И поцеловал ее. И получилось это так просто, естественно и хорошо.
      - Вот как надо! - словно сказали их губы. А когда влюбленные заметили смущенного и беспомощного Петю, они ободряюще улыбнулись ему и тихо, как будто на цепочках, перешли через мост. Можно было подумать, что им была понятна его робость и поэтому они уступали ему место...
      - Зайчик! - назвала его Ольга, подобрав для него имя одного из марширующих зверьков, очень похожего на Петю, и ласково улыбнулась ему изза длинных опущенных ресниц.
      - Вот! - сказал Петя и, осторожно обняв ее за шею, поцеловал в губы. В этот момент он почувствовал такой ириляв силы, отваги и радости, как ни разу в жизни.
      - Ты моя единственная любовь, навсегда, до конца моих дней! воскликнул он, прижимая ее к себе. - Никогда больше я не расстанусь с тобой...
      - Я буду ждать, - зашептала Ольга, - буду преданно ждать, годы меня не пугают. Гордость и страх, страх и гордость будут чередоваться во мне, как день и ночь...
      - Да, ты еще не знаешь, Ольга! Ведь я никуда не полечу! Я останусь чс тобой!
      Он думал, что теперЬ она сама бросится ему на шею, но девушка оцепенела от изумления. Она открыла рот, но долго не могла вымолвить ни слова.
      Наконец с трудом произнесла: - Это... это неправда! Ты шутишь! Ведь завтра "Путник" улетает...
      - Улетает, но меня в нем не будет! - засмеялся Петя с видом заговорщика.
      - Тебя в нем не будет? - сказала она медленно и таким странным голосом, что у Пети мороз пробежал по коже.
      - Разве ты не рада? Разве ты не понимаешь? Мы все время будем вместе, будем каждый день встречаться...
      Она на шаг отступила от него и строго спросила: - Зачем ты это сделал?
      - Ради тебя! Только из любви к тебе!..
      - Так, значит, я в этом виновата! - пришла в ужас Ольга.
      - Я не могу тебя оставить! Я ни одной минут не выдержал бы без тебя!
      - Но я хочу, чтобы ты летел! - сказала она сурово. - И давай уйдем с этого моста!
      Петя с возмущением вспомнил о словах матери.
      Можно было подумать, что они сговорились! Какая жестокость скрывается за женскими слезами!..
      - Так вот какова твоя любовь, - начал он попрекать ее. - Если бы ты хоть немножечко любила меня...
      - Я люблю тебя! - перебила его Ольга, и в ее словах послышалось предостережение.
      - ...то ты не гнала бы меня от себя куда-то в безвоздушное пространство, откуда, может быть, нет возврата...
      - Есть возврат! - закричала она.- Ты это должен знать гак же хорошо, как и я! Только трус сомневается...
      - Я не трус, ты сама знаешь! Я не боюсь за себя! Но три года тебя не видеть! Я умру там без тебя...
      - То, что ты говоришь, не любовь. Это только короткая вспышка загоревшейся бумаги! Настоящая любовь - это страшный огонь ожидания, в котором сгорает все мелочное и лишнее. В ожидании выковывается верность возлюбленных и жен! Сколько есть таких, испытанных временем! Количество месяцев и лет не имеет значения! Чем дольше ожидание, тем сильнее любовь...
      - Если бы я не встретил тебя, - сетовал Петя, - мне нечего было бы жалеть. Но без тебя - я не могу! Все это теряет смысл!
      - Я обещала тебе и еще раз обещаю: я буду ждать, всю свою жизнь буду ждать тебя! Буду смотреть на звезды, уверенная, что ты там, когда они загораются; я же знаю, какая среди миллионов звезд твоя и моя. Каждый день я буду писать тебе своим сердцем, счастливая и несчастная, гордая и отчаявшаяся, и ждать, ждать, пока в один прекрасный день...
      - ...я вернусь или не вернусь...
      Но Ольга не хотела слышать сомнения и насмешки в его словах. Она разгорячилась от волнения.
