Обитатели дома пользовались дурной славой среди аборигенов. Уже одно то, что на окраине вымирающего и стремительно дичающего городка высился белокаменный особняк, настораживало и отвращало ярынцев, сохранивших остатки примитивной добропорядочности. Цыганские выселки были в глухой осаде, несмотря на то, что жили цыгане подчеркнуто законопослушно, тщательно оберегая свои племенные тайны.

Единственным «горгио» вызывающим уважение цыган, был не местный участковый Петров, а лесничий Алешка. Причиной тому стало забавное событие в ярынском лесу, оставившее глубокий след в местном фольклоре.

Известно, что цыгане с особым чувством относятся к двум живым существам: медведю и лошади.

Медвежья охота прежде была занятием опасным, почетным и в некотором роде необходимым. Еще сто лет назад медвежий род доставлял немало беспокойства жителям лесного края. Медведь и скотину задирал, и овес молочной спелости травил, пасеки громил, случалось, что и на людей шел. А теперь, когда и зверь измельчал, а человечишко и того паче, а убойная сила всех видов охотничьих вооружений выросла непомерно, превратилась медвежья охота в праздную, почти царскую утеху любимцев жизни.

О том, что в заказнике появился медведь, долгое время знал только Егорыч. Зверь был пуганый, человечьи тропы обходил далеко. Но верная примета медвежьего обиталища – разворошенные муравьиные кучи, свалки темного звериного назьма – попадались леснику все чаще.

В ярынский лес медведь пришел осенью и сразу после Покрова залег в берлогу, под выворотень. А по весне вывела медведица на первое солнце двух криволапых медвежат. Однажды во время обхода Алексей полюбопытствовал на громкое урчание и причмокивание в зарослях лесной черемухи. Привалившись спиной к обомшелой лесине, медведица совершенно по-человечьи кормила двух сосунков, придерживая их лапами, чтобы не скатились. Взгляд зверя, разнеженный и лукавый, растрогал Алексея.

Летом вокруг Ярыни частенько кружили вертолеты. Это губернское начальство любовалось красотой и необъятностью своих владений. Во время облета чей-то алчный глаз заметил сигающую через болото медведицу.

Жируя на летних ягодниках, медведица редко выходила за пределы болота. Вся живность пряталась от докучливого внимания человека среди непроходимых топей и бочагов. Подросшие медвежата все еще не отрывались от матери, и случись браконьерам завалить медведицу, детенышам – хана.

По первому снегу к Егорычу нагрянуло начальство из охотхозяйства. Кому-то невтерпеж было угостить столичных гостей «медвежьей охотой» в ярынских лесах. По всем документам выходило, что дело правое и леснику не отвертеться.

– Матку не выдавай, Алешенька, – безнадежно шептал старик. – Ей с малыми не уйти… Я уж им и про кабана и про косулю, не слышат! «Подавай, Егорыч, медведя и все тут!» «Да зачем вам, – спрашиваю, – медвежьего окорока отведать? Дык у него мясо несъедобное, червь в нем: трихина. Слыхали?»

– Что ты, батя, плачешь? Мне эту медведицу больше, чем себя, жаль.

– Жаль-то оно жаль, – через полчаса вновь заговорил старик, пряча глаза. – А тебе, Алеша, надо карьеру делать. Ты уж потрафь начальству-то, сейчас же тебя лесничим на мое место оформят.

Ранним сумрачным утром на выгоне позади избушки приземлился вертолет. Из него на снег вывалились затянутые в камуфляж охотники и свора рослых собак. Псы были неизвестной Алексею породы, буро-пегие, с жесткой торчащей шерстью, с золотисто-голубыми безжалостными глазами. Собаки сейчас же окружили Велту и принялись облаивать старуху. Последними из овального люка выпрыгнули две стройные девушки в ярких лыжных комбинезонах.

– Суки – элита, исключительно голубых кровей! Вязкие – что твоя смола, – похвалялся губернский Пал Палыч, прикомандированный к действу от самого «аппарата».

