Но прошла минута, другая, а туманный шар не появлялся. Леха оглянулся: может быть, за спиной взбух, по другую сторону холма?
Нет, ничего там не было.
Леха чуть приподнялся, все еще не решаясь встать нормально. Господи… Неужели кончилось?! Неужели этот куланутый карапуз наконец-то сдался?! Понял, что слабо ему? Попытался, попытался, но сломался и свалил?
Леха еще раз огляделся — нет, нигде не взбухал туманный шар — и пошел вниз с холма. Мимо трупов Пупсика, мимо блестящих под солнцем миниганов. Возбуждение после драки медленно уходило, но огонек удовлетворения грел душу. Пять к двум… Что ж, не так уж и плохо.
Боли этот карапуз, конечно, не чувствовал — откуда? Ему в мозг электроды никто не пихал. Играет, наверно, в обычном виртуальном шлеме, и все смертельные удары рогами для него — лишь слабенькие толчки джойстика, изображающего фидбэк. Может быть, еще крошечный вентилятор под шлемом, изображающий ветер в лицо. И все.
Но ведь боль бывает не только физическая…
Сатир ждал у самого выхода из капища, привычно привалившись плечом к гранитному блоку и сложив ручки на груди. Только на этот раз вовсе не ухмылялся.
— Офигел, рогатый? — Он поднял ручку и постучал пальцем себе по виску. — Это же обучалка!! Понимаешь? Не хочешь копыта отбрасывать — просто бегай. А народ крошить нечего!
Леха глядел на сатира и никак не мог понять. Придуривается? Но морда совершенно серьезная, и тон… Но ведь не всерьез же он это?!
— Клиент приходит сюда не проигрывать, а посмотреть на возможности игры! — чеканил сатир. — Получить положительную эмоцию, крутизну свою почувствовать, чтобы ему и дальше играть захотелось! А клиент, если не знаешь, всегда прав. Так что…
— Плевать.
— Что?… — нахмурился сатир, сбившись с мысли.
— Плевать.
Сатир хмуро оглядел Леху от копыт до рогов, покачал головой. Заговорил медленно и терпеливо, вдалбливая, как ребенку:
— Удовольствие клиента — это благополучие фирмы. А благополучие фирмы — это то, что тебя должно интересовать больше всего на свете, пока ты здесь. Понял? Так что быстренько засунул весь свой гонор себе под хвост и…
— Да пошли они…
Сатир совсем помрачнел, поджал губы… и вдруг, вместо того чтобы разозлиться, вдруг в его глазках заплясали глумливые искорки.
— Ага-а-а… — протянул сатир со значением. — Типа, крутой? Не хочу и не буду?
Леха промолчал. Сатир тяжело вздохнул:
— Ох, рогатый… Ну, сам подумай, есть что между рогов-то? Думаешь, это ты его сделал?
Леха поднял глаза на сатира. К чему он клонит? Сатир еще раз скорбно вздохнул:
— Эх, рогатый… Зря ты на рожон полез. Ну убил бы он тебя еще разок. Подумаешь! Зато потом этот карапуз спокойно пошел бы баиньки. А завтра, может быть, вообще бы сюда не заглянул… А так ты его только раззадорил, парнокопытное! Теперь он тебя будет до ночи мучить! И еще и завтра придет! Заявится с утра пораньше, как только в сеть залезет. Первым же делом сюда, к тебе. И послезавтра притащится… Теперь понял?
Леха лишь дернул плечом. Как у него все легко: убили бы еще разок… Ему бы самому словить в живот раскаленного свинца! Когда все внутри давит, выкручивает, рвет… Леху передернуло. Вот тогда бы и поглядели, как этот остряк запоет! Да и потом, уж минут десять прошло, как Пупсик в последний раз сдох на лугу. Непохоже, что он собирается заходить сюда еще раз. Уже давно ушел с игрового сервера, наверно…
— А может быть, ты думаешь, он уже ушел с сервера? — осклабился сатир. Леха невольно дернул головой влево — туда, где между блоками капища зеленела лощина. Неужели все-таки пришел?! Нет, там никого не было. А сатир все заметил и захихикал. Мерзкими коротенькими смешочками — как заблеял.
