Семь верст до небес

Какая тебе разница, удивлялась мама, когда Алена со слезами на глазах застегивала эти дурацкие пуговицы разных цветов и конфигураций — еще не хватало бегать по городу в поисках каких-то там пуговиц! Носи бережней, в конце концов!

Алена покорно кивала. А то, что пуговицы с пальто обрывали хулиганы в школьной раздевалке, никого не интересовало. Так же, как никому не было дела, что ей хотелось, допустим, пирога с малиной или рассыпчатого пюре, а вовсе не пельменей или макарон — каждый день, каждый день, каждый день! Мама преподавала в институте, и готовить, конечно же, было некогда. Алена пыталась сама, но это пресекалось в корне: «Нечего тратить время на ерунду! Пища должна быть сытной и полезной, только и всего!»

Слава Богу, теперь у нее есть собственная кухня! Где на окнах висят занавески, вышитые собственными руками, и пахнет сногсшибательно варениками, голубцами, курицей по-татарски — чем угодно! — собственного исполнения.

И пускай она сто раз мещанка!

Алена поставила разогреваться суп, щелкнула чайником и принялась колдовать над бутербродами. Запеченные в сыре ломтики «бородинского», предварительно натертые чесноком, посыпанные зеленью, и обваленные в картофельном пюре. Вкуснятина, пальчики оближешь! Потом она заварила чай, сняла кастрюлю с супом с плиты и стала дозываться Ташку. Та откликнулась не с первого раза и не слишком довольно. Но все-таки пришла.

— А голубцы? — хищно обведя глазами кухню, поинтересовалась дочь.

— Будут, — пообещала Алена, придвигая тарелки.

— Ну, мам! Я в школе уже щи ела!

Алена сунула дочери ложку и салфетку и вполне миролюбиво произнесла:

— Не ври! Мне Мария Андреевна рассказала, как ты ела. Мясо выловила и схомякала, а гущей полила кактусы! Я тебя умоляю, веди себя прилично хотя бы в школе!

— Мам, а ты не разговаривай с набитым ртом! — велела в свою очередь Ташка.

Они переглянулись и хихикнули, как две подружки. И тут в замке заскрежетал ключ.

— Балашов, — скривилась Ташка и решительно поднялась.

— Эй, хватит уже, а? — попросила Алена.

— Я у себя поем, — спокойно сказала дочь, размещая на подносе тарелку с супом, бутерброды и чай.

В коридоре зажегся свет и донеслось радостное:

— Девчоночки! Я пришел, мои хорошие!

— Ну, хоть бы раз в жизни обошелся без сюсюканья, — покачала головой Ташка.

Алена нахмурилась. Алексей Балашов — хороший человек, и любит их обеих, и вообще…

— Что вообще? — ехидно сверкнули черные глаза. — Он — твой муж, вот ты с ним и сиди! А я обойдусь как-нибудь!

— Девочки! Ау! — надрывался в прихожей хороший человек Алексей Балашов.

Алена еще раз с печальной укоризной взглянула на дочь и пошла встречать мужа. Он действительно казался ей положительным во всех отношениях, и Наташкино пренебрежение было совершенно непонятно. Ведь дочь не ревновала, не утопала в эгоизме, их совместному проживанию — то есть, гражданскому браку — не препятствовала, истерик не закатывала, козней не чинила, хотя поначалу Алена опасалась именно этого. А вышло совсем иначе. Алексей изо всех сил старался Ташке понравиться, но в ответ получал только снисходительные ухмылки. «Ненавижу подлиз!» — кричала Ташка, когда Алена уговаривала ее быть к нему подобрей. Дочь считала Алексея кем-то вроде далекого родственника из глуши — неуклюжего, развязного и надоедливого, как муха.

С другой стороны, все могло быть намного хуже, сказала себе Алена. И это помогло ей успокоиться.

А в голове будто сама собой нарисовалась знакомая картинка из мечты: они с дочерью в белых пальто за столиком парижского кафе. И тот, кого они обе ждут, зовется как-то иначе, не Алексей Балашов, нет.