Гостей из Москвы было двое. Оба лощеные, поигрывающие литыми, не растраченными в трудах телами. Охотничья амуниция едва сходилась на тугих грудях и животах. По всему видно, на заимку прилетели не охотники, а любители выпить и после попозировать рядом с затравленной дичью. Предвидя все это, Алексей уже за полночь истопил баню, выстелили полок можжевельником.

Охотники цепочкой потянулись в лес. Болотистый грунт крепко промерз и хорошо держал тропу. Денек поначалу серенький постепенно налился светом, и лес запестрел красками. Алексей указал место, где ординарцам надлежало разбить лагерь.

Берлога была у заброшенной «военки» под высоким снежным наметом. Место это указал Алексею Егорыч. По всему выходило, что медведица сменила место зимовки и залегла у старой дороги.

Из-под сугроба курился едва заметный парок. Скважина затейливо обындевела. По этим признакам Алексей безошибочно угадывал звериные лежбища. Парило слабо, но дух был забористый, тяжелый.

Охотники слегка оробели. Их дрожь передалась собакам, и вся свора залилась нервным лаем. Гости начали наседать:

– Поднимай зверя!

– Собак не пускайте, порвет!

Алексей расставил номера, так, как научил Егорыч. Собаки сейчас же сцепились, затеяли драку и с гвалтом скрылись в лесу.

– Поднимай! – ревел Палыч. Потеряв терпение, он выпалил в сугроб из карабина. Застоявшиеся стрелки принялись палить без разбора. Над берлогой всплескивали темные фонтанчики.

– Не выходит медведь. Без собак не поднять, – едва стихла истеричная пальба, развел руками Алексей. – Что же ваши медалистки?

Промерзшие «номера» толкались вокруг берлоги до сумерек. Столичные охотники попеременно отходили в лагерь, чтобы погреться. Между чекушками и перекурами развлекали скучающих у костра девушек. Возвращались алые, повеселевшие, полные охотничьего азарта и неистощимых шуток над Палычем.

– Ничего не знаю, – разводил руками Алексей, – без собак не поднять матерого.

Озверевший Палыч подскочил к берлоге и выпалил в отверстие. На лицо и новенький камуфляж плеснули бурые брызги. Тухлая вонь расползлась в морозном воздухе.

– Что за?..

– Фекаль, – уважительно выразился Алексей, протягивая Палычу мятый платок. – Медвежья болезнь, слыхал о такой? Матерый со страху обгадился и не выходит.

– Во блин…

– Пойдем в лагерь, обмозгуем, что дальше делать.

На бивуаке промерзали дорогостоящие закуски, паюсная икра хрустела на зубах как стекло. Глотнув ледяной водки, Алексей крякнул и счастливо улыбнулся.

– Чего лыбишься, егерь?

Вдали разливался собачий лай и истеричный, навзрыд, визг.

– Что там у тебя такое?

– Лось, наверное, бродит.

– Медведь!!! – заверещал Палыч. – Стреляй, уйдет!

За деревьями мелькнула бурая, свалянная в колтуны шкура: медведица удирала крупным наметом. Значит, медалистки все же нашли логовище и самостоятельно выдавили еще не заснувшую медведицу.

Давясь недожеванной закуской, охотники похватали карабины и, увязая в снегу, ринулись по следам. Но зверь уходил одному ему известными тропами, играючи преодолевая высокие завалы и еще не вставшие под лед мелкие речушки.

Ближе к ночи собаки притрусили к костру, и, подрагивая, улеглись поближе к огню.

До утра гости парились в баньке, с визгом и хохотом купались в снегу. Палыч вовсю выслуживался и за банщика и за «поддавалу».

В избушке Алексей с наслаждением растянулся на печке.

Егорыч по-детски улыбался, жмурясь на свет коптилки, но не торопил с рассказом, все прочитав по блаженному лицу Алексея.