      - Но ты подумай о возвращении! Когда ты будешь возвращаться, ты ли это будешь?
      - То есть... - попробовал возразить Петя. Но Ольга не дала ему договорить.
      - Петя! Ты заколебался! Я понимаю! По крайней мере я теперь вижу, как ты меня любишь. Но существует еще более сильная любовь! Именем этой более сильной любви я приказываю тебе: лети! Ты полетишь завтра! Ты должен! Должен!..
      Ее серые глаза безжалостно сверлили его - они были суровы и холодны, как застывшая сталь...
      У Пети подкосились ноги.
      - Поздно! - простонал он.- Уже решено. Мое место занял другой.- И он поспешно начал рассказывать ей об утреннем посещении Доминика Эрбана. Он выложил ей все, ничего не утаив. Голова девушки опускалась все ниже и ниже. Ее гордая мечта осыпалась, как слишком сильно распустившаяся роза. Правда, то, что Петя сообщил ей, немного, только совсем немного оправдывало его поступок, но не хватало главного! Если бы Петя отказался участвовать в экспедиции ради того, чтобы уступить свое место человеку, способному на такие жертвы, человеку, одержимому страстным желанием "узреть",- в этом случае она, пожалуй, смирилась бы перед необходимостью, смогла бы еще оправдать поступок Пети, то, что он пожертвовал своей мечтой...
      Но Петя еще раз признался, что он только из-за девушки хочет остаться на земле, и не имеет никакого значения, что эта девушка она сама! Она ищет оправдания для него и не находит, не может примириться с его отступлением! Ей кажется, что именно ради любви к ней он должен был проявить стойкость! Она не знает того пылкого юношу, победившего Петю, но как она понимает его!..
      - Вот это герой! Таким я представляю себе завоевателя новых планет! Таким я считала и тебя, Петя...
      - А я думал, что обрадую тебя,- протянул Петя подавленно.
      - Мне здесь не нравится,- сказала Ольга вместо ответа,- у меня нет настроения смотреть на эти игрушки и безделушки. Как это все смешно и грустно - даже при свете ночного солнца! Пойдем отсюда!
      - А куда ты хотела бы пойти?
      - Пойду домой. Я так устала...
      Но Пете совсем не хотелось идти домой, он уговаривал Ольгу, упрекал, упрашивал, но все напрасно...
      Когда они прощались на лестнице у подъезда ее дома, Ольга протянула ему руку и сказала с тоской в голосе:
      - Прощай, астронавт печального образа! Еще и крыльев не успел распустить, а уже очутился внизу! - И быстро взбежала по лестнице к открытой двери.
      - А как же завтра? - закричал он ей вслед.Где мы встретимся? Где ты будешь завтра?
      Она все-таки оглянулась на последней ступеньке:
      - Где я могу быть? Там, где будет весь мир...
      Петя ложился спать с тяжелым чувством неопределенности и смятения. В голове у него был полный сумбур. Было о чем подумать! Непонятные и неприятные мысли роем теснились в мозгу, я нужно было перебрать их, обдумать и привести в определенный порядок.
      "И опять я не сказал ей главного",- с грустью подумал он. Она должна меня понять, все дело только в том, как мне убедить ее! Конечно, научными соображениями, как ученый; жаль, что мне это раньше не пришло в голову! Не театры, не картины, не музыка, а 'Природа! Я должен был начать с ней говорить о природе, о том, что мне близко и понятно! В наших водах и в земле живут удивительные существа, которые вряд ли мог бы придумать человеческий мозг. Зачем нам добиваться познать фауну и флору других планет, раз мы еще в достаточной мере не знаем фантастических обитателей дна океанов? И в капельке воды, и в пылинке земли кишат удивительные живые существа. Мы находимся только на начальном этапе наших экскурсий в микрокосм, на ядерные солнца и планеты электронов, а что если и на них будет открыта жизнь в той или иной форме? Зачем лететь на звезды, если любой кусочек материи содержит в себе целый мир солнечных систем? Не будет ли предательством по отношению к Земле покинуть ее именно сейчас?..
