Глава 79

Крэнн помедлил, на лице у него не отразилось никаких чувств. Выглядело это так, словно он ждал от кого-то подсказки, как ему поступить. В конце концов он пошел к Ребекке, выставив перед собой меч, лицо же его оставалось бесстрастной маской, что было еще более страшным, чем гримаса гнева или торжествующей злобы, которую ожидала увидеть Ребекка. В щеке у него зияла рваная рана и еще одна пересекала плечо, но ни из той, ни из другой не проливалось ни капли крови. Одежда его была осыпана мелким белым порошком.

Ребекка стояла окаменев, мысленно она перебирала в отчаянии все возможные пути. Бежать ей было некуда — других выходов из башни она просто не знала. Конечно, она могла броситься вниз и, разбившись насмерть, сразу покончить со своими мучениями, а могла и наброситься на Крэнна — с тем чтобы он убил ее. «Что же мне делать?»

И тут на нее снизошел сон наяву, как это уже было во время партии в «живые шахматы», и реальность этого сна оказалась сильнее, чем обстоятельства во внешнем мире. Казалось, все, даже само время, пошло невероятно медленно. «Во сне время не является постоянной величиной».

Маленький мальчик, призрачный и прозрачный, появился между нею и Крэнном. В ручонке он сжимал игрушечный деревянный меч, которым и грозил наступающему великану, но Крэнн вроде бы не замечал его. Мальчик повернулся и посмотрел на Ребекку. Личико у него было встревоженное, а глаза стали круглыми от страха.

— Не позволяй, чтобы он дотронулся до тебя! — закричал малыш. — Он не должен!

Он обернулся и вновь преградил дорогу Крэнну, но «соляной» по-прежнему не обращал на него внимания, взгляд пустых глаз не отрывался от уже намеченной жертвы. Шаг за шагом мальчик пятился, приближаясь к Ребекке, а образ его становился все призрачней и прозрачней.

Откуда-то из глубин памяти до сознания Ребекки донеслись слова Галена, который как-то изложил ей одну из теорий Пейтона. «Возможно, призраки приходят к нам не только из прошлого, но и из будущего. Это призраки людей, которые могли бы родиться, но так никогда и не родились, потому что их родители не повстречались или же умерли слишком рано».

Этот мальчик был ее собственным сыном! Как только эта мысль пришла в голову Ребекки, она сразу же поняла, что так оно и есть на самом деле. «И он пытается защитить меня!» Ее сердце едва не разорвалось при виде этих беспомощных попыток: крошечный мальчик, размахивая деревянным мечом, вознамерился сразиться с ничего не прощающей сталью. «Если я умру, он никогда не появится на свет». Немыслимо страстный материнский инстинкт проснулся в Ребекке — и она собралась с силами, решив побороться за призрачного ребенка.

Ребекка сделала шаг вперед — и в ответ на это Крэнн остановился, настороженный, но все столь же невозмутимый. Окровавленный меч «соляной» по-прежнему держал наготове. Да и мальчик застыл на месте как вкопанный.

«Помоги мне!» Это был глас вопиющей в пустыне — и Ребекка не ожидала на него никакого ответа. Однако ответ пришел.

Появился некий свет, сперва бесформенный, но тем не менее несомненно добрый, он объял мальчика со всех сторон, заключив его в защитный панцирь, и знакомый долгожданный голос зазвучал в мозгу Ребекки.

«Тебе, дитя, следовало бы воззвать к нам раньше». — Бабушка! Бабушка! — воскликнул малыш. Глядя на обступивший его свет, он заулыбался. Страха он теперь не испытывал.

«Для тебя, дитя мое, свет никогда не померкнет, — подумала Ребекка. — Здравствуй, мама».

Ласковое свечение отошло несколько в сторону и приняло образ Санчии. Она встала рядом с мальчиком. «Здравствуй, Ребекка».

