Семь верст до небес

— Кофе уже второй раз сбежал, — появилась в дверях спальни Лика.

Такая хорошенькая, прям беда! Глазки горят, грудки торчат, светлые кудряшки забраны в два задорных хвостика. Девочка-припевочка.

Вот посадят меня за совращение малолетних, подумал Кирилл с веселой бесшабашностью.

— …так что? Как ты относишься к какао?

— Положительно, — усмехнулся он. Лика выпятила губки.

— Тебе бы только положить, — с намеком выдала она. Кирилл скептически приподнял бровь.

— А ты пошлячка… Разве это не ты меня сейчас положила, деточка?

— Причем на обе лопатки, — резюмировала она и, вильнув попкой, скрылась в кухне.

Завтрак прошел благополучно, и даже политические дебаты ничуть не испортили аппетита.

Лика работала секретарем в городской Думе, так что совсем избежать разговоров о политике было невозможно. Несмотря на легкомысленную внешность, у девочки имелся хорошо подвешенный язык и склонность к глубокомыслию, что Кирилла забавляло и раздражало одновременно. Однако, сейчас он настроился на благодушное настроение, дабы заранее перед долгой дорогой и предстоящей деловой встречей нервы себе не трепать.

Но едва он вышел из дома, стало ясно, что день все-таки не заладился и добродушие сохранить не удастся.

Каким-то отморозкам удалось забраться на территорию его коттеджа, и, вероятно, ополоумев от такого везения, они не придумали ничего лучше, чем проколоть подряд все шины его верного джипа. А новая «хонда» категорически отказалась открыть двери, чего он только ни выделывал с электронным брелоком, громко матерясь при этом — все напрасно!

Встречу, назначенную на утро, Кирилл отменял дрожащим от бессильной ярости голосом.

— Я тебе давно говорю, надо водителя завести, — заявила Анжелика, не дожидаясь пока он договорит. — Нереспектабельно самому баранку крутить!

Кирилл покосился на нее с едва сдерживаемым желанием немедленно придушить. Подумать только — «нереспектабельно»! Подумать только — «давно говорит»! Да они знакомы-то месяца два от силы. Или он что-то путает?

Пробормотав в трубку прощальные извинения, Кирилл сунул телефон в карман и пнул сверкающую «хонду». Какого черта он купил эту красотку?! Кажется, по совету одной из предшественниц Лики, которая тоже считала многое в его имидже «нереспектабельным». Тьфу! Пора бы уже задуматься на досуге, как быстро и безболезненно таких вот советчиц заставить помалкивать.

Но у него никогда не получалось останавливать женские выкрутасы одним лишь грозным взглядом. А гаркнуть на них воспитание не позволяло. Бабушка приучила его общаться со слабым полом с исключительным уважением. И теперь Кириллу казалось, что повышать голос на бедное создание с полутораметровыми ногами и детскими кудряшками просто безнравственно.

А спокойного тона они — все создания вместе взятые, а также по отдельности — абсолютно не понимали. Вот и живи, как хочешь!

— Вызови такси, — подсказала Анжелика, нетерпеливо наблюдая, как Кирилл мрачно разглядывает свой автомобильный парк.

— Ну да.

Пока такси доедет, можно будет садиться обедать. Кирилл покосился на свое безупречное пальто, на шикарный дипломат, и нерешительно шагнул в глубь гаража. Там, за коробками с каким-то хламом — непонятно, почему он до сих пор все это не выкинул, — поблескивал запыленными фарами мотоцикл «Ямаха» — его первое транспортное средство.

— Ты что, свихнулся? — охнула за спиной Анжелика. Кирилл, между тем, задумчиво провел ладонью по седлу.

— Нет, ты точно сбрендил!

— Дожидайся такси, — бросил через плечо Кирилл, вынул из дипломата папку с документами, закрепил на заднем сиденье, и, откинув полы пальто, уселся на мотоцикл.

— Кирилл! Кирилл, ты в своем уме? Милый, да ты же пальто испортишь! Это просто немыслимо! В конце концов, ты ведь…

Он не дослушал.