      Такой представлялась Пете его защитительная речь, перед тем как он заснул. Петя обладал счастливым свойством: он мог спать, когда ему хотелось. Он умел заставить свое воображение рисовать только приятные и милые ему картины. Проблемы упрощались, решения были почти найдены. Все волнения разом улеглись, и он, словно через замочную скважину, проскользнул в неведомую страну грез, над которой покачивалась не луна, а земной шар.
      Благодатная страна, девственная почва для ботаника. Каждый листик уже сам по себе является удивительным художественным уникумом; можно подумать, что его вырезала из бумаги тонкая рука гениального китайского мастера. И все было синим, а потом вдруг фиолетовым, а дальше светлорозовым, таким, как если смотреть на долину через цветные стеклышки.
      Петя рвал в траве цветочки и приходил в восторг - просто рай для ботаника! Все неизвестные, невиданные растения - как он придумает столько названий? И вдруг он почувствовал, что кто-то закрыл сзади ему ладонями лицо:
      - А ну-ка, отгадай!
      - Иван! - закричал Петя.
      - Опять ошибка! - раздался за его спиной звучный бас, в котором теперь слышалась угроза.
      За ним стоит человек в скафандре - через окошечко шлема Петя моментально узнает его: инженер Покровский!
      - Несчастный! - кричит Покровский. - Как вы втерлись к нам?
      - Где Ольга?
      - Там, на Земле! - Покровский показывает на небо, на котором сияет кровавый шар полной луны.
      Петю окружают люди в скафандрах, они угрожающе наступают на него:
      - Прочь отсюда! Прочь отсюда!
      - Ты не наш!
      - Ты наша ошибка!
      Они бросаются на него, но Петя уже сидит в "Золотой мушке" и догоняет "Путника". Вот он уже приближается к нему, вот-вот коснется его, но "Путник" всякий раз подпрыгивает и проносится мимо Петиного носа. И снова Петя догоняет его.
      Из иллюминатора "Путника" нагибается Ольга, там ще и мама, и бабушка...
      Ольга смеется и восклицает: "Никогда!" А Владя издевается: "А ну-ка, догони!" "Давай поспорим!" - кричит Иванек.
      Потом Петя под бурные овации сходит на землю, его встречают с музыкой, осыпают цветами. Но не могут снять у него с головы шлема, он чувствует, как шлем сдавливает ему горло. Люди спешат на выручку Пете, но напрасно механизм испортился.
      Приходят специалисты, мастера, пытаются снять шар с помощью инструментов, но шар не двигается, словно он прирос к Петиной голове. Публика удивляется:
      - Такого еще не бывало!
      - Теперь он будет жить с шаром на голове. Особый случай...
      - Он умрет с голоду!
      И Пете действительно захотелось есть! Ему показывают вазу с фруктами. Петя берет яблоко, открывает рот, но между яблоком и ртом - стекло Шлем пробуют ра.шилить, бьют по нему молотом - каждый удар отдается у Пети в голове, но шлем держится крепко. А удары сыплются все настойчивее, пока Петя не просыпается. Он открыл глаза, однако ему кажется, что сон еще продолжается, он слышит гулкие удары, но ударяют уже не в голову, а в дверь. Наконец он начинает воспринимать и звук голосов:
      - Петя, открой!
      - Мы должны поговорить с тобой!
      - Пока не поздно!
      Владимир и Иван! Петя улыбнулся их рвению, но улыбка тут же исчезла с его лица. Он вспомнил вчерашний день и с ужасом подумал о сегодняшнем, начинающемся этими ударами...
      - Петя, Петя! - кричал Владя. - Говорят, что ты не хочешь лететь на Марс!
      - Правда, они выдумывают? Правда, ты полетишь? - раздался умоляющий голосок Ивана.
      - Впусти нас и скажи, что это не так! - требовал Владя. - Ты полетишь или не полетишь?
      - Мама говорила, что ты останешься дома. Петя, как ты можешь это терпеть?..
      - Мы узнаем, что с тобой случилось, когда ты нас впустишь. Если не впустишь, значит...