«Присмотри за ним», — беззвучно взмолилась она. «Разумеется, — ответили ей голосом ее матери. — А ты присмотри за собой».

Крэнн все еще стоял на месте, он явно обнаружил на своем пути какое-то препятствие и столь же очевидно не мог понять, что это такое. И вдруг Ребекка поняла, что ее сын имеет невероятное значение, не только для нее самой, что было бы очень просто, но для всего мира. Ей необходимо было остаться в живых. Необходимо было остаться в живых, чтобы суметь дать жизнь этому мальчику.

Малыш и его призрачная заступница исчезли, сон наяву закончился. Ребекка вернулась в реальный мир, а Крэнн подступал к ней с каждым шагом все ближе.

Громкие крики раздались у него за спиной, и из большой Южной башни на крепостную стену выскочили какие-то воины. Сразу же закипела рукопашная, и воздух наполнился лязгом мечей и гневными выкликами. Крэнн оглянулся, и Ребекка подумала, не воспользоваться ли удобным моментом для того, чтобы броситься в бегство. Возможно, в башне ей удастся заманить его в какую-нибудь ловушку. Но все ее планы пошли насмарку, потому что послышался еще один голос, заставивший ее оцепенеть от изумления.

— Пропустите меня к ней! Пропустите меня! — Пробиваясь сквозь самую гущу схватки и чудодейственно оставаясь невредимым, к ней рвался Рэдд. Он был смертельно бледен, он тяжело хромал, он совершенно очевидно испытывал страшную боль, но казалось, будто некая таинственная неземная сила не позволяет ему погибнуть. — Я слышал ее! — Уже вырвавшись из гущи сражающихся, он захромал по направлению к Крэнну. — Где она?

Сын Фарранда несколько мгновений следил за неуверенной поступью постельничего, а затем бросился с мечом на Ребекку. Пытаясь увернуться от мертвеца, она поскользнулась на неровных камнях и упала, разбив в падении обе ладони и локоть одной из рук. Пока она кое-как поднималась на ноги, Крэнн навис над нею, его занесенный в воздух меч ослепительно сверкал в солнечных лучах, и посреди этого сияния Ребекка увидела, как навсегда исчезает ее так и не успевший родиться сын.

— Нет! — отчаянно закричала она убийце.

Крэнн на миг замешкался, и в это мгновение с нечленораздельным воплем на устах на него накинулся Рэдд. Постельничий был безоружен, но его безумная атака заставила Крэнна промахнуться и его меч высек искры из камня, ударившись о него со всей силы. Ребекка метнулась в сторону, а Крэнн повернулся к тому, кто посмел на него напасть, и свободной рукой с легкостью отшвырнул Рэдда от себя. Постельничий тяжело упал наземь, но даже это не заставило его замолчать.

— Где она? — с безумным взором воззвал он. — Где моя Клара? — Ребекке никогда не доводилось слышать, чтобы он хоть раз произнес имя своей давным-давно умершей жены. — Я слышал ее голос!

«Значит, Санчия говорит и ее голосом тоже», — подумала она, проникаясь великой печалью.

Крэнн вновь твердо встал на обе ноги и шагнул к пожилому постельничему, которому подняться с камней было далеко не так просто.

— Если ты по-настоящему любишь кого-нибудь, Ребекка, — выдохнул постельничий, — этот свет никогда не померкнет. Она наконец пришла за мной.

Крэнн бросился на него. Рэдд даже не попытался увернуться от удара. Лезвие меча глубоко вонзилось ему в грудь. Кровь ударила фонтаном на глазах у Ребекки, охваченной горем и ужасом. Но Рэдд, казалось, даже обрадовался смертельному удару. Подавшись вперед, он обеими руками схватил Крэнна за руку, сжимавшую рукоять меча, и потянул на себя. Меч вошел в грудь старика еще глубже и, проткнув ее насквозь, лязгнул острием о камень у него за спиной.

