– Что ты видишь?
– Ничего не вижу. Волны кругом! – матрос не смог скрыть волнения.
– Это неплохо, – почему-то сказал Вильгельм, налегая на пищу – поесть он любил с детства.
– Три-четыре мачты маячат вслед за нами! – крикнул радостный наблюдатель.
– И это неплохо! – Вильгельм поднялся, распрямился, и тут вдруг матрос с мачты закричал, словно мальчишка:
– Вижу мачты и паруса! Их так же много, как деревьев в лесу!!
Полководец, улыбаясь, осмотрел корабль. На мачте, над головой повеселевшего наблюдателя, развевалась хоругвь Римской церкви, на флаге изображен был крест. Разноцветные паруса украшали три грозных льва – герб Нормандии. На носу, за площадкой для стрелков, возвышалась легкая фигурка мальчика с натянутым луком в руках. Но то был не античный амур. То был мальчик другой.
Операция по форсированию пролива прошла великолепно. Английские корабли, встречи с которыми боялся больше, чем шторма и противного ветра, дюк Нормандии, именно в то утро отошли в гавань за припасами. Еще одно удивительное совпадение, удивительная случайность в длинной цепочке фактов тех бурных дней. Но случайно ли это совпадение?
Флотилия подошла к флагманскому судну, Вильгельм повел армаду в Певенсейскую бухту близ Гастингса. Англичан здесь не оказалось. Опять совпадение! Сколько их будет впереди? Чем объяснить преступное легкомыслие англосаксов, не встретивших врага в море, где они – более опытные мореходы – имели прекрасную возможность потопить нормандское войско вместе с его полководцем? Почему в удобных гаванях они не выставили береговую охрану? Ах, да! Англичане долго ждали врага, устали ждать, потеряли бдительность, решили, что Вильгельм испугался осенних грозных ветров и отложил вторжение до весны! Вот, оказывается, в чем причина такой страшной по своим последствиям расхлябанности альбионцев, пропустивших грозного врага на свою территорию.
Нет. Не в этом причина – в другом. В нормандцах, в той могучей внутренней силе, упрямой, несгибаемой воле, которой обладали каждый воин Вильгельма Нормандского в отдельности и все его войска в целом. Откуда берется эта сила, эта воля в тот или иной момент истории в людях, проживающих в том или ином регионе планеты? Что вынуждает людей, по натуре добрых, звереть душой? Что делает их волю, говоря языком народов прибайкальских степей, «длинной»? Кто повинен в этом? И повинен ли в этом кто-то? Кто знает это с точностью до любого, отдельно взятого человека, вдруг озверевшего? Никто не знает. Звереет каждый по своей личной причине, и каждый несет за зверства свою личную ответственность. Общих формул здесь быть не может, хотя бы потому что формулы упрощают жизнь, укорачивают стыдливость, страх перед самим собой, перед Божиим судом.
Люди поверили в предложенные жизнью и сформулированные дюком Нормандии формулы, поверили в месть, в необходимость мести, и эта вера сильно «удлинила» их всеобщую волю, волю каждого нормандца в отдельности.
Первыми на берег сошли лучники и арбалетчики, за ними последовали всадники в кольчугах и в шлемах почти конической формы, с длинными копьями в руках, с обоюдоострыми мечами. Затем на землю Альбиона выступили землекопы, плотники, кузнецы.
Вильгельм, не встретив сопротивления, приказал выгрузить на берег заготовки из бревен для трех башен, предназначенных для складов. Воины работали четко, без спешки, будто перед этим они несколько месяцев упорно тренировались в Певенсейской гавани разгружать бревна. Они не тренировались, они были людьми «длинной воли», она творит с человеком чудеса. Дюк Нормандии разослал по округе широким веером наблюдателей и удивлялся: где враг?! Моряки тем временем выволокли на широкие Певенсейские отмели корабли, и, построив войско веером же по направлению к Гастингсу, Вильгельм повел туда армию, организовав по пути мобильные отряды, которые бросились по окрестным селениям и неукрепленным городам грабить.
Грабеж! Какое прекрасное занятие для воинов, для «людей длинной воли»! Какие точные ходы делал дюк Нормандии с первых же минут на острове! Там, на материке, он говорил, что все завоеванное будет принадлежать воинам. Здесь в самом начале нелегкого кровавого пути он дал понять всем, что обещания свои он выполняет.
