– Нет.

– Любишь кого-нибудь?

– Еще нет.

– Полюбишь, обязательно… На вот, возьми…

Он с трудом повернулся, достал из-под матраса и протянул в ее сторону бумажный кулек. Сашка что было силы просунула руку сквозь прутья и уцепилась за край кулька.

– Ты разверни подарок-то.

В гнезде из мятой газеты лежали два блестящих кольца; мужское и женское, сделанные из расточенных гаек, и нательный крестик из двух наложенных друг на друга деревяшек.

– Деревянный крест – знак страдания. Кто любит по-настоящему, тот настрадается. А главный мой подарок глазами не увидишь. Я называю ее «призма вечности», она прозрачная, как алмаз «чистой воды», когда его в стакан с водой опускают. Она одного цвета с нашим миром, от того и не видна. Но если будешь смотреть на мир сквозь нее, избегнешь лжи, а значит, и смерти. Потому что смерть – ложь…

– Вы так необычно говорите. Я думала здесь, на острове встречу одичавших, позабывших нормальную речь людей. Я обязательно напишу о вас.

– Значит, в газету пишешь? Пиши… Только знай: слово чистое, как горний ключ, на труды великие дается… Работать надо истово, как молитву творить во славу России, и в каждое слово каплю крови своей добавлять.

– Ляксандра Романовна, закругляйтесь… Ищут вас! – поторопил кум.

– Вот вы о любви сказали, а что такое настоящая любовь?

– Настоящей любви всегда предшествуют знаки. Примерь кольцо-то, впору ли?

– Потом примерю. Начальство торопит.

– Вот беда какая, успеть бы… Нет, ты не записывай, только слушай… Лет десять назад я здесь в больничке лежал. А рядом со мной от чахотки человек умирал. Был он из Москвы. До тюрьмы работал мастером участка, проходчиком, московское метро строил. Расскажу, как слышал от него. Двадцать пять лет назад запасную ветку вели. К Олимпиаде спешили, по ночам работали, и вот в одну из ночей вблизи Красной площади от тряски выбило стену и открылся ход в подземелье. В ту пору он был на участке один. Набравшись храбрости, он полез в пролом. За стеной было что-то вроде лабиринта. В каждой из стен – небольшая замурованная дверь, и были открытые камеры, доверху набитые ящиками с древними книгами и свитками. Он видел пергаменты, книги величиной со стол, книги из темных деревянных дощечек, книги из медных листов. Пол был покрыт тончайшей пылью в несколько сантиметров толщиной, но дышалось там свободно. И самое главное: светло там было, вокруг горели лампадки, словно их только что зажгли, но от сквозняка они стали гаснуть одна за другой, и сколько он спички ни ломал, ни жег, не смог огня засветить. Пролом он наскоро заложил кирпичами. Утром собственноручно залил жидким стеклом и забетонировал.

– Почему он так поступил?

– Не хотел срывать темпов проходки: от этого зависели премии, на счету была каждая минута.

– Это могла быть библиотека Ивана Грозного, – задохнувшись, прошептала Сашка. – Ее ищут уже несколько столетий.

– Может быть, так, а может, и по-другому…

– А точнее указать место вы сможете?

– Где-то с краю Манежной площади, под старым кладбищем. Это он так говорил.

– Тогда, скорее всего подземелье уже стерто с лица земли, вернее с ее изнанки. Там сейчас огромный магазин.

Костя отдышался, было видно, что долго разговаривать ему тяжело и непривычно.

В коридоре многозначительно кашлянул кум.

– Из тайника он вынес только одну вещь – чашу из цельного прозрачного камня. Под чашей лежала довоенная немецкая ландкарта с фашистскими эмблемами – город Кенигсберг. С той самой ночи вся жизнь его исказилась и пошла под откос. Он сказал, что чаша и карта хранятся у него дома. За многие годы мук он понял, что чашу эту нельзя украсть или забрать силой, а только искупить… Перед смертью он все повторял, что грех его отпущен будет, если Грааль вернется…

– Вернется в подземелье?

– Не мне решать…

– Александра Романовна! – Кум умоляюще показывал на часы.

