Таня лениво потянулась, выпростав руки из-под одеяла.
      - Что так?
      - Видишь ли, когда я отбил тебя в свое эксклюзивное пользование, пришлось отвалить Поппи те восемь сотен, что мы в ту памятную ночку огребли. Месячная плата.
      - Знаю. Но за этот месяц мы с тобой трех америкашек на хипесе развели, и не забывай про покер... Тысячи полторы набегает?
      - Набегает. Но именно полторы эта старая сука и требует за следующий месяц. Таня присвистнула.
      - Она что, охренела? Деньги мои зажилила, паспорт не отдает, а теперь еще вот так выкаблучивается! Откуда полторы тысячи-то? За пайку, за койку, за страховку липовую и четырех сотен не набегает, плюс примерно столько же за упущенную прибыль. Пусть забирает свои восемьсот и радуется.
      - Должно быть, ты для нее особенно дорога... - Оба усмехнулись. - Правда, еще она что-то тявкала про штрафные санкции. Дескать, музыкой своей всех по утрам будишь, клиентов левых водишь, рукоприкладствуешь.
      - Брехня! Музыку я включала только в дождь, когда с пробежками не получалось. Рукоприкладство было один только раз, когда прямо в зале какой-то оборванец пьяный на стол меня заваливать начал. Твою, между прочим, обязанность выполнила, вышибалой поработала... Левый клиент - Стив Дорки, мой пресс-агент. Кстати, женщинами он не интересуется...
      - Пресс-агент? - Джулиан вытаращил глаза.
      - Почему нет? Денег он с меня не берет, работает исключительно за любовь.
      - Любовь? Значит, все-таки...
      - Любовь чисто платоническую, идеальную, на которую в отношении женщины способны только педики. Он восхищается мною, боготворит... А идеи у него занятные. Вот полюбуйся.
      Она протянула руку за сумочкой, извлекла розовую картонную карточку и продемонстрировала Джулиану с обеих сторон. На лицевой было красиво отпечатано: "Who the Fuck is Czarina? ", а на обороте - "The Best Fuck in Town!!!" и, мелкими буквами, адрес заведения тети Поппи.
      - Это не просто визитка предприятия, а ядро будущего фэн-клуба. Такие предполагается вручать самым респектабельным клиентам. Пока в качестве сувенира, но в дальнейшем обладатели таких карточек могут рассчитывать на кой-какие привилегии...
      - Доступ к телу? - Джулиан улыбнулся.
      - А ты бы возражал?
      - Еще как!
      - Мне бы, честно говоря, тоже не хотелось...
      - Рано или поздно придется. Поппи с нас так просто не слезет. Сейчас дадим полторы, через месяц она две затребует. Долго мы не выдержим.
      - Что ты предлагаешь?
      - Вообще-то я догадываюсь, где они твои бумаги держат. Туда же они каждое утро складывают выручку, а в банк отвозят только раз в неделю, по пятницам. Если выбрать ночку с четверга на пятницу...
      Он испытующе поглядел на Таню. Та выдержала его взгляд.
      - А дальше? Всю жизнь в бегах? Скрываться от полиции, от громил, которых наймет та же Поппи? По-моему, лучше договориться.
      - Договориться? О чем?
      - О взаимовыгодном сотрудничестве. За этот месяц у меня, кажется, родилось несколько интересных идей, которые могли бы немного поправить дела в нашем кошатнике. Если попробовать убедить Бенни, а через него - тетю Поппи, что-то может получиться...
      - Для начала попробуй убедить меня.