Застигнутый врасплох Крэнн поскользнулся, и Рэдд, воспользовавшись его растерянностью, бросился со стены в бездну, увлекая за собой и меч, и меченосца.

— Теперь все зависит от тебя, Ребекка! — уже в полете крикнул ее первый наставник. — Сразись за всех нас!

С улыбкой он перевалился через зубец крепостной стены, продолжая держать Крэнна смертельной хваткой, и вот уже они оба исчезли — и далеко снизу послышался глухой стук падения двух тел.

Ребекка, смахивая с глаз слезы, подбежала к краю стены. Рэдд лежал, неподвижный и бездыханный, тело Крэнна разнесло в клочья. Эти клочья все еще трепетали, но помочь им не сумел бы отныне никто.

Ребекка прониклась окончательной решимостью. «Теперь все зависит от тебя. Сразись за всех нас». И она понимала, что будет теперь сражаться до последнего.

Пайк со своими спутниками вернулся в замок как раз вовремя. Им пришлось силой прокладывать себе дорогу по городским улицам, потому что огромные толпы бежали в прямо противоположном направлении. И все же им удалось доставить человека, поехавшего с ними не по своей воле, к воротам замка как раз перед тем, как их окончательно заперли, готовясь к длительной обороне.

— Что ж, молодой человек, — заметил ветеран, — надеюсь, ты стоишь потраченных на тебя усилий.

К этому времени на смену обычной угрюмости Невилла пришли страх и недоумение.

— Но чего от меня ждут? — то и дело восклицал он, оглядываясь по сторонам в замке, во всех строениях и на всех открытых площадях которого уже царил настоящий хаос.

Молодому музыканту осталось держаться, как за талисман, за собственную скрипку.

— Найдутся люди, которые объяснят тебе это, — ответил ему Пайк. И мысленно добавил: «По крайней мере, мне хочется на это надеяться…» — Мы их сейчас отыщем.

Солдат в спешном порядке расставляли по постам так, чтобы прикрыть наиболее уязвимые места оборонительных рубежей. Никто и не подумал о том, чтобы выставить дозор на южную стену, которая была и выше остальных, и гораздо лучше укреплена, однако Пайк заметил, как за один из зубцов там зацепился крюк веревочной лестницы, и понял, что следует действовать безотлагательно.

— У нас нет времени, — буркнул он своим подчиненным. — Вперед!

И они поспешили за сержантом, бросив Невилла, который из-за этого уже окончательно растерялся.

Из домика справа от ворот вышли мужчина и женщина, и они с Невиллом уставились друг на дружку. И хотя эти люди никогда раньше не встречались, они узнали друг друга сразу же.

— Привет, Скиталец, — поздоровалась Эннис.

— М-мы уже д-давно тебя ждем, — добавил Кедар, забарабанив пальцами по свернутому в трубку чистому холсту, который он держал под мышкой.

Пайк обнаружил, что Таррант сумел опередить его: безошибочный инстинкт разведчика привел обоих на южную стену навстречу внезапно возникшей опасности. Вот только они оба прибыли на место слишком поздно: противник уже прорвался в Южную башню и с неистовой яростью сражался во внутренних ее помещениях. Воины успели лишь криво усмехнуться, увидев друг друга, прежде чем броситься в гущу схватки.

— Кто это? — проревел Пайк, указывая острием меча куда-то вверх.

— Рэдд, — узнал его Таррант. — Но что он там делает?

Постельничий пробирался высоко над ними и как раз вылезал на крепостную стену. Больше они его никогда не видели. Таррант со своими воинами расчищал себе дорогу сквозь вражеские ряды, отрубая бессмертным противникам ноги и заставляя их тем самым трепетать на полу, превратившись в бессильную кучу плоти. Когда Таррант пробился на стену, в ее дальнем конце он увидел Ребекку. Офицер со товарищи рванулись к ней, одновременно очищая от противника стену и срезая веревочные лестницы. Добежав до девушки, Таррант обнял ее: она всхлипывала, охваченная горем и страхом — и вместе с тем радостью из-за того, что ей самой чудом удалось ускользнуть от неминуемой гибели. Да и сам разведчик неожиданно растерялся. Ему было и не припомнить, когда женские слезы трогали его до такой степени; он сожалел о том, что руки и плечи у него закованы в латы, ему хотелось, чтобы объятия стали еще более горячими и гораздо менее обезличенными.

