Розовые лепестки своих век,
      Взгляни последний разок
      Из окошечка на луну!
      Наш папа там ходит
      По морям из песка и лавы,
      В кратере Криштофа Бернарда
      Для воздушного корабля ангар будет строить.
      - Ну, а дальше? - спросил Ян, когда Аня умолкла.
      - Дальше я не знаю, - заявила певица.
      - Тогда слушай! - сказал он. - Я спою конец.
      Ян сел к роялю, положил руки на клавиатуру и стал сам себе аккомпанировать. Его голос звучал, совсем как у взрослого, словно он уже выходил из детского возраста:
      Серп луны, ты растешь потихоньку,
      Все кругом так ясно и просто,
      Ты увеличиваешься на небе,
      А у нас растет любовь к папе.
      И, прежде чем луна снова начнет убывать,
      Прежде чем она совсем исчезнет,
      Пусть наш папа с Луны поскорее
      Живой и здоровый вернется к маме.
      Три сестрицы в одинаковых фартучках сидели на диване рядком и, затаив дыхание, с умилением слушали.
      - Ну что? - обратился к ним Ян, кончив играть и петь. - Ведь так?
      И, не дождавшись ответа, он снова повернулся к роялю и заиграл легкий менуэт Моцарта.
      Сестер удивляло, что, играя, он не смотрит ни вниз, ни перед собой, а глядит вверх, на потолок. Словно он играл кому-то, кто находился над ним, словно слушатели парили над его головой. Лицо его выражало при этом блаженство и какую-то отрешенность. Только изредка, не прерывая игры, он обращался к девочкам и говорил:
      - Моцарт. Вы видите его? Как будто все освещается вокруг. Я мог бы не есть и не спать. Видите, видите, как загораются огоньки...
      Однако музыка без слов продолжалась слишком долго. Яна уже не могла дольше усидеть на одном месте. Она потихоньку слезла с дивана и сделала несколько шажков в сторону. На полках, вделанных в стены шкафов, стояло множество интересных вещиц, которых Яна еще никогда в жизни не видела и не знала, для чего они служат. Ян продолжал играть, а она тем временем незаметно, шаг за шагом отходила все дальше от рояля и все ближе подбиралась к этим вещичкам. Если Анины глаза всегда выражали удивление, то на носике Яны было написано любопытство. Аня только с изумлением глядела на мир и на самое себя, а Яна сгорала от любопытства, чем заполнен этот мир; ей страшно хотелось брать в свои руки частички этого мира и расспрашивать, что это и для чего оно служит.
      На стене довольно низко, но все же выше ее роста висела гитара - вот провести бы по ее струнам всеми пальцами! А что лежит в этих угловатых коробках и пузатых футлярах, куклы там или игрушки, а может быть, музыкальные инструменты?
      Чего только она не отдала бы за то, чтобы заглянуть в них! На одной из полок были расставлены модели геометрических фигур - куба и шара, пирамиды, конуса и других, - модели, сделанные из блестящего материала и; проволоки. Для чего они?
      Что с ними делать? Как с ними играть?
      Гана с беспокойством следила за любопытной сестренкой и издали делала ей знаки руками, чтобы она не совала всюду своего носа, а села и слушала музыку. Яна остановилась теперь перед глобусом и не могла удержаться, чтобы не дотронуться пальчиком до белого пика Гималаев, и в тот же момент глобус начал поворачиваться. Достаточно было легкого прикосновения, и земной шар стал вращаться, но в это время к Яне подскочила Гана, схватила ее за руку и потащила обратно.
      - Сейчас же иди и сядь на место! Еще разобьешь что-нибудь!
      - Садись сама!-огрызнулась Яна.
      - Тише, тише...
      Гана попыталась закрыть ей ладонью рот, но Яна не давалась. Девочки начали драться; Ян продолжал играть, а Аня, изумленная, стояла за ним у рояля. Ее, казалось, удивляла не столько музыка, сколько клавиатура, пальцы Яна, выражение его лица и все остальное, связанное с этим. Внезапно Ян кончил играть. Обернувшись назад, он виновато улыбнулся, как бы извиняясь, как бы говоря своей улыбкой, что он играл не для того, чтобы похвастаться. А может быть, он почувствовал смущение, что выдал себя, что дал им возможность так глубоко заглянуть ему в душу? Аня за его спиной вздохнула.
