- Я делал все, что было в человеческих силах, - тяжело вздохнул юноша. - Старался познать все, что может объять дух одного человека, стремящегося вырваться из когтей этой Земли...
      - Неужели она так вам опротивела? - спросил Петя с неожиданным участием, на мгновение вспомнив об Ольге.
      - Этого я не могу сказать. Может быть, немного надоела. Вечно одно и то же - весна, лето, осень, зима. Я знаю ее уже как свои пять пальцев - но это ничего! Я тем не менее люблю ее, как свою бабушку. Но Марс, Венера, Меркурий - вот наши новые привязанности. Куда бы я ни попал, я всюду буду любить... Мы прилипли к нашей планете, как к прянику! Будущий гражданин космоса будет чувствовать себя как дома на любой планете, если он найдет на ней условия для развития своих умственных способностей. Точно так же, как стало пережитком стремление накапливать личное имущество, так и любовь к одной планете станет ненужным балластом...
      - Никогда!-страстно воскликнул Петя. Он был до глубины души возмущен такими подрывными речами, воспринимая их как личное оскорбление. - Я буду ее любить, - сказал он, - даже если бы нашел самую красивую звезду с самыми совершенными существами во всей вселенной! - Ему хотелось крикнуть: "Ну и проваливай на другую планету, раз тебе не нравится наша!"
      - А вам она дорога, - неумолимо продолжал юноша. - Вы будете тосковать по ней, она будет все время стоять у вас перед глазами, и всюду, где бы вы ни находились, вы будете стараться уловить ее всеми органами чувств; вы пропитаны и насыщены ею, как невидимой пылью. Она забилась вам в волосы и под ногти. Воспоминания будут преследовать вас на каждом шагу. Вы еще не успели оторваться, а уже думаете о возвращении и замираете от ужаса, а что если...
      - Что если?.. - закричал Петя возмущенно.
      - Например, что еcли "Путник" не долетит...
      Петя иронически усмехнулся. Юноша становился не только назойливым, но и смешным и противным.
      - Понимаю! - сказал Петя с презрением. - Точно так же, очевидно, вы запугивали всех, кого удостоили своим посещением. Но, как видно, без толку.
      - Никого я не запугиваю, - запротестовал Доминик. - Вы благополучно долетите до места, все будет идти как по маслу, ни один волос не упадет у вас с головы, но трудно будет добираться обратно... Не верите, смеетесь надо мной, а потом вспомните меня, путнички, но будет уже поздно, потому что вы застрянете там до конца своих дней...
      - Вы думаете, - спросил Петя насмешливо, - что "Путник" во время посадки расплющится о поверхность Марса, как бомба из сливочного мороженого?
      - Этого я не думаю. Я, так же как и вы, прекрасно знаю, что на Марсе не может приземлиться такой гигант, как воздушный корабль. Известно, что "Путник" несет с собой "Золотую мушку", которая доставит вас на сушу. Но труднее будет попасть обратно на авиаматку, которая будет тем временем кружить вокруг Марса, как его третья луна. Она будет дожидаться обратного старта "Золотой мушки", но, клянусь вам, она ее не дождется. "Золотая мушка" взлетит, но никогда не долетит, никогда не догонит "Путника", хотя бы потому, что она не сможет тягаться с ним в скорости. "Путник" будет всякий раз удирать у нее из-пoд носа, и "Золотая мушка" несолоно хлебавши будет возвращаться на Землю, извините, на Марс! "Мушка" должна была бы развивать большую скорость, чем "Путник", вот как обстоит дело, и пан Кирнлофф может хоть сто раз смеяться надо мной...
      Юноша стал сыпать числами и формулами скоростей, расстояний и силы, которые, правда, ничего Пете не говорили, но должны были поколебать его уверенность, вселить сомнения в его личной безопасности.
