Бросок на Альбион

На черном красавце-коне скакал во главе кавалькады Гюи. У замка Иу встречал сам дюк Нормандии Вильгельм. Высокий, богатырского сложения, темноволосый – седина еще не подкралась к его голове – он приветствовал гостей и в их лице страну Англию и короля Эдуарда. Он был доброжелателен и спокоен. Могучий конь под ним стоял спокойно.

Гарольду достался норовистый скакун, непослушный. Таким бы только мчаться по полю под свист ветра, под жесткий перестук копыт и не останавливаться. С трудом удержал крепыш Гарольд своего коня, внимательно слушая дюка Нормандии, уже в этой первой встрече расположившего к себе гостя. Да, Вильгельму свыше даровано было это необходимое для крупного политика качество: он умел производить на людей впечатление. Гарольд поверил ему, сказал столь же доброе ответное слово, в котором, однако, все присутствующие заметили гордость и чувство собственного достоинства.

Духовник дюка Нормандии наблюдал за этой сценой с интересом. Он знал давние и заветные мечты Вильгельма, и сейчас, когда всем стало доподлинно известно, что Эдуард Исповедник долго не протянет, он с таким потаенным, тщательно скрываемым чувством безусых юнцов и дотошливых женщин следил за событиями, за действиями Вильгельма и – к удивлению своему! – не находил в них ни единого ложного движения. Дюк Нормандии вел себя естественно!

– Нам пора в Руан! – крикнул он всем, кроме графа Гюи, на которого он просто не обращал внимания от переполнявшей его душу радости.

Владелец замка Бюрэйн, не скрывая обиду, повернул черного красавца коня и в сопровождении горстки телохранителей ускакал в Бретань.

Вильгельм, облаченный в богатый плащ, уступил первое место в строю графу Гарольду, и опять застучали копыта по уставшей траве. Настроение у всех было прекрасное. В Руане гостей ждал прекрасный прием и щедрое угощение.

Гарольд, славный победитель честолюбивых сильных валлийцев, и Вильгельм, покоритель Мэйна, были достойны друг друга. И это они понимали. И понимали это все присутствующие на пиру. И поэтому так весело и беззаботно было в тот день, и в тот вечер в замке Руана. Настоящее веселье беззаботно, как ветер. Настоящее веселье – удел молодых, пожилым – оно утеха, старцам – работа.

Стариков в тот день в Руане не было, и пожилых – тоже. И мудрых не было на пиру у Вильгельма Нормандского. Только – молодые, веселые.

Гарольд сидел рядом с Вильгельмом и рассказывал ему о своем приключении, удивляясь грубым и бесчеловечным обычаям бретонцев.

– Бретонцы досаждают и нам! – повторил несколько раз дюк Нормандии, внимательно слушая гостя, и наконец предложил ему полувопросом: – А не объединиться ли нам, чтобы нанести удар по войску графа Конана? Он осадил в замке Дол моих рыцарей.

– Мы их освободим! – воскликнул Гарольд, и все сидевшие рядом – пышноусые саксы и бритоголовые нормандцы – гаркнули в разнобой:

– Мы освободим их!

Пировали хозяева и гости до поздней ночи. А утром они уже строились в походные колонны.

– Мы освободим их! – то здесь, то там слышались грубые спросонья голоса.

Лесными дорогами, пересекая покатые холмы, поля, переходя вброд реки, шел сводный отряд рыцарей Вильгельма и воинов Гарольда к небольшой, на вид безопасной реке Коуеснон. В том месте, где река впадает в море, стоял на возвышении монастырь святого Михаила.