      - Это ты, Аничка? - Он узнал ее по вздоху.
      - Как это было прекрасно!
      - А где твои сестрицы?
      - Здесь, - подбегая, ответила Ганичка.
      Яничка в это время стояла на ступеньке в какой-то нише возле двери и смотрела через застекленное окошечко в шкафчик, вделанный в стену.
      В нем находилась аппаратура из блестящего белого металла - рычаг и катушка. Из угла шкафчика полукругом расходились лучи, все это немного напоминало солнечные часы.
      - Для чего это? - спросила Яна, поднимаясь на цыпочки. - Что с этим делают?
      По звуку голоса Ян сразу определил, где находится девочка. Он направился к нише и уверенным шагом дошел до нее.
      Открыв стеклянное окошечко, он сказал:
      - Там находится солнечный регулятор. Мы все время вращаемся вместе с солнцем. Оно светит в нашу комнату с утра до вечера, пока не сядет. Посмотри в окно!
      Девочки повернулись к стеклянной стене. В нее светило огромное солнце, его лучи рассыпались на занавесках на миллионы жемчужин.
      - Сколько таких домов "на курьих ножках" уже построил мой папа! похвастался Ян.
      - А где же эти курьи ножки? - спросила Яна.
      - Это только так говорится! Механизм находится под нами. Туда можно пройти через вот эту дверцу, - Ян показал на небольшую, едва заметную дверь, окрашенную в тот же цвет, что и стена,, и поэтому совершенно сливающуюся с ней.
      - Пойдем туда, посмотрим! - предложила Яна.
      - Дверь заперта! - сказал Ян. - Я и сам никогда там не был. Но главное - вот этот регулятор: он приказывает, а механизм слушается...
      - А что будет, если я надавлю вон ту кнопку?
      - Тогда мы начнем крутиться! Получится карусель!
      - Не получится! Не получится! Ты просто так говоришь, - поддразнивала его Яна.
      - Не веришь? Ну так смотри!
      Ян нажал кнопку и сказал: - Сейчас придет мама.
      Сначала ничего особенного не было. Все стояло на своих местах, только золотое сияние занавесок постепенно гасло, так как лучи становились все более косыми. Потом все начало быстро меняться.
      В комнате потемнело, снизу доносилось урчание.
      Дом вращался все быстрее и быстрее. Ян раздвинул занавески. Видно было, как деревья, кусты и клумбы бегут назад. Солнце снова заглянуло в комнату, но тут же уплыло, снова засияло и опять исчезло. Три сестры прыгали от радости, но в это время послышались торопливые шаги - дверь открылась.
      - Мама! - закричал Яи и быстро остановил карусель. В комнату вбежали обе матери.
      - Что ты тут вытворяешь, Янко! Ты же знаешь, что папа запретил это!
      - А она, она не хотела мне верить...
      Пани Бедржишка снова установила стеклянную стену против солнца и опустила занавески.
      - Ну, кажется, ничего не случилось, - примирительно сказала пани Гана. - А как вы здесь играете?
      Девочки, перебивая друг друга, радостно сообщали, как им нравится у Яна.
      - А ты, Енда, ты им сыграл что-нибудь?
      - Сыграл...
      Матери хотели остаться с детьми, привлечь их внимание вопросами и незаметно включиться в их общество. Но дети сейчас же заметили эту опасность и, словно сговорившись, стали односложно отвечать на вопросы и вообще дали понять, что не желают принимать в игру взрослых.
      - Ничего не поделаешь, - вздохнула с покорной улыбкой пани Бедржишка,-мы им не нужны...
      Как только мамаши ушли, дети снова оживились.
      - Жалко, - сказала Аня. - Мы могли бы еще покататься...
      - А что, если идет дождь? - пришло в голову Гане.