      - Пока "Путник" будет виден на горизонте, - продолжал юноша, - вы не перестанете надеяться и верить, будете переговариваться с ним, сообщать ему о своих открытиях и, кроме того, передавать страстные мольбы и проклятия, пока не поймете всю тщетность ваших начинаний. Но в один прекрасный день вы посмотрите на небо и ничего на нем не увидите! "Путник" вернется обратно на Землю, и последняя ваша надежда исчезнет, оборвется последняя связь с родиной. Он принесет весть о героическом экипаже, о передовом отряде завоевателей космоса, о новом маяке Земли в море бесконечности. Вас будут прославлять в стихах и в песнях, будут отливать ваши фигуры из металла и высекать из мрамора. Да будет это утешением для вас!
      Против своего желания Петя внимательно слушал въедливый голос Доминика, и внезапно его охватил ужас при мысли о том, что он мог бы там застрять неважно, по какой причине. А если бы он и выбрался оттуда благополучно, то сколько лет пришлось бы провести там, жутких лет тревоги и отчаяния в марсианских тундрах, в беспросветной тишине, где не слышно будет ни птичьего щебега, ни пчелиного жужжания, в то время как эта земля изобилия будет и дальше звучать музыкой и пением, сиять огнями и всеми цветами радуги, опьянять ароматами и греметь ритмом скорости...
      Совершенно невозможно, чтобы он взял и бросил все это как раз в тот момент, когда он это только что открыл. Едва он протянул руку, едва вдохнул в себя аромат Земли, как уже должен быть изгнан из земного рая - это было бы ужасно несправедливо, никто не может требовать от него такой жертвы!
      Он представил себе Ольгу, ее серые глаза, прикосновение ее руки - нет, ничто никогда не разлучит его с ней!..
      Петя взглянул на Доминика Эрбана. И тот понял, что для него наступил решающий момент. Он молчал в напряженном ожидании, устремив взгляд на Петю. В этом взгляде было и отчаяние, и слабая искорка надежды. Рот приоткрылся, губы дрожали, словно с них готов был сорваться крик радости или стоя отчаяния.
      А между тем Пете казалось, что он принял решение остаться не сейчас, а гораздо раньше. Даже если бы и не было этoго назойливого кандидата космонавтики с его мольбами, он остался бы, не покинул бы эту Землю- так представлялось ему сейчас!
      Ему даже пришло в голову, хотя такая мысль могла показаться совершенно нелепой, что этот чудак своим запугиванием только мешает ему принять окончательное решение. Он, казалось, сделал все от него зависящее, чтобы вызвать у Пети отвращение к этому решению и затруднить его принятие, и теперь Петя должен все это преодолеть.
      Да, он останется на Земле, говорил себе Петя, но совсем не из-за этого вздора о "Золотой мушке"! Он останется единственно потому, что ни за что на свете не может покинуть Ольгу! Ольга - его звезда, утренняя и вечерняя, в ее лучах он узрел эту благословенную Землю! И это - единственная причина, первая и последняя, почему Петя решил остаться!
      - Я не разбираюсь в ваших подсчетах, - сказал он Эрбану, - в них, наверное, меньше веса, чем в одном атоме водорода! Конструкторы высчитали скорость полета "Золотой мушки" с такой же точностью, как и скорость "Путника"! Вашему мнению противостоит авторитет ученых, как свет солнца неясному мерцанию! Все восемь человек справедливо посмеялись над вами. И я тоже, простите, присоединяюсь к ним...
      - Так, значит...- прохрипел Доминик Эрбан, и в его глазах погасли искорки.
      - Подождите, - продолжал Петя, - я еще не сказал последнего слова. Я все же не буду девятым, но вы должны понять, что у меня для этого совершенно другая причина, чем ваши наивные, дилетантские и устрашающие расчеты.
      - Что, что вы говорите? - закричал Эрбан и подскочил в кресле, чуть не перевернув его. - Я не расслышал, повторите, повторите...
      - Повторяю, я не полечу на "Путнике"...
      - Вы не полетите? Звезда моей матери, это правда?
      - Я решил не лететь еще до того, как вы ко мне пришли, - сказал Петя, и в этот момент он был твердо убежден, что так оно и есть. - Вы чуть не испортили все вашими ужасами, которым вы и сами-то не верите...