Тьфу, ну что за глупость?!

Зачем ей кто-то, кроме Леши?! Он — теплый, сильный, надежный, как плюшевый мишка из детской. А она — женщина, давно распрощавшаяся с иллюзиями, и точно знает, что влюбленность ни к чему хорошему не приведет. Однажды она уже вышла замуж по великой любви, и чем это кончилось? Пшиком. Вселенским несчастьем, о котором она никому и никогда не рассказывала. Опустошенностью. Разочарованием. И все потому, что она сама все придумала про него, а потом принялась это «все» любить. Молодости свойственны подобные фокусы.

А Балашов — хороший человек. Его она не выдумывала, его она приняла — отчасти потому, что другого выхода просто не было. Или утопиться с тоски, или Балашова принять. Топиться она не могла из-за Ташки. Не имела права. А ведь тянуло — особенно по ночам, когда так ясно обнаруживалось, что постель слишком широка для нее одной.

Хотелось отогреться, хотя бы чуточку, самую малость. Балашов оказался похожим на уютную, большую печку. Иногда он Алену раздражал, но не часто. Она приучила себя к мысли, что нельзя ждать, ждать чего бы то ни было. Кому-то подходит правило «не верь, не бойся, не проси», а ее спасает вот это «не жди!» Когда ожидания не оправдываются, очень больно.

Поняв это после развода с первым мужем, она раз и навсегда решила: «Ждать от жизни нечего, надо потихоньку пользоваться тем, что уже есть». Иначе потом придется собирать себя по кусочкам.

Вот случился человек хороший — бери. Естественно, не сразу, а приглядись, обдумай, тщательно взвесь. Как говорится, семь раз отмерь, один отрежь. Чем больше Алена раздумывала, тем больше убеждалась, что у них с Балашовым получится отличная семья. Он был работящим, ласковым — сюсюкал, как выражалась Ташка, но это лучше, чем мужская обычная сухость! — с ним было интересно поболтать о том, о сем, он всегда внимательно слушал ее, старался понять, глядел с беспокойством. Это так здорово, когда за тебя кто-то беспокоится.

И от рук его веяло теплом.

Она с ним совершенно счастлива.

И это — окончательно.

— Ален! Ну, я стою-стою! Где мой поцелуй? Я устал, как бобик, у меня куча новостей! А где Ташка, я ей диск купил и вот еще, хрень какую-то для модема, говорят, скорость соединения увеличивает раз в десять!

Хрень — дело хорошее. Но почему бы не назвать ее как-то иначе? В русском языке полным-полно симпатичных слов, которыми можно обозначить незнакомый тебе предмет.

Вещица. Нечто. Кое-что. Финтифлюшка, в конце концов…

Эк ее занесло!

Алена моментально одернула собственные мысли, будто это был табун не в меру разгоряченных лошадей.

— Леш, поставь пакеты, что ты с ними обнялся?

— Там подарки, — горделиво откликнулся он. Алене стало стыдно за свои мысленные придирки. Он был таким славным, таким заботливым парнем, а сегодня выглядел как-то особенно трогательно. Темная густая борода не могла скрыть широкую улыбку, глаза за стеклышками очков блестели победно, и даже в развороте плеч, обычно чуть ссутуленных, ощущалось сейчас торжество. Интересно, что это такое произошло?

Она взяла в руки большую и теплую ладонь мужа. Он осторожно опустил пакеты и притянул Алену к себе.

— Какие еще подарки? До праздников вроде далеко, что ты придумал? — осведомилась Алена, радуясь спокойной, привычной силе его объятий.

— Милая, — щекотно приблизилось его дыхание, — сегодня такой день… Мне наконец-то попался человек, нормальный человек, готовый платить нормальные деньги!

— Что за человек? — промурлыкала она, потершись щекой о его плечо.

— Очень солидный клиент. Если я заключу с ним сделку, то выйду совсем на другой уровень. Я решил, что мы должны по этому поводу того… отпраздновать, в общем. Смотри-ка…

Алексей высвободился, снова сгреб пакеты и протопал на кухню. До Алены, наконец, дошел смысл его сообщения. Она поскакала следом чуть не вприпрыжку.

