На следующий день оба приятеля работали в утреннюю смену, и они поехали в город на машине Джо, испытывая мучительную головную боль после вчерашней пьянки, невыспавшиеся и раздраженные жарой, которая донимала их с самого утра. Похоже, им предстояло тяжелое дежурство.

По радио передавали новости, самой горячей из которых было вчерашнее ограбление. Первое сообщение звучало так.

"Двое мужчин в форме офицеров полиции и, по всей вероятности, воспользовавшиеся машиной, принадлежащей полиции Нью-Йорка, скрылись вчера с похищенными ими ценными бумагами почти на двенадцать миллионов общей стоимостью, что считается крупнейшим ограблением в истории Уолл-стрит”.

— Уже двенадцать миллионов? Вот это здорово!

— Ерунда, — сказал Джо. — Это они хитрят для страховой компании, все так делают.

— Ты так думаешь?

— Уверен.

Том усмехнулся:

— Я скажу тебе, что мы сделаем. Не важно, сколько там, десять или двенадцать миллионов, но мы отдадим их Вигано за два миллиона, как и договорились.

Джо подмигнул, засмеялся и тут же схватился за голову. Потирая ноющий висок, он продолжал посмеиваться:

— Потому что мы — копы честные, вот и все.

— Да, честные и скромные, — улыбнувшись, сказал Том. По радио продолжали говорить об ограблении. Диктора сменил репортер, который брал интервью у комиссара полиции. Журналист спрашивал:

— Допускаете ли вы, что это действительно были офицеры полиции?

У комиссара был низкий бас и спокойная, полная достоинства манера говорить, вызывающая в воображении важную походку толстяка.

— На данный момент мы так не считаем. Не думаем, что это преступление совершено полицейскими. Разумеется, люди в полиции далеки от совершенства, но вооруженное ограбление не является типичным полицейским преступлением.

Репортер:

— Возможно ли, что они на самом деле воспользовались для бегства патрульной полицейской машиной? Комиссар:

— Вы хотите сказать, украденной? Репортер:

— Ну... украденной или позаимствованной. Комиссар:

— Это предположение сейчас изучается. Расследование еще не закончено, но до сих пор мы не получили сведений об украденных полицейских автомобилях.

Репортер:

— Или о заимствованных. Комиссар (слегка раздраженно):

— Да, или о нанятой. Репортер:

— Но эта возможность тоже проверяется?

Комиссар (медленно и веско, явно с трудом сдерживаясь):

— Сейчас проверяются все версии. Джо сказал:

— Этот умник мог бы от него отстать со своим “заимствованным” автомобилем.

— Отсюда нам ничего не грозит, — сказал Том. — Ты же знаешь, мы этот вопрос проработали, так что им нипочем не догадаться, какую машину мы использовали.

— Говоришь, отсюда ничего не грозит? — воззрился Джо на приятеля. — Ты имеешь в виду, что нам грозит что-то другое?

— Да нет, ничего нам не Грозит, — ответил Том. — Просто ты говорил о машине, вот и все. Я сказал, что через машину им до нас не добраться.

— Это я и без тебя знал. — Джо щурился на сверкающий под солнцем поток автомобилей впереди. — Нужно было надеть солнечные очки.

Том взглянул на приятеля:

— Да мы и так в очках!

— Что?! — Джо коснулся лица и нащупал на носу очки. — Господи, но до чего же ярко светит солнце! — Он опустил очки на переносицу, посмотрел на слепящий свет и снова водрузил их на место. — Нужно было надеть две пары.

— Тише! — сказал Том. — Они продолжают говорить об этом. Новый репортер расспрашивал инспектора из центрального округа, который занимался данным расследованием.

Репортер:

— У вас уже появились какие-либо версии или ниточки? Газетчики постоянно задают этот вопрос, на который нельзя отвечать, пока идет расследование, о чем они прекрасно знают, и все равно спрашивают, и человек вынужден как-то выходить из положения. Инспектор:

— На данный момент нам удалось только установить, что это дело похоже на ограбление, совершенное сотрудниками конторы. Они отлично знали, что брать: оборотные документы — это те же деньги.