В то же самое время на крепостную стену в другом ее конце поднялись Эмер и Гален, которым, судя по всему, удалось отыскать галерею, опоясывающую по кругу всю Восточную башню. Таррант оправился от невольной вспышки чувств, а Ребекка посмотрела в глаза подруге, не будучи способна скрыть от нее собственную боль.

— Твой отец… — начала было она, но тут же осеклась, заметив, что в глазах у Эмер вспыхнул страх. — Он спас мне жизнь…

— Он умер, да? — грустно, но без капли истерии в голосе спросила дочь постельничего.

— Да. Он умер вместе с… вместе с человеком, который пытался убить меня.

— Мы не смогли удержать его. — Эмер боролась со слезами. — Он кричал о том, что хочет воссоединиться с моей матерью.

— Сейчас они оба стали частью Паутины, — пытаясь утешить подругу, напомнила Ребекка.

Эмер кивнула, потом судорожно сглотнула, чтобы не расплакаться.

— Он сам этого хотел, — преисполнившись решимости, сказала она. — А нас ждут другие дела.

Она кивнула куда-то на юг, и все посмотрели в сторону соляных равнин. Всего в нескольких сотнях шагов от того места, где они сейчас находились, соль вихрем взмывала в небо. Это было гораздо ближе к замку, чем находилась от него кромка соляных равнин. Пока они наблюдали за этим вихрем, тот осел, осыпался сам по себе, полностью очистив воздух, как будто вдруг откинули серебристо посверкивающий полог. Но зрелище, открывшееся после этого, оказалось еще ужасней: широкий круг яркого пламени, высокая башня демонического огня.

А внутри этой башни, вплетенные в пламя, корчились сотни скелетообразных существ, и их тощие тела трепетали в мучительной агонии. И Ребекка узнала беззвучную опасность, присутствие которой ощутила когда-то во сне, и поняла, что древние обитатели города Дерис вновь восстали в мир, в котором светит солнце. Но это вовсе не стало тем чудесным спасением, которого они искали. Здесь, как и в мире, спрятанном под солью, они были всего лишь беспомощными и жалкими существами, были игрушками в руках у могущественных сил.

А на самой вершине огненной башни стоял человек — или тот, кто некогда был человеком. Из его уст прозвучали слова, подобные раскатам грома:

— Я Тиррел. Ваша судьба у меня на ладони!

Король-бог расхохотался, и этот смех потряс замок Крайнего Поля до основания.

Глава 80

Лязг мечей стих почти повсюду, когда и монахам, и воинам Монфора стало ясно, что истинная битва, от исхода которой зависит дальнейшая судьба всех, разворачивается между Тиррелом и людьми, стоящими на южной стене замка. Монахи заулыбались в ожидании своей победы, тогда как королевские воины окончательно пали духом и растерялись.

Ребекка стояла как вкопанная, остро ощущая собственное ничтожество по сравнению с мощью, которую намеренно продемонстрировал ей воскресший король. Но сознание девушки вновь заткали сны, придав ей, пусть и призрачное, чувство собственной безопасности. Она осознавала, что вокруг нее, то выныривая из небытия, то вновь погружаясь в него, идет какая-то жизнь. Треугольники света вспыхивали в бесконечной тьме. Яснее всего была связь между нею самой, Эмер и Галеном, стоявшими теперь рядом с нею, это был треугольник прочной любви и силы. Кроме того, несколько дальше от нее, замерли, образовав другой треугольник, трое колдунов, и они тоже ждали ее указаний. Ребекка внезапно воспрянула духом. Одним из них был Невилл! Значит, он тоже здесь! Она чувствовала скрытую мощь, присущую этому трио, но поняла, что без ее указаний им не удастся проявить ее. Каждый из них держал в руках знак своего искусства: Кедар — белый, как соль, холст; Эннис — окаменевшую книгу, обложка с которой была уже снята; Невилл — старинную скрипку. Каждый из этих знаков представлял собой врата, ведущие в Паутину, каждые врата ждали мгновения, когда сквозь них побежит поток магии. Внезапное озарение подсказало Ребекке, что каждый из этих знаков был даром древних Еретиков своим нынешним наследникам. Древнее волшебство и современное — ее собственная задача заключалась в том, чтобы свести их воедино.