Леха почувствовал, как сжались челюсти.
— Как придет, так и уйдет, — сказал Леха. — Будет одним трупом в долине больше. Всех делов.
— Ох, дурак! — закатил глаза сатир. — Еще не понял, почему его нет? Ой, и зачмыряют тебя теперь, рогатый… Молись своему парнокопытному богу, чтобы у него было мало богатых приятелей-карапузов!
Приятелей?…
Ч-черт… Леха сглотнул, а в животе сворачивалась окоченевшая змея. Вот о друзьях-то и не подумал…
Но теперь уже поздно пить минералку. Леха дернул плечом, сказал как можно равнодушнее:
— Посмотрим.
— Ага, конечно, — тут же согласился сатир и старательно закивал, грязная бородка замоталась туда-сюда. — Посмотрим, посмотрим. Лично я уже что-то вижу.
Его глазки уехали влево, уставились вдаль…
Леха проследил за его взглядом, и сердце тяжело стукнуло, а потом куда-то пропало.
Внизу в долине, перед холмом, пульсировал желтым светом туманный шар. Но не по центру лощины, как обычно, а почти у склона. А у противоположного склона мерцал еще один туманный шар.
— Прямо сейчас и посмотрим, — почти промурлыкал сатир.
— Приятного просмотра, — сказал Леха.
И рванул к выходу, пока блоки капища не выкинули на луг насильно. Кто их знает, куда швырнет! Еще всадит в один из трупов Пупсика так, что копыта намертво застрянут между щитками бронежилета. И будет, как тогда…
— Крутой, да? — неслось вслед. — Ну-ну! Я тебя предупредил, рогатый, зря! Только…
Леха пронесся между блоками, и голос сатира как отрезало.
Все разгоняясь, Леха слетел по склону в лощину и помчался дальше — между туманными шарами, к холму.
Кто во втором шаре? Такой же заторможенный по всем параметрам карапуз или пусть и мелкий, но сообразительный?…
Левый шар лопнул, оставив после себя человеческую фигуру. Кто-то здоровый, два с лишним метра, широченные плечи, огромные щитки бронежилетов, щетка стальных волос…
Пупсик! Хорошо, что затылком. Не сразу заметит.
Леха мчался дальше, к холму, изо всех сил переставляя ноги. Быстрее, быстрее! Начал взбираться на холм и… чуть не рухнул, сбившись с шага. Второе облако лопнуло, выпустив…
Кажется, чего угодно ожидал. От мелкого шибздика со снайперской винтовкой до великана еще крупнее Пупсика, с мортирой на вооружении…
Облако выпустило девушку. Невысокая, худощавая — и совсем без бронежилетов. Вообще почти раздетая: лишь черный топ-корсет из блестящей кожи, узенькая кожаная же юбочка да туфли на высоченных каблуках. Топ едва скрывал роскошную грудь. А эти длиннющие ноги, сбивающие с дыхания!…
Портили эту красотку только два баллона за спиной, выкрашенные в камуфляжную распятновку. От них змеились шланги. Вперед, через плечо красотки, к ее руке, где сверкал толстый ствол огнемета.
— Вон он! — крикнул Пупсик с другой стороны. Леха рванул дальше, к вершине холма. Сзади загрохотал миниган — и тут же выстрелы стали тише. Вершина холма разделила их, укрывая от выстрелов и грохота.
Миниган остановился. В звенящей тишине снова писклявый голосок Пупсика:
— Обходи его с той стороны!
Из-за вершины холма с одной стороны забухали тяжелые ботинки, с другой — вжикающе чавкали шпильки, глубоко входя в мягкий чернозем.
Леха развернулся назад. Взглянул на вершину.
За холм-то спрятался, но что теперь? Теперь-то их двое…
Идти влево, где должен выйти Пупсик? Или вправо, откуда должна появиться та красотка?…
А красотка ли?
Это же всего лишь аватара! А что там за ней на самом деле, в реале…
— Ну чего ты встала! — донесся злой голос Пупсика. — Иди туда, вокруг холма! Быстрее!