Репортер:

— Они взяли только бумаги на предъявителя, не так ли?

Инспектор:

— Именно так. Грабители выразились совершенно определенно, объясняя задание девушке, которую послали в хранилище. Они хотели получить только ценные бумаги на предъявителя, каждая не меньше чем на двадцать тысяч, и не больше чем на сто тысяч.

Репортер:

— И именно эти бумаги девушка передала им?

Инспектор:

— Совершенно точно. На общую сумму около двенадцати миллионов долларов. Репортер:

— А что вы скажете о том, что грабители были в полицейской форме? Инспектор:

— Я считаю, что это было сделано в целях маскировки. Репортер:

— То есть вы убеждены, что грабители не имеют отношения к полиции?

Инспектор:

— Абсолютно убежден.

— Чем дальше, тем хуже, — пробурчал Джо. — Нам повезет, если они не устроят опознание всех полицейских города, чтобы Истпул посмотрел на каждого из нас.

— Не дай Бог! — отозвался Том.

— Если они решат это сделать, то надеюсь, что прямо сегодня утром. Сейчас я сам себя не узнаю, — сказал Джо.

— Вчера мы с тобой уж слишком надрались. Больше так нельзя.

— Уж во всяком случае, перед работой.

— Нет, ни в каком случае. А то ты и так растолстел. Джо искоса посмотрел на приятеля, затем снова перевел взгляд на дорогу:

— На себя посмотри!

У Тома не хватило сил обидеться.

— Так или иначе, через год нам уже больше никогда не придется таскаться на работу. Представляешь, никогда!

— Вот об этом я хочу поговорить с тобой, — сказал Джо.

— О чем это?

— Насчет того, сколько нам еще здесь болтаться.

— Снова начинаешь? — вскинулся Том. Хотя голова у него так и раскалывалась от боли, Джо напористо заявил:

— Год — слишком долго! За это время черт знает что может случиться. Можешь поступать как хочешь, а я кладу на это дело шесть месяцев.

— Мы же договорились...

— А ты подай на меня в суд! — сказал Джо и уставился на шоссе.

Том с закипающей злостью смотрел на друга. Но затем вдруг она бесследно исчезла, уступив место крайней усталости. Отвернувшись в сторону, он пожал плечами и равнодушно сказал:

— Делай как хочешь, мне все равно.

Несколько минут они молчали. Потом Джо заметил:

— Кроме того, нам еще нужно подумать о Вигано. Том продолжал смотреть в боковое окно. Идея насчет шести месяцев его не бесила, в глубине души он согласился с ней, хотя ни за что не признался бы в этом. Но проблема с Вигано была отдельной, большой проблемой.

— Да, верно, — сказал он.

— Мы хотели ему позвонить, — напомнил Джо. — Ты сам позвонишь, да? Ты же с ним знаком.

— Да, конечно. Он ведь со мной обо всем договаривался, как ему звонить, и все такое.

— И когда ты это сделаешь? Сегодня днем?

— Нет, только не сегодня, -” сказал Том. — Сегодня не такой день, неподходящий.

— Почему?

— Ну, прежде всего, у меня так трещит голова, что я просто не в состоянии думать. А во-вторых, нам нужно пропустить пару дней, может, неделю. Пусть все немного успокоятся после ограбления, прежде чем мы еще что-то провернем.

Джо пожал плечами:

— Не понимаю.

— Слушай, — сказал Том, — к чему спешить? — Он снова начал раздражаться, отчего голова у него еще больше заболела, что, в свою очередь, еще больше сердило его. — Мы же собираемся торчать здесь полгода, так что не так уж важно, когда я позвоню Вигано.

— О'кей, — уступил Джо. — Поступай так, как считаешь нужным.

