Полицейские и воры

Пол сказал:

— Ты слишком быстро его подрезал.

— А он мог бы и порезче затормозить, — проворчал я.

Я посмотрел на Пола, ожидая, не скажет ли он еще что-нибудь, но тот только пожал плечами, мол, мне все равно, это не мое дело — что так и есть. Тогда я вылез из машины и пошел поговорить с водителем “кади”.

Он выглядел лет на сорок, глаза у него были выпученными, как при щитовидке, одет в деловой костюм и белую сорочку с галстуком. Когда я к нему приблизился, водитель нажал на кнопку, и оконце мягко опустилось.

Я попросил его предъявить права и регистрационное удостоверение и долго стоял, изучая их, в ожидании, когда он затеет разговор. Его звали Дэниэл Моссман, и он нанял эту машину в одной компании, что находится в Тарритауне. И ему не о чем было говорить. Я сказал:

— Вам известно, какой должна быть предельная скорость на этом отрезке пути, Дэниэл?

— Пятьдесят, — спокойно сказал он.

— А какую я засек у вас, Дэн?

— Думаю, я делал что-то около пятидесяти пяти. Он говорил абсолютно безразлично, и на его лице не отразилось ни малейшего беспокойства, водитель просто смотрел на меня своими выпуклыми, как у рыбы, водянистыми глазами. Я спросил:

— Чем вы зарабатываете на жизнь, Дэн?

— Я поверенный, — сказал он.

Поверенный, фу-ты ну-ты. Он даже не мог сказать просто “адвокат”. Я еще больше вспылил. Вернулся к патрульной машине и уселся за руль, держа в руках документы Моссмана.

Пол взглянул на меня и пошевелил пальцами:

— Получил что-нибудь? Я покачал головой:

— Нет. Я всучил этому ублюдку квитанцию.

Глава 2

Том и Джо пригласили на барбекю нескольких друзей, живущих по соседству. Гриль установили на заднем дворике у Тома, там же должна была состояться и сама вечеринка. Том и Джо взяли на себя закупку продуктов и вина, а их жены готовили салаты и десерт, а также накрывали на стол. Накануне прошел мощный летний ливень, разогнав наконец изнурительную жару, но уже к утру лужайка почти полностью высохла. К тому же заметно понизилась влажность и температура упала градусов на десять. Словом, отличная погода для вечеринки.

Были приглашены четыре супружеские пары с детьми, все из одного и того же квартала. Никто из взрослых в полиции не служил, и только один из них работал в городе. Том и Джо в основном любили соседей за то, что в их обществе они могли на время забыть о своей профессии.

Перед началом вечеринки друзья расставили на лужайке все кухонные табуретки и раскладные стулья, а на журнальном столике поближе к грилю устроили бар. Они заставили его бутылками с водкой, джином и виски и множеством пластиковых бутылей с напитками для детей. Вместо скатерти, Мэри постелила на столик большую бумажную салфетку с цветочным узором, и получилось очень красиво и нарядно.

Перед обедом Том и Джо поочередно менялись ролями: пока один угощал гостей напитками у бара, другой развлекал их на лужайке в качестве хозяина. Но официально шеф-поваром считался Том, что было видно по его большому переднику, поэтому, когда он занялся жаркой цыплят и гамбургеров на открытом огне, Джо пришлось полностью заниматься баром. Затем, когда все поели, Том снова превратился в бармена, а Джо находился у него на подхвате, бегая то в свою кухню, то в кухню Тома, чтобы принести новую порцию льда. Хорошо, что они могли пользоваться сразу двумя холодильниками, потому что один не справился бы с намораживанием льда, ведь гостей набралось человек двадцать, и все налегали на охлажденные напитки, а уж дети по большей части просто расплескивали их.