Вон, даже не смогла додуматься, что шпильки на лугу — это не самая лучшая обувь. Тоже какая-нибудь малолетка…
Леха шагнул — да так и замер, с повисшей в воздухе ногой.
— Не могу… — донеслось из-за холма справа.
Это был голос не девочки, но женщины: грудной, бархатистый, с едва заметной хрипотцой. Такой, от которого на миг захотелось все бросить, все забыть — и только слушать этот голос, цапающий что-то глубоко внутри. Почти как дыхание на коже…
Черт бы ее побрал! У десятилетней девчонки такого голоса быть не может. И у пятнадцатилетней… Это голос взрослой женщины, знающей себе цену. Умеющей хитрить, планировать и все просчитывать. Такую на примитивном финте не проведешь.
Старшая сестра? Мать? Тетка?
— Почему?! — пискнул Пупсик.
— Ка… каблуки тонут. Дурацкая трава! Дурацкая!
Она старательно фыркнула — как эта дурацкая трава смеет мешать ей идти на шпильках?! — и было в этом столько неумелой наигранности… Леха почти увидел ее настоящее личико: пухлое, рассерженное — и старательно поджатые в презрительной гримаске губы, как она видела это у какой-то взрослой тетеньки…
Но голос! Этот голос, почти как дыхание на коже!
Леха все так и стоял, с зависшей в воздухе ногой. Мысли путались.
Этот голос — и совершенно детсадовские интонации… Маленькой истеричной девчонки… Совместить это вместе…
Леха помотал головой, прогоняя очарование этого бархатистого голоса.
Как там сатир сказал? Голосовой фильтр? Вот в чем дело!
Нет, это не взрослая женщина. Это именно девчонка. Маленькая противная девчонка. И все ее отличие от Пупсика только в том, что она догадалась позаботиться не только о том, как будет здесь выглядеть, но и о том, какой у нее здесь будет голос! Только и всего. И значит…
Все так же прижимаясь к самой траве, Леха засеменил влево — туда, откуда выйдет Пупсик.
Красотку на второе. Может быть, о голосовом фильтре она и не забыла, в отличие от Пупсика, но это еще ни о чем не говорит. Это все девчачьи повадки. Больше, чем у мальчишек, внимания к тому, какое она производит впечатление, — потому и о звуковом фильтре позаботилась.
И поэтому же туфли на высоченных шпильках — это на лугу-то!
Слева за холмом топали ботинки Пупсика. Гораздо ближе, чем острое чавканье шпилек справа. Вот-вот покажется из-за склона холма…
Леха все дальше смещался влево. Сначала Пупсика. Это железное правило: сначала выбивай самого сильного.
Сейчас покажется его стальная щетка волос из-за травы…
Пупсик показался — и Леха чуть не взвыл от досады. Черт бы побрал ту девчонку! Пока отвлекался на нее, ошибся с Пупсиком! Он появился не из-за горба холма возле вершины, а у самого основания! Там его не достать в один быстрый бросок.
А вот миниганом…
Леха метнулся вправо, а позади загрохотало, и пули снова рвали землю и кромсали траву.
Быстрее через вершину холма! На ту сторону — хоть так укрыться от потока пуль!
Вылетел на ту сторону…
Ух, какое у нее личико, оказывается!
А хуже всего то, что эта чертова Красотка только начала взбираться на холм. Слишком далеко, чтобы атаковать ее неожиданно!
Она шагала медленно. На таких шпильках по чернозему — не быстрее чем по болоту. Но вот заметила быстро и уже вскинула огнемет. Полыхнул синим пламенем воспламеиитель на конце ствола, и из огнемета вырвалась струя огня, распрямляясь сюда…
Леха пошел вправо, сбегая с холма в сторону.
Струя огня, с ревом расширяясь, ударила в склон холма — но его там уже не было. Осталась только примятая трава да следы от копыт. Струя огня — это не пули. Тут надо бить не по самой цели, а с упреждением…
А струя огня разбухла огромным облаком и, чернея, ушла вверх, опадая и рассасываясь дымом…
Леха мчался по склону, уходя от Красотки вправо, а мысли неслись в голове еще быстрее, чем мелькали копыта. У нее в баллоне за спиной вовсе не напалм!