Под стенами монастыря, в тени, люди почувствовали усталость от долгого перехода, но отдыхать было нельзя. По команде Вильгельма нормандцы спешились и первыми отправились по песчаному склону к воде. За ними последовали воины Гарольда. Брод находился у самой дельты реки. Тяжеловооруженные рыцари, подняв щиты над головами, вошли в воду, и вдруг песчаный берег зашевелился, будто тело громадного чудища, уставшего млеть на солнце. Сверху вниз пошел плывун в реку, наваливаясь рыхлой, влажной массой на людей, на коней. Рыцари – и те, на которых давил песок, и те, кто стоял в безопасности, – онемели от ужаса. Лишь Гарольд не спасовал, бросился на помощь нормандцам.

– Мы освободим их! – зло шептал он сам себе, вытаскивая из песчаного плена рыцаря, уже простившегося – от страха! – с жизнью.

Крепкой была хватка графа. Он вытащил рыцаря, взвалил его, очень тяжелого, на плечи и по зыбкому телу проснувшегося зверя вынес несчастного в безопасное место, опустил на траву, повернулся, ни слова не говоря, к реке и быстрым шагом побежал на помощь второму рыцарю.

Даже Вильгельм – могучий воин, что и говорить! – удивленно покачал головой: ох, и силища у Гарольда.

Подвиг английского графа расковал души воинов, в стремительном порыве бросились они на помощь оказавшимся в беде, спасли всех и через некоторое время форсировали водную преграду в безопасном месте.

Граф Конан, наблюдавший с высокого холма неподалеку от замка Дол этот быстротечный бой с рекой, понял, на что способны воины врага, и бежал подальше от Гарольда и Вильгельма.

– Мы освободили их!! – кричали радостно саксы и нормандцы, а удачливые полководцы решили продолжить поход и взять город Реннес, куда устремился граф Конан на соединение с сильным отрядом, находившемся в крепости Динан.

Город Реннес взять сходу не удалось. Но на осаду времени да и желания у Гарольда и Вильгельма не было. Дюк Нормандский решил использовать в этом деле верное старое средство. Приказал воинам забросать город горящими факелами.

В кольчугах до колен, в шлемах с носовыми пластинами, напоминавшими черные клювы каких-то странных птиц, рыцари быстро справились с несложным заданием: огонь занялся моментально.

Граф Конан понял, что отстоять город не удастся, взобрался на стену, взял в руки копье, повесил на острие ключи, протянул вперед оружие.

– Он сдается! – крикнули окружавшие Вильгельма рыцари.

Дюк Нормандии пришпорил коня, поскакал к крепости. Гарольд остался на месте, с улыбкой наблюдая приятную для любого победителя сцену. Тяжелый конь Вильгельма вздымал вечернюю пыль, она, пропитанная багровым светом, неохотно укладывалась на землю. Унылые люди стояли на стенах и башнях крепости. Они проиграли бой. Надежд у них не осталось никаких. Но надежда у них была! Они с волнением смотрели на Конана, на ключи от города, трепетавшие осенним листом на острие копья, и надеялись.

Гордые победители стояли на небольшой возвышенности в полумили от крепости, смотрели на спокойный ход боевого коня и мечтали о том, чтобы дюк лишил поверженного врага всех его надежд. Странные они люди – воины разных стран и эпох! Взрослые люди. Рыцари. А думают о детском, о слишком детском, о ключах, подрагивающих на кончике копья.

И победители, и побежденные думали в те быстрые мгновенья об одном и том же. Защитники крепости прекрасно знали, что если Вильгельму не удастся с первого раза гордым, легким жестом снять своим копьем с копья Конана ключи, то им же, горожанам, будет хуже: страшен в злости, в гневе дюк Нормандии! Рыцари Вильгельма и воины Гарольда… впрочем, поздно заниматься думами, конь дюка прогромыхал по деревянному мосту, поскакал вдоль стены к тому месту, где позвякивали тихонько ключи на острие копья.

Граф Конан выпрямил руку, Вильгельм, не замедляя хода, протянул вперед копье, подцепил ключи, круто развернулся и поскакал к своим. Нормандцы и саксы успокаивали себя: «Это хорошо, что он такой ловкий, что ему удался сложный трюк. А то во гневе он много горя принес бы нам!» Так утешают себя люди, потерявшие последнюю надежду.