      И снова стук. Раздался первый удар ногой в дверь.
      - Петя! Одевайся! А то ты опоздаешь! - попробовал Владя подойти с другого конца.
      - Скажи, что ты шутишь! Ты шутишь, Петя, дар - со слезами в голосе произнес Иванек.
      - Петя, серьезно! - снова начал Владя.- Если ты не полетишь, я перестану с тобой разговаривать!
      - И я тоже! - жалобно добавил Иван.- Еще скажут, что ты боишьсв...
      - Что ты трус! - поставил точку над "и" Владя.
      Петя не издал ни единого звука. Он только сжал кулаки и весь съежился на постели, словно прячась от ударов и голосов, сыпавшихся на его голову.
      Не отозваться ли? Имеет ли он право протестовать? Но что сказать им?
      Снова стук.
      - Петя, Петя, открой!
      "Когда оии наконец перестанут? Когда же они уйдут? Но что потом? Он встанет с постели, а дальше?.."
      - Если ты не откроешь, я разобью дверь! - Иванек снова начал бить в дверь ногами.
      - Пойдем отсюда! - послышался голос Влади.- Он не стоит того!
      Иванек жалобно заплакал...
      Потом раздался другой голос. Это была бабушка.
      - Чего вы там бунтуете, мятежники?
      - Петя заперся! - жаловался Владя.- Мы хотим, чтобы он сказал нам, полепит он на "Путнике" или нет.
      - Это его дело! - резко ответила бабушка.Не обращайте на него внимания я идите одеваться, если вы хотите еще что-нибудь увидеть...
      - Но раз Петя не полетит...
      - Вместо него полетит другой,- безапелляционно решила бабушка.- Уже девять часов, пора идти, а то мы опоздаем.
      Голоса за дверью умолкли, слышался шум удаляющихся шагов, в коридоре наступила тишина...
      Только теперь Петя осознал весь ужас своего поступка. Он зарылся головой в подушку и вцепился в нее зубами. Вдруг он понял и Ольгу, и маму, и бабушку, и Владю, и Ивана: он взглянул на свой поступок их глазами, воспринял его их сердцем.
      Его исследования, его открытия, проложившие ему путь к достижению заветной цели всего человечества, его теории, которые он хотел проверить на практике, непосредственно на месте, - все пропало...
      На мгновение он снова воспрянул духом и вскочил с кровати. "Это невозможно, - промелькнула мысль. - Может быть, еще удастся что-нибудь поправить". Он быстро начал одеваться. Ему пришло в голову побежать к Покровскому, все откровенно рассказать ему, даже броситься перед ним на колени, но тут же он отверг этот безумный план.
      Доминик Эрбан прочно и вполне справедливо занял место в числе "Девяти", и ничто его уже не вырвет оттуда. Было бы смешно и нечестно требовать снова для себя место, которое он сам уступил ему.
      Петя потерял право на честное имя ученого, потеряет и любовь, останется одно презрение. Даже Владя и самый маленький братишка, Иванек, презирают его.
      И снова появилась надежда: ведь у него постоянная связь с Покровским, он мог бы вызвать его, напомнить о его дружбе, заклинать его памятью своего отца, но Петя прекрасно понимает, что все это невозможно. Он услышал бы Петя заранее это знает (если бы он вообще в эту минуту дозвался Покровского) - слова отеческого утешения, может, и удовлетворения и запоздалой радости пожилого ученого, что он, Петя, все-таки опомнился, нет, Петино сердце не перенесло бы этого...
      И все-таки он вызвал Покровского. Он хотел услышать приговор прямо от него или из молчания аппарата...
      Как ни странно, багровое лицо Евгения Павловича тотчас же появилось на экране. Стеклышки на глазах холодно блеснули, отражая неизвестно откуда падавший свет. Не спрашивая, зачем Петя вызывает его, он сразу же заговорил своим звучным, взволнованным басом:
      - Ну наконец! Ах ты, озорник, чтоб тебя комета причесала! Я знал, что ты заявишься! Моментально приезжай!