– Все, все, убегаю… Я вам что-нибудь пришлю, – пообещала Сашка Косте.

Но тут же подло подумалось, что нет, не пришлет, закрутится, забудет.

– Ничего мне не надо, голубка, – отпустил ее Костя. – Голос твой услыхал, посмотрел, и будет с меня. Подумай, по силам ли тебе… Если испугаешься, то лучше забудь наш разговор, и вот ведь, главное! Звали того человека Петр Митяев…

– Ложная тревога, – оправдывался кум. – Ну что, дернем к Тяп-Ляпу? Только вы уж и про нас не забудьте, пару-тройку строк черкните или на камеру запечатлите…

– Обязательно запечатлим.

– А что это у вас, Ляксандра свет-Романовна?

– Дары волхвов.

На выходе из казематов кум подмигнул Александре и радушным жестом пригласил в темную каптерку. Подкрутил лампочку под низким потолком, и тусклый качающийся свет превратил сухопутную кладовку в матросский кубрик. Вдоль зыбких стен каптерки, на стеллажах, колыхались коробки.

– Разве это подарки? Вот подарки! Выбирайте, Александра, вот оцените: самодельные ножи, ложки. Обратите внимание, на ручке – крестик. Вот резные иконы, наши умельцы сработали. Вот расписные стосы – игральные карты, нарисованы кровью. Смертники народ по-своему сентиментальный. А те, кто долго сидит, так, случается, и к Богу приходят, как говорится, «неисповедимыми путями». Некоторые стихи пишут, другие молитвы читают. Не побрезгуйте нашими подарками. Он ссыпал содержимое крайнего ящичка в мешок и протянул ей.

– Сувениры с Огненного дорого стоят.

На ночь ее отвезли на берег. Ехать было метров пятьсот, но кум разогрел мотосани и, вздымая серебристые волны, помчал Сашку к сонным огонькам на берегу.

Легенда об острове Огненном

– На острове нашем прежде монастырь был, – неторопливо рассказывала хозяйка, опрятная старуха в темном вдовьем платке. – Остров-то наш Красным звали. Старец Кирилл Езерский его зачинал. Перед смертию ему видение было, будто остров весь в огне пылает, и пламя стоит от земли до неба, а из огня вопиют грешные души.

Знать, таков промысел… Всякому дано огнем очиститься, да не всякому чище звезд небесных воссиять…

Хозяйка по-северному окала, словно песню старинную выводила, и часто крестилась в сторону темного киота. Розовый светлячок лампадки шевелил крыльями, и Сашка с удивлением видела, что хозяйка вовсе не старуха, а крепкая баба-сороколетка, – таким светлым и ровным было ее лицо.

«Настоящей любви всегда предшествуют знаки…» В их с Ильей любви не было ни таинственных знаков, ни роковых предопределений, а может быть, комфорт и обилие «качественных ощущений», которые так ценил Илья, заслонили этот романтический, будоражащий «звездопад». Сашку царапнула обида, словно ее нагло обсчитали в ресторане. Будь она чуть старше и опытней, она бы знала, что даже в самой благополучной женской жизни выпадает не так уж много мгновений пьяного счастья, когда сердце поет туго натянутой струной. Этот краткий миг земного триумфа знаком животным как шалое вешнее ликование, а растениям как томительный зуд цветения. Нет, она не права в своих капризах, Илья делал все, чтобы сделать их отношения яркими, как рекламный разворот в журнале.

* * *

– Закрой глаза…

Разнеженная сном, она крепче прижмурила глаза. Илья коснулся ее руки, распрямил безымянный палец. По пальцу вниз скользнуло кольцо, его тяжесть и холод разбудили Сашку. Она села в постели: на ее руке играло зеленоватое пламя. Тонко ограненный камень отбрасывал яркие прозрачные блики: «Как у Саши перстеньки – на болоте огоньки…» – сложилось само собой. Илья устроился рядом. Обнимая ее за плечи, он тоже любовался кольцом.

– Камень очень редкий, но это только залог. На «бумажную» свадебку я подарю тебе маленький спортивный самолетик или воздушный шарик.

Сашка смущенно ткнулась носом в его шею.