Давно ему не удавалось так веселиться. Он вдруг почувствовал себя молодым — елки-палки, да он и был молодой, всего-навсего тридцать шесть лет, почему ему раньше не приходило в голову, что все может быть так просто и легко?! Сел на мотоцикл и поехал. И ветер в ушах. И свобода навстречу.

А потом он вдруг увидел себя со стороны. Стал «Ямаху» пристраивать у офиса и увидел. Солидный господин в развевающемся черном пальто лихо спрыгивает с мотоцикла, будто малолетний шалопай. Романтика, блин!

Кирилл воровато покосился по сторонам. Так и есть! Ничего другого и ожидать было нельзя. Народ, бодро подтягивающийся к офису, внезапно замедлил шаг, сбился в кучку у лестницы, и оттуда на Кирилла немедленно дохнуло жгучим любопытством.

Конечно.

Даже охранник — ленивый пень — выперся из своей будки, вроде как в порыве служебного рвения, и старательно отводил взгляд от шефа и мотоцикла, а на лице его отчетливо нарисовалось: «У богатых, конечно, свои причуды, но ведь и меру надо знать!»

— У вас перекур? — высокомерно осведомился Кирилл у толпы, сгрудившейся возле крыльца.

— Доброе утро, Кирилл Иваныч, — откликнулся нестройный хор голосов.

Он пробормотал в ответ, что ничего особо доброго этим утром не наблюдалось, засунул под мышку шлем, взял папку с документами и двинулся в офис. Толпа, опережая его, прыснула в разные стороны. Кирилл был уверен, что первые несколько часов рабочего дня сотрудники, вместо исполнения своих непосредственных обязанностей, будут с вдохновением обмусоливать его внезапную страсть к мотоциклам. Наверняка приплетут надвигающийся маразм. А могут заподозрить неожиданное банкротство, и все разом примчатся подавать заявление об уходе.

Нет. На самом деле он не думал о подчиненных так уж плохо и однозначно. Просто сейчас был очень зол на себя и на весь мир.

В действительности все не так, как на самом деле.

— Здрасте, — мимоходом улыбнулась ему Маша, а заметив мотоциклетный шлем, прямо-таки расцвела, — вы что, самолет испытывали?

Маша была отличным работником и хорошим человеком, и с шефом держалась запросто именно по этим причинам. До сегодняшнего дня ему это импонировало. В конце концов, снобом он никогда не был.

Но сегодня насмешливая Машина мордочка вывела его из себя окончательно.

— У тебя что, дел нет, кроме как обсуждать поведение начальства?! — мимоходом оскалился он. — Вызови мне Терехина, быстро!

Маша пожала плечами и сделала вид, что не обиделась. А Кирилл Иванович Панин с мотоциклетным шлемом под мышкой прошел в кабинет и брякнулся в кресло. Несколько минут он сосредоточенно вспоминал, зачем ему понадобился начальник службы безопасности Миша Терехин. Но так и не вспомнил.

* * *

— Что происходит? Что за самодеятельность, черт бы вас побрал?!

Несмотря на сердитый тон, человек на заднем сиденье роскошного «мерседеса» не мог сдержать улыбки. Правда, она еще больше напугала того, кто сидел впереди, выгнув шею к боссу. Улыбка босса напоминала оскал голодного волка, почуявшего близкую добычу — мелкую, легкую добычу, не стоившую его внимания, однако все равно льстившую самолюбию.

— Просто такой случай подвернулся, — доложили с переднего сидения, — охранники что-то там отмечали, ворота открыть — дело плевое, вот мы и решили…

И голос, и выражение лица докладчика были как из мультика про Маугли. Просто вылитый шакал Табаки, виляющий худосочной задницей.

— А если бы он вас застукал, кретины?

— Это исключено, босс! Мы ж профессионалы.

— Ну да, — усмехнулся тот, — и ваша профессия заключается в мелких пакостях вроде проколки шин и баловства с электроникой.