      - Годится. Давай по порядку. - Таня поднялась с кровати, накинула халат, уселась в кресло, достала сигарету. - Заведение традиционно ориентируется на "синих воротничков", которые заканчивают работу в пять-шесть вечера, накачиваются пивом в пабах, а потом, если есть на то деньги и настроение, заруливают сюда. Все верно. Только по утрам я бегаю и по этой, и по той стороне Ли и кое-что вижу. "Мидз" демонтирует фабрику, электростанция закрылась, железнодорожники и газовщики предпочитают гулять на Мэнор-роуд. От легендарных докеров осталось одно воспоминание - вся настоящая работа сместилась к югу, в Доклэндз - район, отрезанный от нас мощной застройкой на Канарейной верфи и тоннелем, закрытым на реконструкцию. Что остается? Винокуренный заводик на Три-Миллз, дорожные бригады с эстакады Блэкуэлл, безработные, которых направили на земляные работы в Кресент-парк? С другой стороны, здесь рядом две громадные больницы - Сент-Клемент и Сент-Эндрю, где весь персонал работает посуточно, масса мелких лавчонок, где магазинщики ;в дневные часы по будням от скуки дохнут. Наконец, на "Эмпсоне" есть ночная смена, ребята заканчивают в восемь утра, и многие прутся на метро, от которого мы в двух шагах... Вывод? Соответствующим образом перестроить график, ввести утреннюю и дневную смены. Есть смысл подумать о предварительной записи, если угодно, и об абонементах... Согласна, все заведение переводить на эту систему нерационально, в основном народ заходит сюда экспромтом, под веселую минутку, и их такие вещи могут отпугнуть. Но не всех. Многие приходят к нам, как приходят к врачу, к психотерапевту. Подумай сам, к какому специалисту они предпочтут обратиться - к тому, что тянет за рукав, навязывает свои услуги, или к тому, кто доступен лишь при соблюдении определенной процедуры? Более того, таким образом мы повышаем класс нашей клиентуры.
      - Так, - задумчиво сказал Джулиан. - Все, что ты говоришь, интересно и неожиданно, но получается, что ты впустую лезешь на рожон. Что ты хочешь доказать? Это по-своему вполне пристойный, старомодный бардак, чистенький, не сказать чтобы дешевый. Стоит ли ломать традиции?
      Таня встала. В голосе ее зазвенел металл:
      - Поправь меня, если я ошибаюсь, но для чего существуют подобные заведения? Чтобы делать деньги или чтобы следовать традициям? Я ведь тебе не пустые теории излагала. Вот, взгляни, любопытные цифры. - Она расправила вынутый из кармана листок и протянула ему. - Эти расчеты по моей просьбе произвел профессор Добсон из Лондонской Школы экономики. Здесь - максимально возможная прибыль при существующей системе. здесь - то, что получается, если вы принимаете мои нововведения. Вот здесь - разница в годовом исчислении, А еще, если интересно, я ради спортивного интереса сама просчитала на досуге некоторые дополнительные варианты...
      - Интересно, - сказал Джулиан.
      Он погрузился в изучение Таниных бумажек, а она встала, сделала несколько движений на растяжку, засыпала свежего кофе в кофеварку и принялась изучать большой цветной плакат над кроватью Джулиана - смеющийся Боб Марли в громадном растаманском берете...
      Она поставила перед Джулианом кружку с крепким ароматным кофе, а сама молча присела рядом, прихлебывая из второй кружки. Джулиан отложил листки, выпрямил спину, пристально посмотрел на нее.
      - Что?
      - Отдыхай пока, мадам Зарина. Завтра начнешь принимать хозяйство.
      Танин взгляд выражал полнейшее недоумение.
      - Какое хозяйство?
      - Которое много лет плавно прогорало под мудрым руководством тети Поппи. Оно, видишь ли, давно уже перекуплено тихим, незаметным сморчком Бенни. Но только он один знает, что реальный владелец - я.
      - Ты?!
      - Так уж вышло.
      - Погоди, погоди... Выходит, те деньги, которыми ты якобы откупал меня от Поппи, ты платил сам себе. Нехило! Тогда в чем был смысл сегодняшнего спектакля? Ты же спокойно мог продолжать меня использовать по старой схеме.
      Джулиан извлек из серебряного портсигара длинную сигарету с марихуаной, поджег, с наслаждением затянулся. Таня вдохнула знакомый дым.
      - Рано или поздно ты обо всем догадалась бы сама. И не знаю, как бы ты себя повела в таком случае. Такую тигру лучше иметь в партнерах, чем в недругах... Ну, иди сюда.
      Таня поднялась, плавной походкой подошла к Джулиану, вынула у него изо рта сигарету, сделала неглубокую затяжку. Он протянул к ней руки, но она вывернулась из его объятий.
