне торопливо ответил Лев Исаакович, И Бизону стало совершенно ясно: Краманский-Горлов собирается свалить из Союза. С концами. И естественно, горит желанием прихватить с собой всю свою коллекцию бриллиантов. Дела. И сколько же их у него?

Игорь Иванович был достаточно хорошо осведомлен, что помимо официального алмазного рынка, к которому Краманский-Горлов не имел ни малейшего отношения, существовал и так называемый черный рынок. Высокие пошлины, налоги на алмазы, особенно ограненные, заставляют фирмы искать пути неофициального сбыта товара. Только по официальным данным, в США из Великобритании, Венесуэлы и Бразилии ежегодно ввозятся контрабандой алмазы на сумму более сорока миллионов долларов. Но что такое официальные данные? Реальность гораздо впечатлительнее. Сорок миллионов – несчастные крохи, которые таможенникам удалось задержать при нелегальном провозе.

«Краманский-Горлов, конечно, не Рокфеллер, – думалось Бизону. – Но потрясти его мошну будет очень даже пользительно».

– Я приложу все силы, чтобы помочь вам, Лев Исаакович, – спокойно и убедительно выговорил Бизон.

Вздох облегчения вырвался из груди хозяина дома. Конечно, к кому еще обратиться за помощью? Более душевного и отзывчивого человека, чем Игорь Иванович, Лев Исаакович в Ленинграде не знал.

– Я искренне буду вам благодарен! – обрадованно заговорил Краманский-Горлов. – От общей стоимости камней… – Тут Лев Исаакович хотел было назвать размер своей благодарности, прикинув в уме, что полутора процентов будет вполне достаточно. Но Серегин решительно опередил его:

– Пять процентов меня устроят, – произнес буднично, словно речь шла о сотне-другой советских «деревянных» рублей.

– А-ап!.. – судорожно глотнул воздух Краманский-Горлов. – Но…

– Нет-нет! – выставил Бизон перед Львом Исааковичем раскрытые ладони и чуть улыбнулся. – Большего и не предлагайте. Пять процентов и – ни цента сверху. Я человек не жадный и к близким людям отношусь с должным уважением.