Вечеринка получилась удачной, как почти все сборища такого рода. Гости и хозяева чувствовали себя непринужденно и весело, никто не затевал ссоры или драки, и даже никто не напился, что было довольно необычным явлением. Жители их квартала — конечно, речь идет о мужчинах — имели склонность, чуть выпив, подраться, и, как правило, после летних вечеринок те, кто мог еще стоять на ногах, разводили остальных по домам. Но в этот раз все шло благопристойно, может, потому, что сезон только начался и общество еще не пустилось во все тяжкие. А может, просто потому, что после тяжелой, изматывающей жары наконец установилась нормальная погода; всем было настолько хорошо и приятно, что никому не хотелось портить такой чудесный день пьянкой.

Дело шло к вечеру, когда Джо в очередной раз подошел к бару и спросил у друга:

— Ну как у вас тут со льдом?

— Опять заканчивается, притащи еще, ладно?

— Сказано — сделано, — ответил Джо, направился в свою кухню и вернулся с кувшином полным кусочков льда в форме полумесяца. Лавируя между гостями, он пробирался с кувшином, к бару, где в одиночестве хозяйничал Том, так и не снявший с себя поварской передник. Джо поставил кувшин на столик:

— Пожалуйста, шеф!

Том пересыпал кусочки льда в ведерко и начал их дробить. Джо оглядел грязные стаканы, столпившиеся на столике, и спросил:

— Черт, куда же я дел свой стакан?

— Я приготовлю тебе новый.

— Спасибо.

Джо пил виски с содовой. Том считал, что для жаркой погоды это не очень подходящий напиток, но не стал выговаривать приятелю; Джо пил виски круглый год, так чего ради портить ему настроение?

Том начал готовить выпивку для Джо, а тот повернулся посмотреть на беззаботных гостей, разбредшихся по лужайке, постепенно погружающейся в вечерний сумрак.

Мужчины вели степенный мужской разговор, женщины оживленно болтали друг с другом, а вокруг них бегала возбужденная детвора, оглашая воздух звонкими вскриками. Джо подумалось, что из всех присутствующих женщин единственная, с которой он с удовольствием поигрался бы, — это Мэри, жена Тома. Но тут она повернулась, и он понял, что в сумерках ошибся и любовался Грейс, собственной женой. Джо усмехнулся, покачал головой и чуть было не сообщил Тому о своей оплошности, но вовремя сообразил, что это будет лишним.

Он снова осмотрелся и увидел, как Мэри направляется к дому. Немудрено спутать ее с женой: обе женщины — в слаксах и легких вязаных свитерах, только у Мэри он был розовый, а у Грейс — белый. Кроме того, по случаю предстоящей вечеринки утром они посетили парикмахерскую и вернулись с одинаковыми стрижками, напоминающими шлемы каких-то инопланетянок, что очень меняло их облик. Впрочем, эти женщины способны еще и не такое выкинуть.

— Джо! — позвал Том. Джо обернулся:

— Да?

— Ты помнишь, о чем... Вот, возьми. — Том протянул ему стакан с виски.

— Спасибо.

— Помнишь, что ты мне рассказывал на днях про винный магазин?

Джо отпил виски и усмехнулся:

— Еще бы мне не помнить!

Том колебался, покусывая нижнюю губу, и беспокойно поглядывал на гостей, скучившихся в другом конце лужайки.

Наконец он быстро, словно решившись прыгнуть в воду, спросил:

— Ты сделал это снова? Джо недоуменно нахмурился:

— Нет. А почему ты спрашиваешь?

— Но ты об этом думал?

Пожав плечами, Джо отвел взгляд:

— Ну, может, и думал пару раз. Только не хочу насиловать свое везение. Том кивнул:

— Ага, я тоже об этом думал.

Тут подошел один из гостей, на некоторое время прервав их разговор. Его звали Джордж Хендрикс, он управлял супермаркетами в пяти городках. Джордж был навеселе, но так, не очень. Он подошел к бару с расслабленной улыбкой и сказал:

— Пора мне снова пропустить стаканчик.

— Ах ты, старый насос, — отозвался Том и взял у него пустой стакан.