От Певенсейской бухты до Гастингса не так много миль, чтобы всему войску враз разбогатеть, но главное – начать богатеть! Близ Гастингса сделали привал на обед. Шикарным был обед – награбленный!
Первым делом епископ Эд (брат Вильгельма по материнской линии) освятил награбленную пищу, затем повара приступили к делу. Красивое зрелище! На зеленой поляне у излучины негромкой реки, на мягкой, еще не исхудавшей по осени траве, расположились в добродушном настроении грабители, уже спалившие несколько десятков домов. В глазах и в гордых улыбках нормандцев светилось бликами удачи еще не взобравшееся на самую верхотуру солнце. На вертелах шипели чужие куры, в котлах над кострами булькали смачно куски свежей свинины. В печах томился хлеб, и это сладкое томление расходилось ароматом жизни по поляне. Повара попробовали пищу на вкус, разложили ее на щиты, еще не обагренные кровью альбионцев, и воины с блаженными лицами разошлись по поляне к своим друзьям, к своим хозяевам.
Ну до чего же приятно вкушать у небыстрой чистой реки награбленную пищу, запивать ее вином, нехотя при этом посматривая на отдаленные клубы дыма, упрямыми, быстротающими завитушками взбирающимися в небо! Зачем так упорно тянется дым в небо? Что там, в небе? Ничего. Небо, растворяющее в себе все, что и кто стремится к нему по любым причинам, по любой прихоти.
Вильгельм дал насладиться людям радостью вкушения награбленного, но, заметив, с каким нескрываемым усердием некоторые из воинов прикладываются к чашам с вином, закончил обед. Выпить он любил. Только на пиру, после дела.
Дела на Альбионе еще даже не начинались. Пить было рано.
Войско вновь построилось веером. Напор и осторожность, жесткость и щедрость. Жестокость к врагу и порою даже нежное добродушие к своим. И, главное, – точный расчет, строгий план хотя бы ближайших действий. Уже здесь, на поляне, обедая, Вильгельм собрал военный совет, наметил строительство укреплений вокруг Гастингса.
Крепости, хорошо укрепленные города, замки являлись одной из главных стратегических новшеств на острове. До Вильгельма здесь доминировала спартанская концепция военного дела. В редких городах имелись хорошие стены, рвы. Многие военачальники англосаксов неоднократно поднимали перед королем этот вопрос, но винить его в этом нельзя: может быть, не так уж настойчиво просили повелителя вожди и полководцы, отвечающие за оборону приграничных областей. Вильгельм знал об этом. Он не понимал Эдуарда. Что за странное спартанское упрямство в стране, где воинский дух явно идет на убыль, а врагов становится все больше?!
Работы по возведению укреплений вокруг Гастингса развернулись полным ходом. Зная от многочисленных разведчиков, что сил у короля Англии после битв с норвежцами не так много, зная так же – не понаслышке, а по личным впечатлениям – добросердечность своего врага, дюк Нормандии, желая вынудить Гарольда дать решающее сражение нормандцам, повелел воинам продолжать грабеж ближних и дальних окрестностей Гастингса, жечь при этом дома, не жалеть «клятвопреступников», убивать всех, кто окажет хоть малейшее сопротивление. Очень хороший приказ получили нормандцы. Они исполняли его с особым рвением, быстро при этом богатея.
Гарольд узнал о вторжении врага, находясь в Йорке, где он лечил раны, полученные в битве против войска Харальда Сурового. В столицу он вернулся в ночь с 7 на 8 октября, по пути собрав небольшое войско. Положение было очень серьезным. Ополченцы, которых король призвал из западных и северных областей страны, запаздывали. Графы Нортумбрии и Мерсии не спешили (или не могли, не хотели?) с войсками в Лондон на помощь к своему родственнику – мужу их сестры. Наконец, подошел небольшой отряд ополченцев с запада, но сил для успешной борьбы с нормандцами явно не хватало.
На военном совете младший брат короля Гурт предложил противопоставить неприятелю стратегию, известную с давних времен: отступать, сохраняя и накапливая силы. Эта стратегия выручала некогда скифов и греков, римлян и китайцев, но могла ли она помочь Гарольду совладать с сильным противником? Нет, не могла. Король прекрасно это понимал, и дальнейшие трагические для его народа события полностью подтверждают, что Англия была… обречена. Обречена.
