Владычица снов (№2) - Владычица снов. Книга вторая

— Соль по-прежнему оставалась очень… напряженной, — рассказывал Пейтон. — Но достаточно прочной, чтобы по ней можно было идти.

— И вы, значит, абсолютно уверены в том, что войско Ярласа уничтожено? — спросил Монфор.

— Гибель большинства его воинов я видел собственными глазами, — ответил вожак археологов, — В любом случае, волнение разошлось во все стороны на много лиг с такой силой, что уцелеть не смог бы никто. — И с неожиданной грустью он добавил: — Это меня просто потрясло.

— Тогда все кончено. — Король испытывал невероятное облегчение. Мыслями он уже обратился к не столь драматическим, но более животрепещущим вопросам, которые требовали своего разрешения, но сначала… — Необходимо отпраздновать нашу удачу, — распорядился он.

— Судя по некоторым сценам, свидетелями которых мы стали по дороге сюда, кое-кто уже празднует, — заметил Холмс.

— Вот и прекрасно! — воскликнул король. — Давайте к ним присоединимся!

Добрые вести разлетелись со скоростью лесного пожара и вызвали одинаковый восторг как у воинов, так и у мирных обывателей. Главный пир решено было задать в замке, а в городе и в шатрах войска празднование уже шло вовсю. Единственным человеком, который не разделял всеобщего ликования, была Ребекка. Услышав победные новости, она восприняла их исключительно как предостережение: на самом деле все только начинается.

Но даже ее самых преданных союзников — Эмер и Галена — захлестнула волна общего веселья, хотя и возразить Ребекке им было нечем.

— Вам просто хочется верить в то, что все закончилось, — накинулась она на друзей. — А на самом деле это далеко не так!

— Ну, по меньшей мере, одной угрозой королю стало меньше, — заявила Эмер. — Этому-то хоть можно порадоваться?

— Мне надо повидаться с ним, — внезапно объявила Ребекка и, не произнося больше ни слова, удалилась.

Монфора она застала в королевских покоях. Сидя в одиночестве, он читал донесения. Когда девушка вошла, Монфор поднял голову, поглядел на нее и улыбнулся.

— Боги на нашей стороне, Ребекка, — заметил он. — Разве это не чудесно?

Она молча застыла на месте, будучи не способна ответить улыбкой на улыбку.

— А почему такой строгий вид?

Король поднялся с места и пошел к ней навстречу.

— Это еще не закончилось, — тихо сказала она.

— Что не закончилось?

— Это только начало наших несчастий, а вовсе не конец.

— Уж не пытаешься ли ты?.. — начал было он.

— Да! Пытаюсь! — с неожиданной яростью воскликнула она. — Неужели вы не видите? Вашим главным врагом был вовсе не Ярлас. Хорошо, его войско уничтожено, но что произойдет теперь?

— Теперь я отпраздную собственную удачу, вернусь в столицу и постараюсь воссоединить страну, — вновь улыбнувшись, ответил король.

— Не уезжайте!

Ее охватил внезапный страх.

— Но меня ждут дела, Ребекка, — спокойным голосом сказал король.

— Но еще же не закончилось, — повторила она. — Истинная битва еще и не начиналась.

— Прошу тебя. Довольно этих фантазий! — Впервые за все время знакомства она расслышала в голосе короля нотки гнева. — Или ты не веришь словам друзей Галена?

— Конечно же верю. То, что они видели, произошло на самом деле…

— Ну так что же?

— Даже этим людям не дано заглянуть в будущее.

— А тебе дано? — полунасмешливо, полурассерженно спросил король.

— Да, — потупившись, ответила Ребекка. И тут же поспешила добавить: — Самую чуточку.

— Тогда тебе должно быть известно, что завтра утром я уезжаю. Как бы мне ни хотелось…

— Неужели можно быть таким глупцом! — яростно выкрикнула она.

— Моя госпожа, даже у королевской учтивости имеются свои пределы, — холодно указал Монфор.