      Юноша схватил Петю в объятия, приподнял его и пустился танцевать с ним но комнате, потом ухватился за ручку кресла и сделал на ней стойку.
      Перевернувшись через голову, он спрыгнул на ковер ж начал без остановки кувыркаться по ковру и по креслам, словно желая доказать, что, кроме всего прочего, он владеет и этим искусством, на случай если бы оно когда-нибудь понадобилось...
      Радость Доминика была так безыскусственна, в ней было столько детского, а пожалуй, и наивного желания развеселить зрителя и таким образом отблагодарить, его, что Петя не выдержал и начал сочувственно следить за его акробатическими номерами. А когда юноша выбился из сил и в изнеможении опустился на кресло, Петя совершенно растаял и разоткровенничался:
      - То, что заставляет меня пока остаться здесь, сильнее стремления ученого к познанию. Я тоже мечтал подняться вверх, познать непознанное, как и вы сейчас, я отдал этому всю свою молодость, а теперь все померкло...
      - Значит, здесь замешана девушка! - воскликнул юноша.
      Этим восклицанием он, сам того не подозревая, нежно тронул Петю за сердце. Лед был сломан, сердце Пети захлестнула волна доверия. Он был готов сию же минуту открыть юноше свою сладостную тайну, поделиться с ним своими тревогами, рассказать о своих сомнениях.
      Петя разговорился. И, как раньше он необоснованно ожесточался, так теперь он вдруг обмяк. Он рассказывал о том, как жил до сих пор, как все время возился в лабораториях и как его мозг тоже превратился в лабораторию, в которой не было места ни для чего облагораживающего - ни для песен, ни для ландышей, которые девушки приносят из Дворца цветов. За холодным светом звезд в телескопе он не видел рубиновых звезд на вершинах домов-гигантов и гирлянд огней, окаймляющих магистрали и набережные каналов. И только ясное лицо Ольги, как солнышко, осветило ему землю.
      Юноша слушал, но его интерес не выходил за пределы правил приличия. Когда Петя закончил, он вежливо выждал несколько мгновений, а потом прямо и без обиняков спросил, как Петя думает устроить, чтобы он, Доминик Эрбан, занял его место на воздушном корабле. После этих слов Петя поднялся и, укоризненно посмотрев на юношу, решительно подошел к аппарату. Он вызвал инженера Покровского. Вскоре он услышал его голос. А через несколько мгновений принял его лицо и передал ему свое.
      Инженер Евгений Покровский был старым другом и сотрудником знаменитого Криштофа Бернарда, а теперь - большим заступником и, если можно так выразиться, защитником его сына. Петя в основном благодаря ему был удостоен чести из тысячи кандидатов быть принятым девятым в состав экипажа. Инженер Покровский считал своим долгом перед умершим другом сделать из Пети наследника славы его отца и при этом охранять его, насколько это вообще в человеческих силах.
      - Евгений Павлович, здравствуйте! - начал Петя, наведя на фокус его угловатое багровое лицо с крепким внушительным носом. На одно мгновение на синих глазах сверкнули круглые стеклышки без оправы и тут же снова слились с моложавым лицом, так что казалось, будто Покровский вообще не носил очков.
      - Петя, сын мой! - послышался мелодичный бархатный бас. Полные губы сложились в счастливую улыбку. - Поздравляю тебя с великим завтра! Сынок, наконец ты дождался - наступила твоя минута, попрощайся с миром...
      - Евгений Павлович, - перебил его быстро Петя, - я хочу вам что-то сообщить, я передумал, я не полечу завтра с вами...
      - Что ты говоришь, Петя?
      - Я не полечу! Останусь на земле!
      По лицу Покровского пробежала тень, оно както сразу погасло. Но только на одно мгновение.
      Тотчас же оно снова озарилось прежней улыбкой.
      - Ты не полетишь с нами? В общем это хорошо! Я понимаю тебя, мой мальчик! Понимаю, мама, да? Ну, ничего...
      Он продолжал говорить таким же мелодичным, словно ласкающим басом, но все же с несколько другим оттенком, как будто более глубоким...