      - Ты сам сказал - в партнерах. Но уже не в наложницах.
      II
      Счастливая жизнь - это замечательно, только описывать ее неинтересно, особенно когда счастье не обозначает себя яркими событиями, какими-то душевными взлетами, внезапными откровениями и прочим. Свое откровение Павел с Таней получили, свой душевный взлет пережили - и теперь счастье ощущали как бы слоем теплого прозрачного лака поверх обыденной рутины, плывя сквозь те же будни, сквозь которые, почитая их серыми, плывут все.
      Два летних месяца протекли незаметно. Павел работал днями, Таня вечерами. То вместе, то поврозь ездили на Мшинскую, к Дмитрию Дормидонтовичу, Нюточке и Беломору, потихоньку собирались в августовский отпуск, который планировали провести в Коктебеле - великолепную комнатку со всеми удобствами в служебном корпусе тамошнего Дома творчества им сосватал Вилька Шлет. Вообще, их счастье магнитом притягивало к себе людей, само собой воскресли и засияли многие старые дружбы, казалось бы, угасшие безвозвратно.
      В жизни Павла "культурный отдых", за исключением воспоминаний детства (от поездок с родителями в привилегированные санатории и в разные "Артеки" он отказался лет в девять), ассоциировался исключительно с той, первой Таней - две роскошные больницы, Рига, Юрмала... А так все больше были спортивные лагеря, туристские и альпинистские походы, геологические партии. И первый его коктебельский отдых, еще студенческих времен, отнюдь не походил на то, чего он с какой-то подспудной опаской ожидал, глядя в бортовой иллюминатор на чистое голубое небо над бескрайней ватой облаков. Тогда, почти десять лет назад, он и несколько его сокурсников решили после крымской практики не сразу возвращаться в пыльный город, а автостопом добрались до Старого Крыма, через Голубые горы перевалили к морю и разбили под самой Сюрю-Кая дикий палаточный городок, к которому моментально прилипло название Тель-Зоотар - ибо все его обитатели быстро соорудили некие подобия того характерного головного убора, который прославил на весь мир Ясир Арафат. Свои "арафаточки" ребята снимали только перед погружением в море. Особенно пикантно эта свора доморощенных палестинцев смотрелась на фоне типично коктебельской публики, вспоминая которую, один израильский эмигрант писал: "И горы здесь, в Хайфе, такие же, и море такое же, и люди... - нет, люди здесь не такие же, а те же самые..." Круглосуточные гудежи, гитары, многочасовое дежурство в очереди за пельменями в кафе "Левада" (неофициальное название - "Блевада"), вечерние шашлыки из ежиков, вдоль и поперек излазанный Карадаг...
      К тому возврата уж нет, теперь все будет иначе, иначе. Рядом с Таней, с Нюточкой - и .никакой провидец не сумел бы определить, что она не родная Танина дочка... Во время полета до Симферополя Нюточка радостно носилась по всему салону, терроризируя стюардесс, очаровывая пассажиров, не давая ни минуты покоя Тане. Лишь перед самой посадкой она утихла, забралась Тане на колени и задремала, да так, что Павлу пришлось выносить ее из самолета на руках. Тащиться через весь Симферополь на автовокзал они не стали, а тут возле аэропорта сговорили за двадцатку частника на "Жигулях" и покатили по шоссе на Феодосию, мимо тех знаменитых охотничьих угодий, где сам Никита Сергеевич во время оно охотился на услужливо привязанных к деревьям кабанов.
      - А море скоро? - в энный раз спросила Нюточка, когда они миновали Белогорск.
      Таня растерянно пожала плечами и переадресовала этот вопрос сидевшему впереди Павлу.
      - Часа через полтора, - не оборачиваясь, сказал он.
      - Тогда меня сейчас стошнит, - объявила Нюточка. Машина сделала резкий зигзаг. Таня охнула и полезла в сумку за заранее приготовленными полиэтиленовыми пакетиками.
      - Нет, - передумала Нюточка, получив пакетик. - Лучше яблочко.