      - Давайте еще покружимся, - предложила Яна. - Что же мы теперь будем делать? Надо было мне все-таки взять с собой Aленку. Она бы повеселилась!
      - Кто это Аленка? - спросил Ян.
      - Это моя самая младшая кукла. Я тебе прочту про нее стихотворение, хочешь? Ты можешь мне аккомпанировать...
      Ян послушно сел к роялю и положил руки на клавиши, а Яна принялась декламировать:
      У меня новая кукла,
      Она говорит, как человек,
      Бегает за мною всюду,
      Смеется и плачет...
      Знаешь ли ты, Алечка,
      Зачем у нее на животике ручка?
      Когда я кручу эту ручку,
      Кукла хочет есть,
      Кричит, топает ногами
      Кушать, пить, спать!
      - Почему же ты не играешь?
      - Ничего не выходит! -извинялся Ян.- Если бы это была песенка... А бывают и в самом деле говорящие куклы, Яничка?
      - Не верь ей, Еничек! - сказала Гана и толкнула Яну в бок. - Кукла сама не говорит. Ей нужно сначала пошептать, и только потом она повторяет. Сама она ничего не может сказать.
      - А моя Аленка говорит сама, к твоему сведению...
      - Тогда бы в ее голове должен был быть мозг! - заявил Ян. - А если она только повторяет, значит, у нее внутри репродуктор. И все-таки мне хотелось бы увидеть эту куклу.
      - Я тебе все покажу, когда ты придешь к нам! - хвасталась Яна. - Я покажу тебе и нашу кухоньку! Вот ты удивишься!
      Гана всячески давала понять Яне, чтобы она наконец замолчала, а Яна, делая вид, что ничего не понимает, посмотрела на сестру своими невинными глазами цвета незабудки и спросила:
      - Чего ты все время толкаешься? Почему ты не скажешь вслух? Что тут плохого, что у нас есть кухонька? Мы сочинили про нее стихотворение, хочешь, я его тебе прочту, Еяик?
      И, не дожидаясь ответа, начала:
      В моей маленькой кухоньке
      Я варю кашку Аленке.
      Атомную плиточку
      Подарила мне мамочка.
      У меня еще есть маленькая
      Сковородочка для гренок,
      В кладовой много запасов,
      Холодильник для мороженого...
      Яна кончила и ждала, что скажет Ян, похвалит ли он стихотворение. Но Ян молчал. Гане показалось, что он вдруг загрустил. Ему, наверное, очень обидно, что он никогда не увидит ни холодильника, ни сковородки. Если бы Яна не говорила об этом, он бы ни о чем не знал...
      - Я прочту другое стихотворение! - быстро сказала Гана, чтобы изменить направление его мыслей. - Вот послушай!
      Она разгладила руками фартучек, поклонилась и начала:
      У меня есть прапрапрадедушка,
      Прапрапрапра прадед,
      Он говорил, что переживет нас всех,
      Что он силен, как медведь.
      Однажды вечером он лег спать,
      Говорил, что очень сонный.
      Почему же он утром не проснулся,
      Раз он так любит солнце?..
      А когда я стану доктором,
      Я подойду к этому научно,
      Научусь будить ото сна
      И прапрапрапрадедушек.
      Казалось, у Яна пропала охота изображать из себя очень умного и поучать других. Он понуро сидел на диване с каким-то отсутствующим выражением на лице, как тело без души.
      - А теперь я! - нетерпеливо воскликнула Яна, как только Гана кончила, и сразу же быстро затараторила:
      Наш школьный самолет завтра улетает,
      Карты мы берем с собой!
      Я буду спрашивать детей!
      Под нами раскроется атлас мира:
      Вон там несет свои воды широкий Дунай,
      А дальше поднимаются острые гребни Доломитов.
      Гнездо повисло над пропастью - парит какая-то птица
      Кто это? Это - горный орел! Он кормит птенцов!
      А как называется эта большая луна внизу?
      Адриатическое море! Оно бушует сейчас!
      А там, на берегу моря, дымится вулкан!
      Кто мне скажет, как он называется?