Еще дальше ей удалось увидеть следующий треугольник. Каван и двое его друзей из древности неподвижно лежали в сетях Паутины. Паутина не давала им даже пошевельнуться, такова была демоническая сила, набранная Тиррелом за восемь веков самой тщательной подготовки. «Они пойманы в ловушку!» И Ребекка поняла, что им понадобится своя собственная пряха, тоже спрятанная уже в Паутине, талант которой сможет распустить злую пряжу, сотканную королем Тиррелом, и освободить колдунов, чтобы они смогли принять участие в борьбе. И как только девушка поняла это, ей стало ясно, что роль пряхи должен будет исполнить для них ее сын. «Но если я умру, то у него не хватит на это силы». И вновь перед ней возникло видение: ребенок тает и исчезает, пока к ней самой, намереваясь убить, подступает Крэнн. «Бледный призрак». Ее смерть послужит решающим двойным ударом, который принесет силам Зла победу в обоих мирах сразу. «Но где же Санчия?» — в отчаянии подумала она. И сразу же получила ответ: «Она в Паутине. Паутина сама выбирает, с кем ей иметь дело. А мне предстоит заняться кое-чем иным». Ребекка хотела задать и другие вопросы, но видение уже исчезло.

В тенетах Паутины — которая совместилась теперь с ее сном наяву — мелькало и множество других образов, однако почти все они были какими-то зыбкими и преходящими. Ребекка понимала, что, когда эти нити сматываются в тугой клубок, какие-то другие, наоборот, высвобождаются.

«Пряди хорошо, дитя мое…»

Все это промелькнуло в сознании Ребекки за те несколько мгновений, пока Тиррел смеялся, но вот он заговорил вновь — и все вокруг обратили взоры на девушку. Ребекка уже и забыла, что на крепостной стене, рядом с ней, стоит и кто-то еще. С тех пор как Тарранту со товарищи удалось очистить стену от неприятеля, к ним присоединились и другие защитники, но они оставались для нее безымянными, оставались всего лишь зрителями. И все смотрели вдаль, зачарованные образом Тиррела. Из руки у Ребекки, из ссадины на локте, тихо сочилась кровь.

— Ну что ж, Око, какую смерть тебе угодно принять?

Голос короля-бога накатывался на замок и отзывался эхом во всем городе. Было совершенно ясно, что он торжествует, что он злорадствует, делая заключительные ходы партии, которая, как известно, может закончиться только одним результатом.

— Мне угодно жить! — крикнула в ответ Ребекка.

В сравнении с Тирреловым, ее голос прозвучал очень тихо, но в нем слышалась неколебимая уверенность.

Тиррел расхохотался вновь.

— А вот это от тебя не зависит, — провозгласил он. — Ты видишь мое могущество? — Он взмахнул рукой в железной перчатке, и из нее вылетел сноп огня, лизнувшего вершину Южной башни. Воздух наполнился грохотом, когда камни полопались от невыносимого жара, обратившись в пепел. — Не тебе с твоими жалкими друзьями мериться со мной силою! — воскликнул Тиррел. — Но, может, все-таки попытаешься?