Столь быстрая победа над бретонцами порадовала союзников. Они отправились в Байекс[11]. Настроение у всех было отличное. Граф Гарольд несколько раз пытался завести разговор о главной цели своего визита. Возбужденный удачей Вильгельм добродушно перебивал его:

– В Нормандии для друзей делают все. Ты мой друг. Ты доказал это в боях. И я докажу, что моя щедрость безгранична. Вперед, в Байекс!

Уже в этих диалогах мудрый политик смог бы заметить одну важную деталь: дюк Нормандии все чаще давал понять, впрочем, ненавязчиво, негрубо, что он выше Гарольда. Да, они во многом были равны, хотя «звание» коронованного дюка Нормандии могло выглядеть несколько предпочтительнее в европейской табели о рангах тех времен «званию» графа и первой должности в Англии, которую по праву занимал Гарольд. Да, Вильгельм одержал значительно больше побед – он больше и дольше воевал, хотя первые же победы, одержанные Гарольдом, говорили о высочайшем полководческом даровании этого человека. Да, оба они не являлись представителями древних европейских родов… Можно много говорить о том, что Вильгельм и Гарольд были очень близки по тем показателям, по которым оценивалась в ту эпоху личность. И сам дюк Нормандии до взятия крепости Динан всем своим поведением словно бы подчеркивал это равенство. Он был очень естественен. И сейчас, когда шумная кавалькада приближалась к Байексу, где свершилось важнейшее для двух людей событие, Вильгельм оставался внешне тем же добрым хозяином, готовым щедро отблагодарить своего боевого друга. Он не играл! Он был самим собой. Но в тоне, с каким говорил с Гарольдом, и в гордой осанке, и в движениях всадника опытный политик должен был заметить перемену. Дюк Нормандии становился хозяином положения. Гарольд упустил этот момент, не обратил внимания на командные нотки в поведении дюка. Может быть, он и заметил эту перемену, но не придал ей значения. В самом деле, имеет же право любой человек, победитель, быть хозяином в своем доме!

По пути в Байекс был привал: ночь догнала воинов. На роскошной поляне, спускавшейся к извилистой реке, они остановились, разбили лагерь. Вильгельм и Гарольд отдыхали в одном шатре. Утром – еще роса не спала с разнотравья пологого склона, зажатого древней дубовой рощей, – воины проснулись, дюк Нормандии и английский граф вышли из шатра, и Вильгельм сказал:

– Ты сейчас убедишься в моей дружбе.

Граф Гарольд осмотрел поляну, удивился: здесь каждый был занят своим делом: кто-то собирал шатры и палатки, кто-то готовил пищу, кто-то подносил к шатру Вильгельма оружие, шлемы, кольчуги.

Холодная вода лесной реки взбодрила, разогнала вместе с шумными брызгами усталость и сомнения, зародившиеся было у гостя. Поднялись к шатру. Там уже все подготовили к торжественному ритуалу посвящения в рыцари. Нормандцы и саксы становились друг против друга в строй.

Дюк Нормандии сказал:

– В боях против бретонцев наши друзья, саксы, доказали, что могут сражаться по-рыцарски. Поэтому я с великой радостью совершаю обряд посвящения в рыцари моего славного друга графа Гарольда и всех его воинов.

И опять в голосе дюка чувствовалось некое превосходство над гостями, над сыном Годвина. Хотя легкомысленный человек мог этого и не заметить. Граф Гарольд заметил наконец стремление Вильгельма показать свое превосходство. Первому советнику английского короля стало тревожно на душе. Впервые за все дни, проведенные рядом с дюком Нормандии, он вспомнил слова Эдуарда Исповедника: «Он коварный, он ненавидит тебя».

А Вильгельм тем временем взял со стола боевой меч, вручил его Гарольду, громко продекламировал:

– Вручаю тебе меч и посвящаю в рыцари.