      Это Везувий! Мы пролетаем над городом Неаполем...
      Тут Яна остановилась - она забыла следующий куплет. Однако она не растерялась, пропустила несколько строк и перескочила сразу на конец стихотворения: Весь класс собрался в дорогу.
      Но со мной приключилась беда!
      Все полетят, только я останусь;
      Я лежу больная, жалуюсь - кто виноват в этом?
      Вся школа уже поднялась в небо,
      Напрасно я плачу теперь, надо было думать раньше.
      Я из шоколада съела самолет,
      И теперь у меня ужасно болит живот...
      Яничка схватилась за животик и начала извиваться, показывая, как он у нее болит. Ей хотелось рассмешить Еника. И вдруг она вспомнила - у него ведь нет глаз! Но и без этого стихотворение очень хорошее - она прочитала его с таким чувством!
      - Тебе понравилось стихотворение, правда? - добивалась она его похвалы.
      - Откровенно говоря, я не знаю, - признался мальчик. - Я не слушал. Он никогда не лгал.
      - Почему ты не слушал? - с упреком сказала Яна и обиженно уселась в креслице, стоявшее в стороне. Еник стал ощупью осматриваться и дотронулся до лица Ганы.
      - Это ты, Ганичка? А где Аня?..
      Аня в это время сидела на другом конце дивана.
      В немом изумлении она блуждала широко раскрытыми глазами по стенам и потолку.
      - Я здесь! - испуганно откликнулась она, возвращаясь из мира грез. Ян протянул по направлению ее голоса руку.
      - Спой еще что-нибудь, Аня!
      - Ну что?
      - Что хочешь! Сядь рядом со мной...
      - Пусти меня!
      Сестры поменялись местами. Аня села рядом с Еником, а Гана устроилась в уголке дивана. Еник нащупал Анино лицо. Потом провел по нему всей ладонью, как бы желая запечатлеть на ней его черты.
      "Вот было бы интересно, - подумала Яна, ревниво следя за Яном- если бы он подумал, что я Аня, а Аня - это я! Я спела бы, совсем как Аня, он ничего бы не заметил. А ну-ка, попробуй отгадать! Но с Аней не сговоришься, а с Ганей тем более!"
      - Ну, начинай! - попросил Ян Аню. Она не заставила себя долго уговаривать, облизнула язычком губы и затянула тоненьким голоском, в котором тоже слышалось удивление:
      - Куда ты летишь, птичка-человек?
      - Вверх, поднимусь над царством пернатыхпевцов.
      - Подожди меня минутку на облачке!
      - Я тороплюсь, навостри уши,
      Раз ты не веришь мне, даю честное слово,
      Я лечу с папой на Венеру...
      - Это все, - сказала она, - больше нет ничего.
      - Теперь пой ты,- обратилась Яничка к мальчику и легонько ткнула его пальцем в живот. - Теперь твоя очередь!
      Он не обратил никакого внимания на ее шалость. На его подвижном лице появилось напряженное выражение. С минуту он колебался.
      - Вам, наверное, оно не понравится. Я сам сочинил это стихотворение, только для себя. Впрочем, мне все равно! - вдруг решил он. -Я буду говорить сидя, а то я путался бы, если бы стоял. Оно еще не вполне готово, и я буду придумывать на ходу...
      - Ну, начинай скорей!
      Яне удалось незаметно оттеснить безучастную Аню и самой сесть рядом с Яном. Мальчик начал читать стихи:
      Даже если человек не видит перед собой ни на шаг,
      Он не заблудится в мире...
      Повсюду есть люди - чего мне бояться?
      Я не различаю цветов - это, конечно, плохо,
      Но я знаю, как выглядят дерево, птица и рыба;
      Кончики пальцев мне скажут правду,
      Признают, знакомый и красивый предмет,
      Я сразу же узнаю, где у него лицо, а где изнанка,
      Все без труда отгадаю.
      Но иногда я не узнаю - бывает и так,
      А потом мне самому становится смешно,
      Просто забавно Угадывать, что бы это могло быть,
      Где у этой штучки голова, а где ноги, а где душа,
      Иногда она повернется вверх ногами.