— Так ты добился, да? Леший, тебе удалось прорваться?

Он и вправду прорывался. Все те годы, что они вместе, Алексею не везло в работе. В риэлторской фирме, куда он устроился сравнительно недавно, дела тоже шли еле-еле. То есть, у ее владельца они продвигались успешно и только вперед, а вот у рядового агента Балашова топтались на одном месте. Ему платили проценты от сделок, а достойные клиенты на эти самые сделки все не подворачивались, коллеги подсиживали, буквально изо рта вырывали куски — и самыми мелкими не гнушались. Алексей постоянно где-то еще подрабатывал, даже порывался ехать в Москву, ибо «только в столице крутятся настоящие бабки!», а в свободное время придумывал сложные, но нереальные комбинации по мгновенному обогащению. Алена ласково подтрунивала над ним, убеждая, что все и сразу получить невозможно.

И вот, он все-таки пробил «реального клиента», как, по рассказам Алексея, выражались у них в офисе.

— Лешка, ты молодец! Я всегда знала, что ты молодец! — Алена чмокнула его в макушку и, заглянув через плечо, весело ужаснулась: — Слушай, куда ты столько всего накупил?! О Господи, это что? А это зачем? У нас и в холодильник столько не влезет! Ты свихнулся от радости? Ташка, иди сюда! Ну, иди же!

— Голубцов, я так понимаю, не будет? — возникла на пороге Наташа.

Алена легонько дернула ее за нос и пропела, что какие уж тут голубцы, когда шампанского три бутылки, салаты заморские в огромном количестве, икра красная, киви зеленые, курица горячая только с гриля и еще полно всякой всячины, от которой может сломаться стол.

Ташка отодвинулась от матери и насмешливо поинтересовалась:

— Балашов, у тебя что, дядя-миллионер в Америке объявился?

— Я сам себе миллионер, — ничуть не задетый таким обращением, ответил Алексей. — Ты вон в том пакете поройся, там подарки тебе и маме.

— Подарки мы любим, — сообщила Ташка таким тоном, что стало ясно: балашовская щедрость ее не тронула.

Алена, ловко накрывая на стол, погрозила дочери кулаком.

— Хватит ерничать, садись давай.

— Так я уже супом сытая, — усмехнулась та, — а вина вы мне все равно не нальете.

— Нальем! — пообещал Алексей.

Откуда же ему было знать, что Ташкино уважение заслуживается вовсе не сюсюканьем и вседозволенностью? Наверное, если бы Ташка захотела, он бы и сигареткой с ней поделился, и гопака сплясал бы. Так думала Алена, и не осуждала его за это, Боже упаси! Для нее мотивы всегда были важнее поступков.

* * *

Октябрю было совершенно плевать, что настало утро. Солнца не предвиделось, только звезды побледнели, и ночное угольное небо слегка растушевала туманная серость. Вылезать из постели не хотелось. Да что там — жить было лень и тошно.

Осенью всегда так. Особенно по утрам. Особенно после шампанского, которое Алена не слишком любила, но вчера пила с удовольствием. Все-таки у них был праздничный вечер! Мужу повезло, наконец-таки, с работой, разве это не повод? Повод! А причина? Ведь еще была причина, если уж совсем начистоту.

Хотелось напиться. Хотелось легкости, звенящей и бессмысленной пустоты в голове, чтобы она хоть на некоторое время перестала работать. Чтобы не ворочались туда-сюда тяжелые жернова никчемных, бредовых мыслей.

О белом пальто и Париже.

О ком-то, кого знать не знаешь, но ждешь.

Разве не чушь? Но от нее некуда было деваться, и Алена пила бокал за бокалом, и внимательно слушала мужа, и смотрела на него с беспомощной тоской, мысленно умоляя, чтобы он хоть как-то помог расправиться с ее мечтой.

Она не помнила, в какой момент перестала думать обо всех этих глупостях. Напилась.