После этого, посвященный в рыцари должен был преклонить колено и дать во всеуслышание клятву рыцаря. Гарольд рыцарем не был, но сражался он не хуже любого рыцаря своего времени и никогда раньше не жалел, что не является рыцарем. Но как гость он не мог отказаться от предложенной чести. Он сделал все, что полагалось при посвящении любого воина в рыцари.

Вильгельм подарил ему богатую перевязь с серебряными бляхами, украшенное значком копье, прекрасный шлем и надежную кольчугу до колен, которую он лично помог одеть своему другу Гарольду, сказав при этом негромко:

– Мы умеем быть друзьями, не так ли?

– О, да, Вильгельм, благодарю тебя!

Затем обряд посвящения в рыцари прошли воины Гарольда. Дюк Нормандии при этом проявил завидную щедрость, наградив всех гостей великолепным оружием, добротными доспехами и боевыми конями: а всем было известно, как любил Вильгельм коней, как дорожил каждым из них… Щедрость подкупает. Гарольд видел восторг в глазах саксов и нормандцев, и слова Эдуарда вылетели у него из головы. «Слишком мнителен старый король», – подумал первый советник, а затем по такому важному в жизни каждого воина случаю Вильгельм дал великолепный пир. То был даже не пир – но торжественный обед на берегу извилистой реки. На следующий день воины отправились в путь. До Байекса оставалось совсем немного. Гарольд пытался завести разговор о брате и племяннике. Вильгельм, ни в чем ему не отказывая, менял тему разговора, направляя ее в нужное ему русло.

– Мы же с тобой друзья, мы – рыцари! Ты – рыцарь, и я рыцарь. Я от тебя ничего не скрываю. Я тебе помогу в любой беде. И ты мне поможешь в любом деле, ведь так?

– Да, Вильгельм, это так, – подтверждал Гарольд.

– Чтобы ты не сомневался в моей искренности, скажу тебе о главном, – продолжил Вильгельм. – Однажды, когда Эдуард еще жил в Нормандии, он сказал мне, что, если он вдруг станет королем Англии, то завещает престол только мне одному.

Дюк на некоторое время замолчал, как бы ожидая реакции собеседника. Гарольд, ошарашенный столь неожиданным откровением, промолчал. Вильгельм пошел в атаку:

– Воля короля для меня – закон. Но, ты сам знаешь, какие ожидают меня трудности в Англии. Без помощников мне не обойтись. О своем брате и племяннике ты можешь не беспокоиться. Ты поможешь мне, я помогу тебе.

Только теперь все стало на свои места, роли окончательно распределились между этими двумя людьми. Вспоминая заплаканные глаза матери, которая уже более десяти лет не видела родного сына и внука, Гарольд чувствовал величайшую ответственность перед ней и всем своим семейством, и перед соотечественниками: он обязан вернуть заложников на родину, вырвать их из лап коварного нормандца.

– Да, мы с тобой друзья, – буркнул Гарольд, стараясь скрыть свои чувства.

– Это воистину так!

Вернуть на родину заложников нужно было во чтобы то ни стало по многим причинам. В противном случае позиции семейства Годвина в Англии пошатнулись бы. И авторитет первого советника – тоже. «Пошли кого-нибудь другого в Нормандию», – говорил Эдуард Исповедник, наверняка зная, что Гарольд его не послушается. Теперь Гарольд понял собственную грубейшую ошибку и многое другое. Теперь он стал относиться к больному королю иначе.

В Байекс они прибыли в тот же день. Все – и рыцари, и горожане, и слуги, и Гарольд – заметили возбужденное состояние Вильгельма. Таким он был перед свадьбой: энергичным, стремительным, непослушным. Он гнал себя и людей к известной одному ему цели, торопил всех, хотя некоторым – в основном ленивым и мудрым – могло показаться, что спешка излишняя. Вильгельм умел спешить и убеждать ленивых и мудрых в своей правоте.