      - Еще есть место? - просиял Петя.
      - У пана Винаржицкого из-за тебя аппендицит. Только что мы отправили его в больницу. В наказание варить будешь ты. Но чтобы ты был здесь, пока я не досчитаю до...
      - Уже лечу!
      Ольга ехала к астродуку по восточной магистрали. Она везла с собой трех подруг-химиков, тоже мечтавших увидеть собственными глазами прыжок "Путника" в мировое пространство. У них были билеты в амфитеатр, но только на стоячие места, и то они достали их еще год назад. Зато они вооружились хорошими биноклями - они смогут приблизить себе "Путник" и все, что будет вокруг него происходить...
      Автоматически управляемый электроавтомобиль ехал по двенадцатому кругу, включившись в бесконечную цепь машин. Был яркий солнечный день; осеннее солнце пылало летним зноем, атомные солнца тоже сияли над городом, и все огни были зажжены в этот памятный день. Может, от этого и было так тепло. Над городом работали распылители, и воздух дрожал миллиардами капель моросящего дождя. Возникали радуги, большие и малые, узкие и широкие, куда ни посмотришь - всюду радуги.
      Разноцветные автомобили бесшумно скользили по асфальту, окропленные едва различимыми капельками, сияющими, как алмазная пыль.
      - Ну да, мы поцеловались, - поверяла Ольга подругам свою тайну. Поймите же, перед такой разлукой без этого никак нельзя обойтись, ведь милый уезжает на другую планету. Он так страстно желал этого, и я тоже, чтобы он вспоминал обо мне, раз туда не доходит почта. Я хотела изучать астрономию, чтобы каждый вечер смотреть в телескоп на Марс, где он работает. О, тогда я еще не знала, что он изменит мне!..
      - Да ведь он тебе, собственно, не изменил...
      - Как не изменил? Он изменил идее...
      - Он виноват в том, что слишком любил тебя!
      - Как видно, плохо любил! Эгоистично!
      - Но ты тоже виновата, Ольга!
      - Я знаю. Я должна была заметить это раньше! Но как я могла предполагать, что он в одно мгновение обменяет свою мечту "узреть" на любовь? Что это за любовь, которая не способна приносить жертвы?
      - Будь довольна, что он так близко от тебя! - сказала ей Тамара своим альтом. - Когда он будет среди звезд, - философствовала она, чтобы утешить Ольгу, - он перестанет существовать на этой земле, то есть перестанет быть тем, кто он есть, не будет Пети...
      Девушки посмеялись над таким утешением. Марта, строгая куколка с ямочками на щеках, заметила критически:
      - Эта истина, Тамара, давно перестала быть истиной. С тех пор как на землю вернулся с высот первый человек! Надеюсь, ты допускаешь, что он снова начал существовать здесь...
      - Мы ведь тоже живем на планете! - воскликнула Анча, от удивления широко раскрыв свои блестящие глаза газели. - Разве не достаточно большое чудо, что мы живем на одной планете и смотрим на другие?
      Временами девушки умолкали, чтобы выслушать сообщения о "Путнике", которые передавал вездесущий голос амплионов. И вдруг Ольга услышала свое имя! Звуковые волны понесли его по обеим половинам земного шара!
      - Зову Ольгу! Зову Ольгу! Зову Ольгу! Приходи немедленно к старту! Я хочу попрощаться с тобой! Петр Бернард.
      Сначала Ольга подумала, что это слуховой обман. Но все слышали то же самое.
      - Это ты, Ольга! - воскликнула Марта, и румянец на ее щеках побледнел...
      - Летит! - закричала Ольга и вся расцвела от радости.
      Возле старта было отведено место для жен, детей, отцов и матерей, для самых близких, которых девять человек пожелали в последний раз обнять.
      Среди них была и Петина мама с обоими мальчиками, и бабушка Елена, была там и Ольга...
      Пани Ксения и Ольга - мать и возлюбленная - сразу же догадались и узнали друг друга. Каждаяиз них приписывала другой вину и заслугу в Петином решении. Они улыбнулись друг другу сквозь слезы, пожали руки и договорились, что с этой минуты-будут вместе смотреть на звезды...