      - Евгений Павлович, не сердитесь на меня, но я не могу иначе...
      - Отчего же мне сердиться, дурачок? Я даже рад, радуюсь вместе с твоей мамой, передай ей привет от меня! Так, значит, ты не полетишь, - сказал Покровский задумчиво, но тут же снова повеселел: - А ты знаешь, что доставишь этим огромную радость одному хорошему человеку?
      - Знаю, Доминик Эрбан как раз находится у меня...
      - У тебя уже! Вот вездесущий! Покажи-ка мне его!
      - До свидания, Евгений Павлович! Только но думайте, что... Я полечу следом за вами, когда немного осмотрюсь в этом мире, и тогда я скажу вам, почему я не мог лететь с вами... Счастливого пути!
      Петя отошел со света и дал знак Эрбану. И вдруг ему стало немного стыдно. Он видел, с каким нетерпением юноша бросился к аппарату, - в эту минуту он пожалел о чем-то. Ему не хотелось слышать их разговора, он еще увидел, как лицо инженера Покровского снова просияло, услышал сказанные добродушным басом слова: "Приветствую вас, молодой человек" - и побежал к двери...
      В коридоре он подумал о маме, должно быть, потому, что ему напомнил о ней Покровский. Он заторопился в ее комнату. Как могло случиться, что до сих пор он даже не вспомнил о ней?
      Правда, у него было так мало времени! Лихорадочные дни сборов и приготовлений, потом разочарование и отчаяние из-за отсрочки и, наконец, неожиданная радость и надежда. Получилось так, что Ольга вошла в его жизнь и заслонила собой образ матери... Сердце Пети сжалось от раскаяния.
      Он сию же минуту должен разыскать ее! Ей первой он сообщит об этом важном событии! Было бессердечным с его сроны уделять ей так мало времени, избегать ее До самой последней минуты.
      Он с трудом переносил ее жалкие улыбки, за которыми скрывались, как он чувствовал, горе и отчаяние, не хотел слышать ободряющих слов, полных притворного веселья и беззаботности, он бежал от них, цепенел от ужаса, что она вот-вот бросится перед ним на колени и будет умолять его пожалеть ее, остаться с ней...
      Бедняжка мама, она всюду ходила за ним, слушала за дверью его комнаты. Ему вспомнился один случай. Она подошла к нему как бы случайно, под предлогом, чтобы стряхнуть пылинку с его плеча, - и вдруг, когда Петя был меньше всего подготовлен к этому, силы оставили ее. Неудержимым потоком хлынули слезы, она порывисто обняла его и зарыдала, а он отворачивал голову, почувствовав на своем лице влагу ее слез...
      - Мужайся, мужайся, мама, - сказал он тогда испуганно.
      Как он мог, как он только мог быть с ней таким жестоким и дать ей уйти, как бы пристыженной...
      Он заметил изъян в характере у Влади, всего лишь маленькое пятнышко, но, увы, проглядел свое собственное мерзкое отношение к матери...
      Он повеселел - как она обрадуется, как развеселится, дорогая, родная, как бросится в его объятия, она больше не должна будет выступать в роли мужественной вдовы и матери; слезы, которые брызнут у нее из глаз, будут слезами счастья. И он уже не отвернется от нее и, может быть, сам заплачет вместе с ней и будет просить у нее прощения....
      Петя сбежал вниз по лестнице в вестибюль, в котором мама больше всего любила сидеть. Она часто играла здесь на рояле или смотрела в окошечко телевизора на мир, что происходит в нем нового. Но вестибюль был пуст. Не нашел он матери и в библиотеке, в детской тоже никого не было. Владя с Иваном бегали, наверное, где-нибудь в парке или изобретали что-нибудь в своей мастерской. Он пошел- посмотреть в квартиру бабушки, но и там никого не оказалось.
      Петя снова взбежал на второй атаж, прошел через зимний сад, комнату для гостей и кабинет отца, превращенный после его смерти в домашний музей. Он думал, что обязательно найдет ее там, среди реликвий, которые она украшала букетами цветов...