Почему?
Почему мечтающий когда-то о славе вождя бриттов Артура король Англии Гарольд не решился отступать? Потому что отступать можно только по территории либо абсолютно безлюдной (как то делали неоднократно скифы, другие степные народы), либо по территории страны, народ который сплочен единым стремлением разгромить врага, чего бы ему это не стоило, – как сделали когда-то римляне в борьбе с Ганнибалом. Ни того, ни другого Гарольд не имел. Разобщенность племен и народов, амбиции вождей, многочисленность осевших на острове нормандцев ослабляли боевую мощь страны. Гарольд наотрез отказался от плана Гурта.
– Я не могу видеть, – сказал он, – как горят дома несчастных сограждан. Я обязан дать Вильгельму сражение.
Разговор прекратился, небольшая армия Гарольда вышла из Лондона.
Нормандцев в Англии, даже после выдворения их из страны более десяти лет назад, было очень много. Жили они все эти годы мирно, никому не мешали, занимались хозяйством, ни на минуту при этом не забывая, кто они и откуда. Впрочем, может быть, кто-то и забыл. Но вот на Альбион ворвался Вильгельм, память быстро сработала, нормандцы стали нормандцами.
Король Гарольд, надеясь нанести неожиданный удар по противнику, форсированным маршем шел по родной земле к Гастингсу. Он спешил. Он уже не надеялся на Эдвина и Моркара. Он был один. И были с ними самые преданные королю и Англии люди. Мудрый Гарольд! Добрый Гарольд. Неужели он не понимал, что скрытно ему не пройти по родной земле к Гастингсу?! Неужели он не знал, как много в его королевстве потенциальных шпионов – нормандцев? В это трудно поверить. Вероятнее всего, король знал это. Но он шел на смертный бой с врагом, и не сомневался в своей правоте. И никто в его войске не сомневался в этом.
В конце концов далеко не каждому бойцу, полководцу выпадает удача вершить воистину великие громкие дела, и не каждого «Артура» помнит и превозносит до сказочных небес история или народная молва. У истории и народной молвы, как и в любом деле, имеется свой лимит на Агамемнонов и У Ванов, Периклов и Александров, Цезарей и Брутов, Тогрулов и Тонъюкуков, Артуров и Атилл… Не в состоянии они порождать в неограниченном количестве даже самых милых сердцу своему любимцев. Такие уж они – история и народная молва.
Гарольд спешил. Быстро шло войско. Еще быстрее носились неуловимые тени разведчиков-нормандцев. Они докладывали Вильгельму о продвижении войска короля Англии, о положении в стране. Дюк Нормандии имел полное представление о том, что делается на юго-востоке Альбиона.
СКОЛЬКО ДНЕЙ БЫЛО У КОРОЛЯ ГАРОЛЬДА
«Величие народа в том,
Что носит в сердце он своем».
А. Майков. Русский поэт. XIX в.
«На дело готовы скорее люди односторонние, чем переворачивающие все на все стороны».
Н.С. Лесков. Русский писатель. XIX в.
На расстоянии одного перехода от Гастингса глубоким вечером воины Гарольда разбили лагерь, второпях поели и уснули сном воинов и младенцев. И те, и другие спят крепко, но чутко. Вдруг отчаянный шум раздастся рядом, они просыпаются, сонно водят головами, силятся понять, кто напугал их, успокаиваются, затихают, убаюкиваемые усталостью или песнями матерей, хотя не всех усталых и малых подбирает после нечаянной побудки сон.
Гарольд проснулся от крика совы, недовольно засопел: нужно было уснуть, поспать. В лагере жизнь затихла. Угомонилась сова. Перестали трещать сухие ветки. Король уснуть не смог. В такие ночи даже крепкие люди спят плохо – если их кто-то разбудит. Ночь перед решительной схваткой с сильным противником. Нервное напряжение снять трудно. Смирившись с бессонницей, Гарольд вспомнил песню старого барда на коротком привале днем. «Битву при Брунанбурге» пел бард, и люди, притомившись от долгого перехода, слушали его с гордостью.
Битва при Брунанбурге! Она произошла в 937 году. Уже около 150 лет на Альбион регулярно налетали викинги. После известной истории с Рагнаром Кожаные Штаны прибрежные районы острова стали постоянно теребить еще даны. Горе несли они жителям острова, пепел и кровь. А пепел и кровь обладают одним объединяющим людей качеством: они не меняют цвета и вкуса от того, кто подносит к твоему очагу факел, чей меч пронзает твоих близких и родных, они одинаково воздействуют на тебя, взывая к мести.