– Берлога сразу за поворотом оказалась, – устало рассказывал Алексей. – Все, как ты говорил, и амбразура, и пар, и запах…

– Эх, память… Вот ведь голова садовая, что в войну было, все помню, а что надысь запамятовал… Это ж по осени было: на повороте этом полуторка с конским навозом опрокинулась. Машину-то через день-другой вытащили, а навоз, стало быть, лежит, преет. От того и горячо было, и запашок густой.

Неизвестно какими путями эта удалая история просочилась в поселок и стала предметом бахвальства и местной гордости. Не в каждой дубраве бродит матерый. Медведь одним своим призрачным существованием будил неясные мечтания о вольной, дикой, насыщенной переживаниями жизни. И каждому хотелось, чтобы жил где-то в лесной глуши огромный сказочный зверь.

Алексея, положительного героя всей этой истории, особенно зауважали цыгане.

– Для нас лошадь и медведь выше человека, – сказал цыган, пришедший выписать несколько стволов соснового сухостоя.

Через несколько дней Алексей стоял у кованых ворот цыганского терема.

Дородный цыган проводил Алексея внутрь дома. В роскошных, жарких комнатах на коврах отдыхало семейство. Несметное множество телевизоров, видеотехники и музыкальных центров было разбросано по всему дому. Сидя на ковровых подушках, женщины смотрели телевизор. Мужчин нигде не было видно. Цыганята с криком «Горги!» понеслись куда-то вглубь дома.

– Как звать тебя, бриллиантовый?

Высокая, усатая цыганка, подбоченясь, разглядывала Алексея.

– По-вашему, наверное, Алеко.

– Алеко – нехорошо для тебя. «Алеко» – луна. Это имя для цыгана. Луна защищает цыган и берет их души после смерти. А ты не Луна, ты – Солнце!

– Садись, выпей с нами чаю, – приступила молодая красивая «шовихани».

Двое цыганят втащили в комнату огромный электрический самовар. На ковре расставили чашки и вазы со сластями.

– Для цыгана нет Солнца. Ему светят только два света: огонь в его кузнице и луна, – говорила старуха, обвязанная платком поверх седых косм. – Никто не знает, откуда так пошло. Стариков теперь никто не слушает, но только старики помнят, как было дело. Говорят, когда Бог давал свои заветы, цыгане вместо того, чтобы выбить их в камне или прочеканить на серебре, записали на капусте, проходил мимо осел и ту капусту съел. Про цыган много говорят. Слышала я, что наши ковали сделали четыре гвоздя для распятия, за то и не любят цыган.

– А птичка клест те гвозди достала. С тех пор клюв у нее кривой, а грудка красная, – улыбнулся Алексей.

Внезапно разговор и смех стих. Цыганки, спиной почуяв взгляд, разом оглянулись на дверь.

В дверном проеме, держась руками за косяк, стоял худой, желтый от болезни цыган.

Алексей догадался, что перед ним цыганский барон, которого никогда не видели в Ярыни, но его слово распространялось на несколько десятков километров в округе.

– Зачем пожаловал?

– Лошадь у вас купить хочу. Белую. На выгоне видел.

Цыган пощелкал языком.

– А хочешь тебе погадает моя жена. Она седьмая дочь седьмой дочери, и все ее слова сбываются. Она много денег привозит, потому что говорит правду. Даже птицы говорят с людьми, только мы не слышим.

– Я не верю картам.

– Давай наши девушки твою судьбу станцуют.

– Слишком страшный будет танец.

– Да, лес горит – все видят, а душа горит – никому не видно, – мимоходом заметила красивая молодая цыганка.

– Я за лошадью пришел. Давай о деле…

– Белая лошадь всегда дороже, – сказала старуха. – Так издавна велось.

– Почему дороже?

– Потому, бриллиантовый мой, что скачет она по дорогам любви и смерти. В старину, если муж с женой разводились, закалывали на дороге белую лошадь и оставляли ее. И всякий, кто это видел, понимал, как плачет сердце.

– Я ничего не слышал об этом.

– Наш табор кочевал дольше других, но и мы стали забывать свои обычаи.

– Я продам тебе лошадь, – сказал старый цыган.

Цыгане под руки довели старика до стойла и усадили на скамью.