— Прошу прощения. — Но по ее тону эти извинения нельзя было счесть искренними. — Все дело в том, что я знаю: настоящая война еще впереди и, по некоторым причинам, моя собственная роль в ней окажется решающей.

Теперь она говорила умоляюще и выглядела такой юной и такой беззащитной. Ее слова тронули короля, но это вовсе не означало, что он готов согласиться со смыслом сказанного.

— Но как такое может быть, Ребекка? — ласково спросил он.

— Не знаю, — растерянно ответила она. — Мне вовсе не нужна эта роль. Она такая трудная…

— Ты находишь собственную роль трудной? — гневно воскликнул король, его терпение наконец иссякло. — А каково, по-твоему, приходится мне? Я скован правилами и традициями, со всех сторон ко мне лезут с советами — и большинство из этих советов совершенно бессмысленно. Я борюсь с равнодушием и со своекорыстными интересами — а сталкиваться и с тем, и с другим мне приходится буквально повсюду, я не столько живу, сколько поддерживаю и выравниваю баланс общественных интересов. Ярласу, по крайней мере, хватило смелости пойти против меня в открытую. Боги! Как мне хотелось бы походить на собственного отца. Он терпел всеобщую несправедливость — и вовсе не считал это тяжким делом.

— Я рада, что вы не похожи на него, — вставила Ребекка, когда король остановился, чтобы перевести дух.

Их глаза встретились, и когда король заговорил вновь, в голосе его послышалась глубокая грусть.

— Так почему же ты хочешь отвлечь меня от всех моих дел вещами, которых нет в реальном мире?

— Мои сны реальны, — возразила Ребекка. — И предания реальны. И надписи на камнях — тоже… Возможно, мы не способны прикоснуться к ним или их увидеть, но тем не менее они существуют.

Монфор растерянно покачал головой, и Ребекка сочла это проявление слабости удобным моментом для решающего натиска.

— И почему соль пришла в такое волнение? — спросила она. — Раньше ведь не наблюдалось ничего подобного. А что, если я права? Что, если и впрямь к вам на помощь должно прийти волшебство? Или вы заупрямитесь и будете отказываться до тех пор, пока не станет слишком поздно?

— Миром правят люди, а не волшебники, — ответил король.

— Но если люди, значит, не только мужчины, но и женщины. Вот и позвольте мне помочь вам, — взмолилась Ребекка.

— Где же это я слышал такое раньше? — неожиданно рассмеялся неженатый король.

— Не смейтесь надо мной!

— Что ты! Я бы ни за что не осмелился.

Но на губах у него по-прежнему играла улыбка.

— Тогда я и без вас обойдусь, — окончательно разъярившись, объявила Ребекка. — Колдуны помогут мне, даже если вы не поможете. Спросите у Тарранта, спросите у Клюни. Вот они мне верят. — На лице у короля проскользнуло удивление, и это позволило девушке продолжить свой монолог. — Должно случиться нечто страшное, нечто, по сравнению с чем все былые войны покажутся чем-то не более серьезным, чем пьяные драки. И если вы не хотите выиграть эту войну, то я выиграю ее за вас. Я! А вы…

Но ей так и не удалось закончить эту фразу. Монфор внезапно шагнул вперед, обхватил лицо девушки нежными, но твердыми руками и поцеловал ее в губы. Сперва Ребекка слишком изумилась, чтобы хоть как-то откликнуться, но почти сразу же ее тело ответило за нее, ответило, можно сказать, вопреки ее воле, и она испытала острое и неожиданное удовольствие. И уже собралась, в свою очередь, обвить руками шею Монфора, когда он отскочил от нее, как перепуганный кролик.

Потрясенная Ребекка только сейчас заметила, что в проеме открытой двери стоит стражник. Она глянула на Монфора и обнаружила, что король слегка покраснел. Солдат робко застыл на месте, не зная, куда девать глаза. Ребекка же и вовсе оцепенела.