А теперь вот что-то рассыпается в голове на мелкие кусочки, и во рту мерзопакостно, и от осеннего утра с души воротит.

— Ты спи, — поднимаясь, великодушно прошептал Алексей, хотя терпеть не мог собираться в одиночестве.

Но чувство вины, заставшее его врасплох, не улеглось еще окончательно. Хотелось сделать жене что-нибудь приятное. Необременительное и не требующее больших затрат — моральных и материальных. Хотя, Бог с ней, он теперь может многое себе позволить, купит ей сегодня какую-нибудь побрякушку. Золотую. Или серебряную. Пусть радуется, ему не жалко. Тем более что сегодня ночью она была такой непривычно пылкой… Прям удивительно. С ней всегда было хорошо, но чтобы так! Может, он и не уйдет никуда. Хоть и надоел домашний очаг до зубовного скрежета, все-таки променять уютную, ласковую жену на неизвестную красотку было бы глупостью.

Надо еще все обдумать. В любом случае, никакие красотки на него пока не торопятся вешаться. Им не нужен рядовой служащий. Им подавай толстосумов, и завтра он станет одним из них, и сам будет решать, с кем и когда. Тогда и посмотрим.

Свобода выбора — звучит заманчиво, черт побери!

— Ну, зачем ты встала? — с ласковым укором обернулся Балашов, заслышав в коридоре легкие шаги.

Алена зевнула, осторожно придерживая рукой затылок, в котором что-то звенело.

— Мне все равно к десяти на работу, — пробормотала она, — чего уж тянуть-то?

— Разве у тебя сегодня уроки? — удивился он.

— Я же тебе вчера говорила, Тамара Эдуардовна попросила ее заменить.

Алексей нахмурился. Готовность жены выручать всех и каждого раздражала его невероятно.

— А она? Она тебя потом заменит или снова прокатит?

Алена с досадой дернула плечом и промолчала. Он продолжал бубнить о том, что надо уметь говорить «нет» и вообще в первую очередь думать о себе, а уж потом — что вовсе даже необязательно — о других. Пока Алексей разглагольствовал, она сноровисто жарила отбивные, стряпала бутерброды и накрывала на стол.

— Садись, Леш. Ты на обед сегодня приедешь или как?

— Куда я еще поеду! — угрюмо откликнулся Балашов, изо всех сил теребя галстук. Когда он нервничал или злился, то обязательно что-нибудь мусолил в руках. — Час сюда, час обратно, а дел-то теперь будет по горло!

— Тогда я тебе с собой супа налью, — решила Алена, — у вас же в офисе можно разогреть?

Не прекращая мять бедный галстук — вот ведь дурацкая привычка! — он заявил, что тысячу раз просил ее не заводить разговор «о супе и где его можно разогреть!»

— Но горячее нужно есть обязательно, — упрямо возразила Алена, впихивая ему в руку вилку.

Он отшвырнул ее раздраженно. И принялся разминать салфетку.

— Я только кофе попью, иначе не успею. И перестань, Христа ради, изображать мать Терезу!

— Я никого не изображаю! — обиделась Алена и вместо салфетки всучила ему журнал с холодильника.

Авось отвлечется.

Балашов покосился на жену, потом на журнал и разозлился окончательно. У него в руках был свежий номер Ташкиного «Космо».

* * *

Жаль, что Лешка рассердился и стремглав убежал на работу. Они могли бы вместе прогуляться до остановки. Ради этого можно было выйти и пораньше. Ведь уже тыщу лет они никуда не выбирались, даже в парк по соседству — просто побродить, держась за руки, помолчать сообща.

Очень жаль.

А у Ташки сегодня вторая смена, она на радостях будет дрыхнуть до полудня.

Алена вздохнула горестно, представив, что сейчас надо будет одной тащиться к остановке, скучать в ожидании автобуса. И возвращение домой будет таким же тоскливым.

К тому же в коридоре она столкнулась со своим отражением, и настроение испортилось вовсе.