– Никому бы не продал, а тебе продам.

В сумеречном стойле хрустела сеном стройная, поджарая кобылка. Шерсть ее лунно светилась, только очесы на бабках и кончик морды были темного мышиного цвета. Расчесанный хвост и белую гриву шевелил сквозняк.

– Дели, – указал на нее глазами цыган. – «Дель» по-нашему «небо».

Услышав кличку, лошадь подняла голову, запрядала ушами и подошла к старику.

Алексей умиленно гладил лошадь по бархатной морде, барон скармливал с ладони сухой клевер. Лошадь играла, прихватывая губами пальцы.

– Что-то маленькая она.

– Молодая совсем, еще растет, к весне вымахает под стропила.

– Сколько просишь?

– Лошадь арабская, скакун…

– Так сколько?

– Десять тысяч…

У Алексея оборвалось сердце.

– Этого у меня нет… Мне еще фураж для нее закупать надо, сарай чинить. За пять с полтиной отдашь?

– Бери…

Цыгане взорвались криками, замахали руками, но старик стоял на своем.

– И сено возьми, потом расплатишься. Пойдем, еще чаю выпьем…

– Нет, спасибо.

– Правильно, – на прощание сказал барон. – Когда где бываешь, до конца не бывай. Тогда для всех ты будешь особенный и все тебе рады будут.

Глава десятая

Черный жрец Макумба

С широкой мраморной террасы открывался прекрасный морской вид, несмотря на то, что бархатный сезон давно закончился и яркая лазурь поблекла. Пахло йодистыми водорослями и протухшей рыбой, напоминая, что изысканное общество собралось не в благословенной цветочной Ницце, а всего лишь в крымской резиденции таинственного ордена. Презентации своих проектов Натан проводил в приморском дворце, в присутствии немногих посвященных, обычно их было не больше двенадцати.

На круглом мраморном столике стояла чаша с гроздьями дымчатого винограда. Натан, не снимая неуместных белых шелковых перчаток, отщипывал ягоды и по одной бросал их в рот.

– Древние называли вино кровью мертвых, хотя вино – всего лишь кровь виноградных лоз. Вино пробуждает чувства и как кровь служит общению между мирами людей и мирами духов. Да… Странные мысли приходят под шум моря… Все течет, все меняется, лишь оно неизменно. А человек устроен так, что всегда стремится к новизне, и все прежние игрушки вскоре кажутся ему скучным хламом, шелухой. Наш мир полон шелухи, похоронившей священные реликвии прошлого. Человек не оправдал надежд, и чем скорее это всплывет со всей очевидностью, тем лучше. Да лучше! Наша задача поторопить закат и сделать его по возможности красивым.

Не стоит обольщаться насчет нашей цивилизации и ее будущего, она не устоит в битве со временем и будет смыта с лица земли, как песочный замок. Все опошлено и оболгано. Святыни свержены и осмеяны, и самое время сыграть реквием по героям. Именно за этим мы и собрались сегодня здесь.

Илья рассеянно прислушивался к пафосной речи Натана. Он впервые был на этой знаменитой террасе из розоватого мрамора. Еще полгода назад его ранг не позволял ему гостить в приморской резиденции Натана. Теперь он был в кругу избранных, но отчего-то не радовался этому так, как мог бы радоваться полгода назад.

Немного померзнув на сквозном ветру, гости поспешили в небольшой кинозал.

– Сегодня мы приступим к разработке концепции новой телевизионной игры. Человечество состарилось, устало и вернулось в детство. На смену человеку созидающему, человеку воюющему, читающему и считающему идет человек играющий. Это будет грандиозное, небывалое по откровенности зрелище. Этакий «распоследний герой». Но откуда взяться героям среди шелухи и отбросов взбесившейся материи? В наше время героями назначают или избирают прямым и тайным голосованием.