– Какое красивое! Наверняка страшно дорогущее…

– Не думай об этом, Сантик, думай, как будешь благодарить…

После душа и плескания в джакузи времени на завтрак почти не осталось. Пока они праздновали день рождения Натана, мама Ильи, Эдит Матвеевна, навестила их «суперберлогу», навела порядок и оставила большое блюдо домашних пирожков. Глядя на то, как Саша запихивает в сумку шмат немецкой ветчины, маслины, пирожки и пакет с апельсиновым соком, Илья проворчал:

– Ты лопаешь, как солдат-первогодок…

– Откуда ты знаешь, ты же в армии не служил.

– Ну, с таким редким заболеванием только на телевидение берут…

– Не жадничай, Илюша. Лошади и журналисты должны быть сыты. Это для Кеши, бедолага скорее всего опять ночевал в редакции…

– Сколько заботы о каком-то Кеше, а будущий муж загибается от одиночества.

Сашка запечатала игривое ворчание поцелуем, чувствуя, что рискует вообще сегодня не попасть на работу.

Часа через два подозрительно румяная она стояла перед шеф-редактором.

– Поздравляю, статья о вкусах «новых русских» понравилась заказчикам. Прошла на ура! – Шолом Олейхович сверкнул улыбкой, посматривая на Сашку поверх толстых роговых очков. – И когда ты все успеваешь?

Он артистическим жестом пододвинул толстый конверт. Мельком взглянув на ряд нулей, Сашка прикинула, что вполне сможет купить машину. Но почему-то не испытала обычной взрывной радости. Шолом Олейхович обиженно вздохнул, не получив полагающейся работодателю благодарности.

Прозвище «Шолом Олейхович» было придумано Кешей для Соломона Олеговича в саркастическую и недружелюбную минуту.

– Только знаешь, что-то ты стала очень серьезной. Все тебя гнет на «социалку». Горе «лишних людей», конечно, трогает. Репортажи из «горячих точек» способны испортить завтрак, но острые блюда приедаются быстрее прочих. Не надо расстраивать наших зрителей и читателей. Жизнь коротка и безрадостна, и единственный способ провести ее приятно и с пользой – это не задумываться.

– Соломон Олегович, мне нужен небольшой творческий отпуск. – Сашка замялась.

– Так-так… Ты что-то задумала.

– Да, хочу подготовить материал о московских подземельях.

– Не понял…

– Тема – поиск библиотеки Ивана Грозного, его утерянной либереи. Краткий экскурс в историю вопроса, встречи с историками, археологами, диггерами. Организация поисковой группы. У меня уже есть путеводная нить…

– Нет, вот самодеятельности, пожалуйста, не надо. Это никому сейчас не нужно.

– Но почему? Ведь это крупнейшее книгохранилище мира. Есть предположение, там до сих пор хранятся подлинники греческих авторов: Платон и Аристотель, древнейшие реликвии.

– Откуда в библиотеке Ивана Грозного взялись подлинники античных авторов? – возмутился Соломон Олегович.

– Сашенька права, – ввязался в разговор Кеша, – византийская принцесса Софья Палеолог под видом приданого привезла в Московию не только герб с двуглавым орлом, но и тысячи книг и христианские святыни, которые не должны были попасть в руки «неверных». Статус Третьего Рима, это вам не шутки!

– Манускрипты, летописи, древнейшие книги-связки наподобие «Велесовой книги», документы на греческом, латыни, санскрите…

– …и ивирте… Ну и фантазерка! – перебил Сашку Соломон Олегович. – Я с вас смеюсь, как говорит моя тетя Соня. Занимайся-ка лучше делом. К вечеру нужен репортаж с улиц Москвы. На тему «Денег не бывает много». А лучше так: «На что нам не хватает денег?» И никогда не хватит. Ха-ха. И как всегда больше позитива. Никаких старух с протянутой рукой и рахитичных младенцев. Благополучный и богатенький «мидл класс» – именно он герой и законодатель вкусов нашего времени. И уж не знаю, как ты это устроишь, но чтобы человек десять застенчиво признались, что жить не могут без набора мягкой мебели из каталога «Армани» и туалетной воды «Кензо». И запомни: коньяк может быть только от Мартеля.