Накраситься, что ли? Алена скептически поморщилась, понимая, что никакой макияж не скроет кислое выражение лица. Ну да бог с ним, с выражением, все остальное тоже никуда не годилось. Длинный конопатый нос, рот большой, как будто клоунский, припухшие глаза с рыжими щеточками бровей. И на голове не пойми что — словно она выглядывает из соломенного шалаша.

Алена приутюжила этот самый шалаш двумя ладонями, но как только убрала руки, волосы освобожденно зашуршали и снова встали торчком. Ужас какой! Времени на укладку вечно не хватает.

Но сейчас-то вполне можно заняться собой. Даже в парикмахерскую реально успеть. Правда, тогда к уроку она не успеет подготовиться. Но ведь вся программа литературы, да и русского, давным-давно отпечаталась в голове так, что разбуди ее среди ночи, она без запинки проведет урок.

Непонятно, зачем каждый раз тратить время на повторение, искать интересные материалы, читать методички, штудировать пособия и т. д., и т. п., и др.

Не лучше ли заняться собственной внешностью?

Алена прикинулась, что не слышит собственных мыслей, быстренько прилизалась, забрала волосы в аккуратный пучок, прошлась пуховкой по лицу, а тушью по ресницам, Отражение в зеркале стало немного поярче.

До идеального же было далеко, как до Китая пешком.

Ну, и ладно. Она никогда красоткой и не была. Даже просто хорошенькой себя не считала, зато надеялась, что обладает неким шармом и обаянием. Хорошо, что некогда было обдумывать данный факт как следует. Такие вот приступы самокритичности случались с ней раз в столетие.

И слава Богу!

Она надела плащ, на шее завязала замысловатым узлом невесомый, элегантный шарфик собственного сочинения и отправилась на работу.

* * *

— Кирилл Иваныч, из налоговой звонят, — доложила по селектору секретарша, — будете говорить?

А вот не будет. Других дел у него как будто нет!

Кирилл потер шею, будто налитую свинцом. Черт, тут распрямиться некогда, от бумаг никакого продыха, какая еще налоговая?!

— Маш, переключи их на Трофимова.

В конце концов, юрист у них Трофимов. А он, Панин Кирилл Иванович, хозяин-барин. Начальник-самодур. Вот сейчас захочет — и уедет на фиг из конторы! В тайгу на заимку, комаров кормить. Там тебе ни документов, ни БТИ, ни налоговой.

— Кирилл Иваныч, так Трофимов в области, — между тем ожила Маша.

— А этот… помощник его, Виктор, что ли…

— Ну, он где-то здесь.

— Вот пусть он с налоговой и разбирается.

— Кирилл Иваныч, он работает вторую неделю, — напомнила секретарша, — еще напортачит чего…

Он раздраженно чертыхнулся, пообещал, что всех уволит к едрене-фене, и велел подать ему сюда приснопамятную налоговую службу.

Из трубки тотчас вылился на него поток информации, сообщаемый гнусавым, противным голоском.

К пятой минуте плодотворного общения Кирилл, наконец, понял, в чем дело, и поднял трубку внутреннего телефона.

— Балашов на месте? — спросил он, когда на том конце ответили.

— Тут я, — горестно вздохнул в телефонных недрах искомый господин.

— Быстро ко мне!

Пока Кирилл терпеливо выслушивал нескончаемые претензии налоговика, Алексей Балашов нервно курил у входа в приемную. Идти к шефу ему совсем не хотелось. Он и раньше этого не любил, а в свете последних событий вообще начальства старался избегать. До сих пор ему удавалось.

А что сейчас?

Уже обо всем известно?

Но это невозможно. Слишком рано, он ведь толком даже ничего не предпринял, ничего не успел. Черт, а руки трясутся, как у паралитика.

— Привет, Леш. Ты чего хотел? — встретила его секретарша.

— Шеф вызвал срочно, — стараясь казаться безразличным и уверенным в себе, ответил Балашов.

— Так это по твою душу из налоговой звонят?

— Чего? Чего?

Маша отмахнулась. Какой-то он странный, этот Балашов. Вечно на взводе.