— Босс, ну такой случай… Жалко упускать было.

— Кретины! — еще раз повторил человек с волчьим оскалом.

Он не любил размениваться по мелочам. И все же, все же необычайно приятно было осознавать свою власть над этим молокососом, которому ребятки испортили утро. В любой момент он — Босс с большой буквы — мог устроить проблемы на десяток уровней повыше. Просто так, для потехи.

— Ладно, иди. Больше такого не потерплю. Все действия согласовывать со мной лично, понятно тебе?

— Конечно, босс. Простите, босс. Будет сделано, босс. «Табаки» задом выдвинулся из машины.

— Домой, — велел шоферу человек на заднем сиденье и, старчески кряхтя, достал из кармана пиджака мобильный.

— Доброе утро, детка. Как дела у нашего козлика?

— Он заполнил документы, — доложила красавица, — и ждет дальнейших инструкций.

— Хорошо. Пусть узнает подробности о службе безопасности в компании. Охрана, камеры, пропускной режим. Ты нашла человека для подписи?

Произошла некоторая заминка, свидетельствующая о том, что это не совсем так и девица судорожно соображает, как выкрутиться.

— Время идет, а время — деньги, — зловеще напомнили ей.

— Я понимаю, я все понимаю. Подпись будет готова, не волнуйтесь. А как быть с печатью, босс? Нам же нужно подстраховать Балашова, вы же хотели и в будущем его использовать, а если Панин его заподозрит…

— Это ваша забота.

— Да, да, конечно. Нам нужно еще пару дней.

* * *

С утра в офисе оживленно велась дискуссия по поводу внезапно обнаружившихся странностей шефа. Как и ожидал вышеупомянутый шеф.

— А чего он? — лениво поинтересовался Балашов. — Опять наорал, а потом премию выдал?

— Ты, Леша, от жизни отстал конкретно! Начальство у нас нынче прибыло к офису на мотоцикле «Ямаха», — пояснила Людочка Феоктистова, самая страстная сплетница. — Само за рулем сидело. Или как там эта штука называется…

— Так и называется, — протянул кто-то насмешливо.

Алексей задумчиво почесал подбородок. Ой, неспроста это все, неспроста! Или от страха теперь ему во всем уже мерещится подвох?!

— А ты что, опоздал, как всегда? — пихнула его в бок Люда. — В следующий раз вовремя на работу приходи, а то такое зрелище пропустил…

— Да не опаздывал я, — вяло возразил он.

Он вообще не уходил со вчерашнего вечера, только знать об этом никому не полагалось.

Собственная смекалка приводила его в восторг. Пока наниматели раздумывали да прикидывали, с какой стороны подобраться, он уже все сделал! Данный факт обязательно должен повысить его гонорар, обязательно! И уж конечно поднять Балашова в глазах работодателей. Правда, некоторые утверждают, что инициатива — наказуема, но ведь это совсем другой случай. Сейчас важно себя проявить, завоевать доверие, стать незаменимым. Тогда за будущее можно не волноваться. Несколько месяцев — пускай даже лет — опасной игры, зато потом — достойная жизнь.

Первое задание оказалось совсем простым. Девица продиктовала по телефону фамилии и велела заполнить договор купли-продажи, в котором «Русский дом» выступал как собственник торгового комплекса, недавно отстроенного в районе Окружной.

Только поначалу это показалось странным.

Какая-то уж очень грубая подстава получалась.

Но потом Балашов узнал, что комплекс на самом деле принадлежит Панину. Значит, его продадут за его спиной, вот что!

Не зря он уже полгода торчит в этом чертовом риэлторском агентстве. Кое-что соображает.

Следуем дальше. На подобного рода документах обязательно должна быть подпись самого Панина и, конечно, печать. Плюс надо приложить лицензию.

Что же на том берегу все тянут?! Туману напустили, велели ждать дальнейших инструкций. Ведь совершенно ясно, что делать дальше.

И он решился.

Теперь самое страшное осталось позади. Озноб в печенках, когда он прятался в кладовке за коробками с печеньем и чаем. Голоса припозднившихся коллег в отдалении. Оглушающий скрежет швабры в руках старательной уборщицы. Позвякиванье ключей.

Ха, у него были свои ключи, он давно по этому поводу подсуетился! Впрочем, они и не понадобились. Кабинет шефа оказался открытым. Ничего особо ценного там не хранилось, а Панин играл в демократию и полное доверие с сотрудниками.

Тупица!

С каким бы удовольствием Алексей устроил бы здесь погром! Разбил бы стильные тяжелые пепельницы, порвал бы в мелкую крошку календарь с ежедневником, поджег бы кресло! И много еще чего, ох много! Фотку вот в деревянной простой рамке он бы, пожалуй, разрисовал в стиле школьных приколов. Чисто из озорства. На фотке красовалась хищная блондинка в дымчатых огромных очках, за которыми можно было разглядеть пронзительные, ярко-синие глаза. Сестрица начальника. Пронырливая девица, выбившаяся в столичные штучки. Поговаривали, она замужем за знаменитостью, то ли за художником, то ли за модельером — уж не за Юдашкиным ли?! Или просто спит со звездой. Или сама по себе девка популярная. Но это — вряд ли. Еще поговаривали, что между ней и боссом очень теплые отношения. Как же, единственная родственница. Вот бы он ее разукрасил, эту единственную! С превеликой радостью.

А пальцы все-таки дрожали, он заметил. Дрожали, когда поворачивали ручку двери. Когда ящик выдвигали. И уж совсем лихорадочно тряслись, когда нащупали за кучей бумаг то, за чем он пришел сюда.

Бесполезно было пытаться унять эту постыдную дрожь.

И он только старался сделать все побыстрей, передвигаясь почти на ощупь, как слепой, в тусклом свете уличного фонаря, который случайно стал его подмастерьем. А потом выбрался в совершенно темный коридор, отдышался, прижавшись к холодной стене, и стал на цыпочках пробираться в свой кабинет. Тут окна выходили на улицу, и охранник из будки не заметил бы света, — а совершать круг почета этот накачанный лентяй явно не собирался, — но Алексей все же не решился включить лампу.

Пялиться в густой, пугающий мрак было невозможно, и он, усевшись в кресло, прикрыл глаза. Ждать — вот чего он никогда не умел, но в последние дни это стало его основным занятием. Приходилось мириться. Он развлекался тем, что представлял себе, что будет, когда ожидание кончится. И вот, когда он в очередной раз увидел, будто наяву, то желанное, праздное, роскошное будущее, вдруг грянул гром.

Разве поздней осенью бывает гром?!

Да ведь это — стреляли!

Стреляли… Безличный глагол и мудрая старческая невозмутимость из «Белого солнца пустыни». Господи, при чем тут это?

Стреляли?!

Кресло под ним как будто обмякло, и, теряя опору, он пополз вниз, нелепо барахтая ногами в воздухе.

И тут он внезапно понял, что это звонил мобильный. Его собственный мобильный телефон, дребезжавший секунду назад на краю стола. Вот и снова, пожалуйста. Звук, совсем не похожий на выстрел, с чего же он взял, что это — «стреляли»?!

Нервы ни к дьяволу, ни в Красную Армию!

Возьми же трубку, психопат хренов, приказал кто-то в его голове.

— Леш! Леша, ты где? Все в порядке?

Рукавом он вытер потный лоб.

Жена. Его любимая и любящая супружница. Волнуется вот.

Сам хорош, как же он забыл ей позвонить-то? Конечно, она знает, что у него важный проект, супердорогой клиент и сногсшибательные планы по зарабатыванию денег, но ведь не в два часа ночи их реализовывать!

Не хватало еще, чтобы она заподозрила…

— Аленушка, я на работе задержался, а потом в пробку попал, — как можно ласковей сказал он, хотя в горле еще вибрировала паника, и говорить было трудно.

— В какую пробку? — удивилась она. — У нас в два часа ночи бывают пробки? И ты что, машину купил?

От своего идиотского вранья, от нежного недоумения в ее голосе он разозлился так, что стало горячо глазам. Будто в них ткнули раскаленным железом.

— Ну, поймал такси, а водила поехал огородами, чтоб быстрей, а там авария, мы и застряли. А потом выяснилось, что машина, которую стукнули, в угоне числится. Ну, и менты вот приехали, теперь разбираемся. Ты меня не жди, я раньше утра не приеду.

Нет, изящно солгать у него никогда не получалось. И утром он приехать не собирался, вот в чем дело. Что он плетет? Зачем?

А раньше, года три назад, ему бы и в голову не пришло врать Алене. Он ей доверял. Он даже был в нее влюблен некоторое время и искренне полагал, что прекрасней и мудрей нет на свете женщины. Он с удовольствием вверил себя, любимого, ее заботам. И она жалела его, ухаживала за ним. Правда, сначала он за ней, но сопротивлялась Алена недолго, за что он был ей крайне признателен.

Его тогда уволили из рекламного агентства — он бы и сам ушел, подумаешь, три тысячи плюс проценты, а проценты надо еще заработать! — и он был на испытательном сроке на новом месте, в какой-то шарашкиной конторе по ремонту и отделке помещений. Числился личным помощником директора. То бишь кофе подавал, на посылках служил, о встречах договаривался, с малярами ругался, штукатуров строил и так далее. Было немного унизительно, зато оклад стабильный и вполне приличный. В один прекрасный день его отправили договариваться насчет ремонта в престижной платной школе. Лицей, вот как это называлось. Он и не знал, что такое есть в их городе. Он вообще в то время слабо себе представлял, какими деньгами ворочают некоторые из его земляков. А тут будто бы попал в закрытый элитарный клуб, где на стоянке толпились шикарные блестящие тачки, за невысоким элегантным забором пестрели безупречно круглые клумбы, а в чистеньком здании сверкал паркетом широкий и гулкий холл. И невозможно было представить, что тут, в этом благолепии, всего-навсего учатся дети. Балашову вспомнилась его школа — серые стены, покореженные парты, двор в колдобинах. На уроках физкультуры они постоянно об эти колдобины спотыкались, а однажды кто-то даже ногу сломал, запнувшись и пролетев метра три.

Ремонт в лицее требовался бассейну. Когда Балашов увидел этот бассейн, он впал в окончательное отчаяние. Будто с рекламного проспекта на него напирала красота тонких фонтанчиков, ярких горок, маленьких водопадов, выложенного причудливой мозаикой дна.

Потом начальник АХО, с которым велись переговоры, удалился за какими-то бумагами, оставив Балашова в «комнате отдыха». Тут действительно можно было отдохнуть по полной программе. У мягких кожаных диванов стоял журнальный столик с фруктами и минералкой, лежала аккуратная стопка глянцевых журналов, тихонько играла стереосистема, неслышно работал кондиционер, покачивала листьями настоящая пальма в огромной кадке, и веселые солнечные лучи плясали на жалюзи. Только Балашову было не до релаксации, его трясло от исступленной ненависти к этим богатым гадам, что привозят сюда своих наследничков, наверняка пустоголовых, как и они сами. Черт побери, почему им досталось все это, а ему — беготня по городу в липовых кроссовках «адидас», старая дача за сто км от Пензы, «комната отдыха» на пять минут?!

Он не успел вдоволь посетовать на судьбу, так как в комнате возникла прекрасная незнакомка. Впрочем, прекрасной ее можно было назвать с некоторой натяжкой. Просто в первую очередь в глаза Балашову бросились изумительной красоты рыжие волосы, а потом он уж разглядел все остальное. Бледное лицо с длинным носом и ненакрашенным большим ртом, унылый наряд, во взгляде — тоска и усталость. И еще немного смущения. Наверное, решила расслабиться после урока, а тут какой-то хмырь незнакомый. Другая бы принялась расспрашивать, кто да откуда, возмутилась бы или, например, пококетничала слегка. А эта рыжая только конфузливо моргала, словно ее застукали в неглиже. Трепетная лань, просто-таки.

— Здрасте, — сказал Балашов, которому неловкая пауза уже начала действовать на нервы.

— Добрый день, — невыразительно улыбнулась училка. Он сразу понял, что она — именно училка, не родительница, не секретарь.

Неловко пробравшись к столику, она налила себе минералки.

— Вы будете? — едва слышно поинтересовалась у него.

Он посмотрел в ее уставшее лицо и махнул рукой.

— Валяйте! Хотя… Я бы кофейку хряпнул.

— Хряпнул?! — изумилась она тихонько. И зачем-то направилась к пальме.

Балашов, выгнув шею, наблюдал за ее передвижениями. Оказалось, за пальмой — еще один столик. С кофеваркой и подносом, уставленным фарфоровыми чашечками. Училка выкатила его оттуда и осведомилась очень вежливым голосом:

— Вам с молоком или со сливками?

— Ну, блин, и сервис тут у вас! — не сдержался Алексей.

Она вдруг улыбнулась с энтузиазмом, очень доброй и широкой улыбкой. И Балашов на миг залюбовался ее лицом.

— Это Пал Палыч, наш директор. Он очень заботится об учителях…

— А вы что преподаете? — заинтересованно спросил Алексей.

— Русский язык и литературу.

Сначала он просто изображал вежливый интерес, потом загорелся не на шутку. Женщина не была красавицей, но ему нравилось смотреть на нее и слушать ее голос — хорошо поставленный, профессиональный голос педагога. К тому же в ней чувствовался некий надлом, тоскливая заброшенность стояла в глазах, и Балашов немедленно ощутил себя рядом с ней сильным и уверенным. Все познается в сравнении, наверное, так.

Разговор на первых порах хромал и спотыкался, но после обмена именами и нескольких глотков крепкого, вкусного кофе приободрился и затрусил неспешной рысцой. Вдоль музыки, классической литературы, весны за окном.

Балашов забыл, что пришел сюда по делу, и опомнился, только когда распахнулась дверь, впуская маленького круглолицего мужика с объемистыми папками в руках. То был начальник АХО. Алексей сейчас бы под страхом смертной казни не вспомнил его имени. И на самого хозяйственника смотрел несколько секунд недоуменно, будто пытаясь сообразить, какого черта он тут оказался.

— Ну, как вы тут? Заждались? Здравствуйте, Аленушка, ах, мы с вами уже виделись сегодня. Кофейку? Ах, ах, вы уже пьете… Ну что ж, приступим.

Алена отставила чашку и двинулась к дверям, кивнув на прощание коротко и равнодушно. И Балашову вдруг стало очень обидно, что он не сумел заинтересовать ее. Не растормошил.

— Извините. Я на минутку, — сухо обронил он, когда дверь за ней закрылась.

И выскочил в коридор.

— Алена!

Она обернулась и взглянула на него с мягким удивлением.

— Во сколько у вас заканчиваются уроки? Я хотел бы… поужинать с вами, это возможно?

В ее глазах метнулось сомнение, а потом снова навалилось туманное, вязкое безразличие.

— В принципе, возможно. Только зачем?

Он не знал, что в эти минуты она клянет себя последними словами. За глупые раздумья и еще более глупые мечты. Он не мог слышать, как она говорит самой себе, что жизнь продолжается, годы идут, ничего интересного не предвидится, что не каждый день ее приглашают на ужин, что выть на луну от одиночества — собачий удел, а никак не женщины ее возраста.

Каким-то образом он догадался, что отвечать на ее последний вопрос не стоит. Просто не надо, и все. Он старательно выдержал паузу, и Алене ничего не оставалось, как пообещать, что к шести часам она будет свободна, и он может заехать за ней прямо сюда, к лицею.