      Скушав яблоко, она поскучнела, минут пять полюбовалась на однообразную картину за окном и задремала на коленях у Тани. Зато когда в просвете между горами показалось море, она взвизгнула от восторга.
      Бдительная тетка у входа в Дом творчества встретила их настороженно, но узнав, что они будут жить в служебном корпусе у Екатерины Семеновны, моментально смягчилась, пропустила их на охраняемый объект и: даже показала дорогу до внушительного по здешним меркам трехэтажного здания, фасадом выходящего на аллею.
      Екатерина Семеновна, крепкая проворная дамочка лет шестидесяти, оказалась дома, всплеснула руками, поахала на Нюточку, вручила ей липкую конфетку, показала жилье - на удивление цивильное, с ванной и кухонькой, оборудованной раковиной, плитой и холодильником, - тут же уговорила Таню приобрести курсовки, дающие право завтракать, обедать и ужинать в столовой Дома творчества, а заодно взяла плату за неделю вперед. Они не успели толком разложить вещи, а Екатерина Семеновна уже прибежала с курсовками и пропусками и объявила, что обед на сегодня они уже пропустили, но она с радостью покормит их со своего стола - и всего-то по два рублика с носа.
      - Сначала купаться! - категорически заявила Нюточка, и троим взрослым с трудом удалось отговорить ее, пообещав, что они пойдут на море сразу после обеда.
      Но, отведав в хозяйкиной комнате борща с бараньими ребрышками и баклажанами, оладий с медом и сладкого арбуза, Нюточка уснула прямо за столом. Перенеся малышку в свою комнатенку, Павел на минуточку прилег на диван... Короче, на пляж они попали только под вечер, на закатное солнышко, и чуть не опоздали на ужин: вытащить Нюточку из теплых голубых вод удалось отнюдь не сразу. А еще нужно было бежать переодеваться: на советских курортах не полагается приходить в места общественного питания в пляжных нарядах.
      В живописный павильончик, где расположилась столовая Дома творчества, они зашли, невольно озираясь в поисках известных лиц. Но из большого числа ужинающих узнали только драматурга Радзинского, оказавшегося на-. много рыжее, чем на телевизионном экране. Зато Таню, судя по выражениям лиц, узнали многие. Она не снималась уже два с половиной года, но в нашем прокате фильмы идут долго и забываются не скоро. Тем более, как выяснилось позднее, всего за два дня до их приезда в кинозале крутили "Особое задание".
      Их соседом по столу оказался умеренно нетрезвый здоровенный дядя лет сорока, представившийся барнаульским поэтом Луганюком. На протяжении ужина поэт все пытался зазвать их к себе в номер на бутылочку коньячку. Они отказались, сославшись на усталость после дороги. Тогда Луганюк, заручившись у них обещанием непременно заглянуть к нему завтра, извлек из находящейся при нем кожаной папочки тоненькую серую книжку, на обложке которой было коричневыми буквами напечатано: "Ромуальд Луганюк. ВСЕ ОТ ЛЮБВИ". Достав из пластмассового стаканчика с салфетками карандаш, которым полагалось отмечать завтрашнее меню, он нацарапал на титульном листе: "Дорогим Татьяне и Павлу от автора" - и, просительно глядя на Таню, вручил ей. Она вежливо поблагодарила.
      После ужина гуляли по прибрежному променаду, слушали цикад и шорох волн. Возвратившись, уложили Нюточку и, сидя на кухне, читали друг другу вслух творения товарища Луганюка, среди которых попадались истинные перлы:
      Выйду за околицу -всколыхнется грудь.
      Сердце беспокоится, ждет чего-нибудь
      Ждет и беспокоится, схоронясь в груди
      Что там за околицей, что там впереди?
      Но особенно их потрясли стихи "трудовой" тематики. Одно начиналось так:
      Приспели на уборку сроки,
      В степи грохочут трактора.
      Знать, оттого-то нынче строки
      Рядами лезут с-под пера...
      Тане вспомнились заказные опусы Ивана. "Нет, - подумала она. - Ванька так не смог бы. Искренности не хватает". Ей сделалось грустно.