— Точно, ты чертовски прав, — ухмыльнулся Джордж. Коренастый и рыхлый, с приличным животом, он постоянно хвастался своей сексуальной потенцией. Теперь он поинтересовался, преимущественно обращаясь к Джо, так как Том занимался его выпивкой:

— А вы оба так и работаете в городе, да? Джо кивнул.

— А я нет, — сказал Джордж. — Я навсегда вышел из этих черепашьих бегов.

Еще несколько лет назад он работал управляющим в Файнесте, что находился в Квинсе.

Пьяные всегда действовали Джо на нервы, даже когда он не был на дежурстве. Он смерил Джорджа скептическим взглядом и, сдерживая раздражение, спросил:

— А здесь что — другое дело?

— Черт, конечно! А то ты не знаешь, сам-то ведь тоже переехал сюда.

— Да, Грейс с ребятами теперь сидит здесь, — сказал Джо, — а я по-прежнему езжу в город.

Том передал Джорджу новую порцию выпивки:

— Держи, приятель.

— Спасибо.

Джордж принял стакан, но пить не стал, слишком увлеченный разговором с Джо.

— Не понимаю вас, ребята, как вы это выносите. Город просто кишит мошенниками, которые так и норовят содрать с нас доллар-другой.

Джо молча пожал плечами, а Том сказал:

— Так уж устроен мир, Джордж.

— Но только не здесь, — объявил тот тоном, не допускающим возражений.

— Здесь все то же самое, — возразил Том, — как и в любом другом месте. Всюду одно и то же.

— Ну, ребята! — Джордж сокрушенно покрутил головой. — Вы думаете, что во всем мире только и есть что воры да мошенники. Это потому, что вы все время проводите в городе, вот вам так и кажется. — Он с намеком потер пальцами, многозначительно усмехнувшись. — Все время понемногу имеете с этим дело!

Джо, который опять отвернулся и смотрел на женщин, безуспешно пытаясь пробудить у себя интерес к тощей супруге Джорджа, повернул голову и бесстрастно посмотрел на него:

— Ты так думаешь?

— Уверен на все сто процентов, — засмеялся Джордж. — Уж я-то знаю, что за копы в Нью-Йорке.

— Люди везде одинаковые, — спокойно сказал Том. Его не задело замечание Джорджа, потому что он давно перестал болезненно реагировать на попытки запятнать честь мундира полицейских. — А ты думаешь, ребята, что работают здесь, могут прожить только на свою зарплату?

Джордж снова рассмеялся и ткнул стаканом в сторону Тома:

— Теперь ты понимаешь, что я имел в виду? Город вас развращает, и вы в каждом видите мошенника. Не сдержавшись, Джо со злостью сказал:

— Вот ты, Джордж, каждый вечер приносишь домой полную сумку продуктов. Ты же не покупаешь их за счет скидки для служащего, а просто набиваешь сумку и выносишь ее из магазина.

Джордж побагровел, и сразу стало видно, что он все-таки здорово пьян.

— Я за них работаю, за эти продукты! — заревел он так громко, что его могли услышать в другом конце двора. — Если бы руководство платило человеку приличную зарплату...

— Ты делал бы то же самое, — закончил за него Джо. Том примирительно сказал:

— Ну, не обязательно, Джо. — Как настоящий хозяин вечеринки, он не хотел допускать ссоры. — Все мы понемногу ловчим, хотя предпочли бы обойтись без этого. Ведь никто из нас, ни ты, Джо, ни Джордж, ни я сам, не хотим, чтобы наши жены работали. И что нам тогда остается делать?

Вероятно смущенный своей вспышкой, Джордж сделал неловкую попытку перевести все в шутку:

— Только заложить дом.

Миролюбиво усмехаясь. Том продолжал:

— Насколько я понимаю, проблема очень простая. В стране невероятно много денег, но и людей страшное количество. Потому-то денег на всех не хватает. Вот человек и делает единственное, что ему остается: он их ворует, чтобы устранить это вопиющее несоответствие.