Первым сумели организовать и дать отпор викингам жители Уэссекса. В 878 году король Англии Альфред Великий заключил с «морским королем» мир, уступив противнику право организовать свои поселения в центральных и восточных областях Англии, которые получили название «Области Датского Права»[12]. Но мир продолжался недолго. Враг, не в силах одолеть островитян в одиночку, соединился с племенами скоттов и в 937 году напал на державу Этельстана, внука Альфреда Великого. Десять лет назад Этельстан одержал блестящую победу на Сигтрюггом в Нортумбрии и стал первым единовластным королем Англии. При Брунанбурге внук Альфреда разгромил союзное войско скоттов и викингов, укрепив свои позиции в стране и за ее пределами. А битва была не из легких! Заканчивая боевую песнь, старый бард повысил голос:
Не случалось большей
сечи доселе
на этой суше,
большего в битве
Смертоубийства
клинками сверкающими,
как сказано мудрецами
в старых книгах,
с тех пор, как с востока
англы и саксы
пришли на эту
землю из-за моря,
сразились с бриттами,
ратоборцы гордые
разбили валлийцев,
герои бесстрашные
этот край присвоили.
Воины, услышав песнь о великой победе предков, ободрились, продолжили путь к Гастингсу. Они верили в счастливую звезду Гарольда. А он ехал на коне, беседовал с бардом. Негромкий у них шел разговор. Его заглушали гордые возгласы воинов, вспоминавших стихи победной песни. И это хорошо, что они не слышали, о чем беседуют бард и король. Грустную тему обсуждали они.
После смерти Этельстана дела у англосаксов резко ухудшились. Давление данов было таким сильным, что победить их потомки Генгиста и Горзы не смогли, хотя сопротивлялись упорно. Кроме того, страну продолжали теребить набегами «дети фьордов» – викинги. Особенно частыми стали набеги скандинавов во время правления Этельреда Неразумного (976-1016). Они наносили стране огромный ущерб. Этельред правил страной долго, но человеком слыл невоинственным, и часто военачальникам и правителям отдельных областей своими силами приходилось решать сложные проблемы обороны.
Гарольд не раз слышал песни бардов о печальном сражении при Мэлдоне. И сейчас, за несколько дней до главной своей битвы, ему почему-то вновь захотелось услышать ее.
Бард начал «Битву при Мэлдоне» спокойно, будто речь шла о выпечке хлеба в обычный день. Пришел в Фолькестану Анлаф, скандинав, с большим войском на 93 кораблях, стал грабить, убивать, жечь дома. Разорил всю округу, отправился в Сандрик, затем в Ипсвик. Опустошил эту землю, дальше пошел – в Мэлдон.
Элдермен Бюрхнот встретил врага близ Мэлдона. Перед битвой полководец отпустил обозных коней, спустил с руки сокола. Ускакали приученные кони в родные края, и сокол улетел. Началась жестокая битва. Так пел грустную песню бард. Тихо пел. Не заглушая бравые голоса воинов.
Гарольд слушал его внимательно, будто именно в этой, известной с детства песне хотел услышать необходимое сейчас наставление, а, может быть, успокоение, а то и подсказку, столь важную каждому полководцу перед решающей схваткой с врагом.
Перед битвой при Мэлдоне были переговоры. Анлаф потребовал дань за мир. Воины Бюрхнота возмутились, зашумели. Элдермен крикнул:
Понимаешь ты, бродяга моря,
о чем расшумелось это войско? –
Вам не дань дадут,
но добрые копья,
дроты отравленные,
их древние острия,
и в доспехах наших
пользы вам не будет.
На этом переговоры не закончились. Разбойники тем и отличаются от тех, кого все спокойное человечество называет с уважением добрыми молодцами, что для них главной целью жизни является победа и добыча. Победа любой ценой. Анлаф хитрой речью уговорил Бюрхнота разрешить викингам перейти на восточный берег реки Панты. Уверенные в победе англосаксы с гордостью смотрели, как переправляются враги через холодную реку. Гордость добрых молодцев. Переходи, враг-разбойник, реку, строй войска в удобном месте, будем честный бой вести, справедливый. Что за дурость такая всевечная?! Викинги забрались в твой дом, устроили погром, а ты им – пожалуйста, на уютное местечко для кровавой битвы! О, человек добрый! О, славное дитя Всемогущего!