      Но зато у меня хорошие уши и хороший нос!
      Весь мир состоит из шумов и запахов,
      У каждого предмета свой звук,
      У каждого предмета свой запах
      Как чудесно пахнет гвоздика,
      Только из-за одного этого запаха стоит жить,
      Если не из-за чего другого, так хотя бы только из-за него!
      Запахи и музыка - вот мои звезды,
      Мои путеводные огоньки во тьме,
      Когда звучит музыка, я чувствую ее на своем лице,
      Как будто я смотрю на сияющее солнце,
      И песне и запахам я тоже говорю: ведите меня!
      Наступила тишина - Ян кончил. Сестры не поняли, что он хотел сказать своими стихами, и думали, что он будет продолжать. Гана ловила каждое слово, стараясь ничего не пропустить и во что бы то ни стало все понять. В отдельности ей было все понятно, но общий смысл ускользал от нее. Аня упивалась голосом Яна и не сводила глаз с его губ. Ей казалось, что еще никогда в жизни она не слышала ничего более таинственного и чарующе прекрасного и что мальчик вот-вот запоет. А, когда Ян замолчал и смущенно повернулся к своим слушательницам, она была даже несколько огорчена, что очарование так быстро рассеялось.
      Яна совсем не слушала. Она придумывала, что бы такое сделать, чтобы немножко подразнить мальчика и отомстить ему за невнимание к ней.
      А, кроме того, ей хотелось испытать его. Ведь Ян так не похож на других детей. И Яне обязательно нужно знать, как он будет вести себя.
      Она сидела рядом с мальчиком, опершись рукой о спинку дивана. Когда Ян сказал "просто забавно", она пощекотала ему пальцем затылок. Ян моментально поднял руку и почесался. Яничка сидела с невинным видом, и ни Гана, ни Аня ничего не заметили. И еще один раз ей удалась ее проделка.
      В тот момент, когда Ян с чувством произносил "как чудесно пахнет гвоздика", она снова пощекотала его. Ян тотчас же с силой хлопнул себя ладонью по затылку. Яна прикусила губки, чтобы не фыркнуть от смеха, но больше уже не решалась продолжать игру. Если бы у нее сейчас была горошина, подумала она. Она бросила бы ее Яну за воротник. Вот бы он крутился, как принцесса на горошине!
      - Музыкой я еще лучше мог бы передать все это,- говорил Еник.Когда-нибудь рояль будет рассказывать то, что я хочу, но не умею выразить. Ну, например, как я, не видя, представляю себе эту комнату и вон тот глобус, какого он может быть цвета, если бы я его вдруг увидел, или как выглядишь ты, Ганичка, и ты, Аня...
      О Яничке он, очевидно, забыл, однако, повернулшись к ней, погладил ее руку, ту самую, которая так подшутила над ним! Не зная, что девочки поменялись местами, Ян думал, что это рука Ани.
      Если бы он мог предполагать!
      - Стихи не очень хорошие,- сказал он.- Местами нет рифмы, иногда размер неправильный...
      - Сыграй их на рояле,- попросила Гана.
      Яна, видя, что мальчик поднимается с места и сейчас ускользнет от нее, решила в последний раз поддразнить его и снова пощекотать. Но, расшалившись, она забыла об осторожности. Ян быстрым движением поднес руку к затылку и поймал Янину руку. Словно обжегшись, он тут же выпустил ее.
      Яна отскочила в сторону, но было уже поздно. Она побледнела от страха и отодвинулась от мальчика на конец дивана, в ужасе ожидая, что теперь будет.
      Ян тоже сел подальше и сурово нахмурился. Сестры ничего не заметили какое счастье для Яны!
      - Ну, играй! Играй! - просили они. Но Ян заупрямился и больше не произнес ни слова. Они еще некоторое время упрашивали его; Яна тоже присоединилась к ним, чтобы отвести от себя подозрение. Она вдруг испугалась. Ян продолжал упорно молчать до той минуты, пока все они. совершенно расстроенные, не отправились к своим матерям.