Джо кинул на Тома предостерегающий взгляд, но тот не думал сейчас об ограблении винного магазина, во всяком случае, он не заметил его взгляда.

Джордж, все еще желая загладить свою выходку, сказал:

— Ладно, чего там, я с тобой полностью согласен. Вам тоже приходится как-то выворачиваться, и вы берете понемногу то здесь, то там. Вроде как я с продуктами. — Затем ухмыльнулся и снова тяжеловесно пошутил:

— А вы, ребята, там, где подвернется.

— Не смейся, — сказал Джо. Он был очень серьезен. — В нашем положении мы можем взять все, что пожелаем. Просто мы сдерживаем себя.

Джордж рассмеялся, а Том задумчиво посмотрел на друга. Но Джо мечтательно изучал Джорджа, думая о том, с каким бы удовольствием он при случае штрафанул бы его.

ТОМ

Если ты за кем-то долго охотился и тебе нужно захватить его в забегаловке, где у него наверняка полно друзей, следует действовать стремительно и решительно. В кофейне на Макдугал-стрит в Гринвич-Виллидж всегда толклись любители попить кофейку, и в час ночи с субботы на воскресенье она тоже не пустовала: там собрались студенты, туристы, местные жители, хиппи, то есть основные группы населения, которые не питают ни малейшей симпатии к нам, копам.

Эд сторожил снаружи, на тротуаре. Если дело пойдет туго, я могу спровоцировать Лэмбита бежать, а там он попадет прямо Эду в руки.

Лэмбит сидел за столом справа, как и сказал осведомитель, еще с четырьмя посетителями: двумя мужчинами и двумя женщинами. Зажав в кулаке скомканный носовой платок, он все время водил им под носом. Или простудился, или был под кайфом — рано, или поздно продавцы наркотиков начинают бесплатно прикладываться к тому, что сами и продают.

Я остановился у него за стулом и слегка наклонился к нему:

— Лэмбит!

Он обернулся и посмотрел на меня, и я увидел, что глаза у него влажные и все в красных прожилках. Это могло быть результатом простуды или дозы героина.

— Да? — спокойно отозвался он.

Что бы там киношники ни показывали в своих фильмах, люди не всегда способны распознать полицейского в детективе, одетом в штатское.

— Полиция, — сообщил я ему тихо, чтобы слышал он один. — Пойдем со мной.

Он небрежно усмехнулся.

— И не подумаю, парень, — сказал он и снова повернулся к своим друзьям.

На нем была куртка из оленьей кожи с бахромой. Я схватил его за плечи и сдернул куртку с рукавов назад, так что он оказался как бы в смирительной рубашке, и в то же мгновение я оторвал Лэмбита от земли и ногой выбил из-под него стул.

Если бы он свалился на пол, я бы потащил его за собой, как куль. Хотя, может, и не успел бы добраться до выхода, поскольку некоторые любители вмешиваться не в свое дело могли бы испортить мне работу. Но он тут же встал на ноги, обретя равновесие. Тогда я развернул его лицом к дверям и стремительно потащил к выходу.

Он взвыл и попытался завалиться на бок, но я крепко держал его и заставлял двигаться. Дверь была закрыта, но я легко распахнул ее головой Лэмбита. Мы промчались через все помещение так быстро, что у завсегдатаев не нашлось времени как-то среагировать.

Лэмбит все еще сопротивлялся, когда мы с ним вылетели на улицу. Эд стоял на месте, а наш “форд” был припаркован как раз перед входом. Я не стал медлить — проскочил по тротуару и распластал Лэмбита по борту машины. Мне нужно было выбить из него дух, сломить сопротивление наркодельца. Подтянув его к себе, я еще раз всем телом шмякнул Лэмбита о корпус автомобиля: он осел и наконец перестал вырываться.

Эд с наручниками был тут как тут. Я отпустил куртку и задрал вверх заведенные назад руки Лэмбита так, что тот наклонился к багажнику. Эд щелкнул наручниками, запирая их, и открыл заднюю дверцу “форда”. Я старался перевести Лэмбита в стоячее положение, чтобы затолкать его в машину, когда кто-то похлопал меня по плечу и женский голос произнес:

— Офицер!

