Пламя грядущего

– Как? – Дени несколько опешил. – Архангел?

– Гавриил. Он живет в стороне отсюда на берегу ручья. Конечно, совершенно выживший из ума старик, но довольно милый. Раз в две недели я даю ему пенни на пропитание. Поскольку мы все равно идем мимо, я думаю, мне следует задержаться.

Дени последовал за ним по тропинке. Она заканчивалась поляной, изрядно вытоптанной. На поляне стоял крошечный шалаш из прутьев, обмазанных глиной. Грубо сколоченный крест был врыт в землю у входа. Необычайно грязный косматый старик со свалявшейся бородой и с лицом, похожим на сморщенное зимнее яблоко, которое почти полностью скрывали упавшие спутанные космы волос и свалявшаяся борода, удил рыбу на берегу ручья. Подле него, наполовину завернутая в листья, лежала, сверкая чешуей, небольшая форель и стояла деревянная миска с червями. Несмотря на возраст, он, должно быть, обладал острым слухом. Он вскинул голову, обернулся и, насторожившись, точно старая, хорошо обученная собака, стал дожидаться, когда покажутся гости. Увидев, кто идет, он заулыбался беззубым ртом.

Дени терялся в догадках, как надлежит обращаться к архангелам. Но Артур, нимало не смущаясь, сказал:

– Добрый день, Ваше Небесное Высочество.

– А, день добрый, день добрый. Это тот юный рыцарь, как бишь его? Имена этих смертных так легко забываются. Впрочем, неважно. Подходите, садитесь.

Они уселись рядом с ним. Он легонько пошевелил удочкой, пустив наживку плыть по течению. Стрекоза зависла низко над бурой водой и вдруг метнулась прочь, поблескивая на солнце крыльями. В чаще леса не умолкая трещали синицы, и где-то высоко на дереве дрозд-деряба завел свою песнь: «Чьюрр!» – точно мальчишка стучал прутиком по штакетинам палисада.

Дени улегся на спину, опираясь на локти, и стал вглядываться в крону деревьев. Артур сказал:

– Я принес вам пенни, Ваше Небесное Высочество.

– Премного благодарен. Ты добрый малый. А кто второй? – спросил архангел.

В голове Дени лениво шевельнулась мысль, что архангелу следовало бы обладать чудотворной силой хотя бы в такой мере, чтобы угадывать имена. Но, вероятно, подобные вещи не казались старику достойными внимания.

– Друг, – сказал Артур. – Как рыбалка?

– Плохо. Жаркая погода нагоняет на них сон, знаете ли. Все, что им хочется, – это забиться под камни.

Будь я помоложе, я бы переловил их руками. Но я стар, и меня это не особенно волнует.

– Не знал, что архангелы ходят на рыбалку, – сонно заметил Дени.

– Когда мы предстаем в человеческом обличье, мы поступаем как все люди. Когда-то я был настоятелем монастыря и тогда вел себя как настоятель. Понятно, трудно поверить, что аббаты[76] и человеческие существа могут иметь что-то общее…

– В такой день, как сегодняшний, я могу поверить чему угодно, – ответил Дени. – Я могу понять, почему вы предпочитаете быть скорее архангелом Гавриилом, сидеть здесь и ловить рыбу, чем настоятелем монастыря, занимаясь управлением хозяйством и поддерживая дисциплину.

– Все не так просто, – хихикнул архангел. – Но ты сообразительный парень. И потому не хочешь ли, чтобы я предсказал тебе судьбу? – сказал он.

– Нет, не стоит, – ответил Дени. – Предположим, мне было бы назначено судьбой умереть завтра. Как бы я тогда смог насладиться сегодняшним днем? Тогда вместо одного будет испорчено целых два дня.

Архангел пристально посмотрел на него воспаленными, но проницательными глазами.

– Ты не умрешь ни завтра, ни послезавтра, – изрек он. – Тебя ждет путь длиннее, чем ты думаешь, но ты не найдешь того, что ищешь. Однако, если это хоть немного утешит тебя, ты найдешь нечто другое, столь же ценное, только ты не поймешь, чем обладаешь, пока едва не утратишь этого.

– Не думаю, что мне нравится такое будущее, – сказал Дени. – А другого я не могу попросить?

В это мгновение леска натянулась. Архангел сделал подсечку и, убедившись, что крючок глубоко заглочен, потянул добычу. Из воды, трепыхаясь, выскочила вторая рыбка. Он ударил ее головой о корень дерева и осмотрел со всех сторон.

– Какая красавица, – сказал он. – Замечательно, когда можешь насладиться как видом своей пищи, так и ее вкусом. Как изобильна земля! Когда я был настоятелем, я был слепцом. Мое ревностное служение Богу было обращено к миру внутреннему, к вещам духовным. Я не осознавал, что проявления духа существуют благодаря окружающему миру. Внутренний мир! Что за отвратительное определение, как ни взгляни. Оно позволяет ошибочно истолковать самолюбие как любовь к Богу и посчитать нашу собственную темноту в душе более яркой, чем солнечный свет, исходящий от Бога. – Он завернул форель в листья, окунул ее в ручей и положил рядом с первой рыбкой. – Вот почему я покинул небесные чертоги, – задумчиво пробормотал он, обращаясь будто к самому себе. – Чтобы сначала познать страдание как человек, а потом обрести радость как человек. Ибо, в конце концов, подобные чувства недоступны ангелам. Жить, достигнув полного совершенства, – в этом есть свои недостатки. – Он вытянул босые ноги со скрюченными пальцами и черными ногтями и подался вперед, сгорбившись и обхватив руками свой впалый живот. – Познав сомнения, муки, неопределенность, мы лучше начинаем понимать, что такое радость.

– Да, я помню, вы рассказывали мне. Многие часы вы провели, пытаясь найти ответ на этот вопрос… – заметил Артур.

– Что за вопрос? – спросил Дени.

– Однажды он снизошел на меня во время службы, когда читали отрывок из Священного Писания, – пояснил архангел. – Как гром среди ясного неба. Я слушал монотонный голос чтеца и разглядывал лица монахов: одни были исполнены уныния, другие кротки, словно овцы, третьи казались голодными и изможденными, и лишь немногие слушали внимательно. Проповедник читал: «И заповедал Господь Бог человеку, говоря: от всякого дерева в саду ты будешь есть; а от дерева познания добра и зла, не ешь от него; ибо в день, в который ты вкусишь от него, смертью умрешь»[77]. И внезапно меня поразила мысль: если Бог и в самом деле всеведущ, то Он знал, что Адам отведает плод от дерева. А тогда какая была польза в заповеди? А если же Он не знал, что Адам вкусит плод, то Он не всеведущ. Но тогда как Он может быть Богом?

– Да, я понимаю, о чем вы говорите, – задумчиво сказал Дени.

– Я не мог избавиться от этой мысли, – продолжал архангел. – Я удалился в свою келью и сидел в одиночестве, глядя в окно. В чем же заключалась истина? Если Бог знал все, тогда Он знал и то, что Адам отведает плодов от дерева познания. И потому разве не было сущей жестокостью заповедовать не делать этого? А если Он не знал, ибо Адам был наделен Им свободной волей, тогда Он не всеведущ и не видел последствий Своих поступков, подобно всякому тупоумному отцу, который запрещает своему сыну пить вино и тем самым пробуждает в нем неутолимую жажду. Я сказал себе: «Это всего лишь софизм[78]. Главное – вера». Однако противоречие мучило меня. Я был как жук, пригвожденный двумя булавками. «Тебе угрожает впадение в ересь», – предупреждал я сам себя, и против этого не было иных средств, кроме епитимьи[79], хлеба, воды и, наконец, бичевания. Но между ударами я не мог не думать: «Знает ли Господь, что я подвергаю себя бичеванию? И знает ли Он почему?» Это было подобно зубной боли. Но где я мог найти теолога[80], способного излечить мой недуг. И эта пытка продолжалась много дней. Я забыл уставные часы[81], обеты моего ордена и забросил управление монастырскими делами. Я не мог ни есть, ни спать. Я исхудал как щепка, остались лишь кожа да кости, и я не мог даже молиться, ибо в каждой молитве, где говорится о Господней любви и Господнем милосердии, мне виделось потаенное лицемерие. Действительно ли Бог исполнен любви? Почему он тогда допускает, чтобы процветали зло и несправедливость? Правда ли Бог столь милосерден? Почему же он позволяет множеству детей своих умирать медленной, мучительной смертью? Неужели Бог всемогущ? Почему же тогда столь часто преуспевает дьявол в похищении Его душ? Я покинул обитель и странствовал, блуждая в потемках. Крайне изможденный, я засыпал прямо на голой земле и питался корками хлеба, которые мне подавали добрые прохожие. Однажды я пришел в этот самый лес, на это самое место. Я упал на траву, отчаявшийся, обессилевший, едва ни при смерти. И в этот миг надо мной раздался глас, звавший меня по имени. «Гавриил, Гавриил! Главный среди Моих архангелов»,— возвестил он.

Старик умолк, перебирая пальцами одной руки свою белую бороду.

– И голос открыл вам ответ! Что же он сказал? – сказал Дени, зачарованно слушавший историю. Старик слабо улыбнулся.

– Он сказал: «Возьми палку, привяжи к ней веревку, прицепи к концу крючок, насади на крючок наживку и лови рыбу в этом чудесном ручье».

Дени изумленно заморгал.

– О! – воскликнул он. – И вы так и сделали?

– Сделал. Ибо я понял, что архангелам не нужно знать ответы на вопросы, которые касаются одного лишь человеческого рода. Архангел, как и Бог, просто дух . – Он поднял с земли свой улов и воткнул конец удилища в мягкую землю. – А теперь я собираюсь поспать немного, – объявил он. – Когда я проснусь, приготовлю себе обед. У кого-нибудь еще есть вопросы? Господь да благословит вас обоих. Ну, идите себе.

Артур встал на ноги.

– До свидания, Ваше Небесное Высочество, – промолвил он. – Я снова загляну к вам недели через две. Непременно приходите ко мне, если вам что-нибудь понадобится до тех пор.

– У меня есть все необходимое, – сказал архангел. Когда они шли обратной дорогой вдоль ручья, Дени сказал:

– Какой странный малый. Но, как вы и говорили, он ужасно мил.

– В Англии полно странных людей, – пробормотал Артур. – В этом и состоит одна из наших привлекательных черт. Но мне действительно нравится Гавриил. Весьма утешительно думать, что в Судный день он будет одним из семи ангелов с трубами, которые возвестят о конце света. Мне кажется, он протрубит неохотно.

Дени рассмеялся.

– Меня заинтересовало предсказание моей судьбы. Его пророчества часто сбываются?

– Не могу сказать определенно. Он очень редко занимается прорицательством. В прошлом году он сказал мне, что мне следует прислушаться к новым песням, которые побудят меня последовать за певцом, но я не… – Он внезапно остановился. – О небеса! – вскричал он. – Конечно. Он имел в виду вас.

– Хм… – Дени потер свой подбородок. – Вполне возможно.

– Итак, как насчет того, что он сказал вам – о поисках того, что вы ищете. Вы действительно ищете что-то особенное?

– Да, – подтвердил Дени и запнулся, растерявшись.

Как он может рассказать о своем желании, столь смутном и сугубо личном? Несмотря на то, что Артур ему очень нравился, поэтом тот не был, и едва ли можно было ожидать, что он поймет, сколь важным представлялся Дени поиск новой формы в поэзии – искания, цель которых изъяснить словами было далеко не просто. Или, иначе говоря, если бы он смог сказать, чего именно хочет, он сумел бы этого достичь. Правда, почти так же сильно он желал и еще одного, что имело словесное выражение. Он промолвил:

– Я ищу место, которое принадлежало бы только мне.

– Землю?

– Да, землю, деньги. Попросту говоря, я хочу разбогатеть. Можно сказать, меня вытолкнули из гнезда. Полагаю, отец достаточно крепок, чтобы прожить еще много лет, и как бы то ни было, после его смерти всего наследства не хватит на четверых. Спокойная жизнь под одной крышей на те средства, что останутся, вполне удовлетворит моих братьев, но я хочу большего. Я всегда хотел большего.

– Большего?

– Больше того, что я имел, больше того, что есть. – Он беспокойно повел плечами. – Хотел по крайней мере иметь свою землю и свой собственный дом, где я мог бы жить, как мне нравится, и тратить свои деньги по собственному усмотрению.

Артур кивнул. В конце концов, подобные вещи он прекрасно понимал. В этом была вся его жизнь: надел земли, дарящей обильные урожаи, тучный скот, работники, безмятежная жизнь, протекающая в надежных стенах родного дома. Он мог бы, подобно Дени, странствовать по свету – такая мысль вовсе не казалась ему невероятной. Час от часу он находил ее все более привлекательной, но он не мог вообразить себя безземельным. Что бы с ним ни случилось, он всегда будет словно привязан невидимыми нитями к этому участку плодородной земли – своему домену[82], еще крепче держали его путы взаимных обязательств, его долг как по отношению к нижестоящим, так и по отношению к своему феодальному сеньору. Он занимал определенное место на иерархической лестнице между теми, на ком она зиждется, и теми, кто стоял на ее вершине. И это не только побуждало смириться с естественным порядком вещей, но и рождало чувство удовлетворения, что все обстоит так, как и должно быть, и что человек, являясь частью этого механизма, всегда знает свое предназначение.

Артур сказал, по обыкновению переходя прямо к сути дела:

– Но это ведь очень просто решается, Дени. Почему бы не взять землю в держание у меня?

Дени с изумлением уставился на него.

– У меня гораздо больше земли, чем нужно, и я не представляю, как ее использовать, – продолжал Артур не совсем правдиво, зато с воодушевлением. – Вы могли бы взять два участка земли, граничащей с поместьем ла Ли, с мельницей и речушкой. В том месте, где когда-то была крепость, которую король Генрих приказал разрушить после беспорядков, случившихся пятнадцать лет назад, остался фундамент. Там мы могли бы построить вам чудесный замок. И для начала у вас были бы доходы от мельницы. Что скажете? Разве это не великолепно? И как землевладелец я буду очень снисходителен.

Дени выдавил улыбку. Он похлопал Артура по руке и сказал:

– Это доставило бы мне огромное удовольствие. Но так не годится, Артур. Я прекрасно знаю, что вы не можете позволить себе передать мне во владение хоть сколько-нибудь вашей земли, у вас ее не так много. И по правде говоря, я хочу иметь больше шестидесяти акров[83]. Я жаден. Я не наделен вашим даром с удовлетворением принимать вещи такими, как они есть. Если мне удастся повидать Ричарда, полагаю, у меня будет с чего начать. Он должен мне кое-что.

Артур, казалось, впал в уныние, но в то же время он почувствовал и некоторое облегчение. В конце концов, выручка от мельницы составляла солидную часть всех его доходов.

– Думаю, я понял, что вы хотите сказать, – промолвил он. – Но мне очень жаль. Я был бы в восторге, если бы вы сделались моим вассалом. Однако, если вы рассчитываете на то, что Ричард заплатит вам деньги, которые должен… что ж, за обедом вчера вечером Роберт сказал сущую правду. Казна почти опустела, и я уверен, что Ричарду придется прибегнуть к крутым мерам, чтобы добыть денег.

– Его долг совсем иного рода, – заметил Дени.

Лес поредел, и, выйдя из-под сени деревьев, они очутились на склоне пологого холма, заросшего папоротником. Там паслись овцы. Чуть далее они миновали длинные, узкие полосы земли, возделанные руками держателей, а за ними довольно скоро показались хозяйственные строения, примыкавшие к замку леди Мод, окруженному частоколом.

Они нашли хозяйку в сыроварне, где она следила за работой. Она вытерла руки полотенцем, которое ей подала одна из служанок, и приветствовала гостей. По английскому обычаю она поцеловала их в щеку, и Дени, задержав ее руку в своей, промолвил:

– Во Франции, леди, целовать в уста считается более учтивым.

– Но мы ныне не во Франции, сэр, – просто ответила она. Тем не менее она не отстранилась, и он легко поцеловал ее, уловив свежий запах молока, исходивший от ее гладкой кожи.

Она велела маленькому пажу сбегать и принести вина и вафель, а сама через внутренний дворик провела их в маленький, приятно затененный сад, заросший травами и полевыми цветами, где вдоль ограды росло около дюжины яблонь. Один большой чурбан служил столом, а вокруг него располагались три простые деревянные скамьи. Все сели, и через пару минут появился паж, спешивший с салфеткой, перекинутой через руку, а с ним еще один мальчишка. Они подали охлажденное вино и обнесли всех блюдом с печеньем, а затем скрылись за самой большой яблоней, откуда потом доносился их шепот и сдавленные смешки, пока они доедали крошки.

– Мы задержались по пути, чтобы навестить архангела, – сказал Дени. – Вы его знаете?

– О да. Он мил, не правда ли? – ответила Мод.

– Я никак не могу выбросить из головы некоторые вещи, о которых он говорил. Интересно, какой ответ вы дадите на его пресловутый вопрос?

– Какой вопрос? – спросила Мод.

– Всеведущ Бог или нет, – сухо пояснил Артур. – Видите ли, Дени, я сомневаюсь, что благородному человеку подобает обременять себя рассуждениями такого рода. В конце концов, посмотрите, что сталось с бедным стариком Гавриилом. Он, между прочим, из хорошей семьи, второй сын эрла[84]. Это можно предположить хотя бы на основании того, что он до сих пор говорит на изысканном французском языке. А закончил он тем, что живет, уподобившись дикому животному, в чаще леса, и все потому, что не сумел взять в толк, что человеку благородного происхождения – неважно, рыцарь он или клирик[85] – надлежит принимать существующий порядок вещей таким, каков он есть.

– Но, кажется, он вполне доволен своей судьбой. Он выглядит вполне счастливым, – заметил Дени.

– Сейчас, в августе, все просто замечательно, – кивнул Артур. – Но вы представляете, каково ему в январе? Конечно, я слежу за тем, чтобы у него были дрова и теплый плащ зимой, но, думаю, преимущества такой жизни весьма сомнительны. В конце концов, благородному человеку следует проявлять некоторое смирение и… такт. А в таких вопросах сквозит высокомерие. Все равно что спрашивать, умеет ли всемогущий Господь предсказывать судьбу. Бог дал нам мир, и мы должны принимать его с благодарностью, а не шарить по всем углам.

Мод промолвила задумчиво:

– Но, Артур, жить в лесу, словно отшельник, – это так романтично. Именно таким образом и поступают всегда рыцари в балладах. Ланселот в красивой истории, сочиненной добрым старым Уолтером Мэпом, скрылся в лесу и жил там, когда Джиневра[86] отвергла его. Ведь он, как и Гавриил, «был дик, точно зверь, и разум покинул его». И Тристан, как говорится в новой песне Элиаса из Боррона, потерял рассудок от любви к Изольде и пустился странствовать.

– Верно, но Гавриил пустился странствовать не из-за женщины, – возразил Артур. – Пример неподходящий, Мод.

– Я думаю, что дама уловила самое существо дела, – вмешался Дени. – Если как следует поразмыслить, есть нечто героическое в том, что он совершил. Я удивлен, что это не взволновало вас, Артур.

Артур усмехнулся.

– Почему вы оба издеваетесь надо мной? Ведь то, что я имею в виду, так просто. Только мне ужасно трудно выразить это словами. Рыцарство не имеет ничего общего с такого рода героизмом – убежать из-за того, что ты не можешь ответить на глупый религиозный вопрос. Рыцарство, прежде всего, – мужество. Если ты не можешь найти ответ на подобный вопрос, необходимо смириться с этим и жить дальше. Но я считаю, что его долгом было заботиться о своем монастыре и монахах. Ему надлежало остаться там, чего бы это ему ни стоило.

Дени похлопал друга по колену.

– Таких людей, как вы, Артур, сыщется один на тысячу, – сказал он. – Ей-Богу, я восхищен вами. Вы устыдили меня и одновременно заставили испытывать гордость от того, что я перепоясан мечом.

– Прошу прощения. Разумеется, я не собирался вгонять вас в краску, – пробормотал Артур. – Как бы то ни было, давайте не будем больше об этом говорить. Есть нечто, о чем я хотел вас спросить – об известном предсказании Гавриила. Как вы полагаете, я могу каким-то образом помочь вам добиться свидания с Ричардом?

– Не знаю, – ответил Дени. – Что вы имеете в виду?

– Ну, видите ли, моим сеньором является епископ Чичестерский, и мы с ним очень близкие друзья. С тех самых пор, как умер мой отец, а я был новоиспеченным оруженосцем, епископ считал себя обязанным заботиться обо мне как бы in loc… locus… как там говорится?..

– In loco parentis?[87]

– Да, именно. Знаете, он как бы заменил мне отца. И поскольку он всегда был очень добр ко мне, и так как вполне возможно, что он поедет в Лондон по случаю коронации, я подумал, что он может замолвить за вас словечко.

– Вы очень любезны, Артур.

– Почему вы так настойчиво стремитесь встретиться с Ричардом? – спросила Мод. – Или вы предпочитаете не говорить об этом?

– Вовсе нет, – ответил Дени. – Если только история не покажется вам утомительной. – Он пригубил вино и начал свой рассказ.

– Теперь вы понимаете, – заметил он под конец, – что я нахожу за ним долг в виде некоторой услуги, даже если это будет всего лишь место трувера у него при дворе. – Он развязал шнурки своего кошелька и пошарил внутри. Нащупав кольцо, он вынул и показал его. – Во всяком случае, это красивая безделушка. Я хранил ее для того, чтобы при встрече он узнал меня. Но если все мои надежды не оправдаются, полагаю, я сумею выручить за кольцо пару марок.

Глаза Мод сияли.

– Это просто повергает в трепет, – задыхаясь от волнения, воскликнула она. – Вы спасли жизнь королю…

– Он тогда не был королем, – поправил Дени.

– …рискуя своей собственной. И вы с неподражаемой скромностью говорили о том, как Артур заставил вас устыдиться, а между тем сами всегда проявляете чудеса рыцарской доблести…

– О небеса! – взмолился Дени. – Ваши слова глубоко смущают меня. Все произошло совсем иначе. Я даже не задумывался о том, что делаю. Мне всего лишь было неприятно видеть, как человек в одиночку сражается с врагом, превосходящим его числом. Я бы сделал то же самое и для воина противной стороны, если бы Ричард и его люди окружили его.

– Мой дорогой друг, нет необходимости объяснять нам, – сказал Артур. – Исходя из всего, вами сказанного, становится совершенно ясно, что именно вы совершили и почему. И я считаю позором то, что Ричард забыл о вас. Несомненно, мы должны добиться аудиенции для вас.

– Я могу это сделать, – неожиданно объявила Мод.

Они с изумлением воззрились на нее.

– Я уверена, что сумею устроить это, – сказала она. – О, пожалуйста, не смотрите на меня так. Не удивляйтесь, мой дед, Генри Фитцлерой, был внебрачным сыном короля Генриха I[88] и уэлльской принцессы Несты. После смерти короля он утвердился в этих землях и стал вассалом Хотеривов. Уильям Хотерив – мой опекун, а одним из его самых близких друзей, впрочем, как и моего отца, является Уильям Маршал. Я знаю Маршала с детства. Боже мой! Помню, как пылко я была в него влюблена. Он был блестящим рыцарем, необыкновенно сильным и превосходил всех на турнирах и в сражениях. Когда мне было лет двенадцать и пока мой отец был еще жив, он часто приезжал в замок Хотерив в Бартоне попировать и поохотиться, и он обычно говорил: «Юная девица, если отец не найдет вам супруга, вы всегда можете рассчитывать на меня». Правда, я не видела его много лет, ибо он очень долго находился во Франции, но я убеждена, он вспомнит свои обещания исполнить все, что я ни пожелаю. И я знаю, мой сеньор Уильям Хотерив не откажет в помощи. Он довольно влиятельный человек. Что вы думаете об этом, Дени?

– Что он думает? – вскричал Артур. – Но ведь это же замечательная мысль. Уильям Маршал! Он один из самых достойных мужей королевства. Да всякий знает историю о том, как однажды Ричард держал судьбу Маршала в своих руках и пощадил его, когда тот был на стороне его врагов. Единственный, кто смог победить Ричарда в сражении! Вы сами рассказывали нам, что Ричард послал его в Лондон, чтобы именно он обо всем позаботился. Должно быть, он уже в Лондоне.

– Конечно, звучит вполне убедительно, – поджав губы, сказал Дени.

Мод бросила на него быстрый взгляд.

– На самом деле вы не хотите принять помощь от женщины, не так ли? Вы говорите так холодно.

Он вскинул голову.

– Моя дорогая леди, – сказал он, – дело совсем в ином. Я думал о том, что сказал вам вчера вечером. Вы решили, что я пошутил? Я ношу знак вашей милости на себе, на шее, под рубашкой. Настала моя очередь исполнять ваши повеления, служить вам. А вместо этого вы предлагаете мне помощь, за которую я никогда не смогу расплатиться тою же монетой.

Артур кашлянул.

– Я… м-м… прошу прощения, – пробормотал он. – Думаю, мне следует… следует взглянуть, как там мой конь. – Он поспешно встал и покинул их, не оглядываясь назад.

– Он забыл, что вы пришли пешком, – хихикнув, сказала Мод.

– Он – чистое золото, – сказал Дени. Он придвинулся ближе и взял ее за руку. – Бель-Вэзер, – нежно промолвил он.

Она отвернулась.

– Самое большее, о чем я бы вас попросила, – это позволить мне помочь вам, – прошептала она едва слышно. – Вы уже подарили мне гораздо больше, чем я заслуживаю… сочинив ту песнь в мою честь…

– Я сложу для вас сотню песен, – пообещал он, прижав к губам ее руку. – Какая песнь может быть достойна вас? Я приехал в Англию, полагая увидеть туманную землю, где никогда не светит солнце, а нашел саму колыбель солнца. Все, чему я когда-либо научился, познавая художество труверов, не в силах помочь мне теперь, ибо не существует слов, дабы воспеть совершенство самого солнца.

Он наклонился к ней совсем близко, обвив рукой ее гибкий стан. Его губы касались ее ушка.

– Согрей меня лучами своих глаз, – попросил он. Она повернула к нему лицо, их губы встретились.

– О Боже, – прошептала она, – никто никогда не говорил так со мной прежде. – И с восторгом упала в его объятия.

Как раз в самом разгаре страстного поцелуя Дени осенило, что он вполне может жениться на ней. Лорд поместья Фитцлерой, вассал Хотеривов, друг Уильяма Маршала… Раньше эта идея ему не приходила в голову, но сейчас она вдруг показалась вполне осуществимой.

Он отстранился. Она медленно открыла глаза и томно спросила:

– Что случилось?

– Ничего, моя возлюбленная, кроме моего изумления, что мне может быть уготовано такое счастье. – И он вновь принялся ее целовать, хотя и несколько рассеянно.

* * *

Дневник Дени из Куртбарба. Отрывок 3-й.

Мысль, пришедшая мне в голову, что я мог бы жениться на леди Мод, не давала мне покоя, хотя я и решительно отверг ее. Я уподобился некоему ростовщику, получившему в заклад драгоценный камень. Он то любуется им с величайшей осторожностью, то хочет с выгодой продать его, то вынимает, чтобы насладиться его красотой при свете дня, а то спешит убрать с глаз долой, дабы не впадать в искушение.

Так и я размышлял об ее прекрасных угодьях, тучных полях, сочных лугах, о большом стаде и многочисленных работниках, мысленно прикидывая, каков может быть годовой доход, включая налог на пользование лесом и водой, и насколько ее ленное владение обеспечивает рыцарю достойный образ жизни. Иначе же я никогда не смогу вздохнуть свободно. Но потом я спрашивал себя, неужели приличествует истинной любви думать о выгоде? Что за нужда труверу жениться, или как я могу обосноваться в этом дальнем сельском захолустье, будучи в Англии чужестранным подданным? Жениться? Да, но на моих условиях: когда я стану хозяином собственных земель, тогда и наступит время составить приличную и выгодную партию; такой брак был бы честным и уместным. Кроме того, избрал я леди Мод своею Бель-Вэзер, сиречь возлюбленной, а как наставляют Предписания любви: «Между мужем и женой истинной любви не бывает». Но вслед за тем меня вновь посещала мысль, как приятно было бы сделаться соседом Артура, мы бы стали неразлучны, как в стародавние времена Дамон и Пифиас, о которых сказано в Священном Писании или где-то еще. И вновь этот вопрос неотступно точил мой мозг, словно червь сердцевину цветка, и я спрашивал себя, действительно ли она – моя истинная любовь, или я еще раз обманулся? А если она не та, кого я ищу, то все прочие доводы не имеют смысла.

Но ее общество приятно, ибо она весьма красивая и любезная дама, хотя, возможно, и говорит слишком много о рыцарских подвигах и рыцарском долге. Впрочем, этот небольшой недостаток следствие того, что она забивала себе голову рыцарскими романами и, как я недавно узнал, заставляла своего секретаря едва ли не каждый вечер читать ей отрывки из книг подобного рода или читала сама, поскольку была обучена грамоте, что, честное слово, является большой редкостью для англичанки.

Так прошло около двух недель, причем я не столько предавался размышлениям, сколько участвовал в увеселениях и празднествах: мы выезжали на соколиную охоту, прогуливались среди полей, пировали и танцевали под пронзительную музыку, какую только и могли сыграть музыканты Артура или его соседей, заводили разговоры с крестьянами, работавшими на полях, – ибо именно так Артур обычно делал, по его словам, во исполнение обязанностей, возложенных на него как на их лорда, – и время от времени наносили визиты то одним знакомым, то другим. Большой компанией мы ездили в город под названием Петуорт, где семья Перси (близкие друзья леди Мод, чей сеньор, Уильям Хотерив, породнился с ними, женившись на Агнес Перси) владела прекрасным домом. Однажды Артур отвез меня и в известный монастырь ордена бенедиктинцев в Хардхеме, до которого я не добрался, сбившись с пути по дороге из Чичестера; и на стенах монастырского собора я увидел воистину дивные фрески, безыскусные, как сама жизнь, изображавшие сцены Судного дня и души грешников, которые корчились в страшных муках, повергая в трепет зрителей, а также много других восхитительных картин.

За это время я еще больше привязался к Артуру, и хотя во многом не мог с ним вполне согласиться, его здоровый дух и цельная натура внушали уважение, ибо в наши дни эти качества встречаются редко.