      Но и там ее не было. Оставалась еще одна надежда, если мать вообще была дома. Петя вспомнил о мансарде. Когда он поднимался в домашнюю обсерваторию, он всякий раз проходил мимо ее двери, но в самой комнатке был, может быть, всего раза два за всю свою жизнь.
      Двери были полуоткрыты, он услышал разговор и сразу же узнал голос бабушки.
      - Это - хороший чемоданчик! Он такой же величины, как и тот, но сколько в него вмещается! Потому что у него эластичные стенки...
      А мама отвечает ей: - 'Говорю вам, ничего ему с собой не нужно! Ведь у него там уже есть свой багаж...
      - Еще один свитер, под скафандр. Ночью на Марсе ужасные морозы, ниже сорока градусов. И напульсники, я сама вязала их, и еще один шарф...
      - Воздушный корабль становится вое тяжелее, я уже прихожу в ужас от этого...
      - Глупенькая, на, попробуй, какой легкий чемодан, как перышко...
      - И перышко может оказаться решающим. Ничто, помноженное на сто, уморило осла...
      - Еще вот этот пакетик .- изюм в шоколаде, он его так любит. Вспомнит о бабушке, улыбнется, голубчик. И вот эта пачка ваты - в уши, на случай урагана, и все! Закрываю...
      - Ах, мама, - послышалось рыдание. Петя представил себе мать в объятиях у бабушки. Он уже хотел ворваться в комнату и разом положить всему конец. Но вот снова говорит бабушка. Она утешала маму, сама чуть не плача: - Ну, поплачь, доченька, никто тебя не видит, плачь, сколько хочешь, выплачь все слезы, завтра чтобы перед всем миром ты выглядела - да что это я говорю "выглядела", - чтобы ты действительно была великой матерью достойной такого сына...
      - Нет, нет, этого я не смогу. Я уже заранее знаю - я опозорю его, его и себя...
      - Ну и что ж, даже если ты и заплачешь, у тебя есть на это право, доченька, - у кого больше, чем у тебя? Знаешь что? Не пересиливай себя, когда подступят слезы, плачь. Может быть, и Петя выронит слезинку - кто знает?
      - Ах, Петя, ему уж будет не до меня, что вы!
      Он меня обнимет, что бы ни говорили, но его глаза, его мысли будут уже принадлежать не матери...
      - Он еще вспомнит о маме, когда ему придется туго. Знаешь что, девонька? Я положу ему туда еще твою последнюю фотографию...
      - Ничего больше не кладите, он станет еще тяжелее...
      - Твою карточку корабль выдержит...
      Петя не мог больше сдерживать себя. Он взялся за ручку и сильно нажал ее, чтобы женщины подумали, что дверь была закрыта. Когда он появился на пороге, мама тихо вскрикнула. Бабушка быстро поднялась и приняла торжественный вид. Петя засмеялся и широко раскрыл объятия. Мать и бабушка как по команде бросились к нему. Он прижал их обеих к груди.
      - Слушайте же...
      - Сыночек, ты сам пришел, - начала мать, гладя его по рукаву.
      - Я ищу тебя по всему свету, мама. Что вы тут, собственно, делаете? И зачем этот чемодан? - он оттолкнул его носком ботинка...
      - Там все, что тебе понадобится и что ты любишь. Даже изюм в шоколаде, - сказала бабушка.
      - Ничего мне не понадобится! Я пришел сообщить вам радостную весть...
      - Радостную... - повторила за ним мать таким безутешным тоном, словно для нее уже не существовало на свете никакой радости.
      Петя засмеялся и, вспомнив, как говорит Иван, сказал, подражая голосу брата:
      - А ну-ка, отгадай, мама...
      Она ответила сдавленным голосом, словно только что проглотив две слезинки:
      - Все мы уже знаем эту радостную весть! Завтра, завтра. Мы все рады этому - и бабушка, и я. Ты был избран среди миллионов - мне есть кем гордиться, милый...