Натан на миг задумался и продолжил:

– Мне даже самому захотелось принять участие в этой игре. Помните изначальный сюжет: райский сад, очаровательная Ева и мужественный, но недалекий Адам? Они нуждаются в сведущем консультанте, который мог бы преподать им первые жизненные уроки. Все предыдущие проекты имели недостатки! Все, что творилось на необитаемых островах, было недостаточно интимно. Взмокшие операторы, гоняющиеся с пудовой камерой за резвящимися нимфами, нервировали зрителей. Зритель хочет сказки. Помните бессмертное: «Сделайте мне красиво…» Мы поступим иначе. Тысячи крохотных, незаметных телекамер, спрятанных в расселинах скал, в пчелиных дуплах, под камнями и среди лиан, будут фиксировать каждый шаг наших героев на необитаемом островке.

Но самое главное не в этом. Наше новое шоу будет связано с реальным риском для жизни, без всяких подстраховок. Поэтому, кроме заранее избранной пары, нам будут нужны добровольцы. Пусть их изберет жребий. Они неизбежно сойдут с дистанции, чтобы дать простор «звездной паре».

И самое главное – режим прямого голосования телезрителей. Шквал телефонных звонков пройдет через мобильные телесистемы «Деборы коммуникейшн». Активность зрителей подымет доходы компании на несколько порядков и выведет ее к мировому первенству. «Дебора» вкупе с родственной ей «Плазма-группой» будет спонсировать наше блистательное шоу «Остров Любви».

Я надеюсь, ни для кого не секрет, что в скором будущем грянет информационная революция. Мы копим и терпеливо вынашиваем предпосылки для глобального объединения человечества. Но для дальнейшего объединения под единой властью людям придется освободиться от некоторых природных инстинктов и чувств: солидарности, сострадания, коллективизма, от всех этих высоких порывов, совершенно лишних в тесном стаде. Задача нашего канала и нашей телевизионной империи – в целом изваять нового человека: Адама технотронной эры.

Символом ХХI века станет «широкомасштабное телевидение». Оно совместит в себе глобальную паутину, ТВ, видео и телефон. Возможности этой новейшей технологии будут безграничны, и наша компания стоит у ее истоков. Фирма «Дебора коммуникейшн» и наш канал впервые осуществят это слияние. Единая информационно-сотовая сеть создаст прочный базис для «нового мирового порядка». Человечество вступит в эру информационно космической цивилизации. Анонимный и глуповатый Интернет исчезнет. В новой системе уже не будет места отдельным серверам подрывников и индивидуалистам-интеллектуалам. Вместо примитивной «глобальной сети» будет воздвигнута эфирная империя будущего: Инфранет или глобальная Мета-сеть. Но электронный рай создается адским трудом. Однако нам уже есть чем похвастаться. Мы успешно внедряем в психику нашей паствы специальные инграммы. Большинство наших постоянных зрителей полностью утратили критичность мышления, они способны воспринимать посыл и отвечать на внешнее возбуждение напрямую через телефон и радиосвязь.

Недоброжелатели упрекают нас в тотальном зомбировании. «Телевидение сажает на иглу!» «Фаллос Сатаны!» – вопят «левые» газеты, имея в виду нашу чудную телебашенку. Но любое искусство не терпит дилетантов. Зомбировать так зомбировать! Консультантом по зомбированию я назначаю Мануэля Санчеса.

В зале засветился широкий экран.

Фильм был любительский, к тому же снятый скрытой камерой, так что некоторые детали зрителям приходилось домысливать. Проектор засветился и погас: по экрану разлилась свирепая африканская ночь. Во тьме пронзительно верещали незримые ночные твари. Постепенно камера нащупала объект. На экране дергался хоровод людей в клетчатых рубахах и светлых штанах. Черные лица и тела сливались с темнотой. Отдельно блестели влажные белки глаз. В центре круга стоял измятый и потрепанный эстрадный певец, известный публике как Мануэль.

– Обратите внимание, вся одежда Мануэля покрыта густой белой плесенью. Три недели наш герой медитировал под деревом сейбы. В ее корнях и листьях живут духи, и Мануэль им явно понравился. Этой ночью ему предстоит принять великое посвящение вуду! – комментировал Натан. – Посвящение в колдуны! Еще немного, и он сможет призывать духов и оживлять мертвых, гадать и совершать заклание. Трехмесячное отсутствие любимца рэперов не прошло даром.

Мануэль держал в ладонях горящую свечу. По его лицу струился пот, словно оно плавилось от жара тропической ночи.

– Вот жрец вручает ему своеобразный колдовской скипетр. Это «кизенга», человеческая берцовая кость, завернутая в черную ткань. Ого! Теперь Мануэль может самостоятельно призывать силы тьмы.

Мануэль растерянно разглядывал увесистый сверток.

– А вот главное таинство обряда. Приготовление «нганга». Для этого на кладбище отрывают семидневный труп. В будущем Мануэль сможет поднимать трупы из могил, не разрывая поминальных холмиков. А теперь внимание!

По мнению туземных специалистов по зомбированию, самое важное в человеческом теле, это мозг. Да, да, уважаемые гости, «нганга» не что иное, как мозг, который наш новоиспеченный майомберо извлечет из тела того, кому эта субстанция уже не понадобится. В черном колдовстве вуду очень важно, чтобы майомберо знал историю своей жертвы. Эта история зовется «куюмба». Отборными «куюмба» считаются те, кто при жизни отличался жесткостью, был преступником или маньяком. Среди чернокожих колдунов особенно ценятся трупы белых, так как ими легче управлять. Для зомбирования важна и такая деталь: мозг должен хорошо сохраниться, чтобы майомберо мог тщательнее обдумывать свои намерения.

«Духи проникают в тело через голову. Духи никогда не умирают!» – объясняет черный жрец своему терпеливому ученику.

Вот старик майомберо разбрызгивает на могиле ром, рисуя им широкий равносторонний крест, а затем вскрывает ее.

В камеру полетели комья земли.

– Вот колдун и его помощник достают труп, отрезают у него голову и кисти рук, извлекают ребра и берцовые кости, заворачивают все это в черную ткань. На наше счастье искусство кино еще не научилось передавать запахи. Вот они дома. Мануэль ложится на пол в тростниковой хижине, и его накрывают с головой простыней. Вокруг него другие майомберо зажигают четыре восковые свечи, как возле мертвеца. Возле него кладут нож. На лезвие ножа насыпаны шесть кучек пороха. Это – «фула», сигнал от духа. Сейчас «куюмба» переселится в майомберо.

Острая судорога сломала тело Мануэля Бабо пополам. Несколько минут майомберо выгибался и выкручивался, как от страшной боли. Его движения были резкими и нечеловечески гибкими.

– Кучки пороха на ноже вспыхивают одна за другой, это означает, что дух готов сотрудничать. Среди чернокожих царит ликование. И это неспроста. Если бы не добрый знак от духа, весь обряд пришлось бы повторить с самого начала.

Теперь следует подписание договора. Майомберо пишет свое имя на клочке бумаги и кладет его на дно большого железного котла вместе с несколькими монетами. Это плата куюмба за работу. Туда же кладутся останки трупа и немного земли с могилы. Затем майомберо каменным ножом делает надрез на своей руке и капает кровью, чтобы немного «освежить» своего «куюмба». Но что это? Мануэлю плохо! На помощь приходит старик майомберо. Он приносит в жертву «куюмба» черного петуха. Старший колдун объясняет, что уже были случаи, когда «куюмба» пристрастился к крови своего хозяина и стал вампиром. Нет, нет, этого нельзя допустить!

Теперь кульминация обряда!

Вот Мануэль вместе со своим верным помощником относит котел обратно на кладбище и оставляет его еще на три пятницы. Грозовой ночью, в ливень, они перезахоранивают котел под заветным сейбовым деревом и оставляют еще на столько же. Через сорок два дня они вновь приносят котел в хижину на окраине Бизанго. Здесь они доливают в котел рома с перцем, сухого вина и свежей крови. Теперь мы можем поздравить Мануэля!

Наш майомберо Мануэль поможет нам овладеть тысячами душ. Он может не только погадать на кокосовых орехах и морских раковинах об успехе нашего проекта, но и задобрить любого мелкого беса. Он… А вот и наш первый герой, черный жрец Макумба! Ваш выход Мануэль!

Зрители нестройно захлопали в ладоши. По лестнице на сцену в два прыжка взбежал Мануэль. Поклонился, расширенными ноздрями втянул запах собравшихся в зале людей. Презрительно усмехнувшись, он уселся в глубокое кресло рядом с Натаном.

– Скажите, Мануэль, что бы вы могли посоветовать нам как майомберо? Зарыть черную кошку под Останкино, хотя оно, кажется, и в самом деле стоит на костях, сбрызнуть пол в студии кровью черного петуха или белого голубя?

– Это не обязательно, главное правильно приготовить яд. Я встречался и разговаривал с многими хунганами, которые имеют рабов зомби. Все они используют яды, которые скармливают вместе с пищей или впрыскивают в кровь через открытую рану.

– О, это очень интересно… Значит, чем больше ядов потребляет человек с пищей, курением, лекарствами или алкоголем, тем неуклоннее он подчинится зомбированию. Насколько мне известно яд зомби – это тетродоксин, вещество, которое получают из трупной вытяжки и яда рыбы-собаки. А открытая рана… Сознание современного россиянина – это сплошная рана, и он давно перестал реагировать на болевые импульсы.

– Да, вы правы, уважаемый Хунган, позвольте мне вас так называть. Именно так на Гаити, где вы, конечно же, были, зовут черных повелителей душ.

– Существует ли противоядие зомбированию?

– Некоторые самонадеянные жрецы берутся приготовить смесь из лимонного сока, нафталина, духов и соли, но успеха не имеют. Зомби следует кормить картофелем и ни в коем случае не давать соли, иначе он может вспомнить свое имя и вернуться домой. Еще я слышал, что народная музыка и народные песни, а также танцы делают зомбирование недейственным.

– Мы давно вычеркнули всякую этнику, чтобы наши зомби случайно не вспомнили «дорогу домой». Но меня интересуют главным образом создание астральных зомби.

– О, это проще чем поднять мертвеца из могилы. Ритуалы вуду позволяют и это.

– Отлично, Мануэль, вы скоро сможете проверить свои силы. Вам как представителю черной расы должно быть это особенно заманчиво. Ведь и культура вуду родилась в котле упрямого сопротивления белым и их богам. Ваша задача в игре на выживание будет проста: чинить ничего не подозревающим островитянам препятствия. А вот и наша вечерняя звезда, Хельга – главная участница нашего шоу.

«Насколько мне известно, она из окружения Халифа», – прошептал Натан на ухо Илье.

Высокая худощавая блондинка в синем платье вошла в зал и села в пустующее кресло рядом с Натаном. Она держалась с такой вызывающей женственностью, что сидящие в зале мужчины невольно напряглись. Все в ней – от длинных идеально заточенных ногтей до осанки и пропорций фигуры выглядело роскошно. Бирюзовые глаза смотрели холодно и устало. По телу красавицы прошел электрический ток, когда по мановению руки в белой перчатке Илья поднялся с кресла и прикоснулся губами к душистой, как лилия, руке Хельги.

Хельга! Тайный яд в его крови, смесь муки и желания. Их однополая связь с Ольгердом в то время, когда он еще не был Хельгой, была короткой и истеричной, но навсегда обожгла его своим сладострастием и святотатством. Ни одна женщина не влекла Илью больше, чем этот красавчик латыш. До последней минуты Илья не знал, кого прочат ему в островные невесты. Теперь его прошиб холодный пот. Жалкий и нелепый фарс в одну секунду превратился в жестокий и расчетливый расклад.