      Когда появился Петя, первой завладела им мать.
      Она принялась обнимать его, обливая слезами.
      - Сыночек! Мой мальчик! Видишь, я опять плачу, прости, только что я хотела, чтобы ты улетел, а теперь снова... снова... я сама себя не понимаю...
      - А я очень хорошо тебя понимаю, мама! Ты правильно поступила! Спасибо тебе...
      - Нет, нет! Не говори так! Не мучай меня! Забудь мои слова! Вместо того чтобы радоваться, что ты остаешься со мной, я сама тебя выгнала, как я могла, как я только могла...
      Но тут бросилась к нему Ольга со своими объятиями, со своими слезами...
      - Милый! Милый! Солнышко мое...
      - Ну что? Теперь ты мной довольна?
      - Не издевайся надо мной, Петя! Из любви ко мне ты хотел остаться...
      - Тебе я тоже благодарен, Ольга...
      - ...а я прогнала тебя от себя. Кричала, топала ногами - лети! Сейчас же лети! Что я наделала...
      - Будет по-твоему! Твой милый будет среди звезд...
      - Не хочу! Не хочу! Это говорила во мне ослепленная гордость...
      "Женщин не поймешь!"-снова подумал Петя, и все-таки он давно их понял. Это не вина их, а заслуга, что он находится сейчас здесь, на этом рейде, перед отплытием в космос, и что он устоял перед всеми искушениями и соблазнами Земли. И, если бы он снова заколебался, они обе перестали бы плакать и (он это точно знает), не слушая возражений, указали бы ему по направлению к звездам...
      И вновь прежнее здоровое любопытство овладело всеми клетками его мозга, обострило его чувства, наполнило сердце великим ожиданием. Он опять почувствовал себя сильным и смелым, стремящимся проникнуть в корень вещей. Его взгляд опять оторвался от Земли, словно он был обращен к иным краям, словно перед ним уже открылись видения иного мира...
      Не сопротивляясь, он шел за Владей и Иваном, тащившими его за руки. Они тянули его к лестнице, поднимавшейся к приоткрытому люку воздушного корабля, требуя, чтобы Петя взял их с собой. За ними прибежала бабушка, Петю ждут еще ее слезы и объятия. Как бы издали доносятся к нему слова Покровского, разносящиеся по всему миру:
      - ...Земля наделила своих детей неутолимой жаждой познания, наполнила их мозг неугасимым стремлением взглянуть вблизи на чудесные звездные куранты, изучить их и сделать так, чтобы они служили человеку! Велико наше желание познать непознанное, но еще сильнее наша любовь к родной земле! Наши головы горят любознательностью, наши гордые сердца стремятся к звездам! Однако не подлежит сомнению одно: мы будем любить нашу родную планету даже на самом краю вселенной. И мы вернемся, мы, сыновья Земли, в ее нежные объятия!
      Когда он договорил, наступила минута молчания. Напряжение росло, приближался момент запуска. Последние объятия, последние пожатия рук - и один за другим члены экипажа исчезают в иеталлическом чреве колосса.
      Мгновение удивительной, потрясающей тишины, а потом огненная стрела перескочила через край астрадука и мгновенно исчезла в небесах. И только потом загремело, застонало и содрогнулось всё до самых недр планеты...
      Казалось, что Земля родила...
      Теперь я могу облегченно вздохнуть, все уже позади. Петя улетел, Ольга, пани Ксения и пани Елена остались на Земле. Таково было бы содержание первой части, если бы я писал роман. Сборы и подготовка воздушного реактивного корабля к старту. Вторая часть содержала бы описание жизни экипажа во время полета до посадки. Третья часть - приключения на новой планете и возвращение.
      Я все думаю о Пете, как бы он вел себя во второй части. Стараюсь представить его, одного из Девяти, внутри самолета во время путешествия.