На его зловещем лице заиграла усмешка, и Ребекке показалось, будто он немного похож на кого-то хорошо ей знакомого, вот только ей было никак не вспомнить, на кого именно…

— Не я одна противостою сейчас тебе, — прокричала она в ответ. — Колдуны…

— У меня во власти, — торжествуя, закончил Тиррел за нее. — Тебе и самой это известно. Они бессильны помочь, да и тебе самой ни за что не пробиться к ним. Что же касается твоих новых союзников… — Он презрительно рассмеялся. — Видел я их. Что значат их ничтожные дарования по сравнению с моим могуществом? Им только на ярмарках представления устраивать. Да ведь они и впрямь оттуда.

Тут Ребекке явилось новое видение: ярмарка, на которой она встретилась с Санчией, представление, которое там давали, речи актеров и сценические эффекты, освещение и костюмы, музыка, только подстегивающая мысль и чувства. Три искусства, сведенные воедино. «Подлинное волшебство заявляет о себе само».

Теперь она поняла, как сплести воедино, как соткать в общую пряжу таланты своих союзников, и воззвала в бессловесной мольбе о помощи:

«Помогите!»

Эмер и Гален стояли сейчас рядом с ней, и она черпала в этом утешение, но еще больше ей была нужна сейчас помощь троих колдунов. Она не могла разглядеть их, но сейчас это не имело никакого значения.

«Помогите мне!»

«У меня только холст, а кисточек нет», — ответил Кедар.

«Они тебе не понадобятся!»

«Но что мне написать?»

«Щит, который прикроет нас».

«Страницы начали разворачиваться! — в удивлении воскликнула Эннис. — Что мне прочесть?»

«Книга — это только врата, и не больше».

«Но все страницы здесь чистые!»

«Не надо ничего читать — расскажи нам историю от себя».

«Я могу сыграть, — предложил Невилл. — Но что?»

«Древнюю музыку — но и твою собственную».

«Не понял».

«Просто заиграй. Музыка сама научит тебя».

И вот разобщенные таланты троих колдунов слились воедино. Из крепостного двора полилась музыка, томительная завораживающая мелодия, заставившая умолкнуть все вокруг, кроме начавшей рассказ сказительницы. Ее слова были адресованы не кому-то одному, но всем, кто был способен ее услышать. И между музыкантом и сказительницей в воздухе заколебалось некое видение, превращающее рассказ в подлинное течение событий, а музыку — в музыку самой жизни. Красочное воображение колдунов сумело изменить расцветку всего внешнего мира.

А слова, произносимые Эннис, рассказывали о том, как впервые за много веков в мире проснулось волшебство, как оно впрялось и воткалось в щит, скованный из чистого света. Музыка Невилла выковала мост, соединяющий землю с той субстанцией, из которой соткана Паутина, а художнический дар Кедара придал этому мосту зримую форму.

Зачарованные зрители увидели, как сперва замерцал, а потом и вспыхнул вокруг Ребекки волшебный знак, состоящий из двух треугольников, вписанных в круг. Но видели этот знак именно таким далеко не все. Кое-кому он явился массивным черным щитом из кованого железа, а кому-то другому — хрустальным облаком, переливающимся всеми цветами радуги, — но все без исключения были тронуты волшебной картиной.

Совмещенная воедино мощь троих колдунов возросла не втрое, но стократно. Но ее было по-прежнему недостаточно,

Тиррел захлопал в ладоши, разразившись оглушительными издевательскими аплодисментами.

— Просто замечательно! — насмешливо воскликнул он. — Итак, замысел моих древних недругов завершился все-таки не полным провалом. Но чего ты хочешь добиться этим жалким спектаклем?

Говорил он снисходительно, говорил, откровенно потешаясь над девушкой.