      - Давай спать, - сказала она Павлу.
      Курортная жизнь шла своим чередом - купания, прогулки, послеобеденный сон, ленивое общение с разным народом. Павла это все начало тяготить примерно через неделю, но он старался не подавать виду, не желая расстраивать Таню и особенно Нюточку, наслаждавшуюся каждым мгновением. К его досаде, Карадаг с его бухтами, куда он давно уже обещал сводить Таню и дочку, оказался закрыт для посещения. Ни берегом, ни известной горной тропой пройти оказалось невозможно - путь перекрывали кордоны со скучающими, расхлябанными, малоприятными в общении ментами. Что делать, пришлось ограничиваться доступным: они сходили в Тихую бухту, побывали на могиле Максимилиана Волошина, прорвались в дом-музей и осмотрели расставленные во всех комнатах в большом количестве раскладушки для друзей директора дома-музея.
      Нередко они останавливались возле теннисного корта и следили за игрой. В Доме творчества была всего одна асфальтированная площадка, и время распределялось среди отдыхающих по предварительной записи. Будучи кур-совочником, Павел никакого права на эту площадку не имел, а жаль: вид играющих всколыхнул в нем былую любовь к игре. Хотя, в отличие от покойной сестры, теннисистом он был средненьким, а в последнее время не брал ракетку в руки, здесь он вполне мог бы стать чемпионом.
      Как-то в начале второй недели отдыха, хорошо поспав после обеда и пребывая поэтому в особенно энергичном настроении, они шли мимо корта на пляж и, как всегда, немного задержались посмотреть на игру. Спиной к солнцу играл пузатый мокрый гражданин с топорным фельдфебельским лицом, наряженный в сплошной белый "адидас". Его партнер был невысок ростом, поджар, лысоват и одет только в выцветшие армейские шорты, кеды и темные очки. Оценить класс его игры было нелегко - он лениво передвигался по корту, как бы нехотя отбивал те редкие мячи, которые пузатому удавалось перекинуть через сетку, не угодив при этом в глубокий аут, а при подаче явно старался смягчить ее. При взгляде на эту пару у Павла почему-то перехватило дыхание и предательски задрожали ослабевшие коленки. Непонятно откуда пришло липкое ощущение "дежа-вю". "Сейчас этот толстый запустит мячом в кусты, разозлится и бросит игру", - с тоской подумал Павел.
      Очередной мяч, отбитый пузатым, вихляясь, взвился над кортом, перелетел через заграждение и приземлился в кустах. Автор столь мастерски исполненного удара злобно хряпнул фирменной ракеткой об асфальт, развернулся и направился с корта прочь. По пути он кинул партнеру:
      - С меня хватит!
      - Устали, Алексей Львович? Но ведь еще полчаса законно наши, - спокойно ответил мужчина в темных очках.
      - Пригласите вон молодого человека или девушку, - сказал пузатый, ткнув ракеткой в направлении Тани с Павлом, и зашагал прочь.
      - А что? - как бы про себя спросил лысоватый и обратился к ним: - Молодые люди, не составите компанию?
      - Я не играю, - сказала Таня.
      - А у меня ракетки нет, - сказал Павел.
      - Это поправимо, - улыбнулся лысоватый, подошел к зеленой скамейке, на которой стояла длинная спортивная сумка, и достал из нее вторую ракетку точную копию первой. - Всегда беру с собой две, на всякий случай, - пояснил он. - Прошу вас.
      - Можно? - спросил Павел.
      Таня с улыбкой кивнула, а вслед за ней с важным видом кивнула Нюточка. Павел крул на скамейку пляжное одеяло, взял предложенную ракетку и встал на корт.
      - Только я давно не играл, - предупредил он.
      - Я тоже, - приседая и размахивая руками, сказал человек в темных очках. Ну-с, поехали!
      После пятиминутной перекидки тело и рука вспомнили позабытые навыки, Павел разогрелся и примерно оценил класс партнера. "Если и проиграю, то не позорно. Да и человеку со мной будет поинтересней, чем с тем толстопузым", - решил он и отошел на заднюю линию.