Напалм — он густой, вязкий. Струя бьет далеко и точно. Но у нее там, похоже, обычный бензин без всякого загустителя! И давление воздуха в баллоне не самое сильное. Вот струя и рассыпается на крошечные капли бензина, мешается с воздухом, быстро тормозясь…
Ствол огнемета снова полыхнул синей вспышкой воспламенителя — яркой и слепящей, как огонь сварки. И на этот раз чертова девчонка догадалась сделать упреждение! Может быть, интуитивно. А может, еще на даче навострилась — вспомнила, как поливала на даче грядки с клубникой из шланга с распылителем, а сильный ветер сносил струю…
Слева покатилась струя огня, быстро разбухая в целую волну, в огромное облако.
Хорошо, что до Красотки было уже метров сорок — струей бензина, рассыпающейся облаком мелких капель, так далеко не ударить, раньше смешается с воздухом и выгорит.
Дальше не убежать — впереди крутой склон лощины. Леха развернулся и понесся параллельно ему, оставляя слева Красотку, и дальше, дальше вдоль склона… По крутым склонам не вскарабкаться, но в конце лощины между склонами есть пологий проход, как выход со стадиона между боковыми степами трибун. К капищу, за которым…
Леха чуть не сбился с шага.
Подъем был, никуда не делся.
А вот капище… Гранитные блоки тоже на месте. А вот между ними — никаких проходов. Зеркальные полотна, в которых отражаются небо и лощина. И можно спорить на что угодно: сквозь них не продраться обратно в капище — по крайней мере до тех пор, пока в лощине гуляют игроки…
— Жги его! Жги! — завопил писклявый голос.
Пупсик уже перевалил через вершину холма. И оттуда, с вершины, видел все: и все склоны холма, и все, что вокруг. Теперь от него негде спрятаться. А у этого карапуза миниган, который достанет в любом месте лощины. И неограниченный боезапас!
Если просто уйти дальше в лощину…
Что потом?! От него ведь не спрятаться! Он будет стрелять, стрелять и стрелять — и рано или поздно попадет…
Слева снова полыхнул воспламенитель, снова покатилась струя огня…
Леха пригнулся к траве и повернул влево, в это летящее навстречу огненное облако.
На этот раз Красотка не переставая жала на спуск, посылая все новые и новые порции бензина, а струя никак не кончалась.
— Есть! — крикнул Пупсик.
— Попала! — грудной женский голос, никак не стыкующийся с истеричной девчоночьей интонацией.
Да, им казалось, что струя попала в цель…
Сначала струя расширялась, рассыпалась облаком огненных капель и накрывала все, от самой земли и на высоту человеческого роста. Им и должно казаться, что эта огненная стена так и идет дальше, сжигая все на своем пути…
Но метрах в тридцати от Красотки струя, уже частью выгорев, наполнившись масляно-черными клубами, отрывалась от земли, поднимаясь вверх…
Пригнувшись, Леха понесся в этом зазоре между землей и клубами уже прогоревшего бензинового облака. Сначала в сторону от Красотки, но постепенно забирая влево. Левее и левее, обходя ее по широкому кругу.
Уже четверть оборота сделал, наверно… Сейчас Пупсик где-то за Красоткой…
— Не кончай! Жги его, жги! — вопил Пупсик, невидимый за стеной огня.
Оскалившись от боли, Леха несся дальше, по кругу обходя Красотку. Спину жгло. Жгло лоб, круп, но это был просто раскаленный воздух и прогоревший дым. Не бензин.
Красотка исправно давила на гашетку, нескончаемый запас бензина и сжатого воздуха гнал море огня, а Леха несся вокруг нее. Уже сделал три четверти оборота, наверно, и вот-вот…
Мелькнул Пупсик, замерший соляным столбом.
Карапуз увидел сбоку то, что казалось ему всепожирающей стеной огня, катящейся вниз по полю на десятки метров. Только сейчас он увидел, как метрах в тридцати стена выгоревшего бензина уходит вверх, больше ничего не сжигая, — и за ней совершенно невредимого быка, несущегося навстречу…
Миниган уставился Лехе прямо в лоб. Завизжал электропривод, закрутились стволы, расцветая ослепительным цветком, выплевывая пули туда, где Леха был всего миг назад. Двинулись следом…
И тут миниган заглох. Пупсик глядел уже не на Леху.
