Невоплощенная темная сила приходит на зов, возжелав стать реальной. Есть два основных типа магических операций: вызывание духов и путешествие по эфирам в астральном теле, в ментальном теле и мистических состояниях, близких к самадхи индийских йогов. Некоторые из эфиров обладают сексуальной энергией, другие инертны по отношению к человеческой психике, иные способны убить. Чернокнижники Средневековья умели вызывать духов тьмы, и демон появлялся в магическом топазе. Изрыгая дикую брань и хохоча, он мог изменять свою внешность, являясь в образе любимой женщины мага, или в виде змеи с человеческой головой. Чтобы очистить площадку черномагической инвокации после сеанса вызова духов, адепты разжигали костры на этом месте. И участившиеся пожары на телебашнях о многом говорят посвященным в эту тайну.

Эфир – еще непознанное оружие. Телевизор – магический топаз, всевидящее око, лучевой раструб, направленный в каждый дом, в каждую комнату. Зачарованный мозг не может противостоять эфирным воздействиям. Он неизбежно пропитывается эфиром и начинает жить иллюзиями. Он создает собственный мир, не имеющий ничего общего с миром реальным. Эта иллюзия иллюзии – наркотик будущего, и тот, кто первым понял это, станет властелином мира…»

Глава шестая

Зеркало черного тролля

Сашка не удивилась, когда в конце дня ей позвонил Натан и предложил прогуляться. Часом позже Илья должен был подвезти вазу «для опознания». Он все же уговорил Сашку показать вазу Гурецкому, так как только он мог назвать истинную цену сокровища и засвидетельствовать его подлинность.

Натан встретил ее возле зеркально-золотого лифта, нескромного земного символа эфирной империи, галантно коснулся Сашкиной руки сухими холодными губами.

– Прогуляемся, Сашенька?

Сашка растерянно кивнула.

Перед встречей Натан тщательнее обычного побрил лицо, но впадины щек и носогубная складка отливали синевой, как это бывает у мужчин южной расы. В черном английском костюме он напоминал мафиози средней руки. На шее поблескивала золотая цепь. Плечистый и гибкий, как цирковой гимнаст, он был ростом с Сашку, но казался ниже.

Сашка отметила еще одно странное свойство Натана. В его присутствии вытоптанный берег пруда, опрокинутый в его застоявшиеся воды пестрый дворец и выморочные кусты обретали философскую завершенность и опасную глубину зазеркалья.

Вышагивая рядом, Натан откровенно любовался Сашкой.

– А знаете, Александра, не вознестись ли нам на «девятое небо»? – с беспечной улыбкой предложил он. – Мы ощутим силу ветра, который раскачивает стометровый шпиль как сосенку, словно вся башня гудит изнутри и переминается на своих лапах. Даже безобидный риск освежает чувства. Заодно я проведу небольшую экскурсию по студиям… Я покажу вам отдельный подъезд для лимузинов и шестую студию: особую, правительственную. Она спрятана в подвале, за дверью весом в шесть тонн. На случай подземных толчков или иных потрясений ее стены укреплены амортизаторами и изолированы от любых воздействий, как яйцо Фаберже. А ее шестой номер не более чем игра слов, вернее номеров.

– По-моему, современное телевидение напоминает не храм, а кривое зеркало Черного Тролля. Вам не кажется, Натан, что ваше взбесившееся зазеркалье задумало посмеяться над Всевышним?

– Браво! Браво! Отличный журналистский ход! Но взгляните правде в глаза: человек есть обезьяна Бога. Он создание земное, грубо-материальное. Здесь, в этом мире, он лишь видоизменяет и преобразует земное вещество, он божок грубой материи, гном-кобальт, занятый бесконечной перековкой металла и копанием новой руды. Но еще немного, и этот карлик вдохнет в металл и кристаллы свой дух и разум, и его дитя быстро перерастет своего создателя. На этом задача человека во вселенной будет успешно завершена. Как только электронное дитя научится обходиться без помощи папаши, оно зачеркнет своего родителя, как примитивную биологическую ступень.