Гарольд в те быстрые минуты, часы находился в каком-то странном состоянии. Никогда ранее такого с ним не бывало. Он чувствовал, что нужно срочно изменить свое поведение, найти ответные ходы, контрмеры или уж хотя бы надежно защитить себя от коварства дюка Нормандии. Но найти эти ходы ему было просто некогда: такой быстрый темп задал Вильгельм в Байексе. Гарольду удалось поговорить со своим младшим братом. Тот выглядел очень хорошо – внешне. Но, оставшись наедине с Гарольдом, он честно признался в том, что не верит в удачу.

Граф успокоил его:

– Я увезу вас из Нормандии.

На том разговор был закончен, и уже через несколько часов гости во главе с Гарольдом были приглашены в тронный зал.

Первый министр Англии вошел в огромное помещение и застыл от удивления: на высоком троне, с парадным мечом в руке восседал крупный человек – Вильгельм, дюк Нормандии. Гордым жестом он подозвал к себе Гарольда. Тот подошел, встал рядом с троном, осмотрел зал: все бароны Нормандии, все знатные рыцари, воины-саксы стояли в напряженном молчании, ждали. Вильгельм поднял свободную от меча руку, произнес речь о том, какого верного боевого друга нашел он в лице графа Гарольда. Дюк умел словом возбуждать людей, вызывать в их душах и сердцах полное к себе доверие.

– Я готов поклясться между двумя этими святыми раками в том, что сделаю все для своего друга, о чем бы он меня не попросил. И так будет. А сейчас мой друг Гарольд во всеуслышание поклянется в том, что он обещал помочь мне стать королем Англии после смерти Эдуарда Исповедника. Мы – рыцари. Наше слово нерушимо.

Гарольд, услышав эти слова, с трудом сдержался от крика, так плохо было у него на душе. Вильгельм еще раз осмотрел всех и голосом победителя повторил:

– Сейчас Гарольд даст клятву.

И Гарольд сын Годвина, произнес над святой ракой клятву:

– Я клянусь, если так угодно Богу, по мере своих сил оказывать помощь дюку Вильгельму занять английский престол.

– Да будет так! – провозгласил громогласно дюк Нормандии, встал с трона, подошел к раке, снял с нее покрывало, и все присутствующие ахнули: в раке лежали собранные со всей Нормандии святыни, почитаемые христианами.

Нарушить такую клятву мог только самоубийца. Гарольд внешне остался спокойным, ничем не выдал своего состояния. В тот же день он возобновил разговор с Вильгельмом о заложниках. Дюк Нормандии резко изменился, похолодел.

– Конечно же, друг мой, я выполню свое обещание и освобожу Хакона, – сказал он. – Но Ульвнадр останется в Нормандии в знак верности нашей с тобой дружбы.

ВОЗВРАЩЕНИЕ ГАРОЛЬДА

«Нет на свете людей, которые так редко слышат правду, как короли».

Бартоломео де Лас Касас. Испанский историк. XV-XVI вв.

«Во всеобщей пользе лежит истина».

Мо-цзы. Древнекитайский философ. V в. до н. э.

Граф Гарольд стоял на корабле, прислонившись к мачте, жадно вглядываясь в морскую даль. На душе у него было неспокойно. Поездка в Нормандию закончилась крайне неудачно. Уже после данной над святыми мощами клятвы состоялась еще одна беседа Гарольда с Вильгельмом, который в порыве радостных чувств сказал:

– Чтобы закрепить наш договор, ты должен укрепить замок в Дувре, вырыть колодец и сдать замок моим людям. Затем надо выдать твою сестру замуж за одного из моих баронов, а самому тебе жениться на моей дочери. Она еще совсем юная, но через год-другой станет прекрасной девушкой. Обещаешь это сделать?

– Обещаю. – Граф Гарольд полностью проиграл дипломатическую схватку своему грозному сопернику и более того: последнее обещание явилось, по сути дела, государственной изменой, предательством Родины и всего того, что делал для Альбиона Годвин и он сам.

Ветер гнал корабли по мелкой волне пролива на северо-запад. Гарольд, тяжело вздыхая, смотрел вперед, туда, где должны были вот-вот появиться очертания родной земли. Он не хотел и не мог предать Англию. Но обещание и клятвы, данные им, стоили многого. Недолго он был в Нормандии, общался с рыцарями, но успел понять их могучий корпоративный дух, их веру в свои идеалы, не всегда понятные таким людям, как Гарольд. С рыцарями драться тяжело. Ошибок они не прощают. Английский граф нашел в Нормандии не верных друзей, но смертельно опасных, сильных врагов. Ему было совершенно ясно, что ни одного из данных Вильгельму обещаний он исполнять не будет, что интересы Родины для него превыше всего. Он не боялся мести. Но он не догадывался, какую бурю породит нарушение клятвы в душах и сердцах рыцарей Нормандии, Бретани, других областей Франции, где рыцарский дух, как могло показаться несведущему человеку, почти угас. Он, действительно, тлел в душах потомков тех, кто ходил в походы под знаменем Карла Великого, но не угас, и любое неосторожное движение, любое дуновение ветра могло всколыхнуть великий пожар.

Вдали показалась узкая, вибрирующая полоска суши. Настроение быстро улучшилось. Вид родной земли гнал от него душевную скорбь. Берег быстро приближался, проявились дома и улицы Дувра. Гарольд увидел наблюдателей на башне и успокоился.

На берег он вышел уверенный в том, что все будет хорошо. Но вдруг тревога вновь закралась в его душу. В окнах домов граф увидел печальные лица дуврцев. Так же печальны были встретившие их в гавани, редкие прохожие на улицах.

Не долго думая, Гарольд вскочил на коня и поскакал в Лондон. Первым делом он прибыл к Альреду, всеми уважаемому в стране человеку, вошел, весь пропыленный, в его тихую келью, упал перед старцем на колени и рассказал все, что случилось в Нормандии. Он искал помощи, искал истину и надежду.

Альред слушал его, не перебивая. Что творилось в душе у священника, можно лишь догадываться. Он понимал всю меру его ошибки, догадывался о том, что ожидает этого человека в недалеком будущем, и должен был найти в создавшемся положении верный ход. Гарольд умолк, с надеждой посмотрел Альреду в глаза. Тот задал ему несколько вопросов, уточняя самые необходимые для него детали. Гарольд успокоился, отвечал ровным голосом. Альред задумался, уверенно произнес:

– Ты дал клятву, находясь под принуждением. Я имею право снять эту клятву. Именем Бога я избавляю тебя от клятвы, данной Вильгельму, запрещаю данной мне властью держать ее…

Затем старец пожурил Гарольда за опрометчивые шаги, после чего оба они помолились. Тяжелое бремя взвалил на свои старые плечи Альред! Но он не пожалел об этом, потому что Англии в тот момент нужен был Гарольд, как никто другой. Так думал Альред.

Граф простился с ним и отправился в загородный дворец, где находился больной король. Эдуард Исповедник встретил гостя с бодрой улыбкой, приподнялся с постели под балдахином, едва слышно – был он совсем слаб, – произнес:

– Ты убедился, что я был прав?

– Да, государь. Ты мудрее меня.

Гарольд сказал это искренно. Слабеющий король улыбнулся. Ему нравился сын Годвина. Он всегда отличал его от других своих родственников, близких и дальних, ценил в нем благородство и бескорыстие, ум и смелость, огромное желание успокоить людей, успокоить Англию, сделать ее сильной. Только в спокойствии ли сила?

На лице Эдуарда проявилась усталость. Он посмотрел на Гарольда, улыбнулся, сказал:

– В день святого Иннокентия состоится обряд освящения Вестминстерского аббатства. Мне удалось закончить строительство. Я могу уходить в иной мир спокойно.