Викинги перебрались через реку, начался бой. Викинги дрались спокойнее, в их движениях, резких, энергичных, не было того сковывающего душу и тело напряжения, которое, как правило, влечет за собой сначала неожиданно быструю усталость, затем страх, панику, поражение, смерть.
Поняв, что битву не выиграть, слабые духом покинули Бюрхнота, уже дважды раненого. Он увидел бегущих и печально произнес:
Чем в реченьях
чаще они храбрятся,
тем в беде на тех людей
надежды меньше.
К нему подскочил викинг и ударом окровавленного меча убил полководца. Казалось, после этого саксы прекратят борьбу, но они не смирились с поражением. Грустный голос барда обрел силу и, не замечая, что его уже внимательно слушают соотечественники, он запел громко:
Щиты грохотали,
одолевали морескитальцы,
Сечей разгоряченные;
часто копье вонзалось
в обреченное чрево,
вскочил тогда Вистан,
Турстана потомок,
и стал биться
и в гуще погибельной
троих сразил он,
и пал сын Вильгельма
рядом с викингами.
Встреча суровая,
крепко в сече
держалась дружина,
мужи валялись,
Освальд и Эадвальд
в это время
рать ободряли,
братья оба
звали родичей
вперед на сечу,
в жестокой стычке
стойки не будут,
клинки не дрогнут
в руках сильных,
Бюрхтвольд молвил,
щит поднимая,
тряс он, яростный,
дротом ясеневым,
ратный старый
учил соратников:
«Духом владейте,
доблестью укрепитесь,
сила иссякла –
сердцем мужайтесь,
вот он, вождь наш,
повергнут наземь,
во прахе лежит добрейший,
да будет проклят навечно,
кто из бранной потехи
утечь задумал,
я стар, но из стычки
не стану бегать,
лучше, думаю, лягу
на ложе смерти
рядом с господином,
с вождем любимым!
Других же Годрик
сын Этельгара,
увлекал за собою,
пуская копья,
метал смертоносные
дроты в викингов,
войско вел он,
был во главе он,
разил, покуда
не пал на землю,
врага этот Годрик
не испугался в битве!
– Не испугался в битве, – произнес негромко Гарольд и удивился. – Зачем нужна мне эта песня сейчас? Почему я вспомнил именно о ней?
Сова опять прорезала предутреннюю тишь резким звуком. Гарольд вышел из палатки, посмотрел на небо. Еще совсем недавно на нем висела, распустив яркий хвост, огромная комета, пугая людей, но не зверей. Звери не имеют привычки смотреть на небо и думать, чтобы могло означать то или иное явление. Зверям хоть в этом отношении живется чуть легче и спокойнее…
Утро зашевелилось внезапно, прервав путанные мысли Гарольда. Начался новый день. Их у короля оставалось всего два. И он догадывался об этом.
БИТВА
«Для любой страны страшны не заколдованные леса, а люди, не имеющие веры друг в друга».
Н. С. Лесков.
«Жажда власти утоляется кровью глупцов».
Вольтер.
В полдень 13 октября англосаксы подошли к Гастингсу, взобрались на Сенлакский холм и стали его укреплять. Пришло время решающей битвы. Воины работали, не зная усталости, Некоторые из них год назад вместе с Гарольдом побывали в Нормандии и хорошо представляли себе силу и военную подготовку рыцарей, упорство и сноровку воинов Вильгельма. Предстоящее сражение не пугало англосаксов и самого короля, но они понимали, что битва будет тяжелой, и трудились, укрепляя позиции, до позднего вечера.
Хорошее и в то же время опасное место выбрал Гарольд на склоне высокого покатого холма. Сразу за позициями стоял мрачный лес, на флангах глубоко чернели крутые овраги, точно поделенные полдневной тенью на две части. Дно оврага, усеянное острыми камнями разных размеров и форм, пугали зверье и птицу. В центре позиции Гарольд построил фалангу, воины выставили вперед копья и секиры, отгородили себя от вражеских стрел щитами. Король разработал план оборонительного сражения, надеясь измотать противника, а затем стремительной атакой опрокинуть и уничтожить его.
