– Я никуда не уйду отсюда. Это наша земля! – крикнула Сашка, под сердцем болезненно взбрыкнул и замер ребенок. Ее взгляд заметался по светлым, гладко тесаным бревнам, пока не остановился на ярком окошке иконы. Губы шевелились в беззвучной мольбе.

Петров с усмешкой следил за ней.

– Молитвами тут не поможешь. Ты приглядись, голубка; с иконы твоей Егорий давно ускакал, один змей остался.

Глава девятнадцатая

Кольца Тифона

– Кто?! Какие боевики? Русские боевики! Какие, на хрен, «рыцари»?! – Баритон генерала Солодовника, похожий на сытое урчание, сорвался на визг.

Солодовник заметался по кабинету. Необходимо было срочно собрать штаб, выехать на место происшествия, оповестить спецслужбы города. Эта простая, годами отработанная последовательность действий запускалась с ничего не значащей мелочи: нескольких сигаретных затяжек, но генерал не мог вспомнить, где лежит зажигалка. Геологическая платформа, незыблемая гранитная плита, на которой, подобно плесени, закрепилась, пошла в рост и несколько лет набухала соками сатрапия генерала Солодовника, дала трещину. На подконтрольной ему территории творилось подлинное светопреставление. В подземных коммуникациях, в самом центре Москвы, в пятидесяти метрах от кремлевских стен трещали выстрелы и глухой дрожью рассыпались взрывы.

Сообщения приходили рваные и неточные: неизвестная воинская группировка вела бой на этажах гигантского супермаркета и в катакомбах вокруг Кремля. С кем дралось неопознанное воинское формирование, выяснить не удавалось, но все подступы к Манежной площади и близлежащие переулки уже были заблокированы броневой техникой и кордонами спецвойск, запружены каретами «скорой помощи» и пожарными командами. В небо был поднят вертолетный полк, в срочном порядке перебрасывались из полевых лагерей подразделения горной дивизии.

План усмирения городских мятежей был прост и отработан. Все начиналось с дезорганизующей противника огневой подготовки, если при этом звенели окна близлежащих домов и снаряды залетали в жилые квартиры, так это даже лучше. Во всей этой канонаде впоследствии можно было обвинить бунтовщиков и тем самым сделать их полное уничтожение совершенно необходимым. Потом в дело шли «утюги»: танки и бэтээры, после – сплоченные круговой порукой бойцы спецподразделений штурмовали мятежный оплот и добивали его защитников с намеренной жестокостью. Потом следовало приятное – раздача боевых, вручение наград, повышение жалованья силовикам, лавина телевизионных интервью и несколько (не больше трех) лакированных гробов с орденами и медалями на крышках. Такие «стрелялки» изредка приходилось организовывать специально, дабы оправдать бюджет спецподразделений. Но все это осталось там, в светлом и программируемом вчера. Сегодняшний день дышал неизвестностью и угрозой.

В Москве глубокая ночь, но через три часа оживет метрополитен, и тогда последствия битвы в катакомбах под Кремлем будет трудно даже вообразить.

Повстанцы использовали для связи кодовые сигналы, принципиально отличные от всего известного службам слежения. Поймать удавалось только обрывки. Часть боевиков вела переговоры на кавказском диалекте. Дешифрованные подстрочники ритмично ложились на стол генерала. Спецам управления были известны ключи и шифры передающей станции: «Дебора коммуникейшен», крупнейший магнат радио– и телефонной связи, выполняла свои обязательства.

На туманной заре мобильной связи спецы управления много раз пытались подключиться к аппаратуре «Деборы», но потерпели фиаско. Операторы водили их за нос, посылая в эфир порнуху или галиматью. Пришлось платить не в меру прижимистой «Деборе» за каналы, интересующие разведку, и оплачивать валютой поминутный тариф.