Вечер закончился на террасе. В свете дымных факелов гости доедали бычка, зажаренного на вертеле. Каждый кусок расторопный прислужник оборачивал листьями винограда. На большом блюде разносили пресные лепешки, и каждый из присутствующих догадывался, что это прообраз какой-то древней священной трапезы. Вирго в венке из виноградных листьев громко смеялась. Она стояла у самого края террасы, поддерживая за локоть Хельгу. Голубую шубку дивы и ее вечернее платье беспардонно раздувал ветер. Илья завороженно смотрел на ноги Хельги. Каждый порыв ветра высоко обнажал их, а Илья представлял, как ветер холодит тело под платьем, и страдал.

– Вас ожидают. Пройдемте. – Вышколенный мажордом склонился в старинном полупоклоне.

Илья подхватил квадратный, сделанный по специальному заказу несгораемый кофр и пошел во внутренние апартаменты. Натан поджидал его в круглой комнате без окон.

– Наконец-то. Я уже начал беспокоиться.

Илья распахнул кофр, вынул чашу и потянул Натану.

– Чаша Мира, чаша желаний. Если присмотреться, она полна невинной крови. Я так завидую вам, Илья. Вы еще способны воспламеняться, жаждать и страдать. Чаша не только исполняет, но и усиливает желания.

Илья ощущал, как по спине скользил холодок страха.

– В этой чаше можно сварить отменное «нганга», одуряющее и мертвящее. Отвлекая и развлекая, накачивая пивом и пичкая сладким картофелем, мы отобьем у наших зомби всякое живое чувство и желание, всякую попытку мыслить критично и действовать самостоятельно. Зачем мне все это нужно? Парадокс, но я люблю и жалею людей. Помните сакраментальное: религия – опиум для народа. Картавый мессия сказал немного иначе: «Религия – опиум народа». В те времена в России опий не курили, а продавали в аптеках как обезболивающее. Что может быть благороднее, чем избавление человека от боли, отчаяния, страха смерти, от чувства вящей бессмысленности его бытия. Усыпляющий дождь так сладок во тьме вечной ночи, ночи души и разума…

Натан спрятал чашу в кофр, щелкнул замком и повел Илью по высеченным в скале ступеням, вниз, в глубины дворца.

– Чаша – одна из самых больших иллюзий мира, и обладание ею призрачно, скорее это она владеет нами. Но если падший мир не смог удержать ее в своих дряхлеющих лапах, то уж я-то не выпущу. В мире не осталось сокровищ, равного этому. Священные реликвии давно уничтожены. Не хмурьтесь, Илюша. Уж вы-то не продешевили! К тому же вас ожидает сюрприз: купание в источнике вечной молодости! Это Кастальский ключ, родник вдохновения, где плещутся нимфы.

Резиденция Натана, выстроенная на прибрежной скале, нависала над морем гроздьями балконов и галерей. Нижние уровни дворца были вырублены в массиве породы и походили на гроты и пещеры из восточной сказки. Вскоре Илья и Натан оказались в банном павильоне. Роскошная восточная купальня помещалась в самом сердце скалы. Это был округлый мраморный зал с низким потолком. В центре кипел подсвеченный радужными лампами прозрачный аквариум-бассейн. Илья нервно озирался, выискивая Хельгу, но здесь собрались только мужчины.

За стеклянными стенками бассейна крутились танцовщицы. Девушки слаженно выныривали то очаровательными «поплавками» в бисерной сеточке, то гибкими змеиными головками в ярком латексном гриме. У Ильи перехватило дыхание, ничего более неприличного и завлекательного он в своей жизни не видел. Расставшись с Граалем, он почувствовал неожиданное облегчение и быстро вспомнил былую беспечность и веселый кураж.

– Мои «золотые рыбки» – чемпионки по синхронному плаванию, – говорил Натан. – Исполняют любые желания вашего раздраженного воображения! Уговорить их на ночное выступление встало в копеечку. Клянусь, я бы даже обрадовался, если бы они героически отказались. Но нет! Стоило поднять цену, и от их горделивой добродетели не осталось следа. Нравственность конвертируется, как и все остальное в этом разлагающемся мире.

Глава одиннадцатая

Пропуск в рай

Сашка не понимала, что с ней происходит. Ее сорвало с якоря и вот уже две недели «без руля и ветрил» носило среди городских рифов.