— У нас нет причин нестись к нему как сумасшедшим. Он подождет.

— Мне-то что, — сказал Джо.

— Просто предоставь мне действовать по моему усмотрению.

— Я так и сделаю. А ты забудь, что я тут наговорил.

— Хорошо, — тяжело дыша, отозвался Том.

— Вот и договорились.

ВИГАНО

Вигано медленно переворачивал страницы толстого альбома. Он сидел за большим столом в своей библиотеке, листая страницы, подолгу вглядываясь в лица. Марти был рядом, просматривая второй альбом. Остальные альбомы, лежащие на соседнем столе, изучались каждым человеком Вигано, кто видел парня, явившегося сюда месяц назад и спросившего у босса, что он должен украсть, чтобы тот заплатил ему два миллиона долларов.

Посыльный, который привез сюда эти альбомы из Нью-Йорка, сидел в машине перед парадным подъездом. Достать их на ночь стоило огромных денег, и посыльный должен был вернуть их назад не позднее шести часов утра. Альбомы содержали фотографии всех полицейских Нью-Йорка, работающих в патрульных машинах.

Днем эти же альбомы тщательно изучались всеми сотрудниками и охранниками ограбленной финансовой конторы. Согласно полученным Вигано сведениям, до сих пор никому еще не удалось опознать по ним грабителей.

У самого Вигано тоже ничего не получалось. Через какое-то время все эти брови, носы, прически начинали сливаться. Вигано устал, у него резало глаза, он злился и готов был зашвырнуть альбомы куда-нибудь подальше.

Если бы только Марти в ту ночь не потерял следа этого прохвоста! Потом им стало ясно, как все было организовано: коп, стоявший на верху лестницы на Пенн-Стейшн, наверняка являлся компаньоном первого парня, но тогда Марти не имел возможности догадаться об этом. Он не присутствовал при разговоре Вигано с неизвестным и не мог знать, что человек, за которым Марти следил, — полицейский и что тот упомянул о своем партнере. Только позже, когда, собравшись здесь, они сопоставили все факты, стало легко понять, как ловко их провели.

Дело было сделано просто и умно, как и само ограбление. Являлись эти парни на самом деле полицейскими или нет, но они проявили себя ловкими и изворотливыми ребятами.

Но все-таки были ли они копами? Эта мысль больше всего бесила Вигано, когда он мучился, просматривая альбомы. Тот парень со своим партнером оделись полицейскими, чтобы совершить ограбление; так не было ли его заявление, что он — полицейский, такой же маскировкой?

Все лица в альбоме казались похожими друг на друга. Вигано уже понимал, что фотографии ничего ему не дадут, но считал необходимым использовать каждый шанс. Он просмотрит эти проклятые альбомы, каждый, один за другим. И то же сделают Марти и все остальные его люди.

Вигано решил во что бы то ни стало найти тех парней. Безразлично, копы они или нет.

ТОМ

Иногда во время ночной смены мы с Эдом выходим из участка и объезжаем свой округ на “форде”; это лучше, чем просто сидеть в дежурке детективного отдела и ждать вызовов. Самое большое количество уличных преступлений падает на ночную смену, и иногда такие рейды приносят пользу: когда поступает сигнал тревоги, зачастую мы оказываемся недалеко от места происшествия и можем скорее туда добраться, получив указания от диспетчера, чем если бы сами приняли вызов, сидя в участке.

Как раз этим мы с Эдом и занимались в ту ночь, где-то около часа. После ограбления прошла почти неделя. Мы с Джо больше не говорили о будущих миллионах, и я еще не звонил Вигано. Я не мог понять, почему я этого не делаю, наверное, просто еще не дозрел.