Солодовник был прекрасно осведомлен о деятельности фирмы «Дебора коммуникейшен». «Дебора» – это пчела, и эмблемой фирмы была изящная женщина-оса. Коммуникационные сети «Деборы» охватывали множество объектов по всей стране. Мало кто знал, что одновременно с установкой узлов телефонной и радиосвязи, ее специалисты монтировали датчики, передающие разведывательную информацию. Оператор мог считывать и записывать как звуковые, так и визуальные данные. И служба пошла на явный мезальянс в своих ухаживаниях за «Деборой». Союз оказался плодотворным. С помощью новейших разработок «Деборы» Служба стала вездесущей и неуязвимой. Переговоры подозреваемых во всех тяжких олигархов, транши наркотиков, секретные каналы мафиозных структур и тайные сношения политических партий и группировок – все оказалось насквозь просвечено. И не только аудио-, но и видеоинформация была доступна благодаря достижениям неутомимой Пчелки. С помощью «Деборы» удалось превратить нескольких не в меру зарвавшихся политических живчиков в трехдневных тухляков, отсняв компромат на съемных квартирах, в номерах гостиниц и местах увеселений. Доверенный телеканал, спустя минуты, успевал обнародовать компромат, и связка Дебора-Служба-Телевидение работала безотказно. Генералу было известно, что в проектах «Деборы» крутятся деньги некой московской диаспоры. Телемагнат готовился к рывку в технологии двадцать первого века, но перед этим он должен был до отрыжки насосаться ядовитых соков со всех своих маток.

Особенностью «Деборы» было то, что монтажники были завербованы для работы в фирме уже здесь, в России, а весь высший персонал был полностью предоставлен материнской фирмой. Лишь они были посвящены в подробности. На кого в конечном счете работала «Дебора», Солодовник так и не успел выяснить. Похоже, что «продажная девка империализма» просто торговала конфиденциальной информацией.

Донесения следовали с интервалом в три минуты. Одновременно с битвой в подземельях Кремля в городе вспыхнули стихийные волнения. Назревал погром. Это был конец! Конец его тщательно выверенной и оплаченной чужой кровью карьеры.

Солодовник тер ладонями свой сверкающий, как бильярдный шар, череп. Кто, кто исхитрился его кинуть? Всего этого не должно было случиться! Все протестные движения и националистические организации были под строжайшим присмотром Службы, и она сносно справлялась со своей ролью, орудуя дезинформацией, умело организуя стычки на рынках, в переходах метро, тонко режиссируя провокации у посольств и митинги «националистов», изредка провоцируя прицельный «отстрел» цветных студентов с очередной шумихой по телевизору. В последнее время Служба сотрудничала с диаспорами настолько тесно, что, случись теракт или даже случайная катастрофа, народ привычно винил Службу и Власть, пригревших под своим крылом разноплеменный выводок. Гости щедро оплачивали дарованные квоты, и город мирно спал на пороховой бочке, изредка почесываясь от точечных уколов терактов.

А может быть, та самая пресловутая «чаша терпения» переполнилась или отупляющая телевизионная болтовня и гипнотическое умерщвление мыслей и чувств через эфир потеряли действенность? Неужели проснулся «русский медведь»?

Однажды генерал был на медвежьей охоте, в тайге под Минусинском, и видел, как из снежного сугроба, вздымая облака снежной пыли, поднялся огромный горбатый зверь. Он раскидал визжащую собачью стаю и встал на дыбы. Пули не брали его, застревая в дубленной морозами шкуре. И пока его не свалили из шести карабинов, он успел сделать несколько прыжков прямо к номеру, где сидел ни живой ни мертвый Солодовник.

Сообщения о том, что мусульманские сепаратисты хотят взорвать Москву, подложив в подземелья под Кремлем бомбу с дистанционным управлением, изредка ложились на стол Солодовника. Он вспомнил красивую журналистку, принесшую ему сообщение о складе. Он дал знать о полученной информации самому Аилову, посоветовав срочно разобраться и намекнув, что журналистке необходимо заткнуть рот. В те дни Аилов через своих доверенных людей вошел в руководство медиа холдинга, где на злачных нивах паслась эта журналистка. Что с ней сталось, Солодовника уже не интересовало, но на всякий случай он подстраховался. Задействовав личные каналы и связи, он заранее убедил своих высших кураторов, что любое сообщение об оружейном складе – это очередная «деза» местных экстремистов, он успокоил диаспору, балансируя как канатоходец между «теми и этими» на узком лезвии личной выгоды.

По данным разведки, стычка началась после полуночи, вблизи складских терминалов подземного супермаркета, и быстро переместилась на верхние этажи. Через час под купол супермаркета закачали нервно-паралитический газ, и бой продолжился в подземных коммуникациях, откуда выкурить экстремистов и боевиков не было никакой возможности. Выходы со стороны Китай-города и Балчуга были блокированы, но соваться в подземелье силовики не решались, ожидая приказа.