Красотка, крутившая огнеметом, сделала почти полный оборот. Струя огня шла все левее, левее, левее… Минуту назад Красотка начала со склона холма и теперь опять жгла склон холма, но только с другой от себя стороны. Струей огня она ударила туда, где за ее спиной стоял Пупсик.
Стоял куда ближе к Красотке, чем Леха. Прямо на пути огненной струи, в каких-то двадцати метрах — когда струя еще не прогорела, лишь рассыпалась на мириады пылающих брызг…
Пупсик успел только повернуть к ней голову — и тут пламя окатило его.
— Ой… — охнула Красотка, наконец-то заметив Пупсика. Огненная струя оборвалась.
Но горящий бензин облепил Пупсика — щитки бронежилета, миниган, лицо… Вспыхнула щетка серебристых волос и ушла вверх волной треска и пламени — и из нее родился нимб. Над головой Пупсика повис призрачный зеленовато-желтый обруч.
— Дура! Ты в меня попала!!
— Я…
— Дура!!!
Язычки огня все гуляли по броневым щиткам, взметаясь выше головы. Нимб из зеленовато-желтого превратился в желтый, стал наливаться оранжевым…
Не убило. Но по крайней мере сбило с толку и лишило видимости! Если сейчас уйти в сторону и атаковать, откуда не ждет…
Леха попытался затормозить, но бычье тело неслось дальше. Две тонны мяса и брони никак не хотели останавливаться.
Стой же ты! Стой! Стой!
Леха выпрямил ноги, тормозя всеми четырьмя копытами. С корнем выдирая ими траву, оставляя полосы развороченного чернозема. Ноги скрутило болью, там хрустели, натягиваясь, сухожилия — но все-таки выдержали.
Когда язычки пламени на Пупсике опали, Леха уже остановился.
В каких-то тридцати метрах за Пупсиком, за его спиной…
Красотка смотрела прямо сюда! Вскинула руку, указывая.
— Там…
Остальное Леха не расслышал за стуком собственных копыт — уже несся на Пупсика!
Тот успел обернуться. Мелькнули почерневшие от гари плитки бронежилета, обгоревшее лицо — без волос и без бровей, похожее на коленку, на которой кто-то зачем-то нарисовал глаза и губы. Уже не гордый лик бога карателей, а какая-то жалкая пародия на дешевый манекен без парика…
Леха обрушился на него. Не выцеливая, как бы врезать рогом, — нет времени! — а прямо лбом. Броневой нарост на лбу клацнул по бронежилету, и Пупсика швырнуло далеко назад.
Пролетев несколько метров, он рухнул на траву, к самым ногам Красотки. Все еще живой, гаденыш! Нимб над головой не пропал, лишь стал ярким и налился кроваво-красным. Совсем чуть-чуть не хватило…
А лицо Красотки было совершенно безмятежно. Царственная невозмутимость и королевская холодность.
На миг показалось, что вот сейчас она все так же хладнокровно, ни на мускул не меняясь в лице, вмажет огненной струей прямо через Пупсика, не обращая внимания, что огонь добьет его. Черт с ним, с Пупсиком, — главное, что и быку не выжить. Какие-то два десятка шагов от огня не спасет ничто…
Леха мотнул мордой, прогоняя наваждение. Безмятежность — лишь на лице игровой аватары! А та, которая играет в этом теле, вовсе не хладнокровная красавица, а пухлая малолетка, которая сейчас растеряна и напугана, и ее маленькие гадкие ладошки в контактных перчатках вспотели и дрожат!
Пупсик приподнялся, потянулся к минигану, отлетевшему в сторону, но Леха уже рванулся вперед. Промчался по Пупсику, втаптывая его в землю. Нимб побагровел — и брызнул прямо в морду призрачными каплями… Но дальше, дальше!
Красотка дернулась в сторону, уходя от удара лбом. Еще дальше, выворачиваясь и из-под правого рога…
Бычье тело, разогнавшись, неслось дальше вперед — мимо нее! Мгновенно не остановиться и уже не повернуть вовремя…
Не пытаясь остановиться, Леха завалился набок, выгибая шею вслед за Красоткой, разворачивая туда голову…
Острие рога чиркнуло по боку Красотки. Кажется, едва-едва задело — на какие-то сантиметры, — но блестящая сталь легко проткнула черную кожу топа и вошла в плоть.
Инерция тащила Леху дальше, и бычье тело, рог, зацепивший Красотку, — все так и пронеслось дальше, не замечая сопротивления. Рог легко пробил ребра и вырвался на волю, разорвав бок.
Леху пронесло дальше, а Красотку подбросило вверх, завертев юлой, и швырнуло в сторону. Она рухнула, покатилась по траве, а кровь хлестала из бока и хлестала…
Леха упал на бок и проехался по сочной траве. Тут же вскочил, рванулся назад, к Красотке…
Мог бы и не дергаться. Красотка лежала неподвижно. Нимба над ее головой уже не было.
А вокруг, как лепестки гигантской ромашки, раскинулись полосы выжженной травы. Расходились прямо из того места, где раньше стояла Красотка.
Один лепесток узкий, второй пошире, третий широкий-широкий, на полкруга, — это когда она жгла одной нескончаемой струей. Вела огнемет вслед за Лехой, не отпуская гашетки.
Вблизи трава выжжена до чернозема. Дальше — как обугленный мох. Еще дальше травинки уцелели, но стали седыми. На глазах рассыпались в пепел. Там еще догорали капли бензина, вились вверх черные струйки дыма…
Что-то двинулось!
Леха дернул туда головой — мигом напрягшись, уже готовый рвануться в сторону. Неужели Пупсик и Красотка вернулись так быстро?
Но движение было не здесь, а далеко на склоне. Там, куда вел пологий проход, — между гранитных столбов капища.
Серебристые зеркала, закрывавшие проход, пропали. Нет живых игроков — нет и преград? Теперь ходи куда хочешь? Леха еще раз огляделся: не появились ли туманные облачка? Но Пупсик и Красотка не спешили возвращаться. Ушли в чат выяснять, кто из них виноватее?
Леха вздохнул. Еще раз покосился на личико Красотки — ах, какое личико! — и побрел к святилищу.
На этот раз сатир не следил и не приветствовал. Он сидел на алтаре, задумчиво подперши морду кулачком. Длинная бородка оттопырилась далеко вперед — карикатура на какого-то древнего царька, да и только. Но сатир этого, кажется, не замечал. Глазки затуманились, пальцы задумчиво потирают кольцо в ухе…
Заметил Леху, и всю задумчивость как ветром сдуло. Сатир нахмурился.
— Крутой, да? Гордый? Ты учти: кто не хочет обломать себе рога сам и быстро, тому их обламывают другие. Медленно, долго и о-очень больно. Ты хорошо подумал, что выбираешь?
Леха вздохнул. Может быть, возвратиться в капище было и не самой лучшей идеей…
— Ты здесь на год? Вот сиди и не выеживайся, и делай как все! Лови пули и бегай от клиента. Здесь обучалка, а не мясорубка! Или тебе интересы фирмы не указ?
Леха не отвечал, лишь внимательно разглядывал сатира. Никак не понять: издевается он или всерьез?
— С системой решил потягаться? — не отставал сатир. Хотелось бы все это списать на тупые шутки, но… Сатир словно бы издевается, да. Но не просто так, не тупо. А как будто с каким-то двойным дном…
Да только поди тут разберись! Личико подленькое, глазки ух какие хитренькие — но ведь это же не настоящее его лицо! Всего лишь то, как художники нарисовали для него аватару. Все эти ужимки, все эти искорки в глазах — все это может быть всего лишь настройками его аватары. Может.
А может — и мимикой его самого, наложенной на нарисованного сатира… И так, и так может быть. Как угодно. Ни черта не понять!
— С системой бороться бесполезно, рогатый, — покачал головой сатир. — Либо ты под нее прогибаешься, либо она размазывает тебя по стенке. Третьего не дано. Поспеваешь, рогатенький? Вляпался — все, терпи и не выеживайся, а то будет еще хуже.