Гарольд промолчал.

На строительство Вестминстерского аббатства была израсходована значительная часть государственных средств, и это в то время, когда крепости стояли разрушенные временем, а воины разбегались из-за малого жалования. Вестминстерское аббатство поражало изыском форм и размерами: ничего подобного на острове никто не строил.

– Даже римляне удивились бы, – почему-то сказал король.

А Гарольд почему-то вспомнил прекрасные крепости в Нормандии и свое обещание Вильгельму укрепить замок в Дувре.

– Я очень рад, что ты прибыл. Теперь есть кому передать скипетр державы… – вздохнул король.

– Не говори об этом, мой государь! – воскликнул добросердечный граф, хотя он мог бы воскликнуть и другое: «Почему же ты не сказал эти слова до моей поездки в Нормандию?! Все бы было иначе». Он не сказал этого умирающему человеку. Он был слишком добр.

– Я устал, Гарольд. Мне нужно отдохнуть.

Вестминстерское аббатство было освящено 28 декабря 1065 года в день святого Иннокентия.

СМЕРТЬ ЭДУАРДА ИСПОВЕДНИКА

«Государь, который действует единственно по внушению любимцев, не умея ни защитить своего трона, ни умереть героем, достоин сожаления, а не власти».

Карамзин. Русский историк. XVIII-XIX вв.

«Добрая слава – это единственная собственность умерших».

Цицерон. Римский оратор и политический деятель. I в. до н. э.

А через восемь дней в Вестминстерском дворце умер король Англии Эдуард Исповедник.

За несколько дней до кончины совсем ослабевший король призвал к себе графа Гарольда и сказал тихим голосом повелителя: – Гарольд, я передаю в твои крепкие руки государственные дела. Не стану кривить душой. По всей стране вспыхнули возмущения, появилось много разбойников. Ты долго отсутствовал в Англии. Кроме тебя, управлять страной некому. Возьми королевский щит и секиру и твори правосудие, помня о Боге. Ступай, Гарольд, и помни: я не желал тебе зла.

Все эти дни Лондон был похож на город, в котором умирает повелитель, правивший страной без малого четверть века, не оставивший после себя прямых наследников, зато оставивший в наследство потомкам пустую казну, раздоры и распри, страх обывателей и диаметрально противоположные о своем правлении, о себе самом мнения обыкновенных любителей почесать в безделии язык. Между прочим, таких любителей с годами и веками не уменьшается, а, значит, не иметь в виду их мнения грешно. Но – Лондон 5 января 1066 года.

Суматоха в умах: кто будет избран Витаном королем Англии? Явными претендентами на престол считали себя Харальд Суровый, король Норвегии, и Вильгельм, дюк Нормандии. Оба они не имели большого авторитета в собрании Витана, а уж среди народов Альбиона и подавно. Зато силу представляли собой грозную. Крупнейшие в Западной Европе армии имели эти опытнейшие полководцы и политические деятели. Опасная сила для Англии, которая за время правления пронормандски настроенного Эдуарда ослабла.

Так считают многие здравомыслящие люди, пытаясь по редким, прошедшим сквозь многослойное сито веков источникам воссоздать картину девятисотлетней давности. Но всегда ли здравомыслящие люди все учитывают в построении своих жестких выводов и схем?

Быть может, именно они-то и не учитывают главного, обвиняя короля Англии во всех грехах, предъявляя ему самые разные, подчас надуманные обвинения и претензии. Быть может, прав-то во всем был именно Эдуард, которого кто-то назвал Добрым, кто-то Исповедников, и который лежал в богатой постели своей опочивальни в Вестминстерском дворце, смотрел на близких ему людей: жену Гюду и ее брата Гарольда, чувствовал, как силы покидают его и оставался при этом внешне удивительно спокойным, не решаясь сказать то главное, что сейчас требовали от него история и смерть.