Что будет, если в подземельях грянет мощный взрыв? Куда пойдет волна? Подобные исследования уже давно не финансировались, и эта неизвестность была готова обрушиться на город лавиной страха.

Город замер, переводя дыхание от сводки до сводки. Все телевизионные каналы и станции радиовещания испуганно смолкли до общей команды. Час за часом по эфирным волнам плыл «Умирающий лебедь» Сен-Санса.

К утру взрывы и раскаты автоматных очередей утихли, в небе беззвучно барражировали и зависали вертолеты, разом смолкли все рации и транслирующие станции, впившиеся, как кровососы, в «место событий». Очевидцы из бойцов спецподразделений, многократно проверенные детекторами и тестами психологов, утверждали, что на рассвете, поверх кучевых облаков, видели нечто похожее на ангела. В нежно розовеющем небе четко обрисовался силуэт всадника с золотым лучом в руке. Сопоставив время, комиссия по расследованию происшествия выяснила, что примерно в это время самопроизвольно вспыхнули электрические подстанции при телецентре «Апломб», и обесточенная империя лжи забилась в судорогах. Гигантский экран фабрики чудовищных грез зашипел и погас. В нереальной звенящей тишине одна за другой лопались струны стальной паутины, зубья, шестерни, крючки, цапфы и рычаги утратили сцепление и омертвели. В душегубных глубинах ползли, сталкивались и рушились базальтовые глыбы, дрожали хребты подземных массивов, и с ревом уходил в пучины Тартара древний зверь, Зверь Бездны, неправомерно выпущенный на солнечный уровень. И вместе с ним погружалось в бездну «вечное вчера», обрывки цветистой лжи, гипнотический сон и нагромождения хлама, и обновленный день дышал грозовым озоном.

Серые ангелы уходили в чрево подземелья в полночь. Солнечный круг из двенадцати рыцарей разбился на четыре группы, по три бойца в каждой. Это были новички, призванные уже после пожара в Камелоте.

В главной группе проводником шел Кобальт, за ним – Отшельник. Он нес чашу в руках, не решаясь спрятать ее в рюкзак за спиной. Он лишь обвязал ее и закрепил на груди, на случай падения. Замыкающим должен был идти Алексей. Но все получилось наоборот. Алексей проверял коридоры: искал мины-растяжки и объективы камер слежения, чутко вслушивался в тишину, чтобы вовремя отсечь постороннее передвижение в подземелье.

Перед заброской Отшельник напутствовал воинов:

«Чаша Мира – воинская реликвия. В эту ночь она вернется туда, откуда она была изъята. Ее престол – подземелье, потому что еще не пришло время подняться к небесам и свету. Излучение талисмана столетиями армировало защитное поле города. После изъятия чаши прошло двадцать пять лет – крайний срок. Если не вернуть талисман на место, последует удар, взрыв, сдвиг платформы и Москва провалится в гигантскую карстовую воронку, как это случилось с Китежем. Защитное поле чаши охватит не только столицу, но и священные города России. Золотое кольцо засияет, как витязи в сверкающих латах. Тверь – могучая Твердь. Тула – Кузница чудо-оружия, боевой тыл. Смоленск – Слово Молитвы, Кострома – Северная Богиня-Матерь, Ярославль – Братская Любовь, Великий Новгород Славянский – Ключ северных путей, и Вологда – Воля Господня, и множество больших и малых градов замкнутся единой цепью Силы. Свет реликвии очистит и озарит Россию. После нашей победы мы построим храм из прозрачных кристаллов и водрузим чашу на высоком алтаре.

Эта чаша – наследие прошлого мира. Погибшая цивилизация обладала недостижимым волшебством и знанием Природы. Она оставила нам свои реликвии, магические алфавиты, загадочные изображения и стелы. Заветы нашего рода – наши питающие корни. По одному из этих заветов, всякое совершенное человеком, здесь на земле, вершится и на небесах: полях незримой битвы…

В подземных катакомбах под Москвой, в бункерах, в исторических руинах ворочается древний змей: Зверь Бездны. Зверю Бездны одинаково ненавистны и русские, и чеченцы. Он собрал их здесь, чтобы стравить, выждать их гибель и напиться теплой крови из чаши их страданий. Он уже давно царит над покатым, как Голгофа, лбом Кремля. Его мертвящее дыхание разносится в эфире, его жало мелькает в столбцах лживых газет, на потребу его похоти волокут из дальних глубин и весей синеоких русских полонянок, и он уже давно вывел в своей кровавой хартии, кому жить, а кому покорно сойти в могилу под усыпляющий дождь.