Пришла ночь. Гарольд уснул. И не снилось ему ничего. И не думалось ни о чем. Он спал крепко. Осеннее утро не спешило будить уставших воинов. Король Англии, однако, проснулся раньше всех, вышел из палатки: небо на востоке напряглось, еще совсем темное, с едва заметными проблесками. Гарольд принял верное решение. Сдержать натиск тяжеловооруженной конницы на равнине воины не смогли бы. Да и лучники у Вильгельма славились меткостью, к тому же дальность стрельбы у них была больше, чем у саксов. Позиция, выбранная Гарольдом, уравняла шансы на победу. Теперь все решит воля и воинская сноровка, боевой дух. Король не спеша обходил склон Сенлака и посматривал на восток.
Скоро взойдет солнце! Скоро яростный голос битвы взовьется над холмами.
Решающее сражение. Все историки и политики именно так назовут день 14 октября 1066 года. Люди любят громкие слова, громкие даты. Так легче. Есть белое и черное. Есть хорошее и плохое. Есть доброе и злое. Есть великое и обыденное. Есть исторические битвы – для многих в истории людей ничего более не существует! Так легче. Так спокойнее.
Есть 14 октября 1066 года, день решающего сражения. Солнце уже взошло на востоке над холмом Сенлак, проснулись люди. Гарольд старался скрыть от воинов напряжение, сковавшее его. Он не боялся. Он знал, как все добрые люди, что такое страх, и думал.
А вдруг решающей битвы не будет? Вдруг Вильгельм изберет иной вариант, окружит со всех сторон Сенлак и спокойно продолжит грабить саксонские села и деревни, наращивать армию за счет многочисленных, проживающих на острове нормандцев и прибывающих с материка рыцарей? Сколько времени протянет на Сенлаке войско Гарольда? Три-четыре дня. Успеют ли подойти на помощь Эдвин и Моркар? Захотят ли оказать помощь королю Англии вожди валлийских племен, скотты, обитавшие на севере острова?
Решающая битва. Будет ли она? Старый бард поздним вечером перед походом в Гастингс спел ему песню «Пророчество Талиесина», барда времен вождя бриттов Артура, и грустно стало королю Англии! До этого он относился к Артуру как к символу единения Альбиона, ради чего сам он, Гарольд, готов был на любые жертвы. Но вот нормандцы вторглись на территорию острова, те самые нормандцы, которые при Эдуарде Исповеднике содеяли здесь так много зла. Почему же, почему не успели послать в Лондон свои ополчения граф Мерсии, граф Нортумбрии, вожди валлийцев? Разве Гарольд кому-нибудь из них сделал хоть какое-либо зло?
«Пророчество Талиесина» заканчивалось так:
Я прорицаю верно
И столь же непреклонно,
Как дева, что сулила,
Беду народу Трои.
Явится змей великий
На крыльях золоченых;
Протянет свои кольца
Из-за морей Востока.
Проглотит Ллогр и Альбан
Без жалости и страха,
От Ллихлина морского
До Северна теченья.
И будет племя бриттов
В плену его томиться;
Рабами станут бритты
У саксов жестокосердных.
Оберегая веру
И древние сказанья,
Страну свою утратят,
Лишь кимру сохранивши.
Но минет скоро время
Покорности и рабства,
Когда терпенья чашу
Обиды переполнят.
Тогда вернется к бриттам
Их земли и корона,
А злые чужеземцы
Развеются бесследно.
И ангелов реченья
О судьбах мирозданья
Доподлинно свершатся
В британском королевстве…
Гарольд слушал барда с нарастающим волнением. «Пророчество Талиесина» он раньше не слышал. Бард умолк. Король внимательно посмотрел на него и спросил:
– Ты кто?
Бард не понял вопроса.
– Ты – бритт? – еще раз спросил король.
– Я – бард, – гордым и спокойным был ответ.
– Ты бард, – задумчиво повторил король. – А я – сын Годвина, сакс.
– Ты хочешь сделать невозможное, – сказал бард. – Только поэтому тебе одному спел я «Пророчество Талиесина». Ты должен меня за это благодарить, а не спрашивать, кто я и зачем я здесь. Бритты не забыли короля Артура. Они все помнят.
– Они ждут?
– Они верят.