— Посмотрим, — сказал Леха.
— Да тут и смотреть нечего! Или думаешь, на таких умников, как ты, у фирмы методов нет? За целый год-то? Ха!
— Я отсюда выберусь.
— Что? — Сатир повернулся к Лехе боком, картинно приложил руку к уху. — Что-что?
Издевается, гад…
— Я. Отсюда. Выберусь, — медленно и четко повторил Леха.
— Правда? — Сатир старательно задрал кустистые брови. — И как же это ты отсюда выберешься?
Как…
Да, хотелось бы еще знать как…
Леха тряхнул мордой и упрямо повторил:
— Выберусь!
Должен выбраться! Иначе…
Какое-то время от тех двоих можно бегать — но что потом? Рано или поздно финты кончатся, и…
…Раскаленные плоскогубцы, танцующие в животе, выкручивая все внутри…
Леху передернуло. А ведь это всего лишь миниган. А огнемет…
К черту, к черту!
К дьяволу такие мысли. Должен выбраться отсюда. Должен!
— Ну-ну… — Сатир поджал губы. Процедил сквозь зубы, как выплюнул: — Уп-пертый…
И вдруг брови у него поползли вверх, а челюсть отвалилась, Сатир пораженно присвистнул — и смотрел он…
Неужели Пупсик притащил вместе с Красоткой еще кого-то?!
Леха дернулся влево, разворачиваясь, но не успел. Слишком поздно. Игроки уже загрузились, и время на подготовку истекло. Пространство вздрогнуло волной, каменные блоки метнулись навстречу, хватая, и швырнули наружу, в лощину…
Но еще успел услышать брошенное вдогонку:
— Легкой смерти!
И на этот раз в голосе сатира не было и тени издевки.
Часть вторая
САБОТАЖНИК
Какое же все-таки прелестное личико у Красотки… Эх, встретить бы такую в реале…
Леха вздохнул, подцепил труп Красотки на рог и поволок к холму. Мимо двух огромных тел, еще чадящих жирным дымом, — Пупсика и Крысенка. Почти близнецы: по два с лишним метра ростом, по два центнера накачанных мышц, по центнеру бронежилетов, по минигану… Даже лица почти одинаковые. Только у Пупсика ежик волос стального цвета, а у Крысенка — светло-светло-русый. И еще на плечевом щитке бронежилета надпись, выведенная красным распылителем: «Bite me». С юмором, гаденыш…
Этот порядочно кровушки попортил. Посообразительнее и Красотки и Пупсика. И сильно посообразительнее…
Обожженный бок ныл, левая задняя нога никак не желала шагать, лишь волочилась сзади. Пуля вошла куда-то между броневыми наростами и порвала сухожилие — чертов Крысенок!
Леха затащил труп Красотки на склон холма, сбросил с рога. Здесь, на склоне, было множество таких трупов. За два дня накопилось несколько десятков: и Пупсики, и Крысята, но больше всего Красоток.
Свеженькие, едва-едва начали разлагаться, почти целые. Ну, если не считать кроваво-черных ран от рогов, опалин от огнемета и развороченных ран от крупнокалиберных пуль минигана. Карапузы частенько попадали друг в друга.
Леха уложил Красотку, как она должна была лежать среди этих трупов. Вблизи сразу и не сообразить, а издали сразу видно, что лежат в строгом порядке.
Огляделся — нет ли туманных облачков, предупреждающих о загрузке игроков? — но все чисто. Пяти выносов подряд карапузам хватило, чтобы они рассорились вдрызг и ушли в чат выяснять, кто же из них виноватее.
Можно и к капищу…
Сатир ждал у самого входа. Последние полчаса он так и стоял, привалившись плечом к гранитному блоку. Ручки на груди, глазки с прищуром разглядывают Лехины подвиги. Как тот методично, раз за разом выносил трех карапузов. То протыкал рогами, то затаптывал, но чаще просто заставлял ошибаться и расстреливать друг дружку из миниганов или сжигать из огнемета.