Я оглянулся и увидел женщину средних лет в цветастом платье и с соломенной хозяйственной сумкой. Видно было, что она возмущена, но старается говорить спокойно и убедительно:

— Офицер, вы совершенно уверены, что при аресте необходимо применять вот такие жестокие меры?

Черт, в любую секунду из кафе могли выскочить приятели Лэмбита!

— Не знаю, леди, — сказал я. — Видно, так уж приходится. Потом отвернулся от нее, подтолкнул Лэмбита в машину и забрался внутрь вслед за ним. Эд захлопнул за мной дверцу, прыгнул за руль и рванул с места в ту минуту, когда дверь кафе распахнулась и оттуда на тротуар высыпала возбужденная толпа.

Лэмбит съежился в углу, как побитая собака. Я помог ему принять сидячее положение. Глаза у него были мутные, и он бормотал что-то неразборчивое.

— Том! — позвал меня Эд.

— Да?

— Похоже, ты получишь еще одну жалобу.

Я взглянул на него — он посматривал в зеркало заднего обзора.

— В самом деле? — спросил я.

— Ага, она записывает наш номер.

— А я скажу, что это был ты.

Эд усмехнулся, свернул с улицы на шоссе, и мы покатили в участок.

Квартала через два Лэмбит вдруг ясно сказал:

— Парень, у меня руки болят.

Я посмотрел на его лицо. Он уже полностью пришел в себя. От простуды так быстро не оправишься.

— А ты бы не тыкал в них иглой, приятель.

— Я говорю, из-за этих наручников, — объяснил он. — Вы меня чуть не наизнанку вывернули.

— Что ж, извини.

— Может, снимете их?

— Когда будем на месте.

— А если я дам честное слово, что не попытаюсь... Я засмеялся:

— Об этом и не думай.

Он изучающе посмотрел на меня, а потом сказал с грустной улыбкой:

— Видно, здесь ни у кого уже совести нет, верно?

— Не знаю, — сказал я. — Во всяком случае, когда в последний раз осматривался, я ее не видел.

Он немного поерзал и наконец, видно, нашел более удобное положение, потому что затих, вздохнул и стал глядеть в окно.

Я тоже уселся поудобнее, но не расслаблялся. Мы ехали без сирены и мигалок, на ничем не примечательном зеленом “форде”, так что нам приходилось двигаться в общем потоке машин. Когда нет особых причин устраивать шум, лучше этого не делать. Но в результате мы были вынуждены время от времени останавливаться перед светофорами и попадать в поток очень медленного движения. Я не хотел, чтобы Лэмбит вдруг выскочил из машины и бросился бежать в наручниках Эда: дверь была заперта, Лэмбит казался угомонившимся, но все равно я не спускал с него глаз.

Спустя некоторое время, которое он провел наблюдая за внешним миром через окно машины, Лэмбит вздохнул и, посмотрев на меня, сказал:

— Знаешь, парень, я готов покинуть этот город.

Я снова рассмеялся.

— У тебя будет возможность удовлетворить свое желание, — утешил я его. — Возможно, пройдет лет десять, прежде чем ты снова увидишь Нью-Йорк.

Он кивнул, усмехаясь про себя. Наркодилер уже выглядел не таким смурным, больше похожим на человека, чем в кафе.

— Понял, — сказал он, устремив на меня серьезный, задумчивый взгляд. — Скажи мне кое-что, парень, скажи мне свое мнение по вопросу, который очень меня занимает.

— Если смогу.

— Как ты считаешь: какое наказание более серьезное — быть высланным из этого города или оставаться в нем жить?

— Это ты мне скажи: почему ты сам-то торчал в нем, пока не попал в переплет? Он пожал плечами:

— А ты, парень? Почему ты здесь живешь?

— Я не занимаюсь грязными делишками.