      Она боязливо подошла к нему и, как и тогда, неожиданно бросилась ему на шею, когда он меньше всего ожидал этого. И опять эти слезы!
      Бабушка всплеснула руками и с деланной строгостью начала отчитывать пани Ксению:
      - Хороша мать звездоплавателя, где твоя гордость, юдоль плача? Разве ты не видишь, как Петя смеется над тобой?
      А сама быстро отвернулась к окну, чтобы Петя не заметил, что и она вот-вот заплачет.
      - Ну, хватит! - воскликнул Петя, высвободившись из объятий матери. Так знайте, никуда я не лечу...
      Обе женщины оцепенели в испуге. Мать, как бы не расслышав, шагнула к нему.
      - Что ты сказал, Петя?
      А пани Елена укоризненно покачала головой:
      - С этим не шутят, мой мальчик. Завтра в десять-девятнадцать-пять взлетит "Путник", ты это знаешь так же хорошо, как и я...
      - Конечно, взлетит, но меня там не будет, - закричал Петя и рассмеялся. - Я останусь с вами на Земле, мама!
      - Постой, Петя, - сказала бабушка, приложив ладонь к уху, - я плохо слышала...
      - Разве вы не рады?
      - Рада,- сказала мать тихо,- но скажи почему?
      - Потому что я до сих пор ходил по свету с закрытыми глазами! Только теперь я вижу все вокруг себя! Мне не хочется улетать от вас! Тут так прекрасно!
      - Это правда, - согласилась бабушка, строго поджав губы, так что они почти совсем стали не .видны.- Но ты не будешь среди "Девяти". Они улетят без тебя...
      - Я все объясню вам, вы вое поймете, мама и ты, бабушка! Представьте себе, что я только что вернулся с Марса живым и здоровым, получайте меня!
      Петя протянул руки, чтобы обнять маму. Но пани Ксения на этот раз не бросилась к нему. Она только смотрела на него, долго и удивленно.
      - Что с вами такое? - воскликнул Петя, с беспокойством переводя взгляд с матери на бабушку. - Я-то думал, что вы обрадуетесь... Бабушка, куда же вы? - Ничего не ответив, пани Елена взяла с пола чемодан и, сгорбившись, медленно и печально направилась к двери...
      - Ну и хорошо, что она ушла, - сердито бросил ей вдогонку Петя.
      - Но ведь это же ужасно! - воскликнула вдруг пани Ксения.
      - Что ужасно? - спросил Петя, и у него вдруг защемило сердце. - То, что я не лечу? Почему вы меня вдруг выгоняете из дому? Я не понимаю! Просто не могу понять! Столько было слез и причитаний, что я полечу, и вдруг ты выгоняешь меня из дому! И куда? Ты знаешь, как вышло с отцом! Почему же ты, почему же ты - о звездные скопления - не радуешься, почему вдруг смотришь на меня так, словно я сделал что-то дурное?
      Он обиженно взглянул на мать, ожидая ответа.
      Пани Ксения в изнеможении опустилась на старый диван, стоявший у стены. У нее был удрученный вид. Она не плакала, но лицо отражало тяжелое горе.
      - Как же ты этого не понимаешь, Петя? Люди тебе доверяли- ты не должен был обманывать их! Я имела право плакать, я же все-таки мать, но я плакала потихоньку, чтобы меня никто не видел. Только иногда не могла больше сдерживаться, в страдании женщина всегда слабее мужчины. Я не сумела быть достаточно гордой, хотя у меня были все основания гордиться. Я не смогла сделать того, что сделала бы всякая другая мать, я жаловалась на свою судьбу, роптала, что это фантом, химера, летающий гроб - так я кощунствовала. О, если бы я знала, чем все это кончится...
      - Так ты действительно не рада, мама?
      Она отрицательно покачала головой:
      - Ты неправильно ставишь вопрос, Петя. Ты же не хотел оставаться там до смерти, все мы верили, что ты вернешься...
      - Так ты не рада? - упрямо спрашивал Петя.
      Пани Ксения поднялась и, выпрямившись, встала перед сыном.
      - Петя, - сказала она, приняв внезапное решение, - попроси, чтoбы тебя снова включили в список! Сделай это ради меня! Может быть, это была только шутка. Жестокая шутка! Наказание за то, что я все жаловалась и роптала. Я не буду больше плакать, клянусь тебе! Может быть, ты еще успеешь сказать им...
      - Уже поздно...
      - Поздно! - Пани Ксения пришла в ужас. - Как же ты теперь будешь жить?
      - А я только теперь и начну, вот увидишь! Сперва открою матушку Землю и только после нее придет черед дядюшки Марса!
      - Тебе не надо было записываться в эту экспедицию! - сказала лишь мать.
      Петя пожал плечами и с обиженным видом вышел из комнаты. Но за дверью он все же на мгновение остановился, на что-то надеясь. Однако в комнате стояла тишина, словно там никого не было.
      Петя тряхнул головой и ушел.
      - Никто не может меня ни к чему принуждать, - сказал он себе. Но злость его постепенно улеглась и остались только чувство нанесенной ему обиды и недовольство самим собой. Лишь теперь ой задним числом вспомнил, что должен был сказать маме и чего не сказал - то важное, что решило все дело. Он должен был посвятить ее в свою тайну, открыть перед ней сердце - девушка, мамуленька, девушка во всем виновата! Я влюбился не на жизнь, а на смерть, ты должна понять меня, ведь ты тоже была молодой! И, может быть, я ее приведу к нам, покажу тебе ее, мою звездочку, которую я открыл; когда ты ее увидишь, ты обязательно поймешь...
      Времени теперь хватит на все - и для того, чтобы быстро забыть.
      Почему, почему Maмa не обрадовалась тому, что он остается? В чем тут дело? Сколько она раньше плакала, боясь потерять его! На смену страху должна была прийти бурная радость! Что случилось с ней? Неужели она думает, что он струсил? Сколько раз он смеялся над ее опасениями, сколько раз она имела возможность убедиться в его решимости лететь во что бы то ни стало!
      Наконец наступили сумерки. Над куполом Дворца спорта еще догорал закат, а на небе уже несмело мерцала вечерняя звезда. Появлялись все новые и новые звездочки...
      Вечерний полумрак неожиданно сменился рассветом. Засияли искусственные солнца, установленные на высоких маяках, возвышающихся над городом. Свет отделился от теней. Все казалось более ярким, чем днем, и в то же время каким-то нереальным и более привлекательным. Дома и люди показали свое новое, удивительное лицо. Сумрак задержался лишь в парках, в нем было что-то торжественное. Очевидно, потому, что глубоко в кронах старых лип, дубов и каштанов были подвешены лампионы. Они освещали таинственные сплетения ветвей, создавая высоко над головами людей какойто сказочный мир, существующий независимо от них и замкнутый в самом себе.
      Воздух был еще влажный после искусственного дождя, который только что прошел над городом.
      Его распыленные капельки сияли алмазами на прозрачных лимузинах и на мачтах, украшенных флагами и корзинами цветов.
      Петя глубоко вдыхал в себя сырой, слегка отдающий тлением запах осени. Дворец цветов был уже близко - с каждым шагом Петя приближался к нему, а времени у него было довольно!
      Над головой у Пети сейчас проходила автомагистраль, пересекающая с востока на запад бульвар, по которому он шел. Даже в эти вечерние часы на ней царило оживление: бесшумно проплывали одна за другой машины, и странно - все они двигались в одном и том же направлении - на восток!
      Да, на востоке, далеко за городом, над всеми куполами и башнями возвышался на горизонте ярко освещенный отрезок моста с усеченным концом последний пролет звездного виадука, огненная летная дорожка, по которой завтра девять человек... - да, завтра их уже не будет на этой земле. Петя поспешно отвернулся, чтобы отогнать мысль...
      На лестнице Дворца цветов Ольга бросилась к нему в объятия.
      - Милый, милый...
      Петя крепко обнял ее. В этот момент он был твердо убежден, что никто и никогда не разлучит его с ней...
      - Пойдем! - сказала она, взяв Петю за руку.
