ГЛАВА XXXVI

Терпение

Робин тихо сидела метрах в двадцати от Криса и Вальи и слушала, как он орет на титаниду. Вскоре после того как Крис осмотрел ее раны и понял, что дело плохо, Валья предложила, чтобы они не стеснялись и быстро избавили ее от беды. Тут-то Крис и взорвался.

Тело Робин тяжелело с каждой минутой. Вскоре она сольется со скалами и мраком. Это станет избавлением. Теперь Робин понимала, что временная радость после спасения от Тефиды была ошибкой. Снова она радоваться бы не стала.

Но она видела, что Крис не сдается и опять намерен строить планы.

— Умеешь оказывать первую помощь? — спросил Крис.

— Могу пластырь наклеить. Он скривился.

— Вот и я больше почти ничего не умею. Но нам придется проделать гораздо больше. Я вот что нашел. — Он взялся за кожаный чемоданчик. Борта раскрылись, и внутри оказались сплошные кармашки и отделения. В свете лампы блеснул металл: скальпели, зажимы, шприцы, иглы. Все аккуратно уложено — словно дожидается хирурга-любителя. — Одна из них должна была знать, как всей этой мутотой пользоваться — иначе бы они ее не потащили. Валья говорит, что у Фанфары этого добра было куда больше. Сдается мне, что здесь инструментов для порядочной операции хватит.

— Если знать, как ее делать. А что, Валье нужна операция?

Вид у Криса был измученный.

— Ее нужно как-то заштопать. Оба перелома на… ч-черт, ну как это у коня называется? Короче, между коленом и лодыжкой. По-моему, на правой ноге только одна кость сломана. Ступать она на нее, впрочем, все равно не может. А вот с левой действительно хреново. Видно, на нее вся тяжесть пришлась. Обе кости сломаны, и концы торчат из-под кожи. — Он вынул из чемоданчика тонкую брошюрку. — Здесь сказано, что это сложный перелом и что главное здесь, как правило, — избежать инфекции. Нам придется вправить кости, прочистить рану, а потом зашить.

— Честно говоря, и слышать об этом не хочу. Ты валяй прикидывай, а когда все просечешь, зови меня и говори, что делать. Я сделаю.

Крис какое-то время молчал. Когда Робин подняла глаза, то поняла, что он внимательно ее разглядывает.

— Что случилось? — спросил Крис.

Робин даже не смогла рассмеяться. Хотела напомнить ему, что они заблудились во тьме в пяти километрах под землей, что провизии у них мало, масла в лампаде еще меньше, что на западе и востоке их поджидают дебильные полубоги, а их раненая спутница слишком велика, чтобы нести ее в безопасное место — даже если они найдут туда путь. Но потом подумала — к чему попусту тратить время? А кроме того, Крис имел в виду другое. Робин это знала, но не собиралась об этом говорить. Никогда.

Так что она лишь устало пожала плечами и отвернулась.

А Крис все продолжал ее разглядывать (Робин чувствовала на себе его взгляд — ну как же он не понимает?) — а затем тронул ее колено.

— Ничего, мы выкарабкаемся, — сказал он. — Надо только держаться друг друга.

— Сильно сомневаюсь, — отозвалась Робин, а про себя подумала — может, он и не знает.

Теперь же его очевидное неведение породило в ней презрение. Неужели вся ее бдительность пропала даром? Неужели никто не видит ее насквозь? Робин приложила ладонь к губам, чтобы надежней скрыть усмешку. И вдруг жаркая вспышка тревоги прошла по всему ее телу. Да что с ней такое? Даже больно не было. Ничего не стоило ухмыляться, ничего не стоило держать рот на замке. Неужели тщательно возводимое всю жизнь здание чести могло с такой легкостью рухнуть? Вот Крис уже встает на ноги, уходит, возвращается, заботится о Валье. Теперь, когда он ушел, ее тайна останется нераскрытой.

В ушах стоял басовый рев. Что-то капало с подбородка. Робин усилием воли разжала зубы — и сразу почувствовала острую боль. Болела прикушенная нижняя губа.

— Это неправда! — Робин неспособна была сдержать крик, но, когда Крис повернулся и стал ждать продолжения, ей пришлось срочно придумывать какие-то слова, чтобы все выглядело так, будто ничего и не было. Будто она вовсе и не говорила, что это неправда.

— Что неправда? — спросил Крис.

— Не… не… я не сказала… ты не… — И вдруг в животе у Робин началось что-то жуткое. Она вдруг поняла, что тупо таращится на зажатый в кулаке клок собственных волос. Стояла она на коленях, а Крис был рядом и придерживал ее за плечо.

— Теперь получше?

— Получше. Намного. Там наверху когда был огонь и твари в песке кусают а ты их не видишь потому что кругом море обложили и я не вижу но думаю надо так чтобы никто не знал потому что со мной всегда так и больше ничего не могу сделать и не хочу ничего делать только хочу прочь потому что они кусают а ты их не видишь и так нечестно ненавижу ненавижу ненавижу потому что они глубоко глубоко в море.

Робин позволила увести себя на ровное место. Там Крис раскатал спальный мешок и помог ей улечься. Она глядела в никуда.

Что делать дальше, Крис не знал. Тогда он просто оставил ее там лежать и вернулся к Валье.

Некоторое время спустя Робин услышала, как он снова к ней приближается.

Она не спала и вовсе не пребывала в забытьи, а прекрасно сознавала, что вокруг нее происходит. Сжав кулак, она выяснила, что пальцы прекрасно сгибаются. Значит — никакого приступа. И все же с ней происходило что-то странное. Титанида несколько раз кричала от боли, но Робин не знала, сколько именно. Между криками были солидные промежутки времени. Она уже не помнила, плакала ли она или все сопли еще в будущем. И не могла этого объяснить. Впрочем, и не пыталась.

— Не хочешь еще поговорить? — спросил Крис.

— Не знаю.

— Я не очень понял, что ты тогда сказала. Но похоже, это для тебя очень важно. Не хочешь еще попробовать?

— Это не был приступ.

— В смысле, что…

— Сам знаешь, в каком смысле.

— Когда нас обложили. В пустыне.

— Да.

— Ты, правда, могла двигаться? Ты прикидывалась? Так ты об этом?

— Вот именно.

Робин ждала, но Крис молчал. Когда она на него взглянула, он просто сидел и смотрел. Не хотелось ей, чтобы он так сидел и смотрел. И Робин решила больше ничего не говорить.

— Нет, я не об этом, — сказала она наконец.

— Ты могла говорить, — заметил Крис.

— Значит, ты знал! Ты просто… так почему же ты… — Робин хотела сесть, но Крис удержал ее и нежно уложил на спальный мешок. Она немного посопротивлялась, затем сдалась.

— Я заметил, что ты могла говорить, — резонно заметил он. — Я тогда подумал, что это странно. Разве нет?

— Да, — отозвалась Робин и закрыла глаза.

— Раньше ты не могла, — продолжил он, когда она больше ничего не сказала. — В смысле, в другие разы. Только заикалась.

— Это потому, что приступ захватывает все произвольно сокращающиеся мышцы. Вот почему там, в песках, когда я не могла двинуться, я знала, что это не приступ. Это было что-то другое. — Робин хотела, чтобы Крис закончил за нее мысль. Ей казалось, у него есть на это право. Но Крис, похоже, этого делать не собирался.

— Это был страх, — произнесла Робин.

— Да ну! — воскликнул Крис. — Ты шутишь! Она сверкнула на него глазами.

— Мне не до смеха.

— Извини. Вечно меня в неподходящее время разбирает. Ладно, так чего ты теперь хочешь? Ну, я изумлен. Ну, мне за тебя стыдно. Ну, никогда не ожидал, что ты окажешься такой трусихой. И так далее. И вообще. Я просто оскорблен. До глубины души. Вот, думаю, встретил такого идеального, бесстрашного человека. А ты, как выяснилось, совсем не такая.

— Знаешь что? Оставь меня в покое.

— Не раньше, чем ты выслушаешь диагноз начинающего хирурга и недолеченного психиатра.

— Если ты и дальше намерен придуриваться, то шуточки советую поберечь.

— Ого! Проявляем признаки жизни.

— Козел! Вали отсюда.

— Не свалю. Пока ты меня не заставишь. Слушай, каких-то несколько дней назад ты бы мне за такие слова кишки вырвала и на шею намотала. Мне не нравится, что ты тут валяешься и все сносишь. Кому-то надо восстановить твое чувство собственного достоинства. И похоже, делать это придется мне.

— Ты закончил с диагнозом?

— Только отчасти. У тебя злостная нехватка самоуважения и страх испугаться. Ты, Робин, фобофобка.

Она готова была плакать или смеяться, но не хотела делать ни того, ни другого.

— Пожалуйста, заканчивай со своими речами и оставь меня в покое.

— Тебе девятнадцать лет.

— Никогда этого не отрицала.

— Пойми, какой крутой бы ты себя ни считала, тебе просто не хватило времени, чтобы проверить себя в великом множестве вариантов. Ты вошла в Тефиду с уверенностью, что ничто не может тебя устрашить, — и ошиблась. Наделала в штанишки, бросилась на землю и заревела как маленькая девочка.

— Всегда буду щадить тебя так же, как ты сейчас щадишь мои чувства.

— Пришла пора ткнуть тебя кое-куда носом. Ты всю жизнь прожила со своими приступами и так и не отважилась встать с ними лицом к лицу.

— Я никогда им не поддавалась.

— Ага, не поддавалась. Но ты не смогла к ним приспособиться. Ты едва допускаешь, что они вообще существуют. В Ковене ты стояла на страже важного оборудования и таким образом подвергала опасности и сестер, и весь твой мир.

— Откуда ты… — Приложив ладонь ко рту, Робин кусала палец до тех пор, пора жар стыда немного не рассеялся.

— Ты разговариваешь во сне, — объяснил Крис. — Пойми, Робин, эпилептикам, к примеру, запрещено водить самолеты. Будет нечестно по отношению к пассажирам, если самолет упадет.

Тяжело вздохнув, она судорожно кивнула.

— Не стану спорить. Но какое отношение это имеет к тому, что произошло в пустыне?

— Самое прямое. Ты выяснила о себе нечто малоприятное. Испугалась и обомлела. И теперь ведешь себя с этим страхом точно так же, как с припадками, — то есть никак с ним себя не ведешь. Хотя нет. Беру свои слова назад. Ведешь. В свое время ты отрезала себе палец. А теперь что ты себе отрежешь? Будь ты мужчиной, у меня было бы на сей счет весьма мрачное предположение. А так — не знаю, какая железа считается героической у женщин. Ты, случайно, не в курсе? Я тут хирургией балуюсь. Немного практики не повредит.

Робин ненавистно было его слушать. Ей хотелось, чтобы Крис заткнулся и ушел. Далеко-далеко. Внутри копилась страшная ярость, неотвратимо нарастало напряжение. Она чувствовала, если он в ближайшее время не уйдет, что-то в ней взорвется и убьет его. И в то же время она даже взглянуть на него не могла.

— Так чего тебе от меня нужно?

— Я уже сказал. Обратись лицом к своему страху. Пойми, что это случилось, и ты этим не гордишься, и это может повториться. Ты, похоже, сделаешь вид, что ничего не случилось и ты можешь от этого избавиться. А в результате просто лежишь здесь и не можешь ничего сделать. Скажи себе, что проявила трусость — один раз, в скверной ситуации, — и начинай оттуда. Тогда ты, быть может, задумаешься, как избежать этого в следующий раз.

— Значит, допустить тот факт, что и в следующий раз я могу поступить так же?

— Такую вероятность нельзя исключать. Робин, наконец, сумела на него взглянуть. И к ее удивлению, вся злоба прошла, стоило ей увидеть лицо Криса. Никакой насмешки там не было. Она не сомневалась, что, если теперь его попросить, он больше ни слова об этом не произнесет и никогда никому не станет рассказывать. Хотя это уже не казалось таким важным.

— Ты так веришь в то, что следует поворачиваться ко всему лицом? — сказала Робин. — Я предпочитаю сражаться. Мне… мне это больше подходит. — Она пожала плечами. — Так проще.

— В каком-то смысле.

— Куда проще отрезать себе еще один палец, чем сделать то, что ты мне советуешь.

— Могу и тут согласиться.

— Я подумаю. А теперь ты оставишь меня в покое?

— Вряд ли. В скором времени я собираюсь заняться ногами Вальи. Пока я еще раз все прочитаю и приготовлю инструменты, ты могла бы приготовить что-нибудь поесть. Во вьюках у Вальи по-прежнему навалом припасов. Вода есть вон за тем гребнем. Возьми с собой лампаду; я тут фонарь смастерил. Читать при нем можно.

Робин воззрилась на него.

— Это все?

— Нет. Когда пойдешь за водой, поищи что-нибудь, что подошло бы для лубков. Тут, поблизости, все растения мелкие и корявые. Может, там что-то найдется. Хорошо бы пять-шесть прямых палок в метр длиной.

Робин потерла глаза. Ей хотелось проспать несколько лет и по возможности не просыпаться.

— Палки, вода, обед. Что еще?

— Вот что. Если знаешь какие-нибудь песни, спой их титаниде. Ей очень больно, а отвлечь ее особенно нечем. Наркотики я берегу на то время, когда буду вправлять кости и зашивать раны. — Он направился было прочь, но тут же вернулся. — И если можешь кому-нибудь помолиться, то помолись. Я ничего подобного раньше не проделывал и уверен, что напортачу. Мне страшно.

«Как запросто он в этом признается», — подумала Робин.

— Хорошо, я помогу.

ГЛАВА XXXVII

Западный конец

Наца сбежала куда-то еще в самом начале их стоянки в пещере. Крис понятия не имел, когда именно это случилось; время стало неопределенным понятием.

Робин всю округу перевернула, пытаясь отыскать змею. Винила она только себя. Крис неспособен был утолить ее печали, так как считал, что она права. В Гее не место было анаконде. Наца, должно быть, страдала больше всех, свернувшись в заплечной сумке Робин и лишь изредка оказываясь на воле. Испытывая множество опасений, Робин, наконец, позволила змее обследовать лагерь. Скалы были теплые, и Робин выразила надежду, что ее демон не уползет далеко от света их костерка. Криса сомневался. Он чувствовал, что Робин подсознательно приписывает змее почти колдовскую разумность и преданность. Крису казалось, что от змеи столько ожидать не стоит, и Наца доказала его правоту. Как-то утром они проснулись — а Нацы нигде не было.

Много дней они обследовали окрестности. Робин обшаривала каждый уголок, звала Нацу по имени. Оставляла свежее мясо в надежде ее приманить. Все без толку. Постепенно поиски сошли на нет. Робин, наконец, поняла, что никогда больше не увидит своего демона. Тогда она принялась с пристрастием расспрашивать Криса и Валью, выживет ли, по их мнению, змея. Они отвечали, что запросто, хотя Крис не очень-то верил в это.

Со времени и поиски и вопросы прекратились. Робин смирилась с утратой, и инцидент растворился за ровным горизонтом их безвременного существования.

Серьезную проблему составляло то, что Менестрель увез все часы.

Крис упорно убеждал себя, что это действительно проблема, хотя доказательств и без того становилось все больше. Он уже испытывал потерю чувства времени даже наверху, где степень освещенности зависела от пройденного расстояния и, в меньшей степени, от погоды. Но там у них были часы, чтобы судить о времени, и Габи постоянно держала всех в курсе. Теперь же Крис понял, что уже не помнит, как давно они выступили из Гипериона. Мысленно пробегая весь путь, он останавливался на цифре между тридцатью пятью и сорока пятью сутками.

А здесь, в пещере, безвременье еще усиливалось. Засыпая, когда совсем выматывались, Крис и Робин называли такой отрезок днем. При этом они четко сознавали, что один такой день может составить десять часов, а другой — пятьдесят пять. Крис обнаружил, что у него все больше и больше проблем с припоминанием последовательности событий. Дополнительную путаницу внесло их запоздалое решение вести счет периодов сна. Прошло пятнадцать-двадцать таких периодов, прежде чем они стали делать зарубки на палочке, и теперь во все их вычисления включалось неопределенное число дней. Впрочем, даже такой календарь мог быть полезен, положи они, к примеру, что сутки в среднем длятся двадцать четыре часа. А тут Крис был далек от уверенности.

И все это имело значение. Ибо, хотя они и не располагали никаким устройством для счета времени, совсем рядом шел процесс, отмерявший время не хуже атомного распада — Валья вынашивала малышку-титаниду.

Она подсчитала, что покалечилась на тысяча двухсотый оборот своей беременности, но признала, что может ошибаться, так как совсем не помнит спуска по лестнице к Тефиде. Валья вообще мало что помнила начиная со смерти Габи и до ее пробуждения после неудачной попытки перепрыгнуть через расщелину — попытки, стоившей ей двух сломанных ног. Крис перевел 1200 оборотов примерно в пятьдесят суток, обратил эти сутки в месяц с двумя третями и немного приободрился. Затем он спросил титаниду, не знает ли она, сколько будут заживать ее ноги.

— Пожалуй, через килооборот я смогу ходить на костылях, — ответила Валья и услужливо добавила: — Это сорок два дня.

— Ну на костылях тут далеко не уйдешь.

— Наверное, если надо будет взбираться…

— Обязательно надо будет, — заверила Робин, уже обследовавшая местность в двух-трех километрах от лагеря.

— Тогда время для полного излечения составит пять килооборотов. Может, четыре. Очень сомневаюсь, что буду в порядке через три.

— Значит, семь месяцев. А возможно — пять или шесть. — Все сложив, Крис несколько успокоился. — Будет уже близко, но надеюсь, мы успеем тебя вытащить.

Валья выглядела озадаченной; затем лицо ее прояснилось.

— Я поняла твою ошибку, — безмятежно произнесла она. — Ты решил, что у меня на все уйдет девять месяцев. Но у нас выходит скорее.

Крис потер глаза ладонью.

— И сколько?

— Я часто недоумевала, почему вашим женщинам нужно столько времени, чтобы произвести на свет нечто совсем небольшое и очень далекое от завершенности. Я только не хочу никого обидеть. Но наши дети рождаются уже способными к…

— Так сколько же?

— Пять килоломок, — ответила Валья. — Или семь месяцев. Так что я точно рожу его раньше, чем мне удастся отсюда выбраться.

Безвременье уже начало пугать Криса. Раз он поймал себя на том, что пытается установить последовательность событий начиная от обнаружения Вальи — и не может. Кое-какие события он помнил просто потому, что они следовали одно за другим на протяжении определенного периода бодрствования. Так, он не сомневался, что лечил ноги Вальи вскоре после разговора с Робин, потому что помнил, как давал девушке задание. И знал, когда они поймали первую сиялку, так как это случилось сразу после первого сна.

Маленькие люминесцентные существа их не боялись — они просто избегали оживленных мест. Когда Крис и Робин ходили по лагерю, сиялки к ним не приближались. А вот когда они ложились спать, оранжевые создания слетали на землю и устраивались в считанных метрах от них.

Тем первым «утром» Робин удалось к одной сиялке приблизиться — собственно говоря, даже протянуть руку и дотронуться до нее.

Люди были благодарны за тот свет, который обеспечивала им добрая дюжина существ, пока несколько минут спустя сиялки не начали отплывать. Робин поймала последнюю и привязала ее к колышку, где та целый день порхала. На следующее утро вернулась другая дюжина. Робин поймала всех, поскольку никаких серьезных попыток спастись они не предпринимали.

Сиялки оказались шарообразными существами, надутыми воздухом. У них были крылья, тонкие как мыльные пузыри, единственная двухпалая лапка, глаза-бусинки, но ничего похожего на головы не наблюдалось. Как Крис ни старался, никакого рта он не нашел, а следовательно, провалились все его попытки чем-нибудь их покормить. Если сиялок держали в плену больше двух «ночей», они умирали. Тогда Крис и Робин стали пользоваться ими не больше одного «дня», а каждое «утро» ловили новую стайку. Мертвая сиялка сильно напоминала лопнувший воздушный шарик. Если их касались не там, где нужно, они довольно болезненно били током. У Криса возникла мысль, что сиялки содержат неон — оранжевый свет недвусмысленно на него указывал. И все же это казалось Крису настолько маловероятным, что он предпочел молчать.

Еще в начале стоянки Крис и Робин перетащили Валью наверх. Они смастерили носилки и перетаскивали Валью по нескольку метров, пока не добрались до площадки наверху. При одной четверти жэ они вдвоем могли даже приподнять титаниду, хотя далеко бы ее не утащили.

На той самой площадке они разбили лагерь и приготовились к долгому ожиданию. Они все еще были далеки от оптимизма насчет своих шансов на спасение, ибо даже самый суровый рацион обеспечивал им еду не более, чем на пятьсот-шестьсот оборотов. И все же следовало обустроить свое жилище так, как если бы они собирались остаться там те шесть-семь месяцев, которые уйдут на выздоровление Вальи. Поставив палатку, они проводили большую часть времени в ней, хотя непогоды не ожидалось даже в теории, а температура неизменно составляла двадцать восемь градусов. Просто приятно было укрыться где-то от гулкой пещеры.

Валья стала вырезать для них всякую всячину. Она вырезала в таких количествах, что Робин без конца была занята поисками чахлых, низкорослых деревьев, древесина которых только и подходила для резьбы. Скука титаниду, казалось, меньше всего беспокоила; для нее это был просто подзатянувшийся отдых. Крис подумал, что это, должно быть, похоже на шестимесячный сон для человека.

Трое беглецов находились в западном конце неровной пещеры шириной в один километр и уходящей на неведомое расстояние к востоку. Пол ее представлял беспорядочное нагромождение упавших камней, мощных валунов, острых пиков, ям и расщелин. На север и на юг вело ошарашивающее многообразие проходов. Были там и устья коридоров, очень похожих на тот, по которому они спасались бегством. Многие из таких коридоров выглядели так, будто их специально прокладывали сквозь скалы; некоторые даже имели деревянную обшивку. Какие-то вели вниз, какие-то вверх. Другие оставались на одном и том же уровне. Но все до единого метров через сто разветвлялись на два-три туннеля, которые через короткий промежуток разветвлялись тоже. Вдобавок в каменных стенах были трещины, обычно встречающиеся в естественных пещерах. Коридоры за ними бывали столь хаотичны, что исследовать их было бессмысленно. Многообещающая тропа могла вдруг сузиться так, что даже Робин еле-еле туда протискивалась, — а потом выйти в такой зал, о размерах которого можно было только догадываться.

Поначалу Крис вместе с Робин отправлялся на изыскания. Но когда возвращался, то находил Валью в таком отчаянии, что вскоре решил прекратить свои отлучки. После этого Робин уходила одна — если удавалось уломать Криса.

Криса поразила происшедшая с Робин перемена, которая показалась по меньшей мере драматической. Девушка слушалась Криса, даже если это шло вразрез с ее желаниями. Вначале Крис просто изумился; он не ожидал, что Робин станет выслушивать приказы от мужчины. По более серьезном размышлении он все же решил, что его принадлежность к мужскому полу здесь несущественна. Робин вполне логично действовала в составе группы, которую вначале возглавляла Габи, затем Сирокко. Впрочем, Крис подозревал, что, прикажи любая из них сделать то, что показалось бы Робин очень не по вкусу, девушка тут же оставила бы группу. Робин никогда не причинила бы группе вреда — если не считать вредом ее уход — но на уме у нее всегда оставалось право выбора пробиваться в одиночку. Командным игроком она не была.

Однако Робин не претерпела волшебного превращения в верного последователя Криса. Разница здесь все же была. Она лишь охотнее прислушивалась к его доводам, признавала его правоту. Никакой борьбы не велось. В каком-то смысле уменьшившаяся до трех членов группа особой нужды в лидере не испытывала, но Робин редко проявляла инициативу, а Валья — вообще никогда. Так что вся тяжесть решений сама собой легла на Криса. Кроме того, Робин была слишком эгоцентрична, чтобы быть лидером. Временами она из-за этого становилась почти несносной для окружающих. Теперь в ней появилось что-то новое — частичка смирения и ответственности. Это позволяло Робин признавать свою неправоту и прислушиваться к доводам Криса, прежде чем принять решение. И именно ответственность за нечто большее, чем она сама, заставляла ее держаться Криса и Вальи вместо того, чтобы в одиночку отправиться за помощью, чего ей, по правде, больше всего хотелось.

Они очень во многом достигли компромисса. Больше всего проблем вызывали ее осмотры пещер. Затевая один и тот же спор, с теми же доводами и даже почти в тех же словах, они убеждались, что их уже это не трогало. Скука становилась все сильней, все темы, которые оказались общими, они обсудили, так что любое несогласие приносило лишь развлечение.