Смерть часто ставит последнюю точку в биографии даже самых великих творцов, самых великих деятелей того или иного времени. И в этом – ее справедливость. Смерть так же часто является лишь очередной точкой отсчета в биографии человека – а в этом ее щедрость. Она справедлива и щедра одновременно – и в этом ее тайна. И к этой тайне приближался со стремительностью, понимаемой только на смертном одре, Эдуард Исповедник. В ногах стояли и смотрели на него жена и граф Гарольд. Чуть поодаль – знатные люди государства. В замке волновалась челядь. В Лондоне лихорадило людей. Король со спокойствием Сократа поглядывал то на Гюду и Гарольда, то на окна, откуда, если бы смерть позволила приподняться на локти, виден был Вестминстерский храм… Люди ждали. Эдуард молчал, ожидая того откровения, которое дарит людям лишь смерть, ее тайна.

К постели короля приблизились граф Нортумбрии, священнослужитель Альред, лондонский правитель – нормандец.

Альред, боясь упустить момент, спросил Эдуарда, кого он хотел бы иметь в своих приемниках. Слабеющий король промолчал. В эту, для многих присутствующих отчаянную, минуту не выдержали нервы у нормандца, он громко крикнул:

– Твой родственник Вильгельм Нормандский достоин стать королем, ты это знаешь!

За короля ответили в один голос все:

– Нормандцы нам не нужны!!

Король молчал, прислушиваясь к беззвучному шагу смерти. Наконец он произнес:

– Граф Гарольд любим народом. Он достоин…

Затем король посмотрел на окна и закрыл глаза.

Любители поразмышлять могут и это слово Эдуарда Исповедника вменить ему в вину, ведь он, уходя в иной мир, оставил стране страшного врага: дюка Нормандии Вильгельма, который ни за что на свете не откажется от мести, от английского престола. Он и не отказался!

Да, Эдуард Исповедник сделал все, чтобы окончательно раздробить страну, ослабить ее, теперь он предложил в короли человека, замечательного во всех отношениях, но только лишь как человека замечательного. Королями замечательные люди становятся редко. Должность это такая… незамечательная. Особенно, в такое время, когда нужно побеждать, часто побеждать – во что бы то ни стало.

Ругать и ругать можно Эдуарда Исповедника за все дела на английском престоле. И ругают его. И хвалят! За многое хвалят. Память у людей не из злого камня Богом создана, а из доброго материала. Но – вот что главное! – интересовала ли скончавшегося короля Англия, людская память, людские счеты и подсчеты, если он, прекрасно понимая, в какой сложный период входит история, все-таки решил построить Вестминстерское аббатство! То был подвиг души его: не ума, не сердца, а именно – души!

– Какой такой подвиг?! – может возмутиться неистовый читатель. – Он же крепости не строил, разбазаривал на разные святые игрушки-безделушки огромные деньги, стал по сути дела главной причиной страшной беды на Альбионе. Это же он, он все сделал.

А мог ли король каким-нибудь образом противостоять тяжелому катку истории? Мог ли он спасти Альбион от нормандского нашествия? Может быть, Эдуард Исповедник, а не мудрейший Ланфранк раньше и глубже всех понял, что более чем полуторатысячелетняя история острова, на который налетали, как вороны на мертвую кровь, все, кому ни лень, пришла к вполне закономерному исходу? Быть может, так? А если это так, то винить Эдуарда не в чем и не за что, зато благодарить его надо, что и делают все, кто с разными целями вот уж 930 лет ходит и будет ходить еще долго в Вестминстерское аббатство. А значит еще долго будет жить человек, который на смертном одре так хотел взглянуть в окна, откуда видно было построенное им Вестминстерское аббатство.

Это так.

КОРОЛЬ АНГЛИИ ГАРОЛЬД СЫН ГОДВИНА

«Там, где внедрены справедливость и согласие, там государство счастливо и неуязвимо от врагов».