— Вы, ребята, просто не устаете меня поражать, — сказал он. — Когда я впервые увидел, как титанида взбирается на дерево, то решил, что у меня галлюцинации. А теперь выясняется, что вы еще и заправские мореходы.
— Это вы, люди, без конца меня поражаете, — возразила Валья. — Просто загадка, как вы, стоя на двух ногах, сохраняете равновесие. Когда вы бежите, то сперва начинаете падать вперед, а потом ваши ноги пытаются вас догнать. Вы все время живете на грани катастрофы.
Крис рассмеялся.
— А знаешь, ты права. Я, по крайней мере, — точно живу на грани катастрофы. — Он смотрел, как она гребет, и какое-то время ничего не было слышно, кроме тихого бульканья ее весла.
— По-моему, я должен тебе помогать. Что, если мы будем грести по очереди?
— Пожалуйста. Я буду грести три четверти оборота, а ты можешь грести оставшуюся четверть.
— Но это же несправедливо.
— Я знаю, что делаю. Для меня это раз плюнуть.
— Да, мы чертовски быстро движемся.
Валья подмигнула ему, а затем стала грести всерьез. Каноэ только что не понеслось по воздуху — заскользило как брошенный камень. Валья держала такой темп несколько десятков гребков, затем перешла на прежний расслабленный.
— Я так целый оборот могу, — заверила она. — Можешь также принять во внимание тот факт, что я намного сильнее тебя, даже когда ты в лучшей своей форме. А сейчас ты не в лучшей форме. Привыкай постепенно, ага?
— Пожалуй. Но я все равно чувствую, что должен что-то делать.
— Согласна. Отдохни. И дай мне сделать всю ишачью работу.
Он так и сделал, хотя про себя подумал, что лучше бы она использовала другой эвфемизм. Это било в самую середку того, что давно уже совсем ему не нравилось.
— Мне как-то не по себе, — сказал он. — Ведь в конечном счете все сводится к тому, что мы… ну, что мы, люди, используем вас, титанид, вроде… ну вроде вьючных животных.
— Но мы можем перенести гораздо больше вас.
— Ну да, это понятно. Но у меня даже нет своей поклажи. И еще… я почему-то думаю, что дурно обращаюсь с тобой, когда…
— Тебя беспокоит, что ты на мне ездил. Да? — Она ухмыльнулась и закатила глаза. — Дальше ты предложишь, чтобы ты иногда шел рядом, давая мне отдохнуть, так?
— Что-то вроде того.
— Поверь, Крис, для титаниды нет ничего более утомительного, чем прогулка бок о бок с человеком.
— Это даже хуже, чем смотреть, как люди спят?
— Именно. Еще больше раздражает.
— Похоже, мы кажемся тебе крайне скучными.
— Вовсе нет — бесконечно удивительными. Никогда не знаешь, что человек сделает дальше и по какой причине. Будь у нас университеты, самый большой конкурс был бы на факультете Изучения Человека. Но я молода и нетерпелива, как заметила Фея. Если пожелаешь, то можешь идти, а я как-нибудь постараюсь помедлить. Правда, я не знаю, как это понравится остальным.
— Брось, — сказал Крис. — Мне просто не хочется быть ношей. В буквальном смысле.
— Никакая ты не ноша, — заверила Валья. — Когда ты на мне едешь, сердце мое скачет от волнения, а ноги летят как ветер. — Титанида смотрела Крису в глаза со странным выражением на лице. Крис не смог понять, что это значит, и решил сменить тему.
— А почему ты здесь, Валья? Почему ты в этой лодке, совершаешь это путешествие?
— Ты говоришь только обо мне или о других титанидах тоже? — Она продолжила, не дожидаясь ответа. — Псалтерион здесь потому, что он всюду следует за Габи. То же самое — Менестрель. Что же касается Фанфары, то она здесь, думаю, потому, что Фея часто вознаграждает ребенком тех, кто совершает полный круг по великой реке.
— В самом деле? — рассмеялся Крис. — Может, по возвращении она и меня ребенком вознаградит? — Он ожидал, что Валья рассмеется, — но получил в ответ все тот же странный взгляд. — Но ты не сказала, почему здесь ты. Ведь ты… ну, ты же беременна, разве нет?
— Да. Крис, я очень сожалею, что тогда убежала и бросила тебя. Мне следовало бы…
— Перестань. Ты уже извинялась, и я не хочу, чтобы ты начинала заново. Но разве тебе сейчас не лучше заниматься чем-то попроще?
В ответ — опять тот же самый взгляд.
— Можно к вам?
Крис удивленно поднял голову. Он не спал, но и не вполне бодрствовал. От постоянного сидения в одной и той же позе сильно затекли колени.
— Конечно. Подсаживайся. — Каноэ Габи шло борт о борт с лодкой Криса и Вальи. Габи перескочила из одного в другое и села напротив Криса. Потом склонила голову набок, явно не зная, с чего начать.
— Как тут у вас? Все нормально?
— Если ты имеешь в виду, нет ли у меня прямо сейчас приступа, то тебе виднее.
— Извини, я не хотела…
— Нет, я серьезно. — И чуть-чуть в обиду, признался он самому себе. Надо, в конце концов, перестать извиняться за свою неполноценность — или потерять все самоуважение. — Ведь я никогда не знаю, когда у меня бывает то, что доктора зовут «эпизодами». Для меня все мое поведение всегда кажется предельно разумным.
Лицо Габи выражало сочувствие.
— Это, должно быть, ужасно. В смысле, что… — Тут она посмотрела на небо и тонко присвистнула. — Ну ты, Габи, заткни-ка свою пасть. — Потом она снова взглянула на Криса. — Думай что хочешь, но я не затем явилась, чтобы пачкать тебе мозги. Можно начать сначала?
— Привет! Как здорово, что ты сюда подсела.
— Нам надо бы чаще бывать вместе! — Габи лучилась ответной улыбкой. — Мне надо сказать тебе кое-что, а потом бежать дальше. — Похоже, она по-прежнему чувствовала неловкость, так как, заявив об этом, некоторое время молчала. Внимательно разглядывала свои ладони, свои руки, ноги, интерьер лодки. Смотрела на все — кроме Криса.
— Я хочу извиниться за то безобразие на пристани, — наконец сказала она.
— Извиниться? Передо мной?
— Конечно, извинения в первую очередь нужны не тебе. Но пока Робин не остынет, с ней я вообще говорить не смогу. А потом буду ползать на брюхе. Сделаю все, что угодно, — только бы загладить свою вину и стереть происшедшее. Потому что, знаешь, — она права. И ничем такого обращения не заслужила.
— Я тоже так прикинул.
На лице у Габи появилась гримаса боли и стыда, но все же она сумела посмотреть Крису в глаза.
— Верно. И в более широком смысле, никто из вас такого обращения не заслужил. Мы все здесь вместе, и вы вправе ожидать от меня лучшего поведения. Я хочу заверить тебя, что в будущем так и будет.
— Принято. Считаем, что все забыто. — Крис потянулся и погладил Габи по руке. Когда она не отстранилась, он подумал, что, быть может, настало время слегка углубиться в проблему. Но очень непросто было начать.
— Я тут подумал… — Она подняла брови и вроде бы испытала облегчение. — Ну, если напрямую, чего нам ждать от Сирокко? Робин не единственная, на кого Фея произвела сильное впечатление.
Габи кивнула и обеими руками пригладила свои короткие волосы.
— Честно говоря, об этом я и хотела поговорить. Важно, чтобы ты понял: все вы видели только одну ее сторону. Есть и другие. Других, на самом деле, куда больше.
Крис молчал.
— Ну так вот. Чего вам ожидать? Если честно, то в ближайшие несколько дней мало чего. Робин говорила правду насчет того, что у Сирокко полбагажа — всевозможное спиртное. Несколько минут назад я почти все бросила в реку. У меня ушло трое суток, чтобы привести ее в порядок для Карнавала, а когда все кончилось, она опять завернулась на колесо. Когда она проснется, то снова захочет выпить, и я чуть-чуть ей налью. Иначе отходняк будет жуткий. После этого буду держать только самую чуточку, на крайний случай, в седельном вьюке Псалтериона.
Тут Габи подалась вперед и серьезно посмотрела на Криса.
— Знаю, в это трудно поверить, но через несколько дней, когда она оклемается и отойдет от воспоминаний о Карнавале, она будет в полном порядке. Повторяю — вы видели худшую ее сторону. А в ее лучшей форме у Рокки больше духа и мужества, чем у вас всех, вместе взятых. Больше такта и сострадания, и… впрочем, я не понимаю, зачем я об этом говорю. Вы либо сами в этом убедитесь, либо будете думать, что она горькая пьяница.
— Мне хотелось бы рассудить непредвзято, — заметил Крис.
Она пристально вглядывалась в его лицо. Этот взгляд был уже Крису знаком. Он чувствовал, как каждый грамм ее могучей энергии вливается в этот взгляд, словно она желает высмотреть, что у него внутри. Крису это не понравилось. У него было ощущение, что Габи видит в нем то, о чем он сам даже не догадывается.
— Думаю, так и будет, — наконец сказала она.
Последовала еще минута молчания. Крис чувствовал, что Габи хочет сказать что-то еще, и снова ее подстегнул.
— Я не понял насчет Карнавала, — сказал он. — Ты сказала «отойдет от воспоминаний о Карнавале». А почему это так важно?
Габи уперлась локтями в колени и переплела пальцы.
— Что ты видел на Карнавале? — Она не стала ждать ответа. — Пение, пляски и пиршество, множество ярких красок, цветов, вкусной еды. Туристы пришли бы от Карнавала в восторг, но титаниды их туда не пускают. А причина в том, что это очень серьезное дело.
— Это я понимаю. И знаю, зачем он устраивается.
— Тебе так только кажется. Уверяю тебя, ты понимаешь только первичную причину. Это эффективный метод контроля за рождаемостью, который, как известно, никому не нравится — ни людям, ни титанидам, когда он на них нацелен. Он годится только для всяких дрянных народцев. — Она выразительно подняла брови, и Крис кивнул.
— Что ты думаешь насчет роли Феи на Карнавале? — спросила затем Габи.
Крис подумал.
— Похоже, она серьезно ко всему относится. Не знаю, какими средствами она пользуется, но явно изучает все предложения до единого.
Габи кивнула.
— Верно. Она знает о размножении титанид больше любой титаниды. Она старше любой из них. Ей уже семьдесят пять лет приходится отправляться на Карнавалы.
Поначалу они ей нравились. — Габи пожала плечами. — А кому они не понравятся? Рокки здесь, в Гее, большая шишка, чего вы с Робин пока еще, похоже, не уяснили. Готовясь к Карнавалу, она предельно собирается с духом. Потому что это нужно всем. Может, она при этом чересчур усердна, но не мне судить. — Она снова от него отвернулась, и Крис подумал — как оно и было на самом деле, — что у Габи на этот счет имеется суждение, и весьма определенное. Еще он понял, что Габи из тех, кто не может лгать людям, глядя им прямо в глаза. Эта черта ему понравилась; он и сам был из таких.
— Через некоторое время, однако, все это стало на ней сказываться. Ведь Карнавал всегда скрывает в себе бездну отчаяния. Ты этого не видел, ибо титаниды горюют в одиночку. Правда, они не уходят и не кончают с собой потому, что их не выбрали. Вообще я никогда не слышала о самоубийствах титанид. И все-таки Фея, как ни крути, доставляет титанидам массу горя. Рокки держалась еще долгое время после того, как увидела, что веселого тут мало, — держалась просто из чувства долга. Но лет двадцать назад она решила, что все, финиш — что большего ни от кого ожидать нельзя. Что настало время передать задание кому-то другому. Рокки отправилась к Гее и попросила, чтобы та освободила ее от этой работы. А Гея отказалась.
Габи внимательно посмотрела на Криса, ища понимания с его стороны. Но он еще не вполне все осознал. Тогда Габи отклонилась на корму, сплетя руки за головой, и уставилась на облака. Затем продолжила.
— Рокки приняла задание с некоторыми оговорками, — сказала Габи. — Я была вместе с ней, так что знаю. Да, она кинулась в эту авантюру, но с открытыми глазами. Она не доверяла Гее. Не верила, что та до конца будет верна своему слову. Считала, что на столе непременно появятся несколько лишних тузов. Самое смешное здесь то, что Гея на самом деле своих условий сделки не нарушала. Бывали славные годы. Бывали рискованные дела, несколько по-настоящему сложных проблем, но в целом это были лучшие годы жизни для Рокки. И для меня тоже. Ты не услышал бы от нас жалоб, когда дело принимало опасный оборот, потому что мы знали, на что идем, когда решили не возвращаться на Землю. Гея не обещала нам легкой прогулки. Она сказала, что мы сможем дожить до очень зрелой старости только если будем держать ухо востро. Все получилось в точности как было обещано.
Насчет старения мы, правду сказать, не слишком задумывались — мы просто не старели. — Габи рассмеялась, но в смехе ее прозвучал едва слышный намек на самоуничижение. — Мы были вроде героев мультсериала или книжки комиксов. «Оставайтесь с нами на следующей неделе…» — и вот они — мы, неизменные, готовые к новым приключениям. Я построила дорогу вокруг Геи. Сирокко утащил Кинг-Конг, и ее пришлось вызволять из плена. Мы… черт, ну почему ты не скажешь, чтобы я заткнулась? Когда заходишь к старухам, тебя вечно кормят всякими россказнями.
— Но это же интересно, — с увлечением сказал Крис. Он уже думал про аналогию с комиксами. Судьбы этих двух женщин были так далеки от реальности, что казались просто фантастикой. И все-таки вот она сидит перед ним — женщина возрастом в столетие, реальная как хороший тумак по уху.
— Так что Рокки, в конце концов, против этого восстала. Но тут на стол лег лишний туз. Трюк был просто убийственный. Мы, впрочем, его ожидали. Гея никогда не скрывала, что никому ничего не дает за так. Мы считали, что вполне успешно выполняем роли, оговоренные в сделке, но Гее хотелось большего. И вот как сработал обман.
Ты видел, как на Карнавале Сирокко кладет себе в рот титанидское яйцо? — Крис кивнул, и Габи продолжила. — Оно меняет цвет. И становится прозрачным как стекло. Весь фокус в том, что ни одно титанидское яйцо нельзя полностью оплодотворить, если не произошла эта перемена.
— В смысле, если кто-то не положит его себе в рот?
— Ну вот ты почти и понял. Титанидский рот тут не годится. Это должен быть человеческий рот. Причем особого человека.
Крис начал было что-то говорить, но вдруг замялся и оперся о борт.
— Только ее?
— Единственной и неповторимой Феи Титана. Крису не хотелось, чтобы Габи продолжала. Он уже все понял, но она настаивала на том, чтобы ему стали ясны все последствия.
— Только если Гея когда-нибудь изменит мозг Рокки, — неумолимо продолжала она, — тогда, и только тогда, все станет по-другому. А до тех пор Рокки в одиночку несет на себе полную ответственность за выживание расы титанид. Когда она это поняла, то пропустила очередной Карнавал. Она не сможет явиться и на следующий, сказала Рокки. Такая ноша не под силу ни одному человеку. А что, если она, к примеру, умрет? Гея не удостоила ее ответом. Но вряд ли можно сомневаться, что Гея запросто позволит всей этой расе исчезнуть, если Рокки отбудет с Геи, если перестанет ездить на Карнавалы или вообще умрет.
Так что Рокки опять начала посещать Карнавалы. А что она еще могла сделать?
Крис вдруг вспомнил титанидского посла в Сан-Франциско. Валторна, так ее звали. Тогда, стоило ей объяснить ему свое положение, Крису стало тошно. Теперь ему стало еще хуже.
— Не понимаю, как…
— Гея все очень хитро провернула. Когда Рокки приняла задание, она только-только убедила Гею остановить войну между титанидами и ангелами. Враждебность этих рас друг к другу была встроена в их мозги и, полагаю, в их гены. Гее пришлось тогда перебрать их всех по одной и внести перемены. В то же время мы с Рокки подверглись тогда прямой передаче огромной доли знания из разума Геи. Когда процедура закончилась, мы могли свободно петь по-титанидски и говорить на множестве других языков. Кроме того, мы узнали чертову уйму всякой всячины про внутренности Геи. А слюнные железы Рокки оказались изменены так, чтобы вырабатывать секрет, ставший необходимый для воспроизводства титанид.
Она не сразу начала пить. Еще в юности она приучилась нюхать кокаин, но потом был большой перерыв. Сперва она вернулась к увлечению своей юности. Но спиртное больше подходило, так что на нем она и остановилась. Когда подходит время Карнавала, она изо всех сил старается от него отделаться. Но не может.
Тут Габи встала и подала знак Псалтериону, чья лодка шла параллельным курсом в десяти метрах от каноэ Криса. Псалтерион вильнул к ним.
— Все это, впрочем, к делу не относится, — оживленно закончила Габи. — Имеет значение только присутствие в подобном походе пьяницы, и не важно, почему она пьет. Важно только, будет от нее кому-то толк — включая ее самое, — если дело обернется круто. Я говорю тебе, что толк будет, иначе бы я не предложила тебе с нами отправиться.
— Рад, что ты мне рассказала, — сказал Крис. — И мне очень жаль Рокки.
— Не надо ее жалеть. У тебя свои проблемы; у нас они тоже есть. Мы с Рокки получили то, что просили. И только наша собственная вина в том, что мы тогда не вполне понимали, чего просим.
ГЛABA XVII
Знакомство
Дождь, которого ожидала Габи, наконец пошел, когда они уже пять часов проплыли по реке. Габи разделила клеенку и передала кусок Псалтериону. В остальных лодках все, за исключением Сирокко, занимались тем же самым. Сирокко же по-прежнему в виде трупа спала на носу каноэ Менестреля. Габи собралась было сказать Псалтериону, чтобы тот подвел их лодку поближе и она смогла бы накрыть Фею от дождя, но затем переменила решение. Когда Рокки оказывалась в таком состоянии, первым побуждением Габи всегда было ее ублажить. Но теперь ей пришлось припомнить, что она сказала Крису. Сирокко должна будет сама позаботиться о себе.
В конце концов Фея подняла голову и воззрилась на дождь, будто ничего более странного и необъяснимого, чем падающая с неба вода, в жизни своей не видела. Начав было садиться, она затем перегнулась через борт и блеванула в бурую воду. Усилий вышло много, но блевать ей уже было почти нечем.
Когда она закончила давить из себя желчь, то переползла к середине каноэ, откинула красный брезент и принялась рыться в припасах. Поиски приобретали все более лихорадочный характер. Стоявший на корме Менестрель молчал как рыба и лишь методично махал веслом. Наконец Фея кое-как села на корточки и принялась отчаянно растирать ладонями лоб.
И вдруг подняла взгляд.
— ГааааБИИИИ! — завопила она. Затем, заприметив Габи метрах в двадцати от себя, шагнула через борт и ступила прямо на воду. Какое-то мгновение казалось, что Фея сейчас и впрямь пойдет по воде. Все, впрочем, объяснялось лишь низкой гравитацией, ибо уже на втором шаге она погрузилась по колено, а раньше, чем смогла сделать третий, вода сомкнулась над ее слегка озадаченным лицом.
— Может, она и Фея, — хихикнул Крис, — но она не Иисус Христос.
— Какой еще Иисус Христос?
Считанные мгновения Робин прислушивалась к объяснениям, а затем поняла, что ей это неинтересно. Иисус Христос оказался мифологическим героем у христиан — очевидно, тем самым, кто основал эту секту. Оказалось, он уже два тысячелетия как умер, и это Робин больше всего в нем понравилось. Она держалась настороже, а потом все-таки отважилась спросить Криса, верит ли он хоть чуть-чуть в эту бодягу. Когда же Крис сказал, что нет, Робин решила, что тема закрыта.
Они вдвоем сидели на бревне довольно далеко от остальных путников, которые сгрудились вокруг Сирокко, трясущейся в одеяле рядом с ревущим костром. С металлического треножника, медленно чернеющего в пламени, свисал большой котелок кофе.
На душе у Робин было кисло. Она просто не понимала, что, во имя Великой Матери, она делает в этом дурацком походе, ведомая Феей, которой она даже свои шнурки завязать бы не доверила. А тут еще и Габи. Ладно, про нее чем меньше, тем лучше. Что до четырех титанид… то они, пожалуй, ей нравились. Фанфара оказалась замечательной рассказчицей всяких небылиц. Робин всю первую часть путешествия внимательно ее выслушивала, время от времени вставляя какой-нибудь собственный анекдот и проверяя Фанфару на доверчивость. Фанфара отлично прижилась бы в Ковене; провести ее оказалось нелегко.
И оставался еще этот Крис.
Пока что Робин откладывала попытки поближе его узнать, чувствуя серьезную неловкость. И немудрено — ведь это было бы ее первое настоящее знакомство с мужчиной. И в то же время она понимала, что многое, чему ее учили насчет мужчин, откровенная неправда. Робин даже могла себе представить, как сказки утрировались по мере передачи их от поколения к поколению. Правда, она до сих пор не могла себе вообразить, как она станет обходиться с ним непринужденно, но раз уж им вместе предстояло проделать это путешествие, надо было постараться немного лучше его понимать.
Это представлялось крайне затруднительным, и Робин бранила себя на чем свет стоит. Ведь Крис казался достаточно открытым для общения. Это она никак не могла себя заставить с ним заговорить. Куда проще было общаться с титанидами. Робин они казались куда менее чужими и странными.
Так что вместо разговора она просто сидела и смотрела, как с откидного полотнища палатки, натянутой ею меж двух деревьев, капает вода. Ветер куда-то пропал. Дождь падал вертикально вниз, плотный и постоянный. Впрочем, этого примитивного убежища вполне хватало, чтобы они остались почти сухими. Разожгли костер, чтобы приготовить кофе для Феи. Робин было тепло и без костра — словно Гея специально для нее установила такую температуру.
— В пасмурный день в Гиперионе темнее, чем в Калифорнии, — заметил Крис.
— Правда? А я и не заметила.
Он улыбнулся, но не снисходительно. Похоже, ему тоже хотелось поговорить.
— Здешний свет обманчив, — сказал он. — Кажется ярким, но все оттого, что глаза привыкают.
Сатурн получает всего сотую долю света, который достается Земле. Когда его что-то загораживает, разницу сразу замечаешь.
— Честно говоря, я бы этого и не поняла. У нас в Ковене все по-другому. Мы неделями держим окна раскрытыми, чтобы посевы лучше росли.
— Не шутишь? Хотелось бы побольше об этом узнать.
Так Робин рассказала Крису про жизнь в Ковене и нашла для себя при этом еще один пример достоинства, равно присущего и мужчинам и женщинам, а именно: очень легко говорить с человеком, если он умеет хорошо слушать. Сама Робин слушать совершенно не умела и очень этого стыдилась. Тем более она уважала всякого, кто, подобно Крису, мог вызвать у нее ощущение, будто все его внимание сосредоточено именно на ней, будто он буквально впитывает в себя все ею сказанное. Поначалу это уважение, куда примешивалась порядочная доля зависти, сильно ее раздражало. Это же самец, черт бы его побрал! Робин уже не ждала, что Крис будет накидываться на нее дважды на дню, и все-таки ее совсем сбивало с толку то, что, не будь у Криса щетины на подбородке и таких широких плеч, он был бы ей совсем как сестра.
Робин хватило ума понять, что многие мысли Криса насчет Ковена весьма странны, хотя он всячески старался это скрывать. Поначалу ее и это раздражало — какого черта представитель алчного общества смеет думать, что ее мир, мягко говоря, странен? Нет у него такого права! Но затем, изо всех сил стараясь судить непредвзято, Робин вынуждена была признать, что все их обычаи должны казаться странными тому, кто к ним не привык.
— А еще эти… татуировки? Они у всех в Ковене есть?
— Ага. У кого-то еще больше, чем у меня; у кого-то меньше. У всех есть Пентазм. — Она откинула волосы, чтобы показать ему узор вокруг уха. — Вообще-то обычно центром должна быть материнская метка, во моя матка ущербна, и… — Крис хмурился, явно ее не понимая. — Ну — как там Габи ее называла — пупок. — Она рассмеялась, когда вспомнила. — Какое дурацкое название! Мы зовем материнскую метку первым окном души, потому что она отмечает священную связь — связь матери с дочерью. Окна головы — это окна разума. Меня даже как-то обвинили в гетеродоксии, потому что я ставила мой Пентазм больше на стражу разума, чем на стражу души, но я успешно защитилась перед трибуналом благодаря моей ущербности. Окна души ведут к матке, вот здесь и здесь. — Она приложила руки к животу и к паху — и тут же, припомнив разницу между собой и мужчиной, резко их одернула.
— Боюсь, я не понимаю, в чем твоя ущербность.
— Я не могу иметь детей. Они получили бы мой недуг — по крайней мере так говорят доктора.
— Извини.
Робин нахмурилась.
— Не понимаю привычки извиняться за то, чего ты не делал. Ты ведь не работал в банке спермы «Семенико», что в Атланте, Гей-эй. Ведь нет?
— Да не Гей-эй, а просто штат Джорджия, — улыбнулся Крис. — Это какая-то искаженная аббревиатура. Нет, я там не работал.
— Однажды я встречусь с мужчиной, который там работал. Его смерть будет весьма необычной.
— Да я на самом деле не извинялся, — сказал Крис. — В другом смысле. Мы часто говорим «извини», просто чтобы выразить сочувствие.
— А мы в сочувствии не нуждаемся.
— Тогда я беру назад свое предложение. — Улыбка его была заразительна. Вскоре Робин тоже пришлось улыбнуться. — Видит Бог, я и сам немало от этого страдал. Обычно просто пропускаешь мимо ушей — если на душе не слишком погано.
Робин подивилась, как это он так беспечно об этом говорит. Алчные люди сильно различались. Некоторые вряд ли помнили, что такое честь. Другие могли сильно обижаться. По прибытии Робин перенесла унижения, которых она никогда не потерпела бы от своих близких. Просто она убедила себя, что эта публика лучшего не знает. Поначалу она думала, что ни у кого из них ни чести, ни самоуважения, однако у Криса, как ей показалось, было и то, и другое — хотя, быть может, меньше, чем следовало. Но если он желает принимать сочувствие без протеста, ему не следует понимать это как вечное насилие над его чувством собственного достоинства.
— Меня обвиняли в том, что я бываю гадкой, — призналась Робин. — В смысле, мои сестры обвиняли. Бывает, что можешь принять сочувствие, не теряя чести, — но только когда это не подразумевает покровительства.
— Тогда вот тебе мое сочувствие, — сказал Крис. — Без всякого покровительства. Просто как сочувствие одного страдальца к другому.
— Принято.
— А что означает слово «алчный»?
— Оно происходит от нашего названия для вашей… нет, об этом лучше не надо.
— Ладно. Так почему тебе охота прикончить того человека в Джорджии?
Незаметно для самой себя Робин пустилась в объяснения о том, что с ней проделали, а это привело к объяснениям по поводу алчной структуры власти и ее действия. Потом на нее вдруг снизошло откровение, что она разговаривает с предполагаемым членом этой самой структуры. Странным образом Робин оказалась в замешательстве. Она тут наговорила черт-те-чего, смешала Криса с грязью, а ведь он лично ничего плохого ей не сделал. Как тут разобраться? Робин уже ни в чем не была уверена.
— Ну теперь я, по крайней мере, вроде бы понимаю значение слова «алчный», — сказал Крис.
— Я вовсе не собиралась ни в чем тебя обвинять, — отозвалась Робин. — Уверена, ты по-другому все это понимаешь. Так тебя воспитали, ну и…
— Не будь так уверена, — возразил Крис. — Я, знаешь ли, не принадлежу ни к какому вселенскому заговору. А если даже таковой существует, меня на собрания никто не приглашал. И еще я думаю, что ты… что твой Ковен в своих выводах исходит из устаревшей картины мира. Если я правильно тебя понял, отчасти ты и сама с этим соглашаешься.
Робин, сама того не желая, пожала плечами. Да, отчасти он был прав.
— Когда твоя группа отрезала себя от остального человечества, все и впрямь могло быть так скверно. Меня тогда, правду сказать, еще не было. Если б был, то наверняка принадлежал бы к классу угнетателей и не сомневался, что все идет как надо. Мне говорили, что с тех пор очень многое изменилось к лучшему. Не скажу, что все стало идеально. Реальный мир никогда не бывает идеален. Но большинство женщин, с которыми я знаком, вполне счастливы. И вовсе не думают, что им еще предстоит много всяких сражений.
— Тут тебе лучше остановиться, — предупредила Робин. — Большинство женщин всегда, во все времена были счастливы тем, как все шло, — или, по крайней мере, так они заявляли. Все это восходит ко временам еще более ранним, чем те, когда алчное общество позволило женщинам голосовать. Только из того, что мы в Ковене верим в некоторые вещи, которые, как я теперь убедилась, преувеличены или неверны, не делай вывода, что мы там все — круглые идиотки. Мы прекрасно знаем, что большинство всегда желает, чтобы все оставалось как есть. Пока это большинство не поведут к чему-то лучшему. Раб не может быть счастлив своей участью — и тем не менее он, как правило, ничего не делает, чтобы ее изменить. Большинство просто не верит, что что-то можно изменить.
Крис одновременно пожал плечами и развел руками.
— Да, тут ты меня к стенке приперла. И главное — я не могу заметить угнетения просто потому, что от меня же оно и исходит! Так, что ли? Интересно, каким же страшилищем я тебе кажусь — вроде пришельца с другой планеты?
— Если честно, все гораздо лучше, чем я предполагала. По крайней мере — с виду. Мне уже пришлось отбросить целую кучу предубеждений.
— Это делает тебе честь! — заметил Крис. — Большинство людей скорее пошли бы на виселицу, чем расстались с предубеждениями. Когда Габи сказала мне, откуда ты явилась, я меньше всего ожидал от тебя непредвзятости. Но что… что на этот счет думают алчные женщины?
Робин испытывала странные, смешанные чувства. Больше всего ее раздражала собственная радость по поводу того, что Крис нашел у нее непредвзятость. Такое, несмотря на то, как он все это выразил, квалифицировалось бы в Ковене как оскорбление. Предполагалось, что закрытая, изолированная группа, какую ему, должно быть, описала Габи, будет фанатично держаться своих принципов. На самом деле Ковен был совсем не таков — но как объяснишь это Крису? Робин в свое время натаскали воспринимать вселенную как данность, какой она ее видела, — и не вводить фактора Финагля, который заставлял бы эту самую вселенную соответствовать какому-либо уравнению или даже доктрине.
Легко было отбросить заверения в том, что мужчины отращивают пенисы в метр длиной и что они все время только и делают, что насилуют женщин, а также покупают их или продают.