Ограбление оставалось горячей новостью всего три-четыре дня. Его связывали с налетами на универсамы в Детройте, происшедшими пару лет назад, в которых тоже участвовали парни в полицейской форме, но, кажется, это было единственной ниточкой у следователей. По крупным универсамам ходила памятная записка, в которой всех служащих просили еще раз подумать о дне ограбления и попытаться вспомнить — может, они заметили что-нибудь необычное в связи с какой-нибудь патрульной машиной или в отношении какого-нибудь полицейского. Такой прием очень походил на расследование внутри полицейского департамента, что показалось слишком для Ассоциации добровольных благотворителей в пользу патрульной службы. Ассоциация, которая, кстати говоря, крайне редко жертвовала приличные деньги, подняла такой вой по поводу памятки и ее скрытого смысла — мол, в ограбление пытаются замешать полицейских, — что сам комиссар полиции вынужден был созвать пресс-конференцию, где публично извинился и назвал записку “неверно сформулированной”. Можно сказать, что это стало последней вспышкой интереса к преступлению на Уолл-стрит, потому что последние два-три дня о нем вообще не говорили по телевизору.

Нам начинало казаться, что мы не допустили ни одного промаха ни в планировании, ни в осуществлении операции. Теперь оставалось не совершить какого-нибудь типичного прокола после совершения преступления, особенно после получения денег.

Например, напиться на публике и разболтать, какими ловкими мы оказались. Или спрятать добычу в таком месте, где ее сможет обнаружить случайный человек; или начать сразу с шиком тратить огромные деньжищи; или бросить работу и начать вести совершенно иной образ жизни. Мы знали об этих ошибках, видели их с другой стороны. До сих пор, как нам казалось, мы вели себя правильно.

Еще до ограбления я думал, что после него будет очень трудно снова вернуться к работе и погрузиться в это изматывающее однообразие, сознавая, что где-то лежит припрятанный миллион. Но выяснилось, что моя работа нравится мне, как никогда. Ограбление оказалось чем-то вроде отпуска. Правда, я еще не получил от Вигано деньги, но я был уверен, что сделаю это, и не беспокоился. За исключением того похмельного утра, я по-настоящему радовался каждому дню, когда мне предстояло ехать на работу. Отчасти, думаю, из-за нашего ограбления, потому что оно стало таким мощным прорывом в повседневной, рутинной жизни, что придало ей новую свежесть.

Но кроме того, впервые за всю жизнь я мог ожидать конца этой рутины. Разумеется, не такого конца, как смерть или уход на пенсию, ни одна из подобных перспектив меня не обрадовала бы. Нет, теперь рутина должна была закончиться, когда я еще достаточно молод и богат, чтобы наслаждаться жизнью. Честно говоря, такого богатства я и не ожидал, даже не мечтал о нем.

Так с чего бы мне не радоваться, если через полгода работы я получу зарплату в миллион долларов?

Кроме того, было еще одно обстоятельство. Хотите верьте, хотите нет, но погода оказывает определенное воздействие на уровень преступности. Если на улице слишком холодно или слишком жарко, слишком дождливо или идет слишком обильный снегопад, преступлений совершается гораздо меньше: потенциальные нарушители закона предпочитают оставаться дома и смотреть телевизор. Последнюю неделю стояла очень жаркая погода, и наши рейды проходили тихо и мирно. Я сумел заняться запущенной отчетностью, немного расслабился и успокоился. Даже если бы мне не светил миллион долларов, я все равно не возражал бы против работы в эту последнюю неделю.

И вдруг это состояние умиротворенности и благоденствия внезапно изменилось. И сделало это совершенно незначительное и глупое происшествие. Я так до конца и не понял, почему оно вызвало во мне такие серьезные изменения.

Это произошло той ночью, когда мы с Эдом совершали рейд на нашем “форде”. Примерно час-полтора все было спокойно, а потом нам сообщили, что в Центральном парке на кого-то напали. Мы как раз были недалеко от парка, и Эд, сидевший за рулем, спросил:

— Ну что, двинем туда?

Вызов был адресован не нам, хотя мы слышали его по рации.

— Конечно, — сказал я. — Давай посмотрим, что там происходит.

— Отлично, — отозвался он.