Грааль выбьет Зверя и сбросит его в колодец без дна, туда, где тысячелетиями удерживал его, не давая выпростать гнойные когти и осклизлый череп.

Слава России! В наших руках чаша Ее судьбы!»

Отшельник умолк. Но каждый из двенадцати воинов Света знал, о чем он молчит. О том, что в подземельях Кремля, под носом спецслужб, скрывается база боевиков, доносили разведчики, изучавшие подходы к Манежной. Им предстоит долгий кровавый бой, в котором не будет живых победителей.

Алексей был готов к броску, собран, как совершенная машина для убийства, но он больше не находил в себе полыхающей ярости, лишь сожаление и тяжелую печаль.

Красный кирпич исторических подземелий был влажным на ощупь, словно пропитан кровью. Гул шагов обгонял идущих. Больше часа рыцари пробирались в обход, вдоль тоннелей с правительственными коммуникациями, среди белых асбестовых труб теплоцентралей и свитых в жгуты проводов в экранирующих обмотках, мимо жгучих заклятий, написанных кровью на стенах и кем-то поставленных оберегов. Оружейный склад был уже рядом: на стене виднелся едва приметный опознавательный знак, начертанный Кобальтом. Здесь разведчики нашли тайный шурф, ведущий к Царской либерее. Им предстояло разобрать шурф, спуститься в либерею, оставить там чашу, а после снова замуровать все подходы к сокровищнице.

– Тише! – прошептал Алексей.

Группа замерла, вжавшись в стены. По торцевой стене, там, где коридор изгибался под прямым углом, скользнул фиолетовый луч.

– Запалились, – одними губами вывел Кобальт. – Ловушка!

– Уходим! – скомандовал Алексей.

Фонарик помигал и потух, но в подземной норе шло настороженное, сосредоточенное движение. Зверь Бездны проснулся и теперь разворачивал свое тулово навстречу горстке смельчаков, заползших в его владения. В подземных коридорах короткими перебежками продвигались боевики.

Уходили через боковые коридоры – шхеры. Через несколько быстрых перегонов по кирпичным рукавам Алексей сказал Кобальту:

– Свяжись с нашими… Что у них?

Кобальт включил рацию:

– Бой, бой у них, в Манеже, на всех этажах!

За поворотом мелькнул тусклый плавающий зрачок коногона.

– Мы псковкие, мы пробьемся, – раздался знакомый тенорок. Размалеванный под «коммандос» Петёк потрясал трофеем – новым, блестящим от смазки «калашом».

– Петёк! Все комиссаришь, мурло окаянное?

– А куда деваться? Первая группа в катакомбах напоролась на боевиков, вторая подоспела и выдавила их в Манеж, теперь на всех этажах отстреливаются. Вы идите в обход, а мы вас прикроем!

– Прикроете, когда будет чего прикрыть. А пока идем одной группой.

Отдавая приказания, отслеживая подземелье, Алексей и разумом и чувствами был далек от пылающих этажей, подвалов и смрадных сливных колодцев. Его душа одиноко парила над городом, раскинув крылья и поймав встречный ветер, она взмывала выше и видела дальше. В ночной синеве, в предутренних туманах талыми свечками вздрагивали города и деревеньки, светились озера. Где-то там, в сердце лесов, его любили и ждали.

Он знал, что проживает свой последний час, что он не волен отвратить смертный удар. Он – лишь звено кольчуги.

Звенья этой кольчуги незримы, как слова молитвы, и каждое звено крепится с другими четырьмя особым секретом: сверху вниз так, как роднится человек со своими пращурами и потомками в единой цепи времени. Слева направо, по горизонтали, соединяется он с друзьями и близкими в яви земной. И нет прочнее и крепче уз, чем звенья этого креста.

В подземной сауне на самшитовой лежанке млел Беслан. Пышногрудые гурии вились над ним в облаках приторных благовоний. Прикрыв воспаленные глаза, он впитывал прикосновения легких, влажных, точно смазанных маслом тел. Немногие из воинов Ислама познали это блаженство уже при жизни. Большинство увидят рай только за дверью глиняного склепа-мазара, спецморга, за порогом затерянной могилы или на дне фугасной воронки.