      А когда гости уходили, Ян отвернулся от девочек и не пожелал пожать руку Аничке. Всем стало ясно, что она чем-то обидела его. Настроение было испорчено, начались догадки, расспросы и выяснения. Мальчик, не сказав, что случилось, обиженно исчез куда-то. Яна делала вид, что она не виновата, Аня обливалась слезами. Напрасно пани Гана допрашивала своих дочерей - ей не удалось ничего узнать. Только пани Бедржишка была совершенно спокойна. Еще одна шишка - эка невидаль! Все равно он ей в конце концов все расскажет! Ничего не поделаешь, придется ему привыкать!
      Прошло некоторое время, и Гана и Аня снова вспомнили о Енике и начали приставать к матери, чтобы она повела их к нему. Стоял ноябрь, началась слякоть, нечего было и думать о прогулках с коляской. Пани Гана сперва постаралась встретиться с пани Бедржишкой на расстоянии. Но экран молчал, никто не отзывался, было тихо и темно.
      И вот однажды она взяла за руку Яну и отправилась вместе с ней на разведку к пани Бедржишке в домик "на курьих ножках". Она нарочно взяла с собой именно Яничку. Пани Гане хотелось наконец выяснить, что же произошло между детьми и почему Ян обиделся. Главное подозрение падало на Яну, потому что в тот несчастный момент именно она сидела рядом с мальчиком. Уже не раз мать пыталась склонить девочку к признанию. Однако Яничка, солгав в тот день, теперь уже боялась признаться, зная, что лгать нехорошо. Ей и самой хотелось покаяться, рассказать, что она натворила, она понимала, что заслуживает наказания, но еще больше ее страшило признаться во лжи.
      Они подошли к вилле, окруженной большим садом. Персиковые, миндальные и айвовые деревья поднимали голые ветви к бесцветному небу; вода в бассейне была спущена, дно его покрывали гниющие листья, и на них лежал мертвый дрозд.
      Пани Гана нажала кнопку у главного входа.
      Дверь сама открылась. Они прошли по коридору и очутились в вестибюле во все комнаты были открыты раздвижные двери; но всюду было безлюдно и пусто. Они вошли в комнату Еника. Глобус, вложенная в парлофон лента, распахнутые дверцы шкафов, гитара на стене - все осталось нетронутым на своих местах, казалось, Ян вышел только ненадолго и сейчас вернется. Но никто не возвращался...
      - Где же Еник, мама?
      Пани Гана не знала, что ответить. Не было не только Яна, но вообще никого. На полу лежало незапечатанное письмо, которое, очевидно, забыли отправить. Пани Бедржишка писала своей сестре Елене в Радотин:
      Дорогая сестра!
      Мы расстаемся с Тобой надолго, и кто знает, может быть, и навсегда. Мы переезжаем в Одессу. Отчасти из-за Вацлава и его проекта. Он собирается строить в Ялте свои санатории "на курьих ножках". Но основная причина отъезда - наш Ян. Слышала ли Ты о докторе Муркине Иване Павловиче, который вернул зрение человеку, родившемуся с мертвыми глазами? Речь идет о граничащей с чудом регенерации отмерших клеток зрительного центра в мозгу. Я решила, не теряя ни минуты отправиться с мальчиком к этой знаменитости. Представь себе, дорогая, что еще есть надежда!
      Мы все оставляем и летим! Если Тебя интересует наша вилла, возьми ее себе! Может быть, Ты и откажешься от такого подарка - я как бы слышу Твой голос, что у Тебя и без нее довольно забот...
      Но если Тебе не нужна вилла, то приди и выбери себе хотя бы что-нибудь на память. Однако поторопись, время не ждет, пожалей наши вещи! Особенно жалко рояля, если он испортится. Это очень хороший инструмент.
      Если он Тебе не нужен - у вас ведь есть своя "Лира" - попроси кого-нибудь взять его. Не позабудь выбрать себе что-либо из нашей фонотеки, в ней много замечательных произведений классической и современной музыки.