— Да занимаешься, чего там, — усмехнулся он. — Ты продаешь свою силу, как я — наркотики.

С тех пор как употребление наркотиков стали связывать с культурным прогрессом, среди наркодилеров начали попадаться такие умники, что куда там нам!

— Думай что хочешь, — сказал я, не желая с ним спорить, и отвернулся к своему окну.

— Эх, парень, — произнес он. — Никто не начинает свою жизнь с преступлений. Все мы начинаем жизнь детьми, чистыми и невинными детьми.

Я снова взглянул на него.

— Как-то раз, — сказал я, — один парень, здорово похожий на тебя и такой же разговорчивый, показал мне фотографию своей любимой мамочки, и, пока я ее рассматривал, он вцепился мне в кобуру и попытался выхватить мой пистолет.

Он довольно ухмыльнулся.

— Знаешь, парень, продолжай жить в этом городе, — сказал Лэмбит. — Похоже, он прямо для тебя создан.

ТОМ

Наконец мы выволокли женщину на лестницу и стали спускаться, держа ее под руки. Из длинного пореза на правой руке негритянки текла кровь; кровь была у нее и на лице, и на одежде, но, мне кажется, она не совсем это сознавала. Но, когда мы вышли из парадного и женщина увидела стоящих на тротуаре и глазеющих на нее людей, у нее словно открылся клапан. Она стала визжать, вырываться и брыкаться, и мы едва удерживали ее. К тому же кровь, покрывавшая тело женщины, делала его довольно скользким.

Ситуация мне чертовски не нравилась. Двое белых полицейских волокут окровавленную черную женщину мимо целой толпы гарлемских негров. Все мне здесь не нравилось, и, судя по напряженному лицу Пола, он тоже не был в восторге от нашего положения.

Женщина непрерывно вопила:

— Отпустите меня! Пустите! Он первый на меня напал, это он первый порезал меня! Пустите! У меня есть право защищаться! Я знаю свои права! Пустите!

И тут сквозь ее вопли я расслышал звук приближающейся сирены. Это была машина “Скорой помощи”, и я обрадовался, увидев ее. Она затормозила у тротуара.

Толпа подалась назад, освободив для нас довольно большое пространство, чтобы пропустить медиков. Я мечтал только об одном — чтобы все это поскорее закончилось и мы могли убраться отсюда. Женщина извивалась черным, скользким от крови угрем и не переставала визжать, так что уши закладывало.

Из фургона с высокой крышей выпрыгнули четверо дежурных в белых халатах, подбежали к нам и схватили негритянку. Один из них сказал:

— Порядок, мы ее держим.

— Явились — не запылились, — язвительно рявкнул я. Я понимал, что они старались приехать как можно скорее, но ситуация была пугающей, а когда я боюсь, то прямо психую и ругаюсь на чем свет стоит.

Они не обратили на мой тон внимания, и правильно. Один из них сказал женщине:

— Пойдем, дорогая, давай перевяжем нашу бедную лапку.

Их белые халаты вызвали в мозгу женщины какую-то ассоциацию, потому что она начала кричать:

— Я хочу своего доктора! Отвезите меня к моему доктору! Четверо здоровых ребят с огромным трудом тащили женщину к машине, так же мучаясь с ней, как только что довелось нам, и тут подкатила вторая карета “Скорой помощи”. Она приткнулась к тротуару сзади первой, из нее вылезли двое парней, тоже в белом, и спросили:

— Где покойник?

Я так запыхался, что едва дышал и не мог говорить, а Пол сказал:

— Третий этаж направо. На кухне. Она практически рассекла его на части.

Из второй машины выбрались еще двое со свернутыми носилками. Вчетвером они поднялись по лестнице и скрылись в парадном. Тем временем первая четверка дежурных все еще затаскивала женщину в свою машину. Вся эта возня и мелькающие красные огни на крыше “скорой помощи” удерживали толпу от вмешательства, люди оставались просто зрителями.