      - Давайте на счет! - крикнул он. - Подавайте первым. Человек в темных очках перекинул два мяча на сторону Павла.
      - Подает входящий, - пояснил он. - Поехали!
      Нюточка забралась на судейскую вышку. Таня, присевшая в тенечке с книгой, отложила ее в сторону и стала наблюдать за игрой - буквально накануне на этом самом месте Павел объяснил ей кой-какие правила.
      Начав как бы вразвалочку, соперники постепенно вошли в раж. Силы были абсолютно равны. Более молодой Павел лучше доставал трудные мячи, мощнее подавал и быстрее реагировал, но у лысоватого был лучше поставлен удар, да и технический арсенал побогаче. Игра шла мяч в мяч, за полчаса они успели сыграть четыре изнурительных гейма. Уставшая следить за игрой Нюточка сначала слезла с вышки и уселась рядом с Таней, а потом стала проситься на пляж.
      - Мы пойдем? - спросила Таня, дождавшись паузы между розыгрышами. Подождем тебя на пляже.
      - Да-да, идите, - рассеянно сказал Павел, приготовившийся принимать подачу.
      Они ушли, а на их место тут же заявились две дамы средних лет и высокий сутулый мальчик лет пятнадцати.
      - Товарищи, - заявила одна из дам. - Сейчас наше время. Попрошу очистить.
      - Еще три минуты, - с намеком на поклон сказал партнер Павла и обратился к нему: - Досрочный тай-брейк при счете "два-два". Согласны?
      - А что делать? - покосившись на дам, ответил Павел.
      Тай-брейк он выиграл со счетом "шесть-четыре". Дамы тут же выскочили на корт и принялись перебрасываться через сетку высокими слабенькими свечками, ударяя по мячу снизу и при каждом ударе молодецки ухая.
      - Спасибо за игру, - сказал Павел, отдышавшись. - Хорошо вы меня загоняли.
      - Взаимно, - сказал лысоватый, растираясь полотенцем. - Проигравший платит. Приглашаю в свои апартаменты на "отверточку".
      - На что? - не понял Павел.
      - На "скрудрайвер". Так на гнилом Западе называют коктейль из водочки и апельсинового либо грейпфрутового сока со льдом. Вещь славная, особенно в такую жару, да и название колоритное. Только говорить язык сломаешь. Вот я и попросил одну добрую знакомую перевести на нашу мову... Так как?
      - Меня на пляже ждут, - пробормотал Павел, которому в общем-то идея "отверточки" показалась заманчивой.
      - Да мы на минутку только. А потом вместе на пляж махнем.
      - Уговорили.
      Мужчина в темных очках натянул выцветшую футболку, перебросил сумку через плечо и, жестом пригласив Павла следовать за собой, направился к главному корпусу.
      Его апартаменты представляли собой просторный двухместный номер на втором этаже, с холодильником, телевизором и лоджией, выходящей на северную, тенистую сторону. Туда и провел Павла хозяин. В лоджии стоял столик белой пластмассы и два таких же кресла.
      - Присаживайтесь, - сказал хозяин. - Я сейчас. Павел слышал, как в комнате хлопнула дверца холодильника, что-то забулькало, застучали кубики льда. И тут же вновь появился хозяин номера, держа в руках два высоких стакана, наполненных оранжевой жидкостью со льдом и снабженных красными соломинками.
      - Ну вот, - сказал он, усаживаясь в свободное кресло. - Попробуйте, по-моему недурно. - Он протянул Павлу стакан. - Со знакомством. Кстати, я Шеров. Вадим Ахметович Шеров.
      Павел невольно посмотрел собеседнику в лицо. Тот уже снял темные очки, и глаза его были хорошо видны - круглые, облачно-серые, нисколько не азиатские. Без очков он больше всего походил на дошедшие до нас изображения Юлия Цезаря.
      - Павел Дмитриевич Чернов, - сказал Павел и протянул руку. Шеров крепко пожал ее.
      - Да-да, - проговорил он. - А скажите-ка, Павел Дмитриевич, где я мог про вас слышать?
      - Пожалуй что и нигде, - ответил Павел.- Я личность малоизвестная, работаю в питерском ящике кем-то средним между переводчиком и архивариусом.
      - И все-таки... Чернов Павел Дмитриевич, - задумчиво проговорил Шеров.
      - Наверное, вы слышали про кого-то другого. Фамилия достаточно распространенная. Или, может быть, про моего отца, Дмитрия Дормидонтовича. Он много лет проработал в ленинградском обкоме, так что...
      - Нет-нет. Именно Павел Дмитриевич... Скажите, Павел Дмитриевич, вам не случалось работать с покойным академиком Рамзиным?
      Павел вздрогнул.
      - Случалось, - чуть слышно проговорил он и добавил уже погромче: - А вы, Вадим Ахметович, тоже по научной части?
      Шеров улыбнулся и махнул рукой.
      - Ну что вы, я умом не вышел. Просто, видите ли, хоть Москва и большой город, люди, принадлежащие к определенному кругу, неизбежно и неоднократно встречаются на всяких мероприятиях - юбилеях, торжественных заседаниях, приемах и прочее в таком роде. Встречаются, знакомятся, общаются... Андрей Викторович много о вас рассказывал. Отзывался как о надежде мировой науки, не меньше.
      Павел невесело усмехнулся.
      - Вы ведь, помнится, какими-то особыми минералами занимались, открыли уникальные свойства, так? - продолжил Шеров.
      Павел кивнул и сделал судорожный глоток. Стакан его опустел. Он поставил его на столик.
      - Тогда почему же переводчик-архивариус? - спросил Шеров.
      - Это больной вопрос, - со вздохом ответил Павел. - Оказалось, что мои разработки слишком опередили время.
      - Вот как? - Шеров, чуть склонив голову, внимательно посмотрел на Павла. Но это было несколько лет назад. Возможно, теперь ситуация изменилась. Павел Дмитриевич, а вы не хотели бы вернуться к той своей работе?
      - Да разве это возможно? - Павел махнул рукой.
      - Ничего невозможного нет. Было бы желание. У вас оно есть.
      - Конечно.
      - Что ж, попробую что-нибудь предпринять. Мы еще вернемся к этому разговору. Договорились?
      Круглые глаза смотрели ободряюще. Павел кивнул.
      - Вот и прекрасно... Кстати, у вас уже емкость пустая. Непорядок.
      Шеров взял со стола стакан Павла, не спрашивая его согласия, удалился в комнату и занялся приготовлением второй порции. Павел смотрел на яркую клумбу за окном и слушал гулкие удары собственного сердца... Ну и ну! А вдруг и в самом деле получится, вдруг это курортное знакомство заново откроет путь, казалось бы, утраченный навек?.. Этот Шеров. Принадлежащий к одному кругу с нобелевским лауреатом...
      - По второй - и на море? Как вы смотрите, Павел Дмитриевич?
      Павел поднял голову. Улыбающийся Шеров протягивал ему второй стакан с "отверточкой".
      - Вадим Ахметович, позвольте встречный вопрос, - принимая стакан, сказал Павел. - Ваше имя я мог где-нибудь слышать?
      Шеров пожал плечами.
      - Едва ли. Я ведь тоже, в своем роде, личность малоприметная. Не писатель и даже не "мудопис".
      - Не, простите, кто?
      Шеров звонко и заразительно расхохотался.
      - Как, вы не знакомы с этой классификацией? Видите ли, все отдыхающие в домах творчества Литфонда делятся на несколько разрядов. Помимо собственно писателей, точнее говоря, членов Союза, есть жописы - это жены писателей, сыписы и дописы - это соответственно сыновья и дочери писателей, и, наконец, мудописы - это расшифровывается как "муж дочери писателя".
      Павел, прежде не слыхавший этой хохмы, смеялся до одышки.
      - А тот толстый дядя в "адидасе" - он вроде староват для мудописа, а на писателя не тянет. Он кто? - отсмеявшись, спросил Павел.
      - Ну а как по-вашему? По первому-то впечатлению?
      - Либо крупный милицейский чин, либо какой-нибудь министерский хозяйственник с большим блатом, - сказал Павел.
      Шеров усмехнулся.
      - Второе - это как раз про меня. Столичный чиновник-хозяйственник, занимающий этот двухместный номер исключительно по блату. Правда, я здесь ненадолго, вчера приехал, а уезжаю дня через три-четыре... А вот насчет моего партнера - тут вы того. Это же Алексей Львович Толстых, краса, так сказать, и гордость... Вы его эпопею "Братья Коромысловы" читали?
      - Не читал, - искренне ответил Павел.
      - Я тоже, - признался Шеров. - Но, с другой стороны, у нас всякий труд почетен.
      Он подмигнул Павлу, допил коктейль и поднялся.
      - Пойдем греть бока на вечернем солнышке? - предложил он.
      Павел тоже встал.
      - Спасибо за отверточки, - сказал он.
      - Приходите еще, - откликнулся Шеров из комнаты. - Милости просим.
      Они спустились и вышли из корпуса, не прерывая беседы.
      - Как вам здесь? - спросил Шеров уже на аллее.
      - Хорошо. Только скучновато немного. Карадаг закрыли. Поиграть вот сегодня в первый раз удалось, благодаря вам.
      - Не мне, - поправил Шеров, - а товарищу Толстых. Впрочем, все поправимо, было бы желание. Хотите, запишемся на утро, с семи до восьми. Мешать нам не будут, других претендентов нет - писатели рано вставать не любят. Согласны?
      - Согласен, - с радостью подтвердил Павел.
      - А что Карадаг закрыт, так это тоже не для всех. Хотите, завтра после завтрака в бухточки смотаемся? Вы там бывали прежде?
      - Да, студентом еще.
      - А супруга ваша?
      - Таня? Вроде нет.
      - Вот и отлично. И ей, и девочке вашей интересно будет...
      Суровый усатый отставник, дежуривший у калитки на закрытый для простой публики писательский пляж, пропусков у них не потребовал, а даже взял под козырек. На топчане у самого моря Павел заметил Таню, а Нюточка уже неслась к нему, и он еле успел наклониться, подхватить ее на руки и подбросить высоко в воздух.
      - Мама! - заверещала Нюточка. - Папа пришел. Можно я еще раз искупаюсь?
      - Потрясающе! - сказал Шеров. - Так вы и есть та самая Татьяна Ларина? Извините, что еще вчера не признал вас, но, поверьте, времени ходить в кино не остается, к тому же я теперь не так часто бываю на родине.
      - А я в последнее время не снимаюсь, - тихо сказала Таня.
      - Ну, что я могу сказать? - Шеров развел руками. - Только то, что режиссеры - дураки, но это вы и без меня знаете... Надо же, Татьяна Ларина! Мои друзья сейчас разыскивают вас в Ленинграде, в Москве, а вы - вот она. И как после этого не верить в судьбу?
      Они лежали на пустынном берегу Сердоликовой бухты, неспешно потягивая прямо из горлышка чешское пиво, доставленное сюда Шеровым в специальной сумке-холодильнике. Павел и Нюточка, нацепив маски и трубки, ныряли на мелководье в чистейшей воде, охотясь на рапанов и куриных богов. Таня время от времени поглядывала в их сторону, но не тревожилась: ведь Нюточка не одна, а с отцом, стало быть, в надежных руках.
      - И зачем они меня разыскивают? - спросила Таня.
      - По моей просьбе.
      - Вам-то я зачем, Вадим Ахметович?
      - Хочу сделать вам интереснее предложение.
      - Какое?
      - Ну, какое предложение можно сделать актрисе? Роль, конечно.
      - Но разве вы режиссер? Ведь сами вроде говорили, что не имеете к кино отношения.
      - Считайте меня полномочным представителем режиссера.
      - Так что же он сам?.. Впрочем, все пустое. - Таня обреченно махнула рукой. - Я свыклась с мыслью, что больше никогда не буду сниматься.
      - Почему? - чуть нахмурившись, спросил Шеров.
      - Потому что никто не утвердит меня даже на самую пустячную роль. Вам известно, почему я перестала сниматься?
      - В общих чертах... Послушайте, Татьяна... э-э-э...