Вечером, в ресторане, выяснилось, что им есть о чем поговорить, кроме музыки и погоды. Так разговаривали они еще несколько месяцев, встречаясь почти каждый день. Балашов был уверен, что влюблен. И даже наличие Ташки его не смущало, наоборот, хотелось взять их обеих — и мать, и дочку — под свое крыло. Рядом с Аленой он будто становился сильней, несмотря на ее нежные подколки и снисходительность, изредка проскальзывавшую в голосе.

Ему нравилось смотреть, как она колдует на кухне, как уютно постукивает спицами, устроившись на диване у него под боком. С ней всегда можно было посоветоваться, и его рассказы о проблемах на работе — каждый раз новых! — она выслушивала внимательно и терпеливо. Нет, в рот не смотрела, но было заметно, что ей все это важно. И он верил, что так будет всегда.

А потом — куда все это делось?!

Она по-прежнему ласкова и заботлива, но он… У него появились совсем другие интересы. Теперь, когда до мечты можно было дотянуться рукой, его перестала занимать реальность. Ему было скучно, и привычный быт, и вкусный ужин, сервированный по всем правилам, и плавные, спокойные движения жены, и ее рассказы о школе раздражали его невероятно.

Даже странно, что он сдержался и не наорал на нее — как случалось не раз в эти дни! — когда она позвонила ночью на мобильный.

Из-за этого чертова звонка он еще долго не мог прийти в себя, в кромешной тьме налил воды в стакан, хотел выпить залпом, но зубы стучали о стекло, и горло перехватывало. Он с отвращением вылил воду в кадушку с пальмой и снова уселся в кресло. Главное теперь — не упустить момент, когда станут стягиваться на работу первые ранние пташки. Активисты, так их и растак! Он должен влиться в толпу, и ничем не выдать себя, а это сложно — после сегодняшней ночи ему будет в тысячу раз сложней изображать невозмутимость, он это четко осознавал.

И был готов. Вот только пальцы время от времени снова начинали трястись.

* * *

В ожидании Терехина — зачем он его ждал?! — Кирилл сосредоточенно грыз «паркер» и просматривал документы на подпись.

В этом вопросе он тоже не доверял никому, и никогда не оставлял автограф просто так, с кондачка. Читал, конечно, по диагонали, и это было особое искусство, помогавшее экономить время.

— Могут, когда хотят, — пробормотал Кирилл тоном ворчливого деда, поучающего внуков правильно надевать портянки.

И, сунув документы под мышку, а «паркер» за ухо, полез в сейф за печатью.

Ее там не оказалось. Папки с «важняком» лежали на месте. Золотые запонки — подарок сестры — валялись там же. Бутылка коллекционного вина загадочно подмигивала из глубины сейфа. А печати не было.

Он отложил бумаги и порылся еще немного, на всякий случай.

— Ну вот, пожалуйста! — протянул Кирилл, почему-то изобличающе ткнув «паркером» в сторону Ольгиной фотографии. — Полюбуйся-ка!

Сестра глядела со снимка, прищурившись, будто оценивала размеры бедствия. Кирилл улыбнулся. Ольга всегда приводила его в хорошее настроение.

— Ну, это же просто безалаберность какая-то, — растерянно пожаловался он и выдвинул по очереди все ящики стола.

Печать лежала в третьем снизу. Или в четвертом сверху, как хотите.

Он посмотрел на нее и задумчиво почесал ручкой за ухом.

— Я разве сюда ее клал? — спросил Кирилл у фотографии сестры.

И ответил сам себе задумчиво:

— Я ее туда даже не ложил…

Или что? Склероз нечаянно нагрянет, когда его совсем не ждешь? Маразм крепчал, деревья гнулись?

И тут Кирилл вспомнил. Он вообще вчера печать со стола не убирал. Закрутился, завертелся и… забыл. Кто-то принес документы на подпись, а потом с этим кем-то Кирилл пошел к юристам, чтобы уточнить нечто безотлагательное. А печать осталась лежать на столе.

Кажется, все так и было.

Потом, наверное, он смахнул ее в ящик да и опять… забыл.

Значит, все-таки склероз.