«Вы раскололи камень в сердце Москвы», – он вспомнил язвительную усмешку на румяных губах и презрение, с которым эта девчонка смотрела в его глаза, глаза господина… Да он сумел построить огромный маховик, совершенный механизм высасывания денег из воздуха, и каждый поворот колеса осыпал его золотым дождем. Когда он думал об этом колесе, смазанном кровью, он ликовал от безнаказанности и презрения.

Внезапно по кафельному полу и стенам в драгоценной мозаике пробежала дрожь, и сразу тысячи черных пауков заметались по пестрым изразцам. Стена почернела, вспухла и осела под взрывной волной. Обрушившиеся плиты открыли вид на преисподнюю, полную огня и дыма.

– А теперь, Горбатый, я сказал: Горбатый! – вопил Петёк.

Он вжал Беслана в кафель пола и приставил к его виску ПМ.

– Мы не воюем с безоружными, – Алексей отвел дуло пистолета. – Позор для него страшнее смерти. Свяжите его и бросьте здесь, как овцу.

– Здесь рядом есть колодец, попробуем пробиться в либерею через него, – сказал Кобальт.

Коногоны меркли в пороховом дыму, легкие распирало удушье. Отстреливаясь, рыцари уходили в подземелье. Петёк и два добровольца остались охранять коридор со стороны оружейного склада.

Алексей прикрывал отход своей группы, короткими очередями отсекая боевиков. В спину ударило взвихренное пламя, сбило с ног и швырнуло на битый кирпич. Смерч из раскаленной пыли и осколков накрыл идущих уже на подступах к либерее.

Мраморные этажи Манежа, тесные терминалы, глухое подземелье, загаженные катакомбы уже не были земляной норой, историческим колодцем. Это поле боя не принадлежало земле. В кровавом сгустке исторических ошибок, героизма и ненависти, в неистребимой жажде главенства барахтались два народа, посылая на смерть своих сыновей. И каждый, кто стрелял во тьму, выслеживал врага за поворотом подземного хода, понимал, что эта война никогда не кончится. Она будет продолжаться на земле и в небе, в каждом рождении и в каждой смерти, до тех пор, пока не явится людям бессмертная истина и не бросит свой покров между враждующими, и лишь тому, кто разрубит этот узел, пульсирующую пуповину земного бытия, будет дарована и земная власть, и небесная свобода.

Кобальт не заметил мину-растяжку под ворохом пыли и кирпичных обломков. По коридору хлынул раскаленный воздух, взрывной волной людей опрокинуло на пол и завалило щебнем и горячей пылью. Но слепой Отшельник уцелел и мог самостоятельно двигаться дальше. Кобальт корчился, зажимая руками осколочные раны. Алексей опустился на колени, ощупал его грудь под портупеей. Камуфляж Кобальта быстро темнел от крови.

– Идите… Близко уже… Потом подберете, – прошептал он.

Гортанный окрик в конце тоннеля перекрыли выстрелы. К последнему колодцу-шурфу Алексей и Отшельник пробивались с боем. Оставив этажи подземного супермаркета, боевики уходили в катакомбы под городом. Стрелять в узких коридорах с бетонированными стенами было смертельно опасно. Пули рикошетили от стен и потолка, сверху срывались кирпичи и куски бетонной облицовки, рушились горы пыли и песка.

Коногон погас. Оглушенный собственным выстрелом, Алексей не слышал, как в слепой тьме со спины на него набросилось сильное, цепкое тело. Саданув под челюсть прикладом, боевик передавил горло. Отжав приклад, Алексей извернулся, вырвал автомат и ударил рамой в невидимое во тьме лицо, слыша хруст костей. Он добил врага выстрелом в упор, зажег запасной фонарик и оглянулся на Отшельника. Отшельник стоял у стены. На нем по-прежнему не было ни одной царапины, только светлое рубище было покрыто копотью и местами прожжено. В темных лабиринтах слепой Отшельник двигался уверенно, словно его вело особое зрение.

– Ложись! – Алексей с разворота сшиб Отшельника и успел прижать к полу, прикрывая его от секущих осколков. По коридору катилась цепь взрывов. Кирпичную стену разнесло в комкастую пыль, Алексея и Отшельника смяло взрывной волной и запорошило высоким сугробом.

Оглушительная ватная тишина, какая бывает после взрыва, и разрывающий легкие песок… В кромешной тьме ожил, зашевелился луч фонарика. Луч нащупал засыпанное осколками и песком тело. Алексей вытащил из-под обломков Отшельника, заглянул в его глаза.