– Разве это возможно? Прошло шесть сотен лет! На Альбионе – новая жизнь. Новый народ. Разве не так? Разве нельзя нам жить одной большой семьей народов?
– Разве ты можешь жить одной семьей с Тости, братом своим, саксом?
Гарольд удивленно посмотрел на барда, спросил:
– И поэтому они не пришли нам на помощь? Они мстят?
– Они надеются. Они не верят и никогда не поверят в семью народов на Альбионе. Они отошли в Камбрию, но остались бриттами. Они не мстят. Они – верят.
– И скотты? И даны? И другие народы?
– Никто не верит в семью народов.
Это прозвучало приговором всему тому, во что по-юношески свято верил Гарольд, к чему стремилась его благородная душа. Вечер давно уже перешел в ночь. Они сидели в палатке и молчали. Гарольд думал о мире на Альбионе, о гармонии – о счастье. Бард вспоминал разные песни, но петь их не решался. Улеглись они, не сказав друг другу больше ни слова, поздней ночью. А утром бард пел воинам песни, прославлявшие победы саксов, и Гарольд слушал его с уважением. Вот – человек. Все понимает, все чувствует, беду чувствует. Но идет беде навстречу вместе с людьми и делает все, чтобы воины даже не догадались о том, что знает он, что он чувствует. На такое самопожертвование способны лишь самые добрые люди…
Гарольд услышал звуки приближающегося войска врага, еще раз обошел позиции: воины хорошо поели, подготовились к решающей схватке с противником.
Люди любят звонкие слова – решающий бой, решительный полководец. Почему? Да потому что никому не хочется серенькими, неприметненькими, обыкновенненькими, незамеченными погибать. Но почему?
На Телхамский холм взошло войско Вильгельма Нормандского, остановилось. Повидавшие многое рыцари замерли: за болотистой, поросшей кустарником долиной на холме Сенлак они увидели прекрасно оборудованную позицию врага. В лучах осеннего солнца прочной стеной стояли щиты, за ними сверкали копья, чуть дальше, перед лесом, курился дымок догоравших костров, слева-справа от укрепления темнели овраги. Можно ли взять штурмом холм Сенлак?
Вильгельм еще не ответил себе самому на этот вопрос, но уже принял решение атаковать противника. Он, конечно же, мог некоторое время – день-другой-третий – подержать саксов на Сенлаке, прекрасно зная, что за это время подмога Гарольду не придет, но такой способ борьбы ему был не по душе. А рыцарям его, а пешим воинам, а лучникам?
– Настал час всем нам показать силу и храбрость! – крикнул громко дюк Нормандии. – Пути назад у нас нет!
Телхамский холм зашевелился, по склонам в болотистую долину спускались рыцари и лучники. 14 октября 1066 года состоялась эта битва. Кто-то называет ее решающей в истории Англии. Кто-то называет ее битвой нервов, битвой воли. Кто-то битвой песен.
Рыцари спускались по склону и под звон мечей и копий слышали они свою любимую песнь о Роланде. Пел ее огромный Тельефер, бард нормандцев. Она возбуждала, действовала на воинов Вильгельма, как одурманивающее средство на берсерков. И точно так же действовали песни гарольдова барда на англосаксов. Потомки воинов Карла Великого продирались сквозь болото по ежевичным зарослям и хрипели, подпевая своему певцу:
Во весь опор несется Карл Великий,
Поверх брони висит брада седая,
Вокруг него французские дружины
Несутся вскачь…
Крепко сжимая копья и секиры, стояли на Сенлаке англосаксы и, возбуждая сердца свои, пели вслед за бардом:
Ныне пора настала,
Воин, выбрать
Из двух единое:
С этой жизнью простишься,
Эльфхере отпрыск,
Или славу заслужишь
В людях долгую.
Чьи песни лучше? Чьи песни сильнее возбуждают, быстрее делают из человека берсерка – полузверя-получеловека, воина?
Великая битва. В ней участвовало около 30 тысяч нормандцев и приблизительно столько же англосаксов. Силы были равные. Но ничьей в том сражении быть не могло. Это знали все. И барды в том числе. И всем хотелось победы.
Первую атаку воины Гарольда отбили.
Они отбили вторую атаку.
Рыцари устали. Лучники Вильгельма несколько раз выходили на позицию, обстреливали снизу вверх противника. Трудно стрелять снизу вверх – никакие песни не помогают.