      А, впрочем, ленты не портятся, пусть себе отдыхают, если они никому не понадобятся. Мы бросаем много хороших и дорогих нашей памяти вещей, которые с течением времени будут приходить в ветхость,- мне жаль их, но таков уж удел брошенных вещей...
      Письмо было длинное, пани Гана не стала его читать до конца. Она очень рассердилась на свою приятельницу. С ее стороны было черной неблагодарностью даже не прийти проститься!
      - Мама, что написано в этом письме?
      - Мать Еника пишет, что они уехали..
      - И больше не вернутся?
      - Ну и что же?
      - Никогда?
      - Кто знает? Мир так мал, а человек так скор...
      - И все здесь так и останется?
      - Ну и пускай!
      - Тогда я возьму себе что-нибудь на память, мама...
      - Попробуй только что-нибудь тронуть! Нас никто не приглашал!-добавила она с горечью, взяла Яну за руку и быстро вышла из дома. И казалось, что озорной поступок и возникшее из-за этого недоразумение между детьми навсегда останутся тайной.
      Шли годы, три сестры-голубоглазки росли. К восемнадцати годам они закончили образование и испытывали первые радости самостоятельной работы. В них пробуждалось чувство гордости оттого, что они нужны обществу, что они не лишние на свете, что труд, который, собственно, должен был бы приносить страдание, потому что только благодаря труду человек получает право пользоваться всеми земными благами, сам становится благом, самым большим благом. Без работы человек перестал бы быть человеком.
      Гана стала инженером-геологом, специалистом по подземной газификации угля и вышла замуж тоже за работника геотехнической промышленности. Она чаще других сестер вслух вспоминала о Яне. Когда они собирались у матери на вечерах воспоминаний, Гана расспрашивала о нем, а иногда приносила и новые вести. Вести бывали всегда одни и те же: все по-старому Ян в Одессе, лежит в глазной клинике, его лечат лучшие врачи, но пока ничего не выходит...
      Яна работала по распределению детского белья и так и осталась легкомысленной хохотушкой. Не было ничего легче, как рассмешить ее, и смех, постоянно звучал в ней самой и вокруг нее. И только на этих домашних "вечерах вздохов" она порой приходила в уныние, и всякий раз, когда упоминали имя Яна, ее охватывало беспокойство. Но она прекрасно умела владеть собой и скрывать свою тревогу. Она заключила дружбу с сотрудником соседнего автомобильного завода. Он работал мастером на автоматической линии № 9, производящей коленчатые валы, и нес ответственность за ее бесперебойный ход.
      Аня стала камерной певицей. В ее больших голубых глазах по-прежнему светилось удивление, которое, появившись однажды еще в колыбели на ее лице, казалось, так никогда и не погаснет.
      У Ани всегда было много друзей, и, очевидно, как раз поэтому она никак не могла выбрать себе среди них ни одного настоящего.
      Аня тоже с удовольствием посещала вечера воспоминаний, на которые раз в месяц приглашала пани Гана всех своих детей, и они приходили, если не были заняты. На каждом из таких вечеров их всегда бывало не менее восьми - они сидели и вспоминали свое детство. А если бы собрались все двенадцать, то в большой детской не хватило бы для них места на диване и в креслах. Из двенаДцаТи детей было только три мальчика, остальные все девочки. Голубоглазых было десять, и только у одного мальчика и у одной девочки оказались темные глаза. Настоящих блондинок было шесть, среди них и наша тройня. У остальных волосы были темнее, а последняя девочка и вовсе была брюнетка.
      Все дети были хорошего роста, не худые и не толстые, никто из них никогда не хворал. Носовой платок они носили в кармане скорее как память о том времени, когда у людей от простуды текло из носа. Все двенадцать были абсолютно здоровы, впрочем, как и все остальные дети всех цветов кожи и всех широт.
      Таков был итог материнства пани Ганы.
      По возрасту наша тройня занимала серединку в этом детском коллективе и ввиду одновременного появления на свет пользовалась особым вниманием и расположением братьев и сестер.