Отшельник слепо ощупал лицо Алексея, другой рукой силясь развязать кровенеющий узел на груди, где была спрятана чаша, последним усилием Отшельник передавал чашу бессмертия по цепи верных. Через минуту он был мертв. Алексей накрыл Отшельника курткой, переложил окровавленную чашу за спину, в рюкзак, и осмотрелся. Внезапная тишина оглушила его. Он неуверенно двинулся туда, куда должен был дойти во что бы то ни стало.

От взрыва обрушилось несколько древних перекрытий и простенков, заложенных кирпичом. Алексей осветил фонариком округлый зал: на полу – доски рассыпавшихся сундуков, и из них ворохом выпали книги, хартии, свитки.

«Царская библиотека! Тысячи тысяч книг на всех наречиях Земли, Тайны Тайн и Песни Песней рассыпаны по земляному полу…»

Он поцеловал чашу и оставил ее в нише, у входа в либерею. Рядом бросил пустой автомат. Он знал, что тот, кто владеет чашей, не может умереть, расставаясь с ней, он отдавал себя на волю рока, оправдывая свое имя Обреченного. Чаша Бессмертия будет хранить его землю, его народ. А значит, и он никогда не умрет, растворенный в тысячах глаз и лиц, в пшеничных полях, озерах, лесах, в шуме русского ветра. Он будет оживать в каждой весне и в крике каждого родившегося на этой земле ребенка.

У него оставалось две гранаты. Первый взрыв завалит дальние подходы к тайнику, запечатает его на несколько столетий. Второй заряд он сбережет для себя.

* * *

В то утро Сашка проснулась от далекого рева моторов. Покачала головой, отгоняя страшный сон о бое в подземке. Поддерживая руками живот, тяжело сошла с кровати и прильнула к окну. Этот день был назначен к выселению, и она ждала его, упрямо и мстительно, еще не зная определенно, что будет делать, когда явятся судебные приставы. В сенцах была спрятана канистра с бензином. Когда не станет земли под ее ногами и неба над ее головой, она шагнет в пламя. Так вслед за мужем шли в погребальный костер, в небесную Сваргу арийские вдовы, так уходили в гари мятежные старообрядцы, так низринулась с горящих стен Зарайска княгиня Евпраксия с маленьким сыном. И Сашка раздувала в себе жаркое, злобное пламя войны.

Из низины, качая скребком, полз огромный бульдозер. Содрогаясь от слепой ярости, он с корнями выворачивал из земли молодые сосенки, сдирал кору с могучих древесных тел. Следом подпрыгивал на ухабах милицейский «козел» с включенной мигалкой.

– Гражданка Батурина! Срочно покиньте незаконное строение! – голосом Петрова гнусавил мегафон.

– Нет! Слышите, нет!!! – крикнула Сашка, словно ее могли услышать те, кто пришел выгнать ее из пахнущего молодой смолой золотистого терема, смести с лица земли лес и заповедное болото с Пастушком.

Взгляд ее упал на ружьишко Егорыча и коробку с патронами. Зарядив ружье, она, как была в белой до пят рубахе вышла на крыльцо. Не целясь, пальнула в лязгающую пасть бульдозера. С хрустом посыпались стекла левой фары. Из кабины вывалился перепуганный водитель и, спотыкаясь, побежал в заросли ивняка, но Сашка этого не заметила. Бульдозер по-прежнему полз на взгорье, к дому, уже без водителя. Оглохнув от первого выстрела, она в немом безмолвии перезарядила ружье, и уже прицелившись, выстрелила в лобовое стекло. Выстрел отозвался в глубинах ее тела волной ужаса. Охнув от внезапного толчка изнутри, Сашка осела на порог и зажмурила глаза…

…Под закрытыми веками брызнул и рассыпался сноп искр. Сквозь сотни километров тайным внутренним зрением она видела темные залы подземного дворца-супермаркета, преходящие в рукава подземелья, где плотно, смертно, обреченно сошлись две армии. Стеклянными брызгами взрывались витрины, полыхали костры из смятых изуродованных тряпок и пластика. Оглушительно отчетливыми очередями «переговаривались» автоматчики. В этих катакомбах каждый вел свой собственный бой. Расстреляв рожки автоматов, люди шли в рукопашную. В подземелье звучали последние шаги Обреченного…

…Сашка очнулась. Сквозь мутную пелену оглядела утренний лес, излучину туманной реки, всмотрелась в сквозящую синеву неба и отбросила ружье.

Матерясь, Петров истязал внезапно заглохшую рацию, вызывая подкрепление из управы. Как субъект с развитым воображением он хорошо представлял себе последствия ЧП со стрельбой на участке. Санкций на жесткие действия он не имел, и должен был лишь припугнуть незаконных поселенцев.

Петров коротко взмахнул рукой. Из кустов отряхиваясь, выбрался бульдозерист и, ежась, полез в кабину боясь попасть под гусеницы. Бульдозер взревел с новой силой и, сорвавшись с места, ринулся к дому…

– Это еще что за явление? – опешил Петров.

– Стоять! Стоять, кому сказал! – взревел мегафон.

По тропинке, навстречу «боевому железу» бежала, почти летела, смуглолицая монахиня. Раскинув руки, она встала на пути бульдозера, прикрыла собой и дом и Сашку, заклиная остановить вторжение. В высоком куколе, она была похожа на черный крест. Безмолвной молитвой Гриня, теперь сестра Мелания, усмиряла ревущее чудище.

Бульдозер дал задний ход, затем развернулся на одной гусенице и угрюмо пополз обратно в Ярынь.

Обескураженный Петров вышел из машины.

– Зачем стрелять, под трактор бросаться? Сели бы за стол переговоров… – бормотал он.

Он даже представил себе этот стол, уставленный деревенскими яствами и самогоном. До сих пор акции по насильственному выселению, с броском ОМОНа сквозь самодельные баррикады и истеричный женский визг, Петров азартно наблюдал по телевизору, но с некоторых пор он уже плохо различал реальную и заэкранную жизнь.

Бросившись на взгорье к дому, темноликая монахиня обняла Сашку, помогла ей подняться. Она уводила ее все дальше от дымного побоища, от искореженной земли, от жестокого самосуда к золотым маковкам монастыря, к той единственной иконе, где светлый воин без гнева, одним лишь взглядом, загонял в преисподнюю черного выползка, где сердце гордое и нераскаянное наконец-то умирится и познает простую истину. Эта истина в том, что зло не победить злом, доколе не встанешь над ним высоко, как Егорий Хоробрый над темным змеем.

«Не в силе Бог – а в правде!»

* * *

Алексей наугад шел по темным коридорам, слыша позади себя вопли команд и грохот шагов. Он знал, что не может ошибиться, и сквозь выложенный кирпичом коридор с отметиной на стене, сквозь сырой, пахнущий влажной гнилью подвал выйдет на оружейный склад. Навстречу ему и со спины, догоняя его короткими перебежками, сдвигали кольцо захвата воины Ислама. Он шел все медленнее, сжимая в ладони тротиловую шашку. Его ослепили фонарями, взяли в круг. Искаженные бешенством лица казались серыми. В те короткие мгновенья, когда он уже искал пальцами чеку гранаты, он успел простить их и сам испросить прощения. В соседних рукавах и штреках остывают тела рыцарей Света. Эти подземелья станут их общей могилой. И его кости смешаются с костями его врагов, они лягут рядом и будут ближе, чем братья. От взрыва обрушатся стены. Огненный самум испарит их прах, спаяет камни в нерушимую крепь. Этот «замок» на многие столетия сбережет подходы к святилищу, сохранит сокровища либереи и неприкосновенность чаши. И Москва, и Россия устоят на священном кресте реликвий.

До самого вечера из подземелья, из бетонных коридоров и штолен выносили мертвые тела в изодранном камуфляже.

Убитых выкладывали на асфальт. Черные бороды воинов Ислама были белы от известковой пыли.

Более сотни боевиков было найдено на этажах подземного дворца и в подземелье. Ни одного из Белых рыцарей обнаружено не было. По официальной версии они сумели просочиться через диггерские лазейки и даже унесли с собой убитых и раненых.

В дремлющих водах Москвы-реки отражался тихий, ясный закат. Прощальным отблеском золотились купола храмов, среди сумрачных садов белели стены древних монастырей. Двенадцать рыцарей Света отплывали вместе с Солнцем на запад в солнечной ладье. Из-за города поднимались тучи, сжимая огненную реку заката черными берегами, и чем уже становилось это пылающее устье, тем дальше и выше уходила в вечернее небо золотая ладья.

2006 год. Москва