Слава Богу, наше с Полом дело на том закончилось. И хотя смена продолжалась и в участок еще будут поступать вызовы, но уж эта сумасшедшая возня для нас через несколько минут останется позади.

Я заметил, возбуждение помогает справиться с тяжелой работой. Во всяком случае, так было со мной с самого начала моей службы в полиции, когда я впервые столкнулся со страшным случаем. Тогда на авеню Центрального парка такси сбило десятилетнего мальчика. Когда мы приехали, он был еще жив, этот несчастный ребенок, но выглядел парнишка так, что вы бы предпочли, чтобы он уже умер. Но благодаря возбуждению, необходимости срочно предпринимать установленные инструкцией действия, благодаря шуму и присутствию еще нескольких копов и врачей с санитарами я вынес всю эту сцену и держался до тех пор, пока мы с моим первым напарником, старым полицейским Джерри, не уехали оттуда. По дороге я попросил его остановить машину, выскочил наружу, и меня тут же вырвало.

Так оно все и шло без изменений с тех самых пор и до настоящего момента. Больше меня ни разу не рвало, но наплыв эмоций бывал таким же сильным: во время напряженных, безобразных или жестоких случаев меня поддерживало возбуждение, но потом неизменно приходило болезненное, тошнотное состояние разрядки.

Наша патрульная машина так и стояла поперек улицы, как мы ее бросили, с выключенным мотором и работающей мигалкой на крыше. Мы направились к ней сквозь толпу, не отвечая на вопросы зевак и не обращая внимания на то, что происходило за нашей спиной. Забравшись в тачку, мы постояли минутку, не двигаясь и не разговаривая. Не знаю, куда смотрел Пол, а я невидяще уставился на потолок машины.

Снова завыла сирена. Я оглянулся — это отъезжала первая “скорая помощь”, она доставит женщину в Бельвью. Я повернулся взглянуть на Пола, он был весь в капельках крови, словно в коревой сыпи.

— Ты весь испачкался в крови, — сказал я.

— Ты тоже.

Я посмотрел на себя. Когда мы спускались с третьего этажа, я поддерживал раненую руку женщины, и у меня на одежде крови оказалось еще больше, чем на рубашке Пола. Обнаженные по локоть руки были покрыты свежей кровью, волоски на ней склеились, как у бродячей кошки. Сейчас, рассматривая себя под лучами яркого солнца, я чувствовал, что кровь у меня на коже высыхает и стягивает ее сморщенными струпьями.

— О Господи! — с отвращением простонал я. Привалившись боком к дверце машины, вытянул руку наружу, подальше от себя. Мелькающий свет вспышки на крыше окрашивал ее в разные цвета. Я не думал о том, чтобы смыть кровь, не мог думать о том, что делать дальше. Я думал только об одном: я должен выбраться отсюда, я должен избавиться от всей этой грязи и мерзости.

Глава 3

На этот раз друзья дежурили в дневную смену, то есть с четырех дня до полуночи, поэтому возвращались домой очень поздно, когда интенсивность движения уже спадала. Это было огромным преимуществом дневной смены; они ехали в город в середине дня, до наступления часа пик, да к тому же в направлении, противоположном основному потоку машин, а по окончании дежурства возвращались домой по практически пустым улицам.

С другой стороны, на дневную смену приходилось самое большое количество вызовов. Именно в это время у полицейских был самый горячий период работы. Количество ограблений достигало пика в период от шести до восьми вечера, когда люди возвращались со службы домой. Приблизительно в это же время начинались супружеские ссоры, а чуть позже к ним добавлялись пьяные драки. Налеты на лавки с продуктами — подобные тому, который провернул Джо, — по большей части происходили после захода солнца до десяти вечера, когда магазины в основном заканчивают работать. Так что если Тому и Джо выпадала смена от четырех до двенадцати ночи, им приходилось почти все время быть на ногах, порой не имея возможности даже присесть, чтобы передохнуть.