      Нет, не могу себе его там представить! Мне кажется, что ему уже нечего сказать, что все, что в нем было, он давно высказал. В шуме моторов я не слышу биения его сердца, его мозг стал как бы частью атомного мозга, который поведет самолет во вселенную. А вот те, кто остался на Земле, - его возлюбленная, мать и бабушка, да и оба мальчика, как ни странно, протестуют во мне и сопротивляются своему концу. Они могли бы еще столько всего пересказать!..
      Милый дядя!
      Я встретила необыкновенного человека, настоящего человека! "Первого среди людей будущего!" Как-то я Тебе уже намекала о нем, Ты, наверное, знаешь, о ком я говорю. Исполняю свое обещание. Я не смогла бы Тебе все рассказать лично, поэтому пишу Тебе. Ты пользуешься моим доверием...
      Прими мою исповедь и цени это!
      Уже давно я следила за ним издали. Он казался мне чем-то недосягаемым. О том, чтобы познакомиться с ним поближе, я могла лишь мечтать. Как все это произошло?
      Однажды я пришла в редакцию с небольшой просьбой.
      Меня принял высокий, стройный мужчина так радушно, как будто мы были уже давно знакомы, как будто в эту минуту он только и ждал того, что я приду, и заранее радовался этому. Он оказался очень начитанным человеком, но, несмотря на это, говорил обо всем так просто и так охотно, как говорят между собой только старые друзья после долгой разлуки. Это было вечером, в тихие летние сумерки; от этого человека передавались мне восхищение жизнью, какое-то смутное беспокойство, радость и ожидание чего-то прекрасного, что готовят тебе следующие дни. Я вдруг словно окунулась в какую-то другую, грядущую жизнь, когда в отношениях людей будут царить только любовь и доверие. Мое волнение усиливалось еще благодаря тому, что этот человек, который так сердечно говорит со мной, не видит меня, что он слепой...
      По вечерам я ходила на улицу Моцарта, на которой почти всегда к этому времени гасли фонари, и, спрятавшись за выступ противоположного дома, ждала, когда он выйдет из редакции. Тогда мне было вполне достаточно того, что он живет на свете и что я могу хотя бы издали видеть его. Подойти к нему я не могла: у меня от волнения так стучало сердце, что я была бы не в состоянии выговорить ни слова. В первые дни я даже не старалась узнать что-либо о его жизни. Словно в те короткие минуты, что я говорила с ним, я глубоко проникла в его "я", узнала самое сокровенное, а все остальное, что я могла бы услышать о нем от чужих людей, только сбивало бы меня с толку, вводило в заблуждение и мешало бы понять правду.
      Как-то раз я увидела на плакате его имя. Алеш Краль читает лекцию на тему "Непреодолимая сила нового в борьбе со старым". Мне тогда казалось, что он мог бы просто стоять и ничего не говорить, что сила, которую излучают его темно-синие, теплые, удивительно живые, как будто зрячие глаза, эта огромная моральная сила придавит к земле всех слабовольных и эгоистов, а в хороших людей вселит уверенность в себе.
      Я отправилась на его лекцию. В тот самый момент, когда я вошла в коридор, погасло электричество. Подруга вела меня за руку по темной лестнице старого дома. Вокруг было темно и шумно, кто-то, вскрикнув, слетел с лестницы, где-то поблизости в коридоре скулила собака.
      Теперь я вспоминаю об этом, как о каком-то фантастическом сне. Пение тех, кто уже занял свои места, приглашало нас в большой зал, в котором я должна была увидеть Алеша. В темноте я сначала не узнала его среди сидевших за председательским столом. В коридоре кто-то настойчиво кричал: "Свет! Свет!" Мне даже стало неловко за то, что люди с раздражением требуют света в его присутствии. Принесли керосиновую лампу и поставили на стол.
      Но и после этого я не узнала его. Он был совсем другим, чем тогда, когда я видела его вечером, в конце лета, в тихой комнате, залитой лучами заходящего солнца.