      Она повела его куда-то в глубь парка по старой аллее каштанов, освещенных электрическими шарами. Аллея заканчивалась воротами, которые как будто были сотканы из розовых кружев. Это были резные ворота из вулканической породы - прочного, но мягкого туфа.
      - Мы входим в Сад первой любви, - сообщила она ему с шутливой серьезностью, виновато улыбнувшись.
      Безграничная радость наполнила Петино сердце. Он даже испугался такого счастья.
      - Я здесь первый раз, - сказала Ольга просто, глубоко и преданно посмотрев Пете в глаза.
      - Я тоже!
      - Еще ни разу я не проходила через эти ворота. И часто думала - с кем?..
      Они прошли по золотому мостику, зазвеневшему под их шагами, как множество колокольчиков.
      Держась за руки, они гуляли по дорожкам парка, рассчитанным как раз для двух людей, любящих друг друга, проходили и по другим мостикам, переброшенным через ручейки и озерца. Казалось, что эти мостики были сделаны из шелка, из инея, из пара, осевшего на стекло.
      - Говорят, что у каждого из них,- сказала Ольга - есть свое название: Мост верности, Мост воспоминаний, Мост помолвленных, Мост первого поцелуя...
      - Туда! Пойдем туда...
      - Я не разбираюсь в этих мостах, - прошептала она, словно желая сказать: разве это так важно? И выжидательно посмотрела на Петю. Петя, как бы угадав ее тайную мысль, храбро заявил: - А, собственно, для чего нам мост? Мы сами будем мостом...
      Однако Петя оказался смелым только на словах. После слов должно было моментально последовать действие, но Петя даже пальцем не шевельнул. "Сейчас или никогда",- промелькнуло у него в голове, но было уже поздно. Ольга сделала один шажок, потом другой, немного опередив его. И все-таки он был уверен, что она ждала, пусть одну только долю секунды! Петя был в отчаянии от своей нерешительности, он подумал, что упустил момент, который настанет только один раз в жизни и больше не вернется...
      Он поспешил догнать ее, чтобы исправить свою ошибку, если ее еще можно было исправить, но Ольга тоже ускорила шаг. Почувствовав его приближение, она побежала по лужайке и перепрыгнула через ручеек, за которым начинался китайский парк. На высокой, сделанной из стали пагоде светило и грело атомное солнышко...
      Когда Петя почти догнал ее, она начала кружить между ручейками и киосками, вокруг фонарей в сетках и пузатых страшилищ, охранявших вход в маленькие храмы с улыбающимися буддами из бронзы, эмали и фарфора. Она влетела в ворота и очутилась на другом мосту, словно вырезанном из одного куска слоновой кости. На нем выстроились тысячи фигурок лошадок, маленьких драконов, медвежат, рыбок, зайчиков, обезьянок, слонят, дружно марширующих в одном направлении, чтобы позабавить влюбленных. Мушка была такой же величины, как слон, лягушка шагала рядом с аистом, собака РЯДОМ С КОШКОЙ, КОШКа - РЯДОМ С МЫШКОЙ.
      Здесь Ольга остановилась. То ли она задохнулась от быстрого бега, то ли не могла устоять перед красотой и гармонией этого художественного произведения. И тут Петя догнал ее. Но, как только он вплотную приблизился к ней с твердым намерением действовать, смелость снова покинула его.
      Но и Ольга тоже была виновата в этом! Она ничуть не помогла ему, -не пошла навстречу! И даже наоборот, будто нарочно оттягивая решительный момент, начала, как ребенок, восторгаться фигурками.
      - Это, наверное, мост Вечной любви,- сказал Петя, схватив ее за руку. Ему захотелось, чтобы она сама повернулась к нему и шодставила свое лицо с такой же слабой, беззащитной улыбкой, как тогда у подъезда, когда она прощалась с ним.
      В эту минуту они увидели влюбленную парочку, всходившую на мост с другого конца. В нескольких шагах от них влюбленные остановились. Юноша подошел к девушке. Обнял ее за талию и за шею.