Ребекка почувствовала, как нарастает мощь троих колдунов, и с помощью Эмер и Галена пустила в ход свои дар Прядущей Сновидения, чтобы придать колдовскому напору необходимое направление. Сила талантов друзей потрясла девушку, а появление волшебного щита восхитило, как любого другого, кто следил за происходящим, но ей и самой было ясно, что все это смехотворно жалко по сравнению с сатанинской мощью, накопленной Тиррелом на протяжении долгих столетий. Трое древних колдунов по-прежнему оставались в ловушке и были совершенно беспомощны, их волшебная сила была отторгнута от них и обращена во зло могущественным королем-богом, стремящимся к своей цели. А если они не сумеют прийти на помощь, то поражение будет только вопросом времени, и Ребекка хорошо понимала это.

— Ну и надолго ли еще хватит у тебя силенок? — словно прочитав и озвучив ее собственные мысли, заорал Тиррел. — Или приказать братьям вновь напустить на тебя моих слуг? Твой щит хорош против волшебства, но от «соляных» он тебя не защитит. Ни тебя, ни твоих друзей. Или тебе не хочется избежать этой бессмысленной бойни?

«Помогите мне!»

В реальном мире кто-то положил руку в железной перчатке ей на плечо и с превеликой осторожностью обнял ее. В Паутине вновь появился ее сын, он казался сильней, чем раньше. Ребекка с новой надеждой поглядела на него, но его крошечное личико выглядело расстроенным.

«Мне не прорваться к ним, мамочка, — заплакал малыш. — Это слишком сложно».

Собственная неудача угнетала его.

— И не думай освободить древних, дитя! — рявкнул Тиррел.

«Ему известно все, что мы затеваем», — в отчаянии подумала Ребекка.

— Оставь свои усилия, Ребекка. Смирись с судьбой. Тебе известно, что все предсказано заранее. Слишком я могуч в Паутине. — Тиррел вновь ухмыльнулся гнусной ухмылкой. — Тебе ведь уже хватило, верно?

Закрыв один глаз, он подмигнул ей.

И вдруг Ребекка поняла, почему лицо короля-бога показалось ей знакомым. Ей вспомнился сон, случившийся несколько месяцев назад, — тот сон, в котором она попала на холст одного из портретов, висящих в галерее, тогда как предки с других портретов таращились на нее. И один из них точно так же подмигнул.

И вновь под стенами замка кто-то закопошился. Это очнулись застывшие до поры до времени «соляные». Крики и стоны защитников замка слились с лязгом железа: битва возобновилась. Тиррелу наскучила игра, которую он вел с Ребеккой.

Перекрывая доносящийся снизу шум, Ребекка закричала во весь голос:

— Условия твоего договора не выполнены! Каделль был твоим сыном!

И вновь наступила тишина, означающая, что монахи почуяли опасность, заключающуюся в ее словах. Тиррел тоже вроде бы растерялся. И по всей огненной башне замелькали кровавые, пурпурные и багровые сполохи.

— Я твоя прямая наследница! — закричала Ребекка, вонзая в короля-бога слова, как отравленные стрелы. — Условия не выполнены, и договор следует признать не имеющим силы!

— Ты лжешь! — завопил в ответ Тиррел.

В ответ Ребекка окунула пальцы в кровь, по-прежнему сочившуюся у нее из ссадины на локте, и подняла обагренную руку вверх.

— Твоя кровь течет у меня в жилах, Тиррел! — прокричала она. — Вот мое доказательство!

За огненной башней воздух пришел в движение, потемнев исполинской дымкой.

— Это ложь! — зашипел Тиррел, но голос его уже потерял недавнюю уверенность в собственной правоте. — Я собственными руками убил своего законного сына, а всех незаконнорожденных прикончили монахи!

— За одним исключением, — возразила Ребекка.

Ее голос звучал теперь тише, но столь же решительно, как прежде.

Пока Ребекка говорила, Паутина решила подтвердить подлинность ее слов: и она увидела в обратном порядке долгую череду предков — сперва показалась она сама, потом Бальдемар, потом лица принялись мелькать одно за другим, пока не появился Каделль… а за ним и Тиррел. И Ребекка была не единственной, кому предстало это зрелище. Впервые за все время в глазах у короля-бога мелькнул страх. Во все стороны брызнули языки пламени, и люди инстинктивно отшатнулись от них, прячась за каменной кладкой стен. Ребекку и стоявших рядом с нею защитил от языков пламени волшебный щит.

Клетка, в которой были заточены трое древних колдунов, начала расползаться. Одни за другими открывались врата в Паутине. Древние и нынешние колдуны обратились друг к другу с радостными приветствиями, угадав и опознав одни других, тогда как Ребекка и ее сын сплели воедино свои нити.

«Я нашел их, мамочка!»

Его детский голосок ликующе звенел.

«Отлично, мой маленький», — ласково ответила она.

— Нет! — вскричал Тиррел.

Его душераздирающий крик подхватили и монахи, позабыв о своей миссии перед лицом новых испытаний. Воздух, дрожащий за спиной у короля-бога, становился все темнее.

«Три колдуна родятся из…

Под солью паутин пряду…»

Все треугольники заработали одновременно и согласованно. Каждый из когда-либо живших на свете Еретиков подхватил слова магического заклинания. Теперь, когда древние колдуны были освобождены, подлинное волшебство возросло тысячекратно. И скрипка Невилла звучала отныне не в одиночестве — его музыка пела для всего мира: долов, морей и гор, небес, звезд, солнца и луны. Она стала голосом всего живущего. Голосом возделанной и целинной земли, пустынь и снегов. И голосом соляных равнин.

Дар Кедара воссоединился с талантом Кавана — и вдвоем они принялись писать картину размерами в целый мир — и этот мир был таким, каким ему надлежало быть.

Эннис открыла книгу на чистой странице и вдвоем со своей древней предшественницей начала рассказ новой истории. Истории, которая отличалась от всего, что когда-либо слышал мир.

Глава 81

«Родня веков, за дар роди;

Сон сохрани, Дерис гоня».

История Эннис была историей Ребекки. Именно Ребекка дала толчок всему происходящему, именно она сплетала воедино все нити. Именно Ребекка испытывала невероятную радость — но не из-за собственного чудесного спасения, а из-за того, что ей удалось спасти весь мир, спасти собственного сына, спасти своих древних предшественниц — всех тех бесчисленных Ребекк, которые вступали в ту же борьбу, но были побеждены. В ней сошлись воедино прошлое и будущее.

«Ужасен мага путь утрат».

Огонь под ногами Тиррела разгорался все сильнее, но полыхал как-то невпопад — языки пламени разной длины и разного цвета стреляли во все стороны, Тиррел все еще орал, требуя крови, алкая новых смертей, чтобы напитать ими свое извращенное существо, но все его стрелы теперь вонзались в него самого. Волшебство двух троек колдунов вместе с их союзниками стало непреодолимой силой, которая, сметая все на своем пути, восстанавливала и свершала правосудие Паутины. Королевские воины из плоти и крови с ужасом наблюдали за тем, как одетые в рясы с клобуками монахи старели и дряхли в считанные мгновения. Кожа их съеживалась, та малость плоти, которая у них еще оставалась, гнила заживо, даже их кости рассыпались в прах. Их агония, пусть и недолгая, была на редкость мучительной. Теперь, когда зловещий договор, придававший им сил на протяжении стольких столетий, был признан не имеющим силы, им пришлось самым безжалостным образом расплатиться за сверхъестественное долгожительство. И напротив, бездушные «соляные» просто-напросто повалились наземь и застыли. Они опять стали людьми — правда, мертвыми — и обрели долгожданный покой.

«Обе части гнут злой меч».

Войска Тиррела больше не существовало.

Потемнение воздуха за спиной у короля-бога приобрело зримые очертания и оттуда вырвались два демона, созданные из огня и льда, вырвавшись, они нависли над Тиррелом. Сейчас он казался совсем крошечным; он был пойман в ловушку уже угасающего пламени.