— Значит, на блокпосту отсиделся, говоришь… — пробурчал сатир.
Леха с самым невинным видом кивнул, чуть пожав плечами, — ну да, отсиделся, откуда вообще взялись какие-то сомнения? — и тоже оглянулся на лощину.
От изумрудного и идеально ровного газона, травинка к травинке, ныне почти ничего не осталось.
Всю лощину перепахали очереди от миниганов — цепочки маленьких черных кратеров от разрывных пуль. Пропалины от струй огнемета, почти слившиеся в одно сплошное черное пятно, между которыми почти не осталось травы. Последние трупы Пупсика и Крысенка еще чадили.
Вокруг холма — это уже сам Леха постарался, орудуя огромными копытами, — чернели ямы и кучи вывороченной земли.
Целая сеть крошечных окопчиков. Перед каждым бруствер из трупа Пупсика или Крысенка — теперь уже и не узнать, кто где был, все сильно обгоревшие. Для того и нужны, чтобы принимать на себя очереди минигана и струи огня. Эти ребята и большие, и в тяжелых бронежилетах.
Красоткины трупы на такое не годились — маленькие и недолговечные. Очереди миниганов рвали их в клочья за один проход, а огнемет превращал в крошечную горсть обугленных черепков. Зато они годились для другого…
Самое главное оружие было выше, за этой полосой земляных укреплений. На склоне холма.
Отсюда, почти с двухсот метров, трупы складывались в буквы: «ЛОХИ». Это из трупов Крысенка и Пупсика. Повыше еще одно слово, на этот раз только из трупов Красоток. Подлиннее и еще недостроенное: «МАЛЕНЬК». Дальше начатое «И», пока только вертикальная спинка из двух трупов Красотки.
Эти простые буквы выводили из себя куланутую малышню, и выводили здорово, до поросячьего визга. Между делом они пытались раскидать эти буквы — и ошибались грубее и чаще.
Пупсик налегал на «лохов». Крысенок — этот явно посообразительнее, и его куда сильнее бесило недостроенное слово.
— И не стыдно тебе? — спросил сатир.
Леха покосился на него, но ничего не сказал.
— Они же дети! Тебе что, никогда не говорили, что глумиться над детьми нехорошо? Маленьких обижать — низзя!
Сейчас он говорил без тени иронии, но за два дня, проведенных здесь, Леха уже привык к этим постоянным подколкам.
— Дети — цветы жизни, — невозмутимо отозвался Леха. — Их либо в воду, либо в землю.
Сатир хмыкнул, а Леха вздохнул. Сатира-то можно провести на невозмутимом голосе. Вот если бы еще внутри был хоть след этой невозмутимости…
Ночью толком выспаться не удалось. Едва закроешь глаза — и тут же кажется, что именно сейчас на лугу взбухли туманные шары, пронзаемые желтыми вспышками.
Всю ночь вздрагивал и то и дело открывал глаза — не появились ли на лугу карапузы? Или еще кто-то решил заглянуть в обучалку…
И бои с карапузами вовсе не такие уж легкие, как это кажется сатиру. Малейшая ошибка — и горящий бензин…
Леха стиснул зубы, не давая воспоминаниям целиком всплыть из памяти. Отгоняя их — к черту, к черту! — и без того паршиво.
Так, надо успокоиться.
Хоть немножко, хоть чуть-чуть…
— Смотри, не все коту Масленица, — покачал головой сатир. — Если этот Пупсик догадается потереть куки, и эти двое у себя тоже потрут, будет тебе и новая лощинка, с иголочки, будет и праздник. Без наскальных надписей и без укрепрайона. Посмотрим, как ты тогда зашутишь. Сдается мне, они уже почти все твои шуточки выучили, только надпись тебя еще и спасает… Леха вздохнул. Тут сатир прав. Карапузы штурмовали лощину второй день подряд. Вчера — часов шесть. Потом, слава богам, случился перерыв на сон, и вот теперь опять, с утра пораньше! Изредка уходили ругаться в чат, но с упрямством, достойным изучения арифметики и зубрежки неправильных глаголов, возвращались обратно.
— Интересно, они когда-нибудь учатся?… — пробормотал.