      В тот раз он показался мне таким простым, спокойным и веселым, полным любви к людям и уверенным в силе собственной убежденности, словно в его душе не оставалось места для подавленности и неуверенности. А теперь, еще до того, как он заговорил, я заметила, что он сильно волнуется. Лицо его выражало беспокойство, почти отчаяние, глаза нервно моргали, руки, державшие листки, испещренные знаками для слепых, дрожали. Я поняла, что чтение лекции сопряжено для него с тяжелой внутренней борьбой и что успех ее будет зависеть от соотношения сил старого и нового в нем самом - страха и волнения, с одной стороны, и воли преодолеть этот страх и победить, о другой стороны.
      Зал замолк. Все существо Алеша, казалось, протестовало против выступления. На лице было написано: сегодня я не хочу выступать перед людьми. Я ничего не могу им дать, напрасно я старался бы...
      Но в следующий момент он виновато улыбнулся, словно подумав, что весь зал услышал этот недобрый внутренний голос, и стал говорить. Вначале он заикался, мне даже жутко было, оговаривался, повторял одни и те же слова, перепутал листки с заметками, по которым он читал ощупью. Настала мучительная пауза. Но вот, словно используя какой-то скрытый, последний запас сил, он с ободряющей улыбкой "посмотрел" на нас. И постепенно с каждым новым словом он становился спокойнее, заговорил с воодушевлением, не прикасаясь больше к своим заметкам. В зале зажглось электричество. Алеш был очень бледен, но лицо его было совершенно спокойным, ясным и простым. Как будто вообще и не было ни волнения, ни заикающегося голоса, как будто и в его жизни все было спокойно, ясно и просто.
      И теперь пришла моя очередь - я страшно волновалась, сердце готово было выскочить из груди оттого, что я решила первой записаться в прения по докладу. Я встала, и слова полились помимо моей воли.
      - Поговорка "ставь себе цель по мере сил своих" неверна, правильно другое: человек способен превзойти самого себя...
      Я говорила еще некоторое время на эту тему, это было мое самое длинное в жизни выступление без подготовки и без каких-либо заметок, да еще перед таким большим собранием. Пока я говорила, Алеш стоял, опустив голову, и сосредоточенно слушал меня.
      - Ваши замечания вполне правильны, товарищ, - сказал он тихо.
      Не известно, узнал ли он мой голос; так я этого и не узнала и никогда уже не узнаю. И сейчас еще я ясно представляю себе, как он стоит на возвышении и говорит заключительное слово. А потом протягивает к нам руки, словно желая обнять всех в зале; любовь к людям и сила воли одержали в нем победу над страхом и подавленностью, и он воскликнул:
      - Новое нужно искать, друзья, на нем нет визитной карточки, и иногда его бывает трудно распознать!..
      Этой лекцией завершаются дни первого и самого сильного очарования этим удивительным человеком. После лекции я стала относиться к нему более трезво. Теперь я уже смотрела на него как на обыкновенного человека, а раньше он представлялся мне лишь одним из людей будущего, таким, каким я придумала его для Тебя, дядя.
      Мне казалось, что голос его доносился ко мне откуда-то из далеких, грядущих веков. В те первые недели я даже боялась узнать что-либо о его повседневной жизни, чтобы ничто не осквернило моего представления о нем, моего восхищения им. А после лекции жгучее любопытство с каждым днем все росло во мне. Женат ли он? Холост? Ухаживает ли за кем-нибудь? Слепой ли он от рождения или уже потом потерял зрение? И каким образом? Не мог бы его вылечить Филатов?
      Я стала ходить к нему в редакцию под разными благовидными предлогами, которые с каждым разом становились все менее значительными. У меня было одно-единственное желание - стать одним из его чтецов. Он работал заместителем главного редактора, в его обязанности входило рецензирование с идеологической точки зрения статей, которые ему читали вслух. Я была сама не своя: мне ничего так не хотелось, как в точно установленные часы приходить, садиться против него и читать. Но я знала, что чтецов у него хоть пруд пруди. Он сам их приглашал и отказывался от помощи своих коллег по редакции. Но, чем меньше у меня было надежд, тем сильнее становилось мое желание.