— Проходи, Леш, раз срочно. Да толкай ты сильней, Господи, там открыто!

Вот сукин сын, подумал Балашов про начальника, дверь себе забубенил такую, что людям и не войти с первого раза. Издевается, буржуй недобитый!

Кирилл повесил трубку и тяжелым взглядом уперся в замершего у входа агента.

— Ну? Чего ты там с документами намутил?

— А? Что? Я? С какими документами? Пожалуй, действие адреналина оказалось слишком краткосрочным. Под ложечкой засосало от страха, и ладони взмокли так, что нестерпимо тянуло сейчас же вытереть их о брюки. Но нельзя. Еще не хватало!

— Сядь-ка, Алексей, — Панин кивнул на стул напротив. — Ты дом на улице Калинина оформлял?

— Да.

— Так какого лешего документы в налоговую не отправил?! — взорвался Кирилл. — Они мне и так плешь проели, а тут еще ты! Если склерозом страдаешь, валяй выходи на пенсию!

Как же ему не взорваться! Каждый день сплошная нервотрепка, вынимающая душу текучка, бессмысленные встречи, переговоры, занудство налоговиков, капризность клиентов.

И главная беда в том, что все это ему нравится.

Поди разберись…

На стуле перед ним тосковал несчастный Балашов.

— Сейчас же! Немедленно! Документы должны быть в налоговой, понял?

— Понял.

— Ну, вперед и с песней! Балашов пятясь удалился.

Кирилл забарабанил пальцами по собственной физиономии, подоткнув ладонями тщательно выбритый подбородок. Что-то он не того… должного уважения к сотрудникам не проявляет. Правда, его заслужить еще нужно, уважение-то. Но ведь людям свойственно ошибаться, а? Риэлтор тоже человек, и ничто человеческое ему ни чуждо. Ну что он напустился на этого Балашова?! Тот, конечно, скользкий тип, себе на уме, ну и хрен с ним, главное — чтоб работу делал. А ведь делает, старается, чуть ли не с высунутым языком бегает.

Кирилл отслеживал работу каждого своего сотрудника. Доверяй — но проверяй, вот так примерно. Старые, избитые истины никогда его не подводили.

Может, зря он наорал на этого старательного неврастеника? Того аж перекосило со страху, а в таком состоянии работа явно на лад не пойдет.

Всегда он так. Сначала сделает, потом подумает. Импульсивный потому что. Горячий, как говорила бабушка. И отвешивала ему подзатыльник, когда в очередной раз Кирилл, «разгорячившись», курил тайком в туалете или приносил домой жабанят с болота по соседству.

У бабушки была тяжелая рука. Зато нрав легкий. Отлупив внука хорошенько, наоравшись вдоволь, она быстро успокаивалась, приходила налаживать отношения, лепила его любимые вареники с вишней. Ольге, его сестре, доставалось не меньше, но та была — впрочем, и остается — поумней и посдержаннее, чтобы обделывать все свои темные делишки втихаря. Знакомства с мальчиками тщательно скрывались, губная помада пряталась со всей надлежащей осторожностью в пенале среди карандашей, завернутая в обрывок газеты. А однажды Кирилл увидел, как хитрая сестрица, завернув за угол дома, в один момент ловко избавилась от смешных теплых рейтуз, в которые ее неизменно наряжала бабушка. Вот так-то! Ему бы и в голову не пришло! Он бы спорил до хрипоты, но не догадался бы притвориться послушным, а потом потихоньку сделать по-своему.

Эта проклятая глупая честность, эта несдержанность мешала ему всю жизнь. И бизнес Кирилл поднимал долго, не умея смолчать, когда нужно, стерпеть, когда очень нужно, слукавить, когда нет другого выхода. Семь потов сошло, пока справился. Зато теперь репутация его «Русского дома» была надежной абсолютно.

Ему доверяли и клиенты, и коллеги, а конкуренты знали точно, что с ним лучше не связываться, потому как пер он напролом, не страшась затянуть разбирательство или понести убытки. Плевать он хотел на эти убытки! Главное — доказать свою правоту.