Но наконец наступала полночь, они сдавали дежурство и отправлялись домой на Лонг-Айленд по почти пустынным дорогам, особенно по сравнению с Манхэттеном, расположившись рядом на передних сиденьях, но почти не разговаривая, потому что каждый погружался в переживания сегодняшних событий, от которых еще не успел остыть. Так было и в этот раз.

Сегодня они ехали в “шевроле” Тома, машине шестилетней давности, купленной уже не новой, буквально пожиравшей бензин, с изношенными рессорами и барахлящим сцеплением. Том часто говорил о том, что пора сменить тачку, но не мог заставить себя отвести свой “шевроле” к автодилеру, чтобы оценить его, — он слишком хорошо знал, чего стоит эта машина.

Они ехали молча, уставшие за длинный рабочий день, перегруженный разными неприятными событиями. Том перебирал в уме разговор с наркоторговцем из хиппи, пытаясь найти более достойные ответы на его реплики и в то же время удивляясь, почему этот разговор никак не лезет у него из головы. А Джо вспоминал, как на его руке под лучами яркого солнца запекалась чужая кровь, будто в каком-нибудь фильме про монстров-убийц. Ему вовсе не хотелось вспоминать эту картину, но она гвоздем засела в мозгу и, хоть ты плачь, не отпускала его.

Постепенно, по мере того как они удалялись от центра, мысли Тома отвлеклись от хиппи, стали перескакивать с одного на другое и наконец остановились на новом предмете. Он прервал молчание и окликнул товарища:

— Джо!

Тот всполошенно моргнул. Он находился в каком-то странном оцепенении, из которого его так внезапно вырвали.

— Чего тебе?

— Можно задать тебе вопрос?

— Конечно.

Том не отрывал взгляда от расстилающегося впереди полотна шоссе.

— Что бы ты сделал, если бы у тебя был миллион долларов? Джо ответил сразу же, как будто всю жизнь готовился к этому вопросу:

— Переехал бы жить в Монтану.

Том слегка сдвинул брови и покачал головой.

— Нет, — сказал он. — Я хотел узнать, что бы ты стал делать на самом деле.

— А я и в самом деле сделал бы именно это. Том внимательно посмотрел на приятеля — оба были очень серьезны, — затем снова вперился в лобовое стекло и произнес:

— Ну а я... я бы поехал жить на Карибы.

— Правда? Прямо на Карибы? — наблюдая за другом, спросил Джо.

— Правда. — Том слегка усмехнулся своим мыслям. — На один из тамошних островов, на Тринидад. — Он произнес это название слегка нараспев, как будто осязал губами что-то сладкое.

Джо кивнул и опустил взгляд.

— Но вместо этого нам приходится жить здесь, — грустно сказал он.

Том бросил на него еще один изучающий взгляд. Через минуту он заговорил, настороженно, как будто вступал на голый лед:

— Помнишь, что ты сказал Джорджу на прошлой неделе?

— Этому обжоре и пьянице? Нет, а что я ему сказал?

— Ну, что мы можем иметь все, что пожелаем, только обуздываем себя.

— Вспомнил. — Джо усмехнулся. — Я думал, ты собираешься рассказать ему о моей истории с магазином.

Том не хотел отвлекаться от цели разговора — начав его, он собирался идти до конца. Проигнорировав замечание друга, Том воскликнул:

— Но какого черта! На кой черт, я спрашиваю, мы должны себя сдерживать? Почему бы нам не сделать это?

— Ты о чем? — не понял его Джо.

— Все о том же! — сказал Том. Он таил в себе эти мысли уже несколько дней, и сейчас его голос даже вздрагивал от нетерпения. — Мы можем взять все, что можем, вот о чем. Как ты сказал.

— Например, снова ограбить какой-нибудь винный магазин? — недоверчиво спросил Джо.

Том возбужденно взмахнул рукой:

— Да что там магазин, Джо, это все ерунда! Какие это деньги! Наш проклятый город по горло набит деньжищами, и, пользуясь своим положением, мы действительно можем получить все, что пожелаем. Хоть по миллиону долларов на брата за один только раз!