— А я ведь еще молодой, — подмигнул Кирилл фотографии, — с девицами знакомлюсь, Камасутру осваиваю, на мотоциклах разъезжаю…

Его монолог был прерван телефонным звонком. Звонила та, которой секунду назад Кирилл признавался в юношеских забавах.

— У тебя проблемы? Хочешь об этом поговорить? — вместо приветствия бодро осведомилась Ольга.

Она каждый раз придумывала что-нибудь новенькое. То выкрикивала в трубку «Кир! Поехали в Каир!», то гнусавым голосом сообщала, что он выиграл суперприз в игре «Поле чудес» и этот приз прибудет самостоятельно поездом «Сура», так что «в понедельник встречай».

— Оль, здорово, что ты позвонила…

— Брат мой, как ты себя ощущаешь в энтом мире? — прокряхтела она голосом умудренной опытом и убеленной сединами бабушки.

— Ты представляешь, я сейчас обнаружил, что старею, — признался Кирилл, — память служить отказывается! Да и ноги… того… ломят. От мотоцикла, что ли…

— А хвост еще не отвалился?

— Чего?

— Ничего, — хмыкнула Ольга, — а какой-такой мотоцикл? Ты что, стал экстремалом? Хотя, погоди, давай все в подробностях при встрече.

Он спохватился вдруг:

— А ты что, уже в Москве? Как показ-то прошел?

— Он не прошел. Он состоялся! — поправила она притворно обиженным тоном.

— Ну, здорово! — обрадовался Кирилл и тут же опечалился: — А я, блин, зашиваюсь, смогу выбраться только через неделю, не раньше. Ты никуда не уедешь?

На том конце провода хихикнули.

— Еще как уеду!

— Олька! Ну, ты чего? — немедленно взвился Кирилл, судорожно прикидывая, не сможет ли он на неделе освободиться. Получалось, что никак не сможет. Если только передать бразды правления Машеньке. Остальные все равно ни черта делать не умеют. Или прикидываются, что не умеют.

Он разозлился и потянулся за сигаретой.

— Алле, братец Иванушка, ты еще тут? Или там? Где ты?

— Я по уши в дерьме, — огрызнулся он, мусоля в зубах фильтр.

Ольга поняла, что он переживает. Причем сильно. Они и так уже не виделись месяца три. И оба скучают.

— Ну, могу я отдохнуть, в конце концов? — капризно промурлыкала она, решив еще немного потянуть время.

Она любила крайности во всем. Чтобы сначала все плохо, а потом разом — большой шмоток счастья.

— На Багамы собралась что ли? — усмехнулся Кирилл. — Со своим этим… Витей?

— Ага. С Димой.

— Был же Витя, — недоуменно протянул он.

— А теперь Дима, — упрямо сказала она, — и на Багамы мы не собираемся, мы в Ирландию хотим…

— Ну, и скатертью дорожка.

Ольга послушала, как брат глубоко и часто затягивается.

— Эй, так ты меня встретишь, я не поняла?

Он поперхнулся и долго кашлял, прежде чем уточнить:

— В Ирландии?!

— Дурак! Туда мы зимой поедем, в январе. А хочешь, поехали вместе!

— С Витей? Тьфу, с Димой?

— Ну и что? Отдохнешь, развеешься. К тому же, никакого Димы к тому времени может уже и не быть, — последнюю фразу она добавила будто в скобках. — Ты когда последний раз отдыхал-то, Кир?

— В прошлом годе, и, надеюсь, это был не последний раз, — ворчливо произнес он, посопел и осторожно спросил: — Так где я тебя встречать-то должен?

— В Пензе.

— Балда! — рассердился Кирилл. — Не могла сразу сказать, что приедешь? Довела, понимаешь, до инфаркта!

Ольга довольно захихикала. Потому что услышала кроме сердитости счастливое похрюкивание в его голосе. И правда, балда она. Сказала бы сразу, и похрюкали бы вместе. Нет, все ее вечно тянет спектакли устраивать, иначе — неинтересно.