Впрочем, ошибки он умел признавать и устранять их считал делом чести.

Поэтому Кирилл снова набрал внутренний номер и бросил в трубку пару слов, выражающих нечто вроде извинения за его вспыльчивость. Балашов на том конце провода чуть не свалился от инфаркта. От смелого безрассудства, с которым он ввязался в это дело, с этой минуты не осталось и следа.

Проблемы с налоговой — ерунда.

Шеф все знает, вот что! Эта богатая сволочь просто потешается над ним, оттягивает момент расплаты, как последний извращенец!

Алексей аккуратно положил трубку на аппарат и вытер-таки потные ладони о брюки. Хорошо, что он один в кабинете… Но нет, надо взять себя в руки, нельзя так распускаться, непозволительно, черт возьми, ведь все уже на мази.

Однако положение обостряется с каждой минутой. И что с ним сделает Панин, если узнает обо всем, одному Богу известно.

…На самом деле это было известно не только Всевышнему. А еще нескольким людям, которые вот уже месяц не отходили от Балашова, медленно, но верно подталкивая его к краю пропасти. Осталось совсем немного, чтобы он упал. А вместе с ним пошатнется и Кирилл Иваныч, такой принципиальный, непорочный аки ангел! Интересно, крылья у него за спиной помогут взлететь в самый ответственный момент, или Кириллу Иванычу придется карабкаться вверх, сбивая пальцы об острые камни в кровь и подвывая от страха.

Зрелище, достойное многотысячной аудитории его клиентов, уверенных в непоколебимости «Русского дома».

* * *

Алена надеялась, что выходные они проведут всей семьей. Съездят, наконец-то, к Балашову на дачу. Это, конечно, сильно сказано, от дачи там одно название, и добираться неудобно, и все же… Все же рядом река и лес, а на участке — домик-развалюшка, где можно затопить печку, устроиться у окна и смотреть на тихую, бескрайнюю даль, постукивая спицами. Клубок пряжи будет весело скакать по деревянному полу, от печи потянет ароматом пирогов — таких ни в одной духовке не приготовишь! — а на рассвете загорланят соседские петухи.

По грибы сходить можно. Перекликаться в лесу громко и бесшабашно. Скакать друг за дружкой, кривя страшные рожи. Горделиво вышагивать вдоль деревеньки с почти пустыми лукошками. А потом обессиленно упасть на шаткие стулья вокруг стола, пить чай и переглядываться, фыркая от беспричинного смеха.

Что там говорить…

Иногда у них получалось быть идеальной семьей. Идеальной, в понимании Алены.

Ташка особо не бузила, заслышав о ее планах. Ей нравилось на даче, там можно было на часок велик угнать у аборигенов, напроситься подоить корову, таскать прямо из костра руками печеную картошку, и главное, мама при этом ничего не имела против!

Алена знала, что и Балашова жизнь на даче устраивает. Городская суматоха выматывает, а тут он расслабляется на всю катушку, и никакой телевизор ему не нужен и никакие другие блага цивилизации.

В который раз, думая об этом, она благодарила судьбу — или кого там принято благодарить за такие подарки?! — что ритмы их жизни совпадают. Примерно таким вот образом.

Однако на этот раз Балашов наотрез отказался от выходных в «тутуновке». Так и сказал: «Я в твою тутуновку не поеду!» На что Алена удивленно вскинула брови и с нежностью заметила, что тутуновка не ее, а его.

— Ты что, не понимаешь?! — вдруг заорал он. — У меня важный клиент, у меня, наконец-то, появились перспективы! Я не могу уехать из города даже на минуту! Ну и что, что выходные?!

Алена так растерялась, что даже не нашла, как возразить.

В последнее время он уже несколько раз переходил на крик, она, конечно, обижалась, но все же как-то его для себя оправдывала. Однако такой чепухи, как сейчас, ей еще слышать не приходилось. Получалось, будто клиент — младенец грудной, не иначе, раз оставить его без присмотра не представляется никакой возможности.

— Леш, ты же не будешь все выходные с ним в офисе сидеть? — робко уточнила она.

Наверное, и подгузники придется менять. Ташка бы обязательно это упомянула, но Алена сочла момент неподобающим для насмешек. Состояние мужа ее беспокоило.

— Если понадобится, буду! — взорвался он. — И не смотри на меня, как на больного! Я погляжу, как ты запоешь, когда у нас появятся наконец деньги! Нормальные, достойные деньги!

— Леший, ты так кричишь, что я уже никаких денег не хочу, — пробормотала она.

— Ну, конечно, — скривился он, — тебе надо, чтобы я был тише воды, ниже травы и убивался бы от звонка до звонка за одну только заработную плату! Так?!

Она возразила, что не так. Взяла в руки его ладонь, но он вырвался. Ей хотелось поговорить спокойно, уже давно хотелось. Обсудить, например, с какой стати он взял за привычку повышать голос. Или почему задерживается до часу ночи, не предупреждает, не звонит. Почему вот уже целую неделю он сам на себя не похож, дергается от каждого шороха, смотрит исподлобья и даже жует, торопливо давясь, сгорбившись над тарелкой, будто кто-то может отнять.

— Ты так переживаешь из-за этой сделки? — стараясь оставаться спокойной, спросила она.

— Ничего я не переживаю!.. — снова рявкнул он.

— Не ори, Леш, — перебила Алена.

Красный от злости, он отшвырнул от себя стул и ушел в комнату. Пусть думает что хочет. Он уже не в силах что-либо изменить, даже если бы захотел.

На дачу ей приспичило, видите ли! Дрова колоть, печку топить, в туалете на дворе задницу морозить!

Если бы она только знала, как он ненавидит эту «тутуновку», вечную грязь по колено, нищету покосившихся избенок. В лесу, конечно, хорошо! Вольготно, и кажется, что забываешь обо всем. А потом накрывает с новой силой. И хочется, хочется до зубовного скрежета по барам, по бильярдным, в сауну с гидромассажем, в угарное веселье казино! «Еще шампанского? Спасибо, предпочитаю джин. С тоником? Разумеется! Вы были этой зимой в Швейцарии? Что вы, лыжный отдых выходит из моды, нынче все едут на Карибы нырять с аквалангом. Как насчет партии? Сейчас, только возьму свои кубинские сигары!..»

Таким вот образом.

Домик же в деревне практически не требовал капиталовложений. Кое-где Балашов подштукатурил, кое-что подправил, и еще сто лет простоит. А городские — шумные, пьянящие — развлечения не по карману. Вернее, были не по карману до недавнего времени. Теперь все изменится.

…Может быть, пойти с Аленкой помириться все-таки? Хотя вскорости сама прибежит, она не умеет и не любит дуться подолгу. Такая привычная, такая своя. Наверное, ему будет ее не хватать.

В то, что из Алены получится жена богатого человека — такая, как он себе представлял в тайных видениях, — Балашов верил все меньше и меньше.

* * *

Сначала сломался будильник. Потом Анжелике вздумалось демонстрировать знание Камасутры с непривычным для раннего утра энтузиазмом и пылкостью. Как следствие, по прошествии минут сорока навалилась блаженная сонная одурь. Сигарета то и дело норовила выскользнуть из пальцев, а с кухни, куда бодро ускакала Лика, донеслось характерное шипение. Кофе, стало быть, сбежал.

Кириллу вдруг захотелось сделать то же самое. То есть, в буквальном смысле, убраться куда-нибудь подальше. Потому как примерный сценарий развития событий был ему известен. Сейчас они позавтракают, обсуждая за столом последние политические новости, после часа два будут добираться до города по пробкам — ведь все дачники и деревенские жители предпочитают именно в понедельник вырываться со своих плантаций в городскую цивилизацию, устраивая невероятные для провинциальной трассы заторы! В итоге он потихоньку озвереет, как пить дать. Примется орать на ни в чем не повинную Анжелику, на подчиненных, которые обязательно станут звонить на мобильный и заискивающе вопрошать, когда шеф соизволит явиться в офис.