      В кругу своего многочисленного семейства, окруженная любовью и заботой детей, пани Гана восстанавливала силы. На пороге детской сыновья и дочери оставляли свою взрослость и на этот вечер снова становились детьми.
      Открывались шкафы и ящики с игрушками, наряжались куклы, вновь названные своими старыми именами. В кукольных квартирах расставлялась мебель, готовились кушанья для кукол, давались представления в театре марионеток, читались давно забытые стихи, вспоминались считалки, загадывались загадки.
      В эти часы чудесного возвращения в царство детства убеленная сединами пани Гана, сидя на ковре, растроганно улыбалась тому, сколько у нее детей и какие они все большие и замечательные, один красивее другого, и потихоньку шептала их имена.
      Один из таких вечеров воспоминаний состоялся у пани Ганы совершенно случайно. Однажды вечером неожиданно прибежали к матери Гана и Аня, а так как Яна жила пока еще дома, то произошла встреча трех сестер, хотя заранее не было никакой договоренности. Сразу же выяснилось, почему вдруг возникла необходимость сейчас же собраться им всем трем вместе. И мать поняла это.
      Новое, самое последнее известие о Яне! Оно свалилось совершенно неожиданно, как гром среди ясного неба. В Прагу из Ленинграда приедет молодой композитор Ян Брандейс, чтобы дирижировать здесь оркестром, который будет исполнять его симфонию "Я вижу!" Это будет первая остановка в его турне по свету. Портреты, опережая Яна, летели по проводам и без проводов, его удивительная биография занимала целые страницы и журналах и газетах. Сквозь призму долгих лет сестры снова увидели светлозеленую волшебную комнату, которая поворачивалась вместе с солнцем, светло-кремовый блестящий рояль с узкой клавиатурой для детской руки, вазу с пионами, полочку с моделями кристаллов.
      С неослабевающим вниманием сестры следили за необыкновенной судьбой Яна. Отъезд в Одессу, неожиданно вспыхнувшая надежда, а потом отчаянная борьба за его глаза. Казалось, вся земля принимала участие в этой борьбе за то, чтобы Ян видел. Можно было подумать, что у людей на свете нет других забот, как только вернуть зрение одному человеку.
      После долгих лет попыток и неудач общими усилиями избранного коллектива специалистов, приглашенных со всех концов света, все же удалось вернуть ему зрение. Ян видел! И то, что он увидел, он выразил в своей симфонии.
      - На два миллиона человек - и только три концерта! - возмущалась Гана.Это же бесчеловечно! Это - вызов обществу! Это - оскорбление для Драги!
      Пани Гана старшая примирительно улыбнулась.
      - Ну что ж, сядем к телевизору, как и остальные, кому не достанется билетов...
      - Но я, я должна с ним поговорить! - воскликнула Гана.
      - И я тоже! - добавила Аня так громко, что пани Гана посмотрела на нее с удивлением.
      - Тогда,- вспоминала о прошлом Ганичка,мы чем-то обидели его. Но кто из нас и чем? Это известно только звездам! Тебе, Аня, он не захотел подать руки, ты помнишь!
      Глаза у Анички наполнились слезами, как будто это случилось вчера, а не двенадцать лет назад.
      - Зачем ты напоминаешь мне об этом?
      - А почему ты сердишься? Разве ты сидела тогда с ним рядом?
      И они одновременно посмотрели на Яну, так же, как и когда-то: Ганичка испытующе, из-под длинных ресниц, а Аня - недоуменно, широко, открыв глаза.
      - Тебе нечего ему сказать, сестра? - спросила у Яны Гана, а в ее словах слышалось другое: почему же ты молчишь? Почему наконец не произнесешь облегчающее слово?
      Яничка покраснела. Уже давно надо было сбросить с себя это ненужное бремя, рассказать сестрам о своем прегрешении в детстве - они посмеялись бы над ним в три голоса; ведь чем дальше, тем дороже и желаннее становились воспоминания о Яне. Проходили годы - и Яне казалось, что ее проступок бледнеет и что вообще уже не стоит говорить о нем. Но, как ни странно, получилось совсем обратное! Она сказала неуверенно: