Глава 25

Солнечные блики играли на широких полях соломенной шляпки, легкий ветерок доносил запах моря и водорослей.

Джессалин Трелони шагала вдоль берега по сухому, мягкому песку, напоминавшему сахар. Она остановилась, чтобы поддеть носком кусок плавника. С одной стороны он оброс водорослями, как спутанной бородой. Джессалин нагнулась поднять, но передумала и оставила лежать на месте.

Наверху, на гребне утеса, она увидела мужчину. Его высокая фигура четко вырисовывалась на фоне бледного неба. Он начал спускаться по тропинке, и Джессалин улыбнулась. «Давай погуляем по берегу сегодня утром», – предложил Маккейди за завтраком, по его обманчиво-сонному, тяжелому взгляду она сразу поняла, что он имеет в вид}/. А ей-то казалось, что они уже занимались этим везде, где только возможно, в том числе на столе, между кофейных чашек и тарелок с тостами.

Между ними постоянно вспыхивало желание. Точнее, оно никогда не проходило. Господи, как же они хотели друг друга! Их желание было таким же неистовым и разрушительным, как корнуолльский шторм. Шторм, который срывает крыши домов и выворачивает с корнем деревья.

Шторм, который сметает все на своем пути и навсегда изменяет жизни тех, кого вовлек в свою орбиту. Так и они оказались беспомощными, будучи не в силах сопротивляться этой могучей стихии.

Джессалин прикрыла глаза от слепящего солнца. Мужчина уже спустился и, сняв шляпу, вытирал вспотевший лоб. Золотистые волосы вспыхнули на солнце. У Джессалин перехватило дыхание.

Над головой с громким криком пролетела какая-то птица. Кларенс Титвелл был уже совсем рядом, и Джессалин потрясло то, как он изменился. Под глазами залегли черные тени, губы казались совершенно бескровными. На подбородке еще виднелся синяк. На какое-то мгновение ей стало жаль его. Вернее, жаль того мальчика, который все детство был ее другом.

Его глаза впились в ее лицо, и Джессалин отвернулась, чтобы не видеть наполнявшей их муки.

– Джессалин, он принудил тебя силой? Она покачала головой.

– Нет. Конечно, нет. Кларенс, зачем ты приехал? Почему бы тебе наконец не оставить нас в покое?

Он отшатнулся, как будто она его ударила.

– Я не могу. Я слишком сильно люблю тебя. Я никогда не хотел причинить тебе зла. Я всего лишь хотел, чтобы ты стала моей женой.

– Ах, Кларенс… – Странно, но все подлости, которые он делал и ей, и Маккейди, сейчас словно забылись. Джессалин по-прежнему жалела его. – Слишком поздно.

– Ничего подобного. Я могу добиться аннулирования вашего брака. Ты скажешь, что он заставил тебя силой. Ведь весь Лондон видел, как он тащил тебя от алтаря.

К ним своей прихрамывающей походкой, оставлявшей глубокие следы на песке, приближался Маккейди. Сердце Джессалин забилось сильнее, а все тело заныло при воспоминании о его ласках.

– Во-первых, он меня ни за что не отпустит, – сказала она, – а во-вторых, я сама никуда не уйду. Я люблю его.

Кларенс заметил, как изменилось ее лицо, и его спина напряглась. Но он не обернулся.

– Он принесет тебе только несчастье. Ты же знаешь, не сегодня-завтра он сядет в тюрьму. И что ты станешь делать, когда…

– Сниму комнату неподалеку от Флит-стрит и каждый день буду навещать его, – заявила Джессалин. Она знала, что Маккейди уже слышит их разговор, и хотела, чтобы он слышал. – Возьму сдельную работу, буду клеить коробки для сигар, продавать зелень на Ковент-Гарденском рынке. Я буду делать все что угодно, лишь бы мы были вместе.

Кларенс шагнул к ней. В его глазах застыло озадаченное, слегка испуганное выражение. Он схватил ее за руку, как будто собирался увести за собой.

– Джессалин…

– Для тебя, Титвелл, она леди Сирхэй. И держи свои руки подальше. – Обняв жену за талию, Маккейди привлек ее к себе. Джессалин вдруг стало страшно. Она умоляюще посмотрела на Кларенса, но тот поедал Маккейди черным от ярости и ненависти взглядом.

– Ублюдок, – выдавил он сквозь зубы. Губы графа искривились в насмешливой улыбке.

– В самом деле? Мои родители, по крайней мере, состояли в браке… дорогой кузен.

Кларенса била дрожь. Его посеревшее лицо приобрело оттенок старого воска.

– Ты когда-то пообещал мне, что не причинишь ей никакого зла. И тем не менее ты похищаешь ее из-под венца и делаешь своей женой в какой-то лачуге чуть ли не на полу.

– Если быть более точным, то в пивной.

– Разве тебе совершенно безразлична ее судьба? Ведь ты же искалечил ей жизнь.

– Да, я действительно поступил, как мерзавец. Но ведь я никогда и не пытался казаться лучше, чем я есть. И потом, она сама вроде бы не жалуется. – Взгляд из-под полуприкрытых тяжелых век казался сонным и равнодушным, но рука Маккейди так крепко сжимала талию Джессалин, что она с трудом могла дышать. – Правда, Джесса?

– Маккейди, пожалуйста, не издевайся над ним. Не стоит…

– Она боится. – Кларенс фальшиво рассмеялся. – Не правда ли, дорогая? Ты боишься, что я расскажу ему о нашем маленьком соглашении.

– Кларенс, не надо… Маккейди перебил ее.

– О каком соглашении? – спокойно поинтересовался он.

– На следующий день после свадьбы я обещал ей отдать все твои векселя. Но так как свадьбы не было, то они по-прежнему у меня. И если через десять дней ты не принесешь десять тысяч фунтов, за тобой явятся бейлифы. – Кларенс сжал кулаки. – Сейчас она твоя, Сирхэй. По в конце концов она все равно будет принадлежать мне. Это лишь вопрос времени. – Он резко развернулся и пошел прочь так быстро, что фалды сюртука хлестали по его ногам, а сапоги глубоко взрывали сухой песок.

Яростный взгляд Маккейди хлестнул Джессалин, как удар бича.

– Он сказал правду?

– Маккейди…

Он грубо схватил ее за руки и встряхнул.

– Он сказал правду?

– Ради тебя я готова на все.

Он выпустил ее, и от неожиданности она чуть не, упала.

– Понятно, – с издевкой протянул он. – В том числе и на то, чтобы продавать себя, как шлюха с Ковент-Гарденского рынка.

– Да! – выкрикнула Джессалин, приподнимаясь на носки, чтобы смотреть ему прямо в лицо. – Если это нужно, чтобы спасти тебя от тюрьмы. Это так ужасно?

– Да, черт побери! – заорал он в ответ. Его глаза пылали яростью, но в них было и что-то другое. Какая-то озадаченность. Как будто Джессалин по-прежнему оставалась для него тайной.

Джессалин еще сильней вытянулась на носках, так что теперь они стояли нос к носу.

– Я люблю тебя! – кричала она. – Я готова сделать для тебя все что угодно. Так какого же черта ты злишься?

– Я не знаю! – прорычал Он в ответ и, резко повернувшись, пошел прочь.

– Куда ты?

Он не остановился. Тогда Джессалин, подобрав юбки, помчалась следом, увязая в глубоком песке.

– Черт бы тебя побрал, Маккейди, я не позволю тебе уйти от меня! – Догнав, она повисла у него на плече и повалила его на колени. Шляпка слетела с головы, и Джессалин отбросила ее подальше к скалам.

Маккейди перевернулся на спину, потянув ее на себя.

– Какого черта…

– Я не позволю тебе уйти! – Она молотила кулаками по его груди. – Я не позволю тебе снова бросить меня, слышишь, Маккейди? – Схватив его за волосы, она впилась в его губы. Это было все равно, что поднести горящий факел к бочонку с порохом.

Ее дыхание обжигало его шею.

– Никогда, – шептала она, чувствуя, как сильно бьется его сердце, – никогда я не позволю тебе снова меня бросить.

Маккейди тяжело вздохнул:

– Я и не собираюсь бросать тебя, женщина. Я всего лишь еду в Пензанс. Завтра мы заканчиваем локомотив. Ведь эти чертовы испытания все равно состоятся, окажусь я в тюрьме или нет… О, дьявол! – Джессалин почувствовала, как под ее животом начало пульсировать что-то твердое и горячее. Такое горячее, что она ощущала этот жар даже сквозь двойной слой одежды. Она потерлась о его бедра и услышала, как у него перехватило дыхание. – Бог ты мой! Даже злясь на тебя, я все равно постоянно, мучительно тебя хочу… – Маккейди резко замолчал и попытался оттолкнуть ее.

Джессалин еще плотнее прижалась к нему, желая слиться с ним в единое тело. Пощекотав языком его нижнюю губу, она сказала:

– Маккейди, ради тебя я сделаю все что угодно. Единственное, чего я никогда не смогу, – это перестать любить тебя.

Его сильные пальцы зарылись в густые рыжие волосы Джессалин, и их губы слились в долгом поцелуе. Маккейди застонал…

Но вот он оторвался от нее и запрокинул голову. Джессалин смотрела на его суровое лицо, самое красивое лицо на свете и видела, что густые тени снова поглотили маленькие солнца, еще минуту назад сиявшие в черных глазах.

– Черт бы тебя побрал, Джессалин. Черт бы тебя побрал, что ты со мной делаешь. – Он перекатился на бок и одним быстрым движением вскочил на ноги.

Через минуту его уже не было на берегу. Джессалин лежала на песке, все еще ощущая на губах вкус его поцелуя. Раскинув руки, как будто хотела обнять весь мир, она улыбалась. «Он любит меня, – думала она, – Он по-настоящему любит меня». Только дурачок пока еще сам этого не понимает.

Джессалин прикрыла рукой лицо от слепящего солнца. Было жарко. Наверняка теперь высыплет море веснушек. Ну и хорошо, Маккейди будет что целовать. Поднявшись, она начала стряхивать с юбки песок.

Заметив неподалеку плоский выступ скалы, Джессалин подошла и села на него. Она расстегнула лайковые ботинки и сняла их вместе с чулками и подвязками. Босые ноги глубоко зарылись во влажный песок. Он ласково струился между пальцами, напоминая Джессалин прикосновение возлюбленного. Прикосновение Маккейди. Она посмотрела на море, на залитое солнцем небо и отдалась воспоминаниям.

Джессалин улыбалась, думая о том далеком лете, когда утренний бриз ласково обвевал ее лицо, а море плескалось о скалы, своим рокотом напоминая биение огромного сердца. Когда каждый день бесконечное небо над головой было таким пронзительно синим. Когда она всем сердцем полюбила человека, не требуя ничего взамен.

И вот теперь он тоже любит ее.

Дверца топки была открыта, и пылающий уголь освещал просторное помещение жутковатым красным светом. Неподалеку от топки на рельсах стоял новенький локомотив, и красные блики играли на его отполированных до блеска боках. Огромная махина замерла в ожидании того, когда можно будет сорваться с места и понестись вперед.

Граф Сирхэй небрежно облокотился на рабочий стол, стоявший в тени двух огромных кузнечных мехов. На лоб спадала черная прядь. Закатанные до локтей рукава открывали могучие, блестевшие от пота руки. От графа пахло отработанным паром и машинным маслом.

Рядом стоял Дункан, весь перепачканный зеленой краской. Пятно красовалось даже на подбородке, прямо под небольшой, сводившей женщин с ума ямочкой. У каждого в руке было по кожаной фляжке с контрабандным французским бренди. Они хорошо поработали и теперь наслаждались заслуженным отдыхом.

В другой руке Дункан держал кисть, с которой продолжала капать зеленая краска. Поразмыслив, он сделал последний мазок на большой зеленой букве «Т», начертанной на лаковом боку локомотива.

– «Комета», – задумчиво проговорил он. – Хорошее название, сэр. Очень подходящее.

На небритой щеке графа дернулась мышца.

– Название придумала миледи.

Маккейди почувствовал укол тупой, назойливой боли. Он скучал по ней. Она не отпускала его и здесь, черт бы ее побрал. А ведь он собирался взять ее с собой, но в последнюю минуту она так его разозлила, что он передумал. Даже сейчас, вспоминая об этом, все еще злился. Причем все сильнее и сильнее, потому что не мог докопаться до причин собственного гнева. Он знал только одно – ему страшно хочется избить кого-то до полусмерти – ее, Титвелла, а может, самого себя. Но он знал также и то, что ярость скоро пройдет, оставив после себя пустоту. И тогда он будет скучать по ней. И желать ее.

Маккейди отогнал мысли о Джессалин и еще раз обошел вокруг локомотива. Паровой котел был надежно укутан кусками фетра и плотно натянутым полотном. Мастер по парусам из Маусхоула тщательно простегал крепкое полотно, проложив его кусками фетра, и выкрасил в желтый цвет. Цвет корнуолльских примул. А Дункан предложил покрасить колеса зеленым. Каждый болтик, гайка, заклепка были любовно выточены вручную. Этот локомотив, не походил ни на что, когда-либо созданное руками человека. Он был уникален.

Систему медных трубок для парового котла по чертежам изготовил один бирмингемский предприниматель. Маккейди разрабатывал эту систему целых шесть лет, а начал в то лето, когда впервые попытался создать паровоз, когда встретил рыжеволосую, худенькую девчонку, которая перевернула его жизнь. И вот теперь перед ним был результат – паровой котел, гораздо более легкий и мощный, чем все существовавшие прежде. Котел, сконструированный для машины, которая повезет грузы и пассажиров через всю страну.

Маккейди снова присел на угол стола. Рядом, отпихнув в сторону болты и гаечные ключи, удобно устроился Дункан. Некоторое время оба сидели молча, прихлебывая из фляжек. Первым заговорил граф.

– Она красавица, наша «Комета», правда, Дункан? – Он испытывал настоящее наслаждение, глядя на творение своих рук. – Мощная, быстрая, гладкая. Жаль только, что я вряд ли увижу, какова она на ходу.

– Что ж поделаешь! Вы поставили на кон все, бросили кости и проиграли, – спокойно отозвался слуга, отпивая из фляжки.

На губах графа заиграла легкая улыбка.

– Какое тонкое и – главное – меткое замечание. Я действительно играл и проиграл. А потому нет смысла рыдать и рвать на себе волосы. Ты необыкновенно рассудительный человек, Дункан.

Дункан ухмыльнулся.

Но лицо графа снова стало серьезным.

– В отличие от одной моей знакомой ты не позволяешь своим эмоциям брать верх над здравым смыслом. Какая жалость, что мы с тобой не можем пожениться.

Глаза Дункана чуть не вылезли из орбит от изумления. Граф сделал успокаивающий жест, расплескав при этом немного бренди.

– Я совсем не это имел в виду. Я просто хотел сказать, что если бы мужчины, которые хорошо понимают друг друга, могли пожениться, то для них узы брака были бы гораздо менее тягостными.

Завороженно наблюдая за рукой графа, Дункан несколько раз сморгнул.

– Я вас понимаю… Кажется.

– Конечно, понимаешь. И понимаешь именно потому, что ты мужчина. – Он несильно хлопнул Дункана по плечу. – Вот представь себе: тебе шестнадцать лет, и я пощадил твое целомудрие, причем ценой немалых физических мучений. А ты в это время скачешь по округе, оглашая ее смехом, от которого любой мужчина способен сойти с ума, и улыбаешься губами, которые как будто созданы для того, чтобы делать с мужчиной такие вещи, какие мог изобрести только дьявол… – Маккейди перевел дух и, в надежде ухватить упорно ускользающую нить своих рассуждений, сделал приличный глоток бренди. – Чем больше я об этом думаю, тем больше убеждаюсь, что был просто святым. И что ты думаешь, она поблагодарила меня за это? Ха!

Дункан покачал головой и торжественно произнес:

– Я бы вас поблагодарил… э-э… Я бы… э-э был так благодарен, что… э-э… поцеловал бы… э-э… Да, я бы обязательно поблагодарил бы вас, сэр.

– Конечно, ты меня поблагодарил бы. Хотя бы из вежливости. А если бы я спас тебя от участи худшей, чем смерть…

– Что же может быть хуже смерти?

– Брак с Титвеллом.

Дункан преувеличенно содрогнулся.

– За такое рыцарское поведение я бы вам был благодарен всю жизнь.

– Конечно, был бы. Потому что ты мужчина. Да мужчина никогда не сделал бы такой глупости не согласился бы выйти замуж за отпетого мерзавца и сквалыгу только для того, чтобы спасти человека, которого он люб… который ему небезразличен, от долговой тюрьмы.

Дункан отпил из фляжки и, зажав ее между коленями, разглядывал поблескивающую внутри золотистую жидкость. Его красивое лицо было задумчиво и серьезно.

– Вы говорили миледи, что любите ее, сэр? Граф метнул на него разъяренный взгляд.

– Вот один из тех вопросов, которые обычно задают женщины. Боюсь, Дункан, мы все же не подошли бы друг другу.

Дункан пожал плечами.

– Мое сердце уже все равно занято мисс Пул. Только она не хочет меня. Я для нее недостаточно хорош. Слишком красив.

Отхлебнув из фляжки, Маккейди задумался над заявлением слуги.

– Ты знаешь, Дункан, я пришел к одному глубокомысленному выводу. Женщины – существа совершенно непостижимые. Ладно, пошли, пора домой.

Дункан с трудом следил за причудливыми поворотами мысли графа. Некоторое время он переваривал услышанное, после чего сказал:

– Это невозможно. На улице темно, а мы пьяны. Граф встал. Окружающий мир слегка накренился. Он благоразумно сел обратно.

– Ладно, поедем завтра. Тем более, что оно скоро наступит. – Достав бутыль, он до краев наполнил фляжку Дункана. – А пока набирайся сил. Они тебе пригодятся в предстоящем нелегком испытании. Потому что, как только мы приедем домой, ты силком потащишь мисс Пул в Гретна Грин и женишься на ней, захочет она того или нет.