— В чем дело, Алый Месяц? — спросил король у солдата.

— Думаю, вам надо знать об этом, сир, — ответил тот. — Разведчики докладывают, что соль снова заволновалась. И очень сильно. Ее трясет на многие лиги вокруг.

— Вот как?

Монфор бросил взгляд на Ребекку, но она даже не слушала.

— Да, сир, — подтвердил Алый Месяц. — Последние остатки войска Ярласа догребает, — с явным удовлетворением сообщил он.

— Вот и прекрасно, — слабым голосом отметил король.

— Я тогда… вернусь к своим обязанностям… сир, — пробормотал воин.

Но не успел он и шевельнуться, как Ребекка сорвалась с места и выскочила в коридор. Она пребывала в полном смятении и не могла оставаться у короля ни минуты более. Монфор ничего не успел сделать, он шагнул вперед, протянул руку, но Ребекка уже исчезла.

Алый Месяц с поклоном удалился, а что у него было на уме, оставалось загадкой. Монфор вернулся к донесениям, с которыми работал до прихода Ребекки. Он перевернул страницу и вдруг сообразил, что не понимает написанного. «Черт бы побрал эту девицу», — мрачно подумал он.

А когда ему наконец удалось сосредоточиться, комната, в которой он находился, заходила ходуном.

Глава 75

Что-то зашевелилось глубоко под солью, словно внезапно пробудились силы самой земли. Холодное ночное небо с полной луной и россыпью звезд было единственным свидетелем происходящего этим вечером.

С наступлением сумерек движение соли возобновилось и продолжилось со все возрастающей силой. Поверхность соли вздыбилась и забугрилась. Обширные острова поднялись над ровной поверхностью на несколько шагов в высоту, затем твердая корка треснула и соль ударила из трещин, как потоки белой лавы из подземного вулкана. Все это сопровождалось грохотом и скрежетом, которые были слышны на много лиг вокруг. Потоки соли, целые соляные реки брызнули из центра, в котором закипело это варево. Кажущийся бесконечным поток извергался на протяжении нескольких часов; соль, как река в половодье, растекалась и разбегалась по всей равнине. Дрожание усилилось; наконец начало казаться, будто сам воздух забился в судорогах.

И вот, раздвигая соль, на ее поверхности появился маленький черный треугольник. Пядь за пядью в воздух поднялась гигантская пирамида.

А вскоре у подножия пирамиды начали появляться и руины великого города, черным сердцем которого она была. Последние кристаллы соли схлынули, как воды, ручейками и водопадами, и на поверхности появились, белея во мраке, изящные здания. Их стены потрескались, крыши провалились, но каменная кладка сама по себе была крепкой и камень оставался чистым. Ни одно из этих величавых строений не сохранилось в целости, но все равно им была присуща призрачная красота. Весь город лежал в развалинах и только огромная пирамида осталась целой и невредимой, ее гладкие стены были столь же черны, как беззвездная ночь. Пирамида царила над городом.

В центре города возле пирамиды, рухнув на ложе давным-давно пересохшей реки, лежал в обломках фантастический мост из чистого хрусталя. Лунные лучи заплясали на щербатых кристаллах, отразились в нем — и скоро едва мерцающим призрачным светом залило и без того неземную картину.

Соль наконец улеглась, ее поверхность вновь выровнялась за одним-единственным исключением, которым стал город с пирамидой в центре, потому что точно так же, как он восстал, гора Блекатор провалилась под соль, словно чудовищное равновесие горы и города поддерживалось на неких исполинских весах. Гора погружалась в бездну медленно, но неотвратимо, и наконец соль сомкнулась над ее вершиной, подобно тому как сходятся воды над головой утонувшего великана.

Дерис вернулся в тот мир, где восходят то солнце, то луна. Но он пролежал в руинах на протяжении восьми столетий, и его возрождение еще не закончилось.

Черпая из незримых источников демонической силы, город начал восстанавливать сам себя, начал возвращать свое былое великолепие. Невероятные огни замелькали здесь и там, могучие силы перешептывались на пустынных улицах. Казалось, будто время пошло вспять. Щели и трещины смыкались, стены вырастали на былую высоту, огромные камни проплывали по воздуху и плавно опускались на положенное им место, крыши восстанавливались и вовсе чудодейственным образом. Хрустальный мост воспарил в высоту и обрел древнее изящество, башни восстали одна за другой, и самая высокая из них достала, казалось, до неба, стрельчатые окна, подобно темным глазам, уставились на знакомый им город. И все же эти глаза по-прежнему оставались незрячими. На несколько мгновений в городе было тихо, как на кладбище. Он возродился — но все еще оставался безжизнен. Но оставаться таковым ему было суждено недолго.

Первыми восстали монахи, пробившись сквозь соль; они изумленно озирались по сторонам в своем возрожденном городе. Физически они не изменились, но теперь их окутывал ореол мощи и в глазах у них полыхало холодное пламя.

Затем восстали солдаты — и наемники, и воины Ярласа, все вместе, — их мечи и доспехи блистали так, словно их только что вычистили, их руки и плечи были столь же сильны, как и прежде. Но все же они тоже переменились. Воины утратили дар речи и способность чувствовать; они не говорили друг с другом, они слились в одну толпу, в которой не было ни генералов, ни офицеров, ни рядовых. Все стали равны — барон Ярлас, генералы Олин и Нур ничем не отличались теперь от безусого новобранца. Все были равны и лишены способности мыслить и чувствовать.

Они ходили как во сне, шагая с неловкостью манекенов, их глаза казались темными окнами, за которыми скрывалась пустота голов. Они превратились в существа из предания — в мертвецов, ходящих по земле и беспрекословно выполняющих приказы ликующих монахов, которые и создали их именно такими, чтобы они не вздумали противиться воле братьев. Они стали бездушными орудиями убийства.

Последними появились на поверхности те, кто некогда жил в легендарном городе. Они восставали медленно, робко, словно тяжесть столетий, проведенных под спудом соли, все еще возлежала у них на плечах. Они почти полностью превратились в скелеты; лишь самая малость плоти и кожи держалась у них на костях. И все же эту малость плоти сохранила та же соляная стихия, которая некогда убила этих людей. Мужчины, женщины и дети собирались во все прибывающую и прибывающую толпу. Отныне им была дарована неестественная жизнь в новом мире — через восемь столетий после того, как их же собственная неестественная смерть послужила горючим, на котором взошло пламя зловещего колдовства.

Таким образом Дерис вновь стал обитаемым городом.

Монахи действовали организованно, собирая воскресших на площадях, примыкающих к пирамиде. Человекоподобные безропотно подчинялись распоряжениям.

В самой глубине исполинской могилы заворочалось еще одно существо. Этот человек очнулся от долгого — очень долгого — сна и восстал с улыбкой, медленно расплывающейся на его жестоком лице, постепенно притягивая к себе ресурсы и источники власти. И вот он почуял, что внизу и вокруг собрались толпы, покорные его воле, и возликовал, поняв, что восстановил былое могущество. Прерванная на время многовекового сна связь с Паутиной стала теперь столь прочной, что он обрел полную неуязвимость. И в сфере его власти оказались, пойманные в ловушку, и трое древних колдунов, они оказались во власти у человека, которому столь отчаянно пытались противостоять. Впервые за восемь веков он расхохотался — и катакомбы, которые представляло собой нутро пирамиды, повторили этот звук и сотряслись под его мощью. Его час настал.

Застывшие в ожидании толпы увидели, как он появляется, как он является миру из потайной двери на верхнем ярусе пирамиды, как он восстает над ними подобно божеству. Тысячи пар глаз — и горящих, и тусклых — обратились к своему повелителю, выглядевшему снизу самым настоящим великаном. Да он и впрямь был высок и широкоплеч, и его черные волосы и смоляная борода искрились в лучах луны. Аура власти и мощи, присущая ему и витающая вокруг него, бесконечно затмевала всю силу, скопленную монахами, и превращала их в карликов, оставляя его великаном.

Ястребиным взором окинув толпы своих подданных, он величаво воздел руки. В небе у него над головой беззвучно сверкали молнии, озаряя город и запрокинутые вверх лица толпы, заставляя хрустальный мост играть всеми цветами радуги и разнося разноцветные сполохи далеко вокруг.

— Условия договора выполнены, — ликующе взревел Тиррел.

И толпа не успела еще ответить на этот выклик, как на самой высокой башне тяжко ударил золотой колокол.

Глава 76

Первые признаки землетрясения — и вызванная ими паника — свели на нет приготовления к праздничному торжеству в Крайнем Поле и заставили Монфора отменить свой отъезд. Нелепые предсказания Ребекки по-прежнему оставляли его равнодушным, но тем не менее внезапный поворот событий встревожил его в большей степени, чем ему хотелось в этом признаться.

Ущерб был причинен и самому замку: Западная башня, уже частично разрушенная недавним пожаром, теперь рухнула во двор, задавив насмерть четверых и разрушив часть построек, в которых жила прислуга. В городе убытки оказались заметно меньшими, и, хотя многие из его жителей пострадали, дело свелось к порезам и ушибам от разбитых стекол и упавших горшков. Кое-где вспыхнул пожар, однако его сразу же удалось погасить. Худо пришлось лишь алхимику с женой: у них было слишком много легко бьющихся колб и, что куда опасней, взрывчатых веществ, но и они сами, и их видавший виды подвал устояли и в этой переделке.

Но материальный и физический ущерб не шел ни в какое сравнение с душевным. У людей в буквальном смысле слова вышибли почву из-под ног: а уж этого-то они ожидали в самую последнюю очередь. В мире, в котором ходит ходуном сама земля, не может оставаться ничего незыблемого — и внезапно осознание этого нагнало на всех тоску и страх.

И окончание подземных толчков где-то около полуночи послужило великим облегчением для всех. Правда, в призрачной тишине, наступившей в этот час, кое-кому показалось, будто он слышит издали бой колокола.

Землетрясение напугало Ребекку точно так же, как и всех остальных жителей. Но в отличие от большинства обитателей Крайнего Поля она смутно догадывалась о подлинных причинах происходящего.

«Неужели уже началось? — подумала она. — Слишком рано! Я еще не готова». Ей отчаянно хотелось надеяться, что она ошибается, что мир и впрямь настолько прост и разумен, как убеждает ее в этом Монфор, но убедить самое себя ей не удавалось. Она не сомневалась в том, что Дерис вот-вот восстанет из-под соли, и знала, что не может сделать ничего, чтобы этому воспрепятствовать.

Она попыталась разыскать Тарранта, чтобы узнать у него, нет ли каких-нибудь известий о Пайке и Невилле, но начальника разведки нигде не было видно. Затем она искала сперва Эмер и Галена, а потом — Кедара и Эннис, но тоже без малейшего успеха. В возникшем хаосе все ее друзья и все люди, помощь которых могла ей понадобиться, куда-то запропастились.

Ребекке захотелось подняться на одну из замковых башен, чтобы получше рассмотреть в свете полной луны соляные равнины, но она понимала, что это слишком опасно. Поэтому она всего-навсего вернулась к себе в комнату в покоях постельничего. Голова у нее шла кругом — и от событий минувшего дня, и от королевского поцелуя.

«Неужели он всего лишь решил заставить меня таким способом замолчать? — подумала она. — Неужели он точно так же обошелся бы с любой другой девицей, оказавшейся на моем месте? Или он и в самом деле увлекся мною?» Эта, последняя, мысль казалась попросту смехотворной, но полученный поцелуй вовсе не был плодом ее воображения. «А как я сама к нему отношусь?» Ответ на этот вопрос представлялся настолько сложным, что над ним нельзя было даже задуматься. Ребекку переполняли самые противоречивые чувства — и слишком сложные, чтобы хотя бы попробовать подыскать им название. Некоторые она все же могла определить: уважение, восхищение, гнев из-за королевского упрямства и даже жалость. Монфор всегда обходился с ней учтиво и ласково, и она понимала, что он вовсе не лишен чувствительности, уравновешивающей его по временам чрезмерную рассудочность и духовную силу. Да и внешне она находила его весьма привлекательным. Но как все это увязывается одно с другим?

«И почему он отскочил от меня так стремительно? Как будто я его отравила… — Ее смятение нарастало. — А что случилось бы, если бы именно в эту минуту не вошел Алый Месяц? — Любой вопрос порождал новые вопросы, и ни на один не находилось ответа. — И почему я от него убежала?»

Чувствуя себя беспомощной, всеми покинутой и чрезвычайно себя жалея, Ребекка не столько размышляла, сколько бродила мыслями по кругу.

В конце концов подземные толчки прекратились — и хотя бы это было само по себе отрадно. Но тут она расслышала далекий бой колокола — и все недавние страхи вспыхнули с новой силой. Она не могла не думать о легендарном колоколе из Дериса, в который, по преданию, звонили лишь в пору чрезвычайной опасности. И тогда, как сказано в книге, которую она читала в Архиве у Милдена, звон колокола становился слышен в каждом уголке королевства. Потому что он возвещал роковой час.

Долго промаявшись без сна, Ребекка наконец уснула. Но и во сне ей не суждено было обрести покой; сновидение превратилось в бесконечную схватку с самой собой. Она понимала, что сон необходимо выпрясть, чтобы отыскать Невилла, заглянуть в будущее и найти средства отвести роковую судьбу, которая угрожает смять все ее существование. Но эти попытки ни к чему не привели. Образы сна повторялись вновь и вновь, переливаясь радостью на лице, придвинувшемся к ее лицу вплотную, в прикосновении рук к ее коже, в мальчишеском удивлении у него в глазах. Она не понимала, черпает ли этот сон образы из ее разгоряченного воображения или же из некоего неправдоподобного будущего, но в нем всплывали желания, в которых она бы никогда не посмела признаться себе наяву, а проснулась она с таким чувством, словно еще и не жила на свете.

Она вернулась в реальный мир, раскрасневшись от счастья. И испытала чувство жгучей утраты, проснувшись в одиночестве, чувство острое и сильное, настоянное на удивлении и на осознании собственной вины.

«Только не смейся надо мной», — взмолилась девушка.

«Я бы не осмелился, Ребекка», — услышала она его ответ.

Король тоже провел беспокойную ночь. Его люди умело расправились с хлопотами, возникшими в связи с подземными толчками, но это не избавило его от волнения. Монфор понимал, что теперь ему предстоит приступить к следующему этапу в выполнении поставленной им перед самим собой на всю жизнь задачи. Ему следовало уделить внимание государственным делам, наложить швы на расползшуюся было ткань единства страны и привести в действие свои основные планы. Но он не мог сосредоточиться на этом, то и дело, против своей воли, думая о Ребекке. Перед его мысленным взором мелькало ее лицо, на котором одно выражение сменяло другое — счастье, гнев, унижение, неуверенность, подозрительность, решимость и грусть, — но которое неизменно оставалось прекрасным.

Он мысленно проклял себя за нелепый поступок. «Интересно, что она обо мне подумала?» И тут же предпринял неискреннюю попытку самооправдания: «А нечего ей было приставать ко мне со своими глупыми россказнями!»

Монфор понимал, что Алый Месяц будет хранить молчание, но не подсматривал ли за ним с Ребеккой кто-нибудь еще? Вспоминая свой поцелуй, он отчаянно заморгал. «Ну почему я придаю ей такое значение?» — озадачил он себя.

Единственный разумный ответ тут же пришел ему на ум, но он предпочел поскорее забыть о нем. В его жизни просто не было места для любви.

Вскоре после того, как Ребекка проснулась, к ней в спальню пришел Гален.

— Рэдд очнулся, — сообщил он. — И просит тебя к себе.

Ребекка поспешила в спальню постельничего. Там, держа отцовские руки в своих, сидела Эмер.

— Он вновь заснул, но он уже не тот, что прежде. — Глаза Эмер сияли, вид у нее был усталый, но радостный. — И дыхание его стало куда сильнее.

Ребекке захотелось немедленно разбудить Рэдда, но она справилась с внезапным порывом.

— Он начал просыпаться, когда случились эти толчки, — продолжила ее подруга. — Как будто дрожь земли разбудила его. А сегодня утром он открыл глаза и заговорил.

— И что же он сказал?

— Говорил он малость невнятно, — с грустью пояснила Эмер. — Сказал почему-то, что моя мать любила меня. Потом завел речь о каком-то свете или о чем-то в том же роде. Говорил почти так же безумно, как ты! Но одно он сказал со всей ясностью: ему хочется тебя увидеть. Он ведь поправится, правда? — закончила она на грани от того, чтобы расплакаться.

Ребекка поглядела на бледное безжизненное лицо Рэдда, и у нее возникли на этот счет определенные сомнения, но поделиться ими с Эмер она не имела права.

— Конечно, — ответила она. — Я уверена, что поправится. А нянюшка что-нибудь говорила?

— Стоило ему открыть глаза, она умчалась принести ему поесть, — ухмыльнувшись, сообщила Эмер. — Должно быть, она решила задать по такому случаю настоящий пир!

Веки Рэдда затрепетали.

— Подождите меня! — отчаянным голосом выкрикнул он. — Подождите меня!

— Все в порядке, отец. — Эмер пожала ему руку. — Я с тобой.

Постельничий посмотрел на дочь, в глазах у него горели боль и утрата. Но тут он вроде бы пришел в себя и ответил ей пожатием на пожатие. А потом обратился к Ребекке.

— Рад, что ты пришла, — тихим и слабым голосом проговорил он.

Выглядел он таким больным и измученным, что Ребекка вновь засомневалась в том, удастся ли ему оправиться, однако она выдавила из себя улыбку. Эмер подвинулась, позволив ей подсесть на кровать.

— И я рада, что тебе стало лучше, — сказала Ребекка со всею возможной непринужденностью, хотя слова застревали у нее в горле.

Какое-то время они помолчали, не зная, с чего начать. Обоим хотелось позабыть о былых обидах, но и тот, и другая понимали, что для начала необходимо объясниться.

— Прости, что обманула твое доверие, — начала наконец Ребекка. — Я вовсе не хотела тебя обидеть.

— Я вел себя крайне глупо, — мрачно признался Рэдд. — И просить прощения на самом деле следовало бы мне самому. Я был не прав, стараясь скрыть от тебя кое-что, но мне было страшно. Я относился к тебе как к родной дочери. И сама мысль о том, что ты можешь оказаться вовлечена в такое… — Его голос дрогнул. — Прошу прощения.

— Но с тех пор произошло столько всего, — вздохнула Ребекка.

— Да, я знаю, — перебил он девушку и уставился в потолок.

— Но откуда?

Теперь она совершенно растерялась.

— Я видел сны, — ответил он, и его исхудалое лицо озарила слабая улыбка. — Хотя, возможно, это было нечто большее, чем всего лишь сны. Я разговаривал со своей женой. Она выглядела по-другому, но голос остался тем же самым. И я все еще любил ее — после всех этих лет.

Теперь на глаза ему навернулись слезы. За спиной у Ребекки судорожно всхлипнула Эмер.

— Значит, тебе известно, какое значение имеет эта книга? — спросила Ребекка.

Со своими настырными расспросами она чувствовала себя бессердечной, но спросить и узнать было необходимо.

— Эта чудовищная книга, — с гримасой на лице пробормотал Рэдд. — Как я ее ненавижу!

— А где она сейчас? — выпалила Ребекка.

Рэдд помедлил с ответом, говорить на эту тему ему по-прежнему не хотелось. Медленно и мучительно он поднял голову и посмотрел Ребекке прямо в глаза.

— Ты прощаешь меня?

Теперь он плакал, и его голос звучал еще тише, чем раньше.

— От всего сердца.

Ребекка и сама чуть было не расплакалась.

— Пообещай мне кое-что.

— Все, что хочешь.

— Запомни, что предопределение — это не истина, — медленно произнес он. — Будущее всегда может оказаться и несколько иным.

— Я запомню, — пообещала Ребекка.

«Но где же книга?» — мысленно взмолилась она.

Голова Рэдда вновь откинулась на подушку, закрыв глаза, он вот-вот должен был опять впасть в беспамятство.

— А Эмер все еще здесь?

— Да, отец, я здесь.

— Побудь со мной еще. Ребекке надо уйти, а ты…

— Разумеется, — пообещала ему дочь.

— С тех пор как умерла твоя мать, я любил тебя сильнее всего на свете, — прошептал он. — Может быть, я не всегда показывал тебе это…

— Я знаю, отец. — Эмер становилось все труднее говорить спокойно. — Только скажи Ребекке, где книга, — тихим голосом добавила она.

— Мне нужно сказать еще кое-что, — почти беззвучно выдохнул постельничий. — Возможно, у меня не будет другого шанса. — Он сделал паузу, собираясь с последними силами. — Мне часто хотелось, чтобы вы больше походили друг на друга, но сейчас я понимаю, что вы одна другую дополняете. Я ошибался в своих попытках воспитать вас. Никому на свете не дано гордиться двумя своими девочками так, как я горжусь вами. Да и любить их сильнее тоже не дано.

Это, последнее, сделанное им признание заставило обеих подруг утратить дар речи. Слезы побежали у них по щекам. «Только бы он не умер, — внезапно устрашившись этого, взмолилась Ребекка. — Только бы он не умер». На пару мгновений даже заветная книга оказалась позабыта, но поскольку молчание затянулось, Ребекка поневоле задумалась о том, хватит ли у нее сил сказать еще хоть что-нибудь. И она вздрогнула, когда он все же заговорил — и голос его звучал тихо, но предельно отчетливо.

— Книга спрятана там, где, как мне казалось, никто не сумеет найти ее… В комнате, наполненной всяким хламом, на самом верху Восточной башни… под стопкой старых циновок…

«В моей потайной комнате!» Ребекка была слишком взволнована, чтобы оценить невольную иронию, заключающуюся в подобном выборе места для тайника.

— Только будь осторожней, — тревожно попросил ее Рэдд. — Лестница туда ненадежная, да и пол в комнате кое-где прогнил.

— Да уж как-нибудь справлюсь, — пообещала она. — И спасибо тебе. Я скоро вернусь.

Нагнувшись к Рэдду, она ласково поцеловала его в щеку.

— Да хранит тебя Паутина, — тихо вымолвил он, провожая ее взглядом.

Эмер вновь взяла отца за руку, но уже несколько мгновений спустя он уснул.

Поначалу никто не мог поверить собственным глазам. Соль оставалась неподвижной всего какую-то пару часов, а из самой глубины соляных равнин к северной кромке уже маршировало грозное воинство. Всадники с нескольких застав одновременно выехали в сторону замка, и у каждого на руках было одно и то же донесение. Получив их все, Монфор поневоле вынужден был поверить в их подлинность; случилось немыслимое и непредставимое, и его собственные сомнения на сей счет потеряли какое бы то ни было значение.

— Из глубины соли, так ты сказал? — спросил он у гонца.

— Да, сир, — ответил тот.

— И сколько же их?

— Многие тысячи, сир, — вмешался второй гонец. — Хотя на марше они поднимают такую пыль, что точное число определить невозможно.