Современный так называемый человек – это больное животное, и оно получает сладкий напиток из наших рук. Пройдет совсем немного времени, и люди изберут мир двухмерных иллюзий как единственно реальный. По планете прокатятся бунты отлученных от экрана; тех, у кого отнят хлеб зрелищ, их наркотик, их вино забвения.

Сашка молчала, беспомощно оглядываясь по сторонам.

Гурецкий вел Сашку по зеркально-вылощенным коридорам, по пути заглядывая в сияющие залы. Натан проходил всюду, подобно человеку-невидимке, и его всепроникающий статус магната крупнейшего медиа-холдинга распространялся и на Сашку, до сих пор не видевшую внутренней жизни телевидения во всей ее необъятности. В студиях вскипало, булькало, вываривалось, пучилось разноцветными шариками и разряжалось трескучими аплодисментами телевизионное варево.

– «Что наша жизнь? – Игра-а-а!» – неслось заливистое ржание из рассадника интеллекта. Познания «знатоков» были воистину энциклопедическими, и драматические моменты мозгового штурма впечатляли не менее, чем сумма, брошенная на кон. Но, судя по всему, блистательные осколки мира в головах знатоков не складывались в целостную картину, хотя причудливая мозаика, как в детском калейдоскопе, поражала неискушенных телезрителей, давно забывших половину таблицы умножения.

– Нет, наша жизнь не игра, а комедия, фарс, – развязно комментировал Гурецкий. – Причем если представить создателя нашего мирка простым фокусником, а лучше комедиантом, то многое становится понятным.

В соседней студии крутилось популярнейшее в народе шоу высоколобых «знатоков», занимавшее южный полюс массового интеллекта. Из убогой, но познавательной игры оно быстро мутировало в семейный самодеятельный концерт с халявной раздачей электротехники и автомобилей. Пресыщенный всенародной любовью затейник между радостными воплями с усталой ненавистью глядел на поющих и пляшущих гномиков. Глаза его тяжелые, прокисшие, давно потеряли способность смеяться.

– Россия навсегда останется общинной страной, и в ней, как нигде, силен психический закон сопереживания и отождествления. И не стоит ломать эту особенность русских. Гораздо интереснее и полезнее использовать ее. Посмотрите на этих донельзя счастливых людей. Типичный образ социальной идиотии. Счастливы участники шоу, счастливы нарядные зрители в зале. Счастливы полуголодные, полупьяные «пролетарии» по ту сторону экрана, счастливы нищие, годами сидящие без зарплаты. Счастливо население опасных для жизни трущоб, счастливы зеки, которым за ударный труд разрешили посмотреть телевизор, и старушонки, выкинутые в дом престарелых, счастливы у своего единственного на весь этаж моргающего ящика. Рулетка – генератор виртуального счастья работает ритмично, и каждый волен отождествить себя со счастливчиком, облагодетельствованным кумиром. Эти игры придуманы хитрыми и расчетливыми людьми.

А кстати, Сашенька, хотите стать героиней моего нового проекта на экзотических островах? Это будет нечто небывалое. Тропический загар, поцелуи океана и легкая банановая диета еще более украсят вас. Я уверен, у вас все получится… Но есть одно «но»… Островитянки должны быть максимально эротичны и раскованны: во время просмотра островных приключений срабатывает эффект «замочной скважины» – еще одно изобретение наших телеоператоров. Представьте, каждая особь мужского пола уверена, что только ему посчастливилось заглянуть под бикини «звездочки». А каждая женская особь фертильного возраста в мыслях обнимает лакированный солнцем и морем героический торс.

И вот что, вы поедете туда с Ильей! Медовый месяц на Фиджи. О, это будет суперпроект! Мы назовем его «Азбука Любви», нет, лучше «Остров Любви»! На коралловых атоллах вы будете проявлять чудеса изобретательности и выносливости ради редких свиданий под прицелом телекамеры. Вы вернетесь весьма состоятельными по мировым меркам людьми, замученными всенародной любовью. Вы станете родными в каждом доме, где есть телевизор, в столице и в захолустном поселке, в ауле и стойбище. Наше шоу будут транслировать в тридцати странах мира. Одно лишь краткое турне по всем этим странам займет около года.

Вы согласны принять участие в проекте, Сашенька?

– Пока не знаю…

– А я уверен, Илья загорится, просто вспыхнет как бенгальский огонек, узнав о том, что мы с вами придумали. Разумеется, на телевидении и в шоу-бизнесе есть женщины красивее вас, но в вас, Сашенька, есть будоражащая тайна, неразгаданный мотив, неприрученная сила Севера. Знаете, я много ездил по свету, но эту изюминку встречал только в русских женщинах.

– Благодарю от имени всех русских женщин.

– А здесь в полуподвале располагается знаменитая студия «69». Настоящее адское дно, и его по праву занимают разжиревшие педерасты, фриковатые старушенции типа пани Брони и развратные карлики.

– Но вы обещали полет, а не спуск в клоаку.

– Ах да, простите, я думал вам будет любопытно…

Натан не договорил, распахивая перед Сашкой дверцы скоростного «рабочего» лифта.

Они взлетели на непронумерованную высоту, обозначаемую неприметной кнопкой, и оказались внутри шпиля. Туго натянутые стальные тросы вибрировали под напором ветра. Под обшивкой посвистывал ветер. Сашка зачем-то потрогала рукой пыльную чешую проводов. Каждый был толщиной с ее руку. Кабели передающих антенн ежесекундно отправляли в эфирное пространство мириады призрачных существ. Их тела были распластаны в высокочастотных волнах, разложены по спектру, их голоса переведены в ультра– и инфрадиапазоны. Они неслись подобно урагану, и стаей бездомных духов опоясывали планету. В конечной точке своего разбега они расплющивались о магические зеркала экранов и обретали призрачную жизнь и недолгое воскресение.

С монтажной площадки Сашка осмотрела город, похожий на загадочное существо, распластанное, как на хирургическом столе, распятое по четырем сторонам света. Его вены и артерии были вскрыты, по ним перекатывались шарики светящейся ртути, его чуткие нервы, вернее тысячи километров проволоки, заставляли его тело звенеть и светиться. Асфальтовая короста, струпья и язвы котлованов покрывали его, как потрескавшаяся кожа. На горизонте дымили трубами его легкие, обдавая чрево теплом и паром. Зубчатая корона Кремля сжимала его лоб и как дерзкий штырь торчала в небо башня Останкино.

– Я бросил мир к твоим ногам. Все это твое, Александра, – Натан цепко удерживал ее за плечи. Щекой Сашка чувствовала его дыхание, ледяное, как верховой ветер. На миг ей показалось, что она летит над дымным сумраком города, подхваченная когтистым существом. Крылатая тень закрыла половину неба. Вихрь рвал куртку, обдирал Сашкино лицо.

– А что взамен? – сквозь вой ветра прокричала Сашка.

– Душу, твою живую душу, неосязаемую и тоскующую, – прошептал он ей на ухо.

– Наша игра в искушение затянулась. Пора вниз, на землю.

Илья ждал их в зимнем саду на промежуточном уровне башни. Отирая платком бледное, влажное лицо, он нервно расхаживал по искусственной роще. Сашка, извиняясь за опоздание, поцеловала его нежней и дольше, чем полагалось по ритуалу встречи.

Служитель в фиолетовой униформе уважительно прикрыл дверь снаружи, чтобы им никто не помешал. Из спортивной сумки Илья достал несгораемый кофр, щелкнул кодовым замком и извлек чашу.

– Возможно ли?! – Натан стиснул в ладонях полусферу из мерцающего камня. – Это Грааль! Оракульская чаша! Ее держал в руках сам Мелхиседек, царь Салимский и Царь Мира!

В разгоряченное лицо Сашки ударил внезапно родившийся ветер. Натан как в бреду нашептывал в чашу слова-заклинания:

– В этом «Ковчеге» жизнь мира. Некогда, вернее в священном безвремении, космический свет пролился в чашу материи, и Грааль был его первой каплей. Эта реликвия соединяет миры… людей и духов. Владеющий ею непобедим, как Царь Земли, Князь Завета…

Натан умолк, не выпуская из рук чаши.

– Нат, а сколько может стоить… В долларах, разумеется? – Обескураженный Илья спешил вернуться в мир привычных величин.

– Такие предметы, дорогой мой, цены не имеют. Нельзя продать Кремль, храм Покрова на Нерли, исток Волги. Также нельзя продать Чашу Искупления. Оскорбленные святыни способны мстить, как это случилось с копьем Лонгина-сотника, гробницей Тамерлана и фамильным кольцом Николая Второго. Отдайте мне чашу и живите спокойно.

Натан цепко сжимал в ладонях чашу. Кончики его бледных пальцев немного просвечивали, словно он держал яркую лампу.

Илья хлопал ресницами, ничего не понимая.

– То есть как это отдайте…

– Мы с Сашенькой уже обо все договорились. Я заявляю вас на участие в шоу «Остров Любви». Это новая редакция «Одинокого героя». Единица рождает двойку, вполне эзотерическая концепция. Время – ноябрь–декабрь, самое холодное и неуютное время в промозглой Московии. Все будет заранее отрежиссировано, через два месяца первобытной борьбы, интриг и выживания в нечеловеческих условиях тропиков ваши конкуренты будут с позором изгнаны с островов. Ваше воссоединение произойдет в новогоднюю ночь. Все транслирующие спутники Земли покажут ваши счастливые «звездные» лица. Вы станете новыми Адамом и Евой, талисманом человечества на целый год.

– Нет, я отказываюсь, – поспешно сказала Сашка.

– Замолчи. Ты еще не знаешь, от чего ты отказываешься, – прошипел Илья, впиваясь ногтями в Сашкино запястье. – Натанушка, нам надо подумать…

– Нет, нет, не спешите. Старый Натан – не тать и не насильник. Я готов подождать, пока вам наскучит ваша игрушка и вы сами подарите мне чашу.

– Этого не будет! – в запальчивости выкрикнула Сашка.

Чтобы немного успокоить Сашку и Илью, Натан пригласил будущую «звездную пару» в ночной закрытый клуб «Транс», самый модный среди специфических мест увеселений.

В уютном, обитом красным бархатом зале подсвечивали тусклые оранжевые фонарики. Между канканом и номерами варьете трое проголодавшихся «заговорщиков» уминали салаты и запивали винами из личной коллекции хозяина клуба. Илья потратил немало сил и терпения, чтобы его невеста не выглядела «дворняжкой» в местах, подобных «Трансу», но назло своему наставнику Сашка спокойно запивала кальмаров красным вином и «забывала» сбрызнуть устрицы лимонным соком.

На эстраде качал перьями, трещал веерами, шелестел плюмажами, скрипел резиной и клепаной кожей потный кордебалет. Солировали почти полностью раздетые «дивы». По уверениям Натана, все они были трансвеститами. На дерзкие тела танцовщиц и стриптизерш Сашка всегда пыталась смотреть глазами Ильи и находила это зрелище излишне возбуждающим. Сердце ее заходилось от первобытной ревности. Узнав, что фантастически красивые дамы на сцене вовсе не женщины, Сашка успокоилась и перестала ревниво шпионить за Ильей.

К полуночи воздух в «Трансе» раскалился. Лед мгновенно плавился в бокалах, все вина казались отвратительно теплыми, а закуски зеленели и портились еще в руках официантов. Натан ослабил галстук, прикрыл веки от нестерпимого сияния нагих тел на сцене. Разгоряченный Илья нашел и незаметно погладил Сашкино колено.

Сцена надолго опустела. Среди завсегдатаев «Транса» волнами прокатывалась истерика. Ожидалось явление некой «звезды».

Наконец имя было объявлено:

– Хельга!

Зазвенели ледяные аккорды Сен-Санса, сверху на сцену пролился одинокий голубой луч. В потоке света среди вспыхивающих пылинок плыла танцовщица. Холодное, недосягаемое видение балансировало на кончиках атласных пуантов, густая фата скрывала лицо, свадебное платье по-зимнему искрилось. Не открывая лица, снежная королева уплыла во мрак. Когда мертвенный голубой луч вновь нащупал танцовщицу, Хельга уже освободилась от чопорного белого платья. Ее плечи и гибкие руки сияли, осыпанные зеркальной пыльцой. На голове колыхались белоснежные перья. На груди рдел рубиновый страз. Танец «умирающего лебедя» оказался чередой балетных па и медленных ленивых кружений. Сашка невольно вздрогнула, глядя в холеное, развратное, гибельное лицо Хельги.

Илья перестал жевать, так и сидел с полным ртом, в его глазах танцевали голубые призраки. Сашка понимала, что и с нею происходит неладное. Болезненная истома и звериное возбуждение разбирали ее изнутри, словно ее минутным испугом воспользовались демоны тайного блуда.

Умирающий Сен-Санс сменился рокотом волн. Хельга вздрогнула и забилась в конвульсиях, как если бы боль и предчувствие смерти пронзили ее насквозь. Резким движением она сбросила маленькую, унизанную жемчугом шапочку-тюрбан с пышными белыми перьями. Под шапочкой оказалась колючая мальчишеская стрижка. Волосы у Хельги были серебристо-белые, синие в свете прожекторов. Музыка понеслась визгливым рваным рокотом, и Хельга задергалась в неистовом танце. В зале поднялся свист и гвалт. Завсегдатаи вскакивали с мест. Неудержимая скотская похоть текла со сцены в зал вместе с клубами адской серы и запахом нагретых духов. Тело Хельги играло в сполохах света, струилось тренированными мышцами, билось под музыку бездны и прилюдно обнажало паскудную правду, звериное естество, лишь слегка прикрытое человечьей маской.

Илья, казалось, оцепенел.

– Что с ним, Натан? Помогите же!

Чтобы немного успокоиться, все трое вышли в ночной сад. Сквозь плети дикого винограда дрожали огоньки свечей, белели сервированные столики. Они сели в маленьком, увитом зеленью павильоне.

Натан что-то шепнул официанту. Стол накрыли на четыре персоны.

Хельга вышла в сад разбитой «балетной» походкой. Ее стопы и кисти рук были немного крупноваты для «природной женщины». Об умиравшем лебеде напоминала лишь белая пуховая горжетка, небрежно брошенная на плечи, и рубиновое колье в ложбинке между дьявольских грудей. Она села спиной к свету, высоко закинув ногу на ногу, закурила длинную дамскую сигарету. На кончике ее ноги покачивалась алая атласная туфелька. Лицо тонуло в тени, но Сашка вновь испытала ужас и волнение от ее близости.

– Не ожидал тебя встретить здесь, – тяжело ворочая языком, проговорил Илья.

– Потанцуем, Александра! – Не дождавшись согласия, Натан положил руку на Сашкину талию, подхватил ее и закружил под едва слышную музыку.

– Не бойтесь за вашего суженого. Хельга – не человек. Она, он, оно… Какая разница? Поверьте, она больше женщина, чем вы. Да! Для вас, Сашенька, быть женщиной просто и привычно, «как ключ повернуть», а для нее быть женщиной – трагедия, бесконечная сладкая мука. Но он и мужчина. Под платьем от Кардена, под тугим бельем он скрывает свой дар. Хельга – мистический андрогин, двуполый оборотень с бездонными зрачками, красавчик-гермафродит Астарот, божественное создание, и не вам, простым смертным, тягаться с ним, хотя, если честно, все мы внутри вполне андрогины и нисколько не страдаем от этого.

– Скажите, Илья знал ее… его прежде?

– Знал, но именно его, и прежде…

– Зачем вы сделали это?! Чтобы показать свою власть над нами?

– Нет, всего лишь для того, чтобы вы простились с некоторыми иллюзиями.

– Иллюзиями?!

– Да. Видите ли, человек вовсе не хозяин своей судьбы. Ему не дано власти над чувствами, событиями, роком. Тот, кто понял это, достоин узнать больше. Намного больше… Девочка, я всего лишь приоткрыл перед тобой истину о мире и людях…

– Ты лжешь! Такую комедию мог устроить только подлец!!!

– Да, я подлец, но вы нужны мне, Александра… Неужели вы еще не поняли этого?

Внутри нее все замерло и окаменело, исчезло время, исчез Илья. В груди взорвался обжигающий шар и рассыпался бешеной, ищущей выхода, силой. Сашка с размаху саданула Натана по зеленовато-бледной щеке, от резкого удара он развернулся налево. Обезумев от ненависти, она хлопнула его с другой стороны. Отбитая ладонь онемела. Она не помнила как, ломая каблуки, бежала по пустому пригородному шоссе. Вблизи жилых кварталов ее подобрал жалостливый таксист и отвез домой.

Илья вернулся через час странно спокойный, словно пустой. Достал из кофра Грааль и равнодушно поставил на полку. Они ни о чем не говорили в ту ночь, словно дали обет молчания, Сашка простила Илье адскую улыбку оборотня.

* * *

Генерал Григорий Борисович Солодовник догадывался, что некогда, в других незапамятных жизнях, был римским стратигом или злохитрым сатрапом, а может быть, и хазарским ханом. Скорее все же ханом, ибо тяга к дани держалась в нем прочнее других признаков. Названия этому странному пробуждению исторической памяти он не знал. Но был уверен в его истинности, ибо все его жесткие, но величественные манеры, благородные привычки и экзотические желания не могли образоваться за пятьдесят с небольшим лет беспокойной земной жизни. Генерал любил восточную роскошь, негу и беспрекословное подчинение. Несколько удачных кровавых операций в Афганистане и Северной Африке когда-то вознесли его в чинах. Но с тех пор минуло несколько десятилетий. Страна, которой он когда-то присягал, рассыпалась в прах. Он был задействован в нескольких подспудных деяниях Великой Структуры, тайного общества верных, особой касты, к которой он принадлежал, но война была проиграна, и генерала ничто не связывало с этнически чуждой ему страной.

– Григорий Борисович, к вам Батурина А. Р.

– Пропустите. – Генерал по старой, въевшейся привычке огладил блестящий, словно натертый суконкой череп. От некогда богатой растительности остались только кустистые хохляцкие брови и остатки волос по ободку и над ушами. Но это не была жалкая, побитая молью тонзура или потная неопрятная плешь, это был благородный воинский шлем. Он с легким хрустом расправил сановитые плечи, на которых одинаково ладно сидели и усыпанный медалями парадный китель и скромный пиджак бойца невидимого фронта. Спина, размятая массажистками из медуправления, приятно ныла, и все тело посылало в свой «главный штаб» сигналы довольства, рапорты сытости и донесения о том, что неплохо бы…

Пикантная мысль не успела оформиться под сияющим куполом, в кабинет генерала вошла девушка. Он одобрительно оглядел посетительницу. Особенно понравилась ему линия бедер, изящная, но без признаков вырождения, главным из которых генерал считал плосковатую худобу, раздражающую его в богемных барышнях. «Что-то срочное», – припомнил он будоражащий звонок одного из бывших коллег, ныне подвизающегося в телевизионной журналистике.

– Александра Батурина, журналист телеканала «Апломб»…

– Приятно, приятно, прошу садиться, Александра…

– Григорий Борисович, мне необходимо поговорить с вами как частное лицо…

– Миша, два чая, – распорядился генерал.

Через минуту вышколенный адъютант доставил поднос с двумя янтарными стаканами. В каждом плавал прозрачный ломтик лимона, и позвякивала серебряная ложечка с эмблемой Главного управления.

– Слушаю вас.

– Я тележурналист, кроме того, я веду молодежную рубрику в «Вестнике» канала. – Голос Сашки внезапно ослабел, сломался. – Тема диггеров сегодня очень актуальна, чтобы сделать небольшой репортаж, я решила сама прогуляться по трубам и коллекторам.

Сашка умолкла, собираясь с силами.

– Так, уже интересно! – нарочито подбодрил ее Солодовник. – Ох уж эти диггеры, скоро придется подразделение скалолазов создавать, чтобы хоть немного укротить этих «детей подземелья».

– И во время этой вполне безобидной экскурсии мы наткнулись на оружейный склад…

Солодовник отвернулся, чтобы девушка не видела его лица. Продолжая слушать корреспондентку, генерал задумчиво изучал яркий парадный портрет. Он знал этого парня еще скороспелым выдвиженцем. И многое сделал лично для него. Но чем дольше он смотрел на портрет, тем сильнее раздражала загадочность этих серых, немного заячьих глаз, подвижное равновесие мелких неправильных черт, и главное, эта странная тонкая, как ломтик лимона, усмешка. В этой усмешке было все: и почти божественное сверхзнание, и крестная мука избранника, и липкий отпечаток Иудиного поцелуя.

– Склад? Это уже серьезно. Сможете дать точные координаты?

Сашка долго объясняла и рисовала схему, объясняла, как от набережной дойти до развилки, а оттуда через разобранный завал к Манежной.

– Да вы пейте, пейте чай, Александра, как вас по батюшке-то? И не волнуйтесь. Спасибо за сигнал. Мы все проверим. Вот только извините, о результатах сообщать вам не будем. Факты этой категории – государственная тайна.

Выпроводив корреспондентку, генерал сделал несколько срочных звонков. Он был вне себя. Прочный, сейсмоустойчивый фундамент его бытия трясся. Едва не сбив плечом испуганного адъютанта, генерал выскочил из кабинета, промчался по лестнице, как сомнамбула прошагал двор насквозь, пока не рухнул на сиденье автомобиля. «Надо что-то делать», – повторял он серыми от гнева и страха губами.

За два дня до свадьбы Илья улетел в командировку в Монако. На рассвете первой же одинокой ночи Сашка выскользнула из постели, на цыпочках прокралась в кабинет Ильи и взяла с полки чашу. Где же она могла видеть Натана?

Сжимая в ледяных ладонях оракульскую чашу, она завернулась в пушистый плед и потихоньку согрелась, задремала. Сон был горячий, беспокойный и болезненно реальный. Она чуяла горячее солнце, острый белый песок и сосновые иглы, отпечатавшиеся на ее коже. Истрия, «дикий» пляж, катер, пляшущие огни Венецианского залива, ночь в старинной башне, огни, ветер и шепот теней; все было выпуклым, реальным. В сумрачной части зала за пустым столиком сидел человек. Его зеленовато-смуглое лицо подрагивало в порывистом свете факелов. Он изредка касался губами бокала и посматривал в их сторону. Тогда, в башне Сашка решила, что это итальянец или румын. Она привыкла к вниманию и ничего удивительного не видела в том, что кто-то безо всякого умысла любуется ими. Бледное лицо, мерцающее в глухой нише, приблизилось по ее желанию, как в компьютерной игре, это был Натан! Это он сидел за одиноким столиком и смотрел на нее поверх бокала. Ей снился спуск в «подземелье готических ужасов» и мягкий голос Ильи, от которого слабели ее поджилки:

– Не сопротивляйся, девочка, ведь ты жаждешь этого… Я хочу, чтобы это случилось здесь. Подчиняйся, и ты станешь еще красивее и сильнее…

Она обреченно уронила руки, и Илья, путаясь в застежках, расстегнул и сдернул с нее все без остатка. На коже заиграло пламя камина. Она подумала даже, что со стороны это красиво…

До ее ушей долетает тусклый шепот: «Чем дольше ждешь, тем медленнее приближайся». Она напрягается под торопливыми поцелуями Ильи, словно он вдруг стал ей чужим.

Кто-то осторожно крадется по коридору, замирает у дверей, слушает стук их сердец, трогает замок. Сашка хочет оттолкнуть Илью, корчится, прикрываясь скрещенными руками. Они забрались в музей, сейчас их застанут охранники… Почувствовав ее испуг, Илья оставляет ее, и поворачивает огромный ключ в старинном замке, потом завязывает ей глаза бархатным шарфиком, и, щелкнув ювелирными наручниками на ее запястьях, пристегивает к высоким крючьям в стене. Едва слышно скрипит дверь. Жаркое дыхание камина трогает обнаженную кожу.

В слепой мгле рядом с ней что-то возится, хлопает крыльями, ропщет и всхлипывает. Она теряет счет времени. Скользкая виноградина лопается на ее губах, по груди течет кислый сок. Она дрожит от липкого холода и больше не понимает, что творится с нею: алчные губы впиваются в грудь, ледяные пальцы шарят по телу, и она слышит прикосновение мягкого влажного жала к обнаженной коже. На ее вздрагивающих губах, на груди, в паху, на коленях и пальцах ног кто-то чертит таинственные знаки. Металлический холод проникает в тело.

Превозмогая боль, она бьется, пытаясь вывернуться, сдирая кожу на запястьях, пока что-то ледяное, жгучее не проливается в нее. «Ледяная сперма инкуба»…

Вздрогнув всем телом, Сашка проснулась.

Бред! Все это бред! Ярким солнечным утром она проснется прежней легкой и ироничной Сандрой, уверенной в себе, желанной и удачливой, счастливой идиоткой, какой она была до встречи с чашей, до этого сна.

В комнате белело свадебное платье. Сашка подошла, потрогала колючее кружево. «Этого просто не может быть. Потому что не может быть никогда…»

За рулем новой машины Сашка была уже вторую неделю, и чем ближе узнавала свою «черепашку», тем больше влюблялась в это совершенное создание. Ее кроха была немного кокетливой, но аккуратной и законопослушной гражданкой автомобильного мира… Милиционер на углу остановил ее взмахом жезла.

– Ваши документы…

Он оперся о капот, оглядывая салон через переднее стекло. Его воспаленное лицо чем-то не понравилось Сашке. «Кажется, еще Петр Первый запрещал рыжим свидетельствовать на суде. Отчего такая дискриминация?» Сашка мельком отметила, что рыжий не представился и не взял под козырек, или от вечерней рассеянности она этого не заметила? А может быть, этот смахивающий на хряка милиционер хочет взять автограф? После нескольких телевизионных показов ее уже начали узнавать на улицах.

– Права, журналистское удостоверение, паспорт, что вас интересует?

Милиционер бесцветными глазами уперся в пластиковую карточку, перелистал загранпаспорт, вчитался в свеженькие права.

– Простите, Александра Романовна, припаркуйте машину. Придется проследовать…

– Что случилось?

– Печати не хватает, надо срочно уладить.

Пожав плечами, она вышла из машины и пошла за милиционером. Улица была пустынна, на перекрестке тревожно мигал светофор.

– Прошу в машину.

Бесшумно подкатил белый с синими буквами автомобиль. Легко закинув загорелые ноги и даже успев полюбоваться ими, Сашка уселась на первое сиденье. Водитель маленький, чернявый, похожий на юркую обезьянку, приторно улыбнулся. Капитан устроился за спиной.

– Проедем в управление округа, вы только не волнуйтесь.

– Я и не волнуюсь, с чего вы взяли?

Машина закружила по переулкам. Сашка машинально достала мобильник.

– Никаких звонков, – предупредил капитан. – Дай-ка сюда!

Он вырвал телефон и бросил его на заднее сиденье.

Не раздумывая ни секунды, Сашка рванула дверную ручку, но удар в висок ослепил ее короткой вспышкой. Голова ее ударилась о боковое стекло, и все погасло.

Она очнулась от боли, застонала, мотая гудящей головой, и снова упала ничком, вжавшись горящей щекой в заднее сиденье. Из носа сочилась кровь. Запястья были схвачены наручниками. Она приподнялась и села, запрокинув голову, чтобы унять кровотечение.

Машина неслась по ночному шоссе. Сплошной темной полосой по бокам дороги бежали деревья. В свете фар она рассмотрела указатель с надписью «Брянская область».

– Что вам надо? – прошептала она. – Возьмите деньги, права, только отпустите.

– Уже взяли, красотуля. Что делать, зарплата у ментов маленькая, приходится подрабатывать…

Небо просветлело. Дождливый рассвет повис над запущенными полями и лесопосадками.

Машина въехала в сварные ворота с «солнышком» из ржавых прутьев. В серой моросящей мгле белели обломки гипсовых фигур с торчащей из них арматурой. Пионеры с отколотыми горнами, изувеченные пловчихи и обезглавленные юннаты с безухими кроликами в руках выстроились вдоль дорожки, отдавая Сашке последний салют. Ничего страшнее этих статуй с белыми гипсовыми глазами Сашка в своей жизни не видела.