Сашка обиженно молчала. Репортаж о подземном супермаркете и денежных потоках был почти закончен. Но показывать его шеф-редактору она не станет. Это будет ее маленькая месть. В конце концов, она свободный человек, живущий в демократической стране, и может продавать свой талант кому заблагорассудится.

Об идеалах нации можно судить по ее рекламе. Заняв стратегический пост на Пушкинской площади, Сашка начала «отстрел». Заранее выбрав жертву, они с телеоператором на всем скаку останавливали разгоряченного «коня» и с двух сторон брали под уздцы. Тема, предложенная Шоломом Олейховичем, показалась ей вульгарной даже для москвичей. Вопрос ее звучал совсем по-другому: «Ваша заветная мечта». И розовое облачко опадало на землю вполне материальным градом человеческих желаний. За несколько торопливых минут она должна была залезть в незнакомую душу и наскрести несколько грошиков для себя.

– Ваша заветная мечта?

– …«Черный бумер купить»… «Ой, доченька, к внукам бы съездить в Миасс… Что не еду? Да билеты больно дороги…» «Чтобы все-все-все на Земле были счастливы…» «Ну какая мечта? Детей бы вырастить. Чтобы они работу хорошую нашли, своих детей вырастили…»

Любая, самая безобидная мечта открывала дверь в дурную бесконечность, ибо желания и претензии к «золотой рыбке» были противоречивы и неисчерпаемы. К вечеру Сашка поняла, что впервые не справилась с заданием и выдумать недостающие интервью ей не под силу. Просмотрев материал, отснятый на прошлой неделе, она окончательно пала духом. Еще этот парень, калека с ополовиненным лицом. Что-то шепчет остатками губ и упрекает глазами и пустым рукавом. К черту все гонорары, она больше не хочет быть рычагом гигантского комбайна, за рулем которого восседает дьявол. Злая и разбитая, она поплелась в редакцию. В витринах модных магазинов и супермаркетов пучилась взбесившаяся материя. Тварь поменялась местом с Творцом, и, перевесив его на зыбкой чаше весов, уже сама диктовала законы бытия.

Свет в редакции был погашен, но Кеша, видимо, ушел недавно. На ее столе белела записка. «Нашел и переписал для тебя. Кент».

Сашка включила компьютер и углубилась в чтение материала, который ей подготовил Кеша. Он назывался «Утерянные библиотеки Александрии».

…Задолго до христианской эры семь сотен тысяч наиболее ценных книг, написанных на пергаменте, папирусе, воске, а также на терракотовых табличках, камне и дереве были собраны со всех частей древнего мира и помещены в специально приготовленное для этого здание в Александрии. Это волшебное хранилище знаний было уничтожено тремя пожарами. Уцелевшее от пожара, устроенного Цезарем (это знаменитое сожжение было устроено, чтобы сжечь вражеский флот в гавани), погибло около 389 года н.э. от рук христиан согласно эдикту благочестивого императора Феодосия, приказавшего разрушить Серапиум, храм, посвященный Серапису, в котором хранились древние книги. Этот пожар, судя по всему, погубил библиотеку, преподнесенную Марком Антонием Клеопатре. Но есть свидетельства, что не все свитки и манускрипты, пропавшие в пожарах Цезаря и от рук разрушителей в 389 году, а также уничтоженные по приказу арабского военачальника Амру, на самом деле погибли. По всей вероятности, спасенные книги были спрятаны где-то в Египте и в Индии. Есть вероятность, что часть из них попала в библиотеки византийских царей и в хранилища греческих монастырей. Так, греческий монастырь Полихрон, означающий «многомудрый» был духовной колыбелью Константина-Философа, известного как Кирилл Просветитель. Не из книжных ли хранилищ Полихрона была вынесена русская грамота? Из «паннонского жития» святителя известно, что во время миссии в Хазарию Кирилл видел книгу, написанную русскими письменами. Это было в Корсуне, нынешнем Херсонесе. После того как в 1453 году пал Константинополь, сокровища Полихрона и византийских царей могли быть переправлены в Москву, Третий Рим. Но до тех пор, пока древние источники не будут найдены, современный мир останется в неведении относительно великих философских и мистических истин.

«Дерзай, Сандра! Кент».

Сашка очнулась, чувствуя, как громко и грозно стучит ее сердце, словно внутри нее проснулась и расправляла крылья вещая птица. Может быть, весь ее короткий путь и невероятное везение, встретившее ее здесь, в Москве, было лишь ступенью к главному: удивительной, бесценной находке, которая ожидает своего часа в подземельях у Кремлевской стены?

Любая тайна жаждет быть раскрытой. На старинных «философских» гравюрах рядом с книгой художники изображали песочные часы, как намек, что время раскроет тайну закрытой книги. Сашка радостно волновалась при одной мысли о тайном книгохранилище. Воображение рисовало ей сотни древних рукописей, ведь и «Слово о полку Игореве» было найдено, вернее обретено случайно в стенах Псковского Мирожского монастыря. Полуистлевший свиток был выкуплен у пропойцы-сторожа. Скрытная Клио, муза истории, умалчивает о «цене» рукописи.

Несколько месяцев, прошедших после посещения острова Огненный, Сашка потратила на розыск следов земного бытия Петра Митяева. В редкие свободные вечера она объезжала столичные и областные адреса Митяевых. Сегодня ей предстояло посетить очередную квартиру, и что-то подсказывало ей, что на этот раз попадание будет «прямым». Ее путь лежал в убогий спальный микрорайон с названием Метрогородок. Пригородный поселок с таким названием возник еще до войны, в том месте, где зеленые волны Лосиного острова разбивались о пустыри, городские свалки и «нахаловки». Путь был дальний, и Сашка, чтобы сберечь время и не трястись на разболтанном трамвае, вызвала Илью.

– Будешь «брать на калган» честных граждан? – скептически поинтересовался Илья.

Он остался в машине, а Сашка, сверив адрес, поднялась на третий этаж обшарпанной трущобы.

– Здравствуйте, извините за беспокойство, – привычно бормотала Сашка, – я разыскиваю родственников Петра Митяева.

Если замок не щелкал перед ее носом в первые секунды, то, как правило, следовали робкие намеки на возможное наследство или завещание троюродного дядюшки.

На этот раз ее пропустили без вопросов. Испитой, с опухшим сизым лицом, но при этом трезвый дядька в трениках с оборванными штрипками проводил ее в комнату. Узнав, что она журналистка, искренне обрадовался:

– Вот и о Митяеве вспомнили. Сколько я спорткомитету золота добыл… Хоть бы кто-нибудь приехал, спросил: «Как живешь, Митяев? Не надо ли чего?»

Оказалось, что перед Сашкой восседает не кто иной, как сам Георгий Митяев, мастер спорта и чемпион юниорского класса. Под рваной майкой и штанами с лампасами корчилось некогда атлетическое тело бывшего чемпиона. Жора оказался прямым потомком узника, умершего на руках Кости от туберкулеза.

Извиняясь за свой непрезентабельный вид, он рассказал, как когда-то чуть было не стал чемпионом России среди юношей по спринту, но древний змей-искуситель нагнал его и ужалил в пяту. Победоносной борьбе с зеленым змием помешала нестойкость натуры, вытекающая, по мнению Жоры, из уголовного прошлого его отца.

– Медали, кубки… Все потерял, все, – разводил он руками на обшарпанные стены. – Ничтожный я человек.

– А что, Жора, пожалуй, можно было бы и статью про тебя написать, в Госкомспорте бы прочли, вспомнили бы о заслуженном человеке. И фотографий нащелкать с медалями и кубками. Ты кому их продал-то?

– Да не продал я, а отдал на хранение, – заговорщицки подмигнув, сознался Жора. – Будут деньги, сейчас же выкуплю. Бабулька тут у нас есть одна, Алена Ивановна. Зелье по ночам варит. Настоящий паук, все под себя, в свою паутину. А мы, как мушки барахтаемся, последнее ей несем. А она только зубками: хрусь-хрусь.

– Сколько нужно денег, чтобы все выкупить?

Выразительные глаза Жоры загадочно блеснули.

– Да немного, совсем немного. По-старому выходило… Ну короче бутылок пять первача…

– Ну так пойдем, выкупим.

– А вот этого не надо! Она чужих не пускает. Дай денег, сестренка, я сам к ней сбегаю.

Через полчаса Жора явился с позвякивающими сумками.

– Не отдает, сука, – проскулил он. – Так я и затарился с горя.

– Где она живет, эта Алена Ивановна?

Жора неопределенно махнул рукой.

– Илюша, выручай, – Сашка связалась по мобильному с Ильей. – Сумеешь охмурить Алену Ивановну?

– Это ту, которую Раскольников кокнул, так и не сумев договориться?

– Кто там? – раздался из-за двери хриплый старушечий голос.

– Акция «Чистый хлам! А теперь мы идем к вам», – слащаво пропел Илья, им же выдуманный слоган.

Похоже, реклама вышибла у населения последние мозги. Две соседние дверки чутко приоткрылись, а из нужной им пещеры высунулась вяленая старческая головка. Отжав плечом хлипкую дверь, Илья вломился в квартиру самогонщицы. Сухонькая, как ящерица, старушонка шмыгнула в комнату и заняла оборону.

– Милиция, обыск! – завопил Илья. – Капитан Мормышкин!!!

Смахнув на пол остатки вечерней трапезы, он уселся за стол и взялся за «протокол»:

– Значится, так, содержание притона, самогоноварение, статья такая лет на пять потянет. Ну что ж начнем, прошу понятых, начинаем обыск с конфискацией.

Самогонщица, всхлипывая, вышла из укрытия, всем своим видом сдаваясь на милость Ильи.

– Давай, бабуся, выкладывай нажитое неправдами, у несчастных людей отторгнутое за самогон и прочую гадость. Товарищ лейтенант, – он подмигнул Сашке, – осмотрите квартиру, оцените государственный ущерб.

Сашка прошлась по гнезду самогонщицы. На облупленном чешском серванте скопом дремали пропыленные спортивные трофеи, но резной чаши среди них не было.

Сашка вернулась на кухню и отрицательно покачала головой.

Илья приступил к давлению на преступницу. Известно, что арабские захватчики, чтобы досадить побежденным персам и всячески унизить их, мучили и убивали их собак, священных животных Заратустры. Злодеяния Ильи намного превышали самые изощренные фантазии завоевателей всех времен и народов. На глазах потрясенной самогонщицы он выливал в канализацию священную сому, прозрачную, как слеза ребенка, и наверняка оплаченную той же неискупимой слезой. Одну за другой он срывал с уже разлитых бутылок крышки и выливал содержимое в раковину. Старуха глотала немые слезы.

– Говори, старая ведьма, где кубок ручной работы, который тебе заслуженный спортсмен показать принес. Только не говори, что у тебя его нет.

Поскуливая от огорчения, Алена Ивановна полезла в кладовку, и вскоре из мерзости запустения возник тщательно сберегаемый предмет.

Это была чаша из бледно-зеленого камня, похожего на прозрачный оникс. Точеная ножка в виде яйца, обвитого змеем, поддерживала цветочный венчик из пяти крупных лепестков. По широкому ободу чаши и круглому основанию вился орнамент-вязь из переплетенных букв. Стекловидный камень был обработан с невероятной тонкостью.

Сашка с невольной дрожью взяла чашу в руки. В ее ладони легла благородная тяжесть. Чаша была не выточена, как думала Сашка, а словно отлита из цельного камня. Сашка не сомневалась, что держит в похолодевших руках одно из сокровищ Древнего мира.

Илья едва слышно присвистнул и решительно вынул чашу из ее рук.

– Вот это да! Ну, Сантик, прости, что не принимал тебя всерьез, мой маленький доктор Шлиман в подмокших штанишках.

Он сорвал с Сашкиного плеча фотоаппарат и сделал несколько снимков квартиры, чаши и прикрывающейся от вспышек старухи.

– А теперь рвем отсюда, пока бабуся не напустила на нас чертенят.

Всю дорогу до дома Сашка держала Грааль на коленях, согревала стылый камень, но он так и не нагрелся, выпивая ее живое тепло. Тонкие электрические разряды покалывали ее руки и колени, и Сашке стало зябко среди духоты городского лета. Она поежилась, вспомнив, предвечное: «Да минует меня чаша сия…»

«Надо было заплатить Митяеву», – мелькнула тусклая и какая-то гаденькая мысль.

Прикрыв глаза, она впитывала холод древнего камня и представляла себя жрицей, держащей на коленях чашу страдания и искупления, а может быть, книгу бытия, где страницы писаны огнем и кровью. Ей казалось, что в чаше дремлет таинственный разум и память. Посреди суматошного вихря жизни, где все в итоге оказывалось кратковременной иллюзией, «майей» древних философов, эта чаша была единственно реальной вещью. Ветер времени, сметший с лица народы и материки, пощадил сосуд искупления, и теперь чаша скрепляла своим существованием века и страны, великие и безвестные судьбы.

«Я же не спросила у него про карту», – от запоздалой досады Сашка прикусила губу. «Ну, ничего. Будет повод повидаться еще…»

На следующий день вдвоем с Ильей они выбирали новую спортивную машину. Остановились на маленькой юркой перламутрово-зеленой «японке». Блестящую игрушку тотчас же зарегистрировали, и уже вечером Сашка колесила по городу. Ей нравилось, что на нее обращают внимание, она казалась самой себе изящной штучкой, вложенной в дорогой футляр. «Иное расположение духа у сидящего на земле, идущего по дороге и скачущего на коне». Сашка сидела за рулем еще не очень уверенно, как амазонка в женском седле – выпрямив спину и вскинув грациозную головку.

Припомнив дорогу до Метрогородка, Сашка вырулила на Стромынку и поехала к окраине. Угрызения совести она собиралась загасить подарками Жоре. На заднем сиденье подпрыгивал элегантный спортивный костюм, фирменные кроссовки и сумка с провизией.

Летний вечер догорал смиренно и кротко. В тенистых двориках Метрогородка дремала звонкая тишина. Едва ступив в сумрак подъезда, Сашка забеспокоилась, закрутила носом, принюхиваясь: пахло бедой. В подъезде и парадном был разлит липкий смертный дух, словно где-то в жаркой духоте тлел неприбранный покойник. Чуя недоброе, Сашка взбежала на третий этаж, позвонила, и, не дожидаясь ответа, дернула ручку, да так и застыла в распахнутых дверях. В единственной комнате ровно гудели мухи, едко пахло аммиаком. Провисший труп Жоры болтался на крюке от люстры, под ним темнела зловонная лужа. Мертвенно-синий живот Жоры вздулся. За резинкой его приспущенных треников торчал уголок пожелтевшего картона.

Сашка выскочила из квартиры и понеслась вниз. Уже сидя в машине, позвонила Илье.

– Сейчас же дуй оттуда, идиотка! – взревел Илья.

Из дома неторопливо вышли милиционеры с понятыми из жилищного актива.

– Самогонщица-то умерла, – донеслось до Сашки старушечье воркование.

– Алкаши, которые у нее сивуху брали, пришли, а она…

Сашка долго колесила по окраинам, пытаясь успокоиться. Двое бывших «совладельцев» чаши были мертвы. «Тот, кто владеет Граалем, не может умереть», – вспомнилось ей что-то из средневековых поучений. И древняя грешница, и спившийся спортсмен были живы благодаря таинственной силе, удерживающей их на земле.

Вечером, набравшись духу, Сашка все же позвонила в милицию и, повинуясь гражданской сознательности, оставила свой домашний телефон.

На следующее утро Илью и Сашку разбудил настойчивый звонок в дверь. Искусственный соловей надрывался, пытаясь выдать трель милицейского свистка.

Сашка, подрагивая от утреннего холода и недоброго предчувствия, пошла открывать дверь. На пороге стоял замученный лейтенантик в летней рубашке с короткими рукавами. Руки у него были длинные и бледные, как стебли болотных растений.

– Ты все-таки звонила легавым, – прошипел Илья с ненавистью разглядывая милиционера. – Ну, пеняй на себя. В этой стране инициатива наказуема.

– Не парься, Илья. Позвони в редакцию…

– Чтоб не ждали, – проворчал Илья, натягивая джинсы, – ты хочешь, чтобы я отпустил тебя неизвестно куда с этим блюстителем.

– Батурина Александра Романовна? – зачитал лейтенант по измятому блокнотику. – Проследуйте в отделение для дачи свидетельских показаний.

Илья подвез Сашку и пешего лейтенанта до Метрогородка. Не теряя бодрой уверенности в себе, Сашка поднялась по ступеням в «следствие», по пути выискивая что-нибудь забавное, изобличающее непроходимую тупость «держиморд», над чем потом смогла бы всласть посмеяться в очередном опусе.

Илья первым вошел в кабинет с надписью «старший следователь И. А. Конюхов» и уселся напротив следователя, скрестив на груди руки.

– Рассказывайте Александра Романовна, как на духу, что занесло вас в этот злополучный вечер к Митяеву Георгию Петровичу, лицу без определенных занятий, да к тому же злоупотребляющему алкоголем? – Крупный человек с грубым землистым лицом типичного пролетария, казалось, не замечал Ильи.

– Если скажу, что сострадание, вы, конечно, не поверите…

– Разумеется…

– А что, собственно, случилось, командир, разве это не самоубийство? – развязно спросил Илья.

– Самоубийство, чистой воды…

– Тогда в чем же дело? – почти обрадовалась Сашка. – Знаете, я же костюм и кроссовки ему везла. Они еще со мной. Может, передать, пусть оденут…

Конюхов посмотрел на нее странными светлыми глазами и молча протянул фотографии.

Сашка вскрикнула и закрыла рот ладонями. На снимке у трупа Митяева отсутствовала кисть правой руки.

– Нет, нет, – замотала головой Сашка, подавляя приступ тошноты. – Когда я была там, у него были обе руки…

– Успокойся, Санти, тебя никто ни в чем не обвиняет. Господин начальник выясняет подробности. Кстати, я исполнительный директор медиа-холдинга Илья Бинкин.

Илья сунул визитную карточку почти в нос пролетарию.

– Господин следователь, я заявляю…

– Господ мы еще в семнадцатом году… – мрачно заметил пролетарий, – но, кажется, не всех… Ну ладно, разберемся. Когда вы оказались в квартире Митяева?

– Около шести.

– Значит, между шестью и одиннадцатью часами кто-то заходил в квартиру. Кстати, она была открыта?

– Да. Похоже, он ее вообще не запирал.

– На теле Митяева, точнее, в его спортивных брюках была обнаружена карта. Когда вы были в квартире, вы ее видели?

Конюхов положил перед Сашкой фотографию карты. Это была старинная карта, похожая на найденную в подземельях Орденского замка. И цвет, и старинная гравировка совпадали. На карте женщина в темном плаще со звездами держала ключи и раскрытую книгу.

– Нет, на нем была какая-то записка, может быть картонка, но я… – Сашка потерялась, подбородок ее дрожал и вода, предложенная Конюховым, лилась ей за ворот.

– Ну что, допрос закончен? – вновь напомнил о своем присутствии Илья. – Похожий случай отмечен в позапрошлом веке. Когда слуга нашел мертвого Баркова, автора бессмертного «Луки Мудищева», так на покойнике вовсе штанов не было, а записка торчала, как фитиль: «Жил смешно, умер грешно». Хватит мучить ребенка! Вы же видите, она ничего не знает.

– Успокойтесь, Бинкин. У вас еще будет возможность высказаться.

– Что вы себе позволяете? Я не оставлю вашего хамского обращения! – вскипел Илья.

– Ненавижу, – тихо сказал Конюхов, – все ваше лживое, прожорливое племя ненавижу… А еще мнят себя венцами творения, а сами – хуже лагерной вши. Народу мозги засрали и еще чем-то гордятся.

– О, вот это уже интересно! – Илья, похоже, не только не обиделся, но даже неожиданно обрадовался. Так может рассуждать только маргинал. Кроме всего прочего, этот тупица еще и крайне завистлив. Ему до соплей хочется уважения, комфорта, общества молодых и красивых самок, но у него ничего этого нет и уже никогда не будет. От досады и ярости